Редактор: Серафима Орлова
(пьеса в одном действии)
Действующие лица: РОЗА – ей сто лет.
Место действия:Комнатка в доме для престарелых. На стене у входа в комнату висит ящик «Для писем к Администрации». Кровать, застеленная казенным одеялом, рядом столик, на нём лампа, чьи-то фотографии. За столом сидит старуха. Она в белой длинной сорочке и что-то пишет ручкой.
СЦЕНА НУЛЕВАЯ (ЭТЮД)Эва-душа находит письма под подушкой: Первое – получает информацию. Второе – понимает, что Роза капризничает. Третье – понимает все о Розе. СЦЕНА ПЕРВАЯГлавная героиня, не поднимая глаз, проговаривает вслух.Главному врачу лечебницы для престарелых города Хайфы господину
… (Бормочет неслышно.) От ветерана освободительного движения Розалии Экман. Сообщение: «Сотрудница столовой, фамилии-имени не знаю, назвала меня злобной, крикливой старухой, за
то , что я указала в самой категоричной форме – суп недосолён!»
(ЭВА ПОНИМАЕТ, ЧТО РОЗА КАПРИЗНИЧАЕТ.)
В сторону, тише.Правда, я запустила в неё этой же тарелкой, но как вы хотите, чтобы я объяснила проблему персоналу столовой доходчиво?
(ГОВОРИТ РОЗА, ПОДКЛЮЧАЕТСЯ.)Требую разобраться с данным инцидентом… принести извинения и наказать за оскорбление старого большевика и…
(бормочет неслышно). Эва-душа читает второе письмо вслух. (ЭВА ЧИТАЕТ, ПЫТАЯСЬ РАЗОБРАТЬСЯ.)Продолжает.Главному врачу лечебницы для престарелых города Хайфы господину…(Б
ормочет неслышно.) (ЭВА ДУМАЕТ, МОЖЕТ, СТАРУШКУ ОБИЖАЮТ.)От Розалии Экман. Сообщение. Гражданка Норштейн,
В сторону, громко.Старая сучка!
(ГОВОРИТ РОЗА, ПОДКЛЮЧАЯСЬ.)Продолжает.Проживающая по соседству, в комнате номер...
(Неразборчиво бормочет.) Имеет привычку громко смотреть телевизор. Я сделала ей замечание, но она послала меня к чертовой матери! Тогда я дала достойный отпор этой потаскухе и подробно напомнила, в чьих руках ещё недавно была власть.
В сторону.Оставив себе на память всю растительность, что была на её безмозглой голове и стукнув пару раз палкой по мелкому хребту. (
РОЗА, ПОДКЛЮЧАЯСЬ.)Продолжает.Нас разняли и перевели Норштейн в другое крыло, но я требую разобраться с данным инцидентом… принести извинения и наказать за оскорбление старого большевика, и
…(Бормочет неслышно.)Продолжает.Также доношу до вашего сведения, что данная гражданка поёт в душе непристойные песни времен дореволюционного Одесского притона.
Оторвавшись от письма, громко в сторону.Этот ивовый прутик, ослиный хвост, полудохлая гетера… мать твою!
(РОЗА, ПОДКЛЮЧАЯСЬ.)Далее продолжает громко и торжественно.С коммунистическим приветом,
Роза Экман.
Эва читает вслух третье письмо.Главному врачу лечебницы для престарелых города Хайфы господину…
(Бормочет неслышно.)Далее громко продолжает. От Розалии Экман. Сообщение. Садовник данной лечебницы, не знаю имени-фамилии, пел громко песни во время тихого часа.
В сторону громко.Сволочь!
(РОЗА, ПОДКЛЮЧАЯСЬ.)Продолжает.Прошу разобраться с данным инцидентом,… принести извинения и наказать за оскорбление старого большевика и…
(Бормочет неслышно.)Эва спорит с Розой, наставляет – какое письмо ей следовало бы написать вместо этих доносов.Письмо!
Дорогой
(тихо, неразборчиво), пишет вам товарищ Роза.
Мне много лет, так много, что сама точно не знаю сколько.
Тише в сторону.С таким же успехом я могла бы написать, что меня зовут Старая карга, на вид мне сто лет, живу в лечебнице для престарелых и одиноких, у меня чёртов рак
. Наша израильская лечебница – государственная. Находится в городе Хайфа. Это хорошее место, здесь полно врачей, любезных медсестер и прочего персонала. Когда меня сюда привезли, то сразу поместили в отдельную палату. А как же иначе?! Ведь я ветеран войны, член партии с тридцатого года, к тому же жертва репрессий, одинокая и потому мне всё это полагается...
Хотя… на самом деле, даже и не об этом тебе следовало бы писать.
Эва выбрасывает письма Розы в мусорную корзину, ходит возмущенно по сцене, садится на кровать. Дальше – уже в образе Розы.Я и написала такое письмо. Много писем. После того, как появилась эта сиделка по имени - Эва. И выяснилось, что она из близлежащего монастыря. Какого рожна?!
Разумеется, мы тут же поссорились. Точнее я с ней. Она всё больше помалкивала, а уж я душу отвела! Всё высказала и про религию в целом и про православное христианство в частности. Знаю я этих монашек ... бездельники и ханжи! Ходят с опущенными глазами, а сами чего только не творят в своих богадельнях. Насмотрелась во время поездок на всю эту братию. После войны в Польше их было полно. А по мне бы гнать их всех на заводы и фабрики. И чтобы план давали, а кто не справляется, того в подвал – молиться на сутки-другие. И богу – хорошо, и общественности – польза!
Замолкает. Переводит дух.Сиделка выслушала меня и ответила, что она католичка и находится здесь потому – что мне нужна помощь. Я, конечно, следом послала её куда подальше, но всё же потом спросила: какая помощь? И зачем она мне? Спросила так из любопытства. Сама-то я сроду никого не просила о помощи, тем более монахинь всяких-разных. … Тогда-то она и выдала: пришли результаты моих анализов, у меня – рак, и жить осталось совсем немного.
Я накричала на неё, погнала палкой, а потом не спала всю ночь. Болячка моя, как выяснилось, по женской части… Хотя я уже и забыла, что отношусь к женскому роду и являюсь его представителем. Забыла, что бабой родилась, так давно всё это было… А впрочем, что-то такое я и ожидала. Как будто знала: так именно и произойдет. Как много всего во мне накопилось. Да, что там и говорить! Куда-то должно было выйти. Вылилось… в рак! Ну что ж, все равно скоро умирать. Нет, это не самообладание старого большевика, это принятие факта. Факт – это факт, несгибаемый аргумент, так сказать железный! Теперь надо собраться с силами и уйти пристойно, как подобает старому ленинцу, без жалости, слез и соплей.
Пауза.Наутро она вновь появилась. Тихо-тихо сидит, как ни в чем не бывало, и читает свою библию, или что у них там?! Так мы и молчали целый день, а под вечер она исчезла. Я даже не заметила, как, зато осталось недоумение. Это что же получается, она ведет себя так, как будто знает меня больше, чем я себя?!
Или у вас так принято: говорить, что у человека рак, а потом так тихо- тихо сидеть, глазами в пол?! На каком основании?! Я жизнь прожила дольше, больше испытала и ни ей меня, а впрочем…
Подумав, всё же решила подпустить её к себе. Была одна причина… У меня в детстве была крестная – Ева. Тогда у всех были крёстные. Но моя… мне казалась лучше всех. Помню совсем немногое: характер у неё был суровый, но мне она всегда была рада, что иной раз баловала – подкармливала, особенно нравилось сладкое. Спрячусь где-нибудь, жую и радуюсь, что только мне одной такое. Она-то и грамоте меня выучила, так, между делом:
— Пригодится, Розка, всё пригодится в этой жизни.
Это внимание согревало мне сердце и давало мне силы чувствовать себя уверенней, что ли.
И ещё она говорила:
— Иди к намеченной цели, чего бы тебе это не стоило.
А ещё приговаривала:
— Не доверяй людям, но не упускай своего.
Крестной моей стоило верить.
(Громко, базарно.) Уж она- то людей знала хорошо. Всю жизнь на рынке торговала. Хваткая была деловая, а горластая! Не чета этой монашенке. Только, то, что имена одинаковы.
Пауза.Так я всю жизнь и делала.
На следующий день спрашиваю Эву
:— Ну, и что твой Бог говорит в моем случае?
Она в ответ, что, дескать, Бог – един и говорит, что надо раскаяться, а потом… Я даже слушать не стала – накричала, но после всё же задумалась, интересно стало.
— В чём, собственно раскаяться? – дальше спрашиваю. – Я прожила тяжкую жизнь. Такую, что всё после нее опостылело… Но всё, что делала – это мое решение! Я и только я, сама, принимала решение.
— Поговорить с ним надо!
Чуть опять палкой в неё не запустила, кричу:
— О чём мне говорить с твоим Богом? Что я – сумасшедшая, разговаривать ни с чем, с пустым местом?!
— Тебе же лучше…
После этих слов я её прогнала прочь от себя и весь день злобилась
, а на следующий день она явилась вновь.
СЦЕНА ВТОРАЯТак уж получилось, что прошел месяц. Силы мои иссякали, тошнота и слабость держали меня круглосуточно, а я всё храбрилась и храбрилась, но потом поняла: ведь действительно умираю. Сколько раз в своей жизни умирала
(пауза), вдруг поняла, что на этот раз мне не выкарабкаться! И стало так страшно! По – настоящему страшно.
Пауза. Как я уже говорила, звали её Эва, и была она родом из Польши. Это я позже узнала и сразу поняла, что всё это неспроста, потому что я - польская еврейка из Западной Украины. По крайней мере – это то, что я отчётливо помню. Так вот Эва предложила мне исповедоваться:
— Поверь ему свои мысли. Невысказанные мысли навязчивы, они тяготят, печалят тебя, не дают прорезаться новым чистым…
«Душа наша уповает на Господа: Он - помощь наша и защита наша» – это значит, просить надо, и помощь будет.
Ругаться не было сил. Я подумала-подумала и решила: в конце концов, если ты есть, то ты меня, наверное, услышишь. А если тебя нет, то поговорю сама с собой. У меня есть о чем поговорить. Ведь знаю – дрянь я человек, но как всякая божья тварь прошу одного – понимания!
Мне страшно умирать. Что ждет меня там?
(Поднимает указательный палец вверх.) Я поступала, так как я поступала. Выслушай меня и пойми!
Поверь, всё вышесказанное – чистейшая правда, и я верю, что ты слышишь меня.
СЦЕНА ТРЕТЬЯСегодня первое марта. Так уж получается, что пишу редко. Грехов у меня полным – полно, оказывается, но я всегда крепко сплю по ночам. Потому как грехи мои во спасение.
Вот только сегодня мне как раз и не спалось. Всю ломало, а когда боль утихала, я начинала думать...
Мать моя спала и видела, что отдаст меня в батрачки в богатый дом. Из соседней деревни приходил… один такой. Всё на меня пялился, глазами поедал. С матерью о чём-то шептался. Говорили, будто жена, у него парализованная лежала…Здоровый как бык, рожа красная. Всё смотрел на меня, губы облизывал и ухмылялся при этом.
А я уперлась: в поле буду спину гнуть, а к богачам в дом – ни ногой.
(пауза) Хоть и девчонкой была, но чувствовала, что ему от меня надо.
Я ведь тогда любила. Любимый мой статным красавцем был, к тому же не из бедных.
Пауза.Королевной своей звал. Он был первым моим мужчиной.
Затяжная пауза.Но он предал меня. Да, да, несмотря на то, что я была первой красавицей во всей округе. Бросил меня и ушел к моей бывшей подружке, которая давно ненавидела меня, за то, что мужики проходу именно мне не давали. Завидовала, змея! Мне было не просто больно, а тошно, что он ушёл к моей врагине!
Пауза.Я ведь беременна была и торопила его со сватовством, ребёнку-то родной отец нужен, а он тянул… что-то там про родителей мямлил. Тогда я ему всё открыто и сказала.
Пауза.Зря сказала… он вдруг побледнел… губы запрыгали… схватил меня и давай трясти:
– Охомутать меня решила! – кричал. – Позор свой прикрываешь?! Для таких дел ты не первая и не последняя, а замуж?! Тебя?! Не-е-т, мне жена покорная нужна, а не королевна! Да и какая ты королевна?! Бат-т-рачка! Знай своё место!
Коротко смеётся.У меня случился выкидыш, и кричала я от боли физической, а мать била меня скалкой, и если бы не крестная, то убила бы. Но я не проронила ни слезинки, а только утром рано собралась и бежала из дому.
Как сейчас помню, было раннее летнее утро. Босым ногам от росы холодно, пришлось снять туфли, чтобы никто не услышал меня, живот от боли сводит, голова кружится, но я не замечала ничего. В голове было одно – бежать, бежать… от материнских побоев, от красной рожи, от трясущихся губ… от этих страшных слов…
Пауза.Это я сейчас понимаю его
(с ухмылкой) по-человечески. Страшно ему было, совсем ведь мальчишкой был и родителей боялся, они бы его по головке не погладили.
Не смог отстоять любовь нашу… мужчина!
Длительная пауза.Ну, так вот, дальше я стала коммунисткой.
Ты спросишь, как? Очень даже просто. В городе на вокзале, где я бродила несколько дней, помогла одной барышне тяжелый чемодан донести до дома. Она же из благодарности покормила меня, потом расспросила меня кто я и откуда.
А как узнала, что я грамотная, спасибо крестной, так обрадовалась! У неё и осталась.
Днём по хозяйству помогала, вечером переписывала всё что давали. Вначале не понимала, следила за правописанием. Потом на собраниях разрешили присутствовать, тут-то я и стала всё понимать. Особенно те места, где про богатеев, всё перед глазами вставало: измученная мать, этот краснорожий… мой неродившийся ребенок. Кровь у меня сразу закипала, и объяснять ничего не нужно было. Потом барышня показала фотокарточку моей тёзки, активистки за права женщин: Розы Люксембург и её подруги Клары Цеткин. Они же могут, и мне захотелось… справедливости! Надо же, такие женщины! И я такой захотела быть!
Пауза.Мне было так больно! Опять начинала чувствовать, как лилась кровь, как вываливались из меня куски плоти…
Злость переполняла меня… мне хотелось отомстить. Сделать так же больно, как мне, и еще больнее! Еще больней! Еще… Ещё!
Пауза. И была борьба не на жизнь, а на смерть. Сначала я помогала подпольщикам всем, чем могла, а после вступления в партию, работала пропагандистом также подпольно. Объездила всю Западную Украину, а это было крайне опасным делом, особенно за связь с Советами.
Меня схватили и посадили в тюрьму, во Львове. Я знаю, кто меня предал. После войны, когда я работала в спецотделе, мне показали эти документы. Провокатор написал, что я была главной коммунисткой в нашей организации. Это было не так.
Были товарищи и старше меня и опытней, но я была предана коммунистическим идеям как никто другой. Верна, как мне казалось, до конца своих дней. Думала, что ничто меня не изменит.
Сейчас прошло столько лет и столько наших погибло, кто же остался верным? Только тот, кто погиб, и я!
Пауза.Вот что думаю, если у нас такой разговор, то получается, ты – единственный, кто сможет меня понять. Ты же видишь суть? По крайней мере, мне бы этого хотелось. Да, я была одержимой коммунисткой. Партия была мне и матерью, и отцом. Она мне дала всё: веру в её идеалы, надежду на справедливость и любовь к справедливости, даже если с пулеметом в руках.
Говорят, я была очень жесткая и резкая, пожалуй, даже жестокой и резкой. Слишком верила в идеалы коммунизма и слишком сильно за это дралась. Но ты знаешь, другой жизни мне не надо. В жизни, которую я прожила, всё понятно и честно. Предателей же я ненавижу и презираю!
Сейчас я постоянно лежу, изредка поднимаюсь, чтобы пройтись вдоль комнаты, но мне дышать становится трудно, как только представлю себе, что дело наше предано и забыто. Да, я партийная фанатичка. Была и остаюсь. Здесь полно бывших коммунистов из бывших Советов. Всяких… разных.
Но никто не говорит о своем прошлом, как будто его и не было. Э-э-х, мне бы пистолет в руку, я бы заставила их всё вспомнить.
На сегодня всё.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯСегодня пятое апреля. С утра мы говорили с Эвой. Странно, но впервые я была рада видеть ее. Хотя и разговор был ни о чём. Больше про погоду, про соседей. И вдруг она меня спрашивает, есть ли у меня дети? Я было уже хотела накричать, но отвернулась к стене и целый час так пролежала.
Да, дети у меня были. И мужчины были. Я их ненавидела. Все они были трусами и ничтожными существами, начиная с моего папаши, горе-пьяницы. И дети появлялись, потому что нечем было предохраняться, и не было абортариев.
Продолжительная пауза.Первой была Анна. Я родила её в тюрьме Бригитки во Львове как раз перед войной.
Маленькую Анну отправили в детдом. Как ей там жилось - не знаю. Я к тому времени была руководителем нашей партийной организации. И так торопилась жить, что порой мне некогда было поесть, а тут ребенок.
Но что-то материнское во мне осталось. Сразу после войны нашла и приехала к ней.
Берет какие-то бумаги на столе. Держит их перед собой и продолжает говорить. Детский дом находился в Загорске. Это где- то под Москвой, сейчас уже точно и не помню.
Там организовали приют детей поляков со всего Союза, а у Анны в анкете
(размахивает анкетами) оба родителя значились поляками. Даже хотела забрать, но снова села в тюрьму. В этот раз в советскую
(пауза), потом отправили в лагерь. После смерти Сталина меня выпустили, но не сразу, конечно, через два года.
Эва слушала, не перебивала, только спросила, где сейчас Анна. Я ответила, что живет в Америке. Превратилась в типичную мещанку. Вся такая расфуфыренная. Костюм. Туфли, серьги, золотая цепочка и колец… чуть ли не на каждом пальце. И сын у неё типичный американец со всеми вытекающими отсюда представлениями о современном мире. При встрече всё время жевал свою жвачку… После долгих разглядываний только и спросил меня, есть ли у меня оружие? Как будто все бывшие коммунисты носят при себе оружие пожизненно. Я ответила, что давно нет, и он, как мне показалось, потерял ко мне всякий интерес.
Пауза.Потом мы немного помолчали. Вообще-то мне нравилось то, что Эва меня внимательно слушала. Пожалуй, это первый человек, который меня просто так слушал.
Надеюсь, Господи, что и ты меня слышишь? Мне нужно, чтобы меня сейчас слушали!
Она спросила:
– Ты знаешь, что Анна умерла пять лет назад?
Я не знала, что ответить, но тут она сама продолжила:
– Ты хочешь знать, отчего она умерла? Что-то с лёгкими. У неё были слабые лёгкие, ты знала про это?
– Про то, что она страдала лёгочными заболеваниями? Не мудрено, ведь она родилась в тюрьме.
Мы снова помолчали. Потом я попросила оставить меня. Уснуть я не смогла, хотя боли были терпимые, только лежала. Нет, меня не мучила совесть, ведь всё это время я была убеждённой коммунисткой.
Я работала, сидела в тюрьмах, воевала в лесах, умирала в лагере, а потом снова работа – всё ради идеи, пока мы не проиграли. Так я думала.
Пауза.Через два дня появилась Эва, и я с удовольствием долго рассказывала про мою жизнь – жизнь коммуниста, про Анну. И вдруг она говорит:
– Твой внук тебя ищет. Он хочет приехать…
– Зачем это? Мы разные люди, что ему нужно от меня?
Почему-то мне вдруг стало интересно и страшно, Господи.
– У него есть письмо его матери. К тебе.
– Не надо никаких писем! Я знаю, что, кроме упреков… Ничего не надо! Я не хочу!
Мы вновь помолчали. Потом Эва спросила:
– Кто был отцом Анны?
– Один товарищ по подпольной работе. Наш партийный.
Пауза. – Что с ним, я не знаю.
Пауза.Всё что связано с отцом Анны, это темное пятно. Он был, как все, преданный партии товарищ. Но потом начались провалы за провалами, и мы поняли – среди нас предатель.
Пауза. Роза встала, выпрямилась, как перед вынесением приговора.Его расстреляли, хотя он до последнего утверждал о своей невиновности. Я постаралась забыть его и забыла. Зачем помнить предателей?!
Пауза.Тут мне вкатили очередную порцию лекарства. Я и так всё время дремлю, а после этого и вовсе провалилась в сон. Теперь ночь, и я пишу тебе это письмо, и прошу… даже не знаю о чём просить? За Анну?
После моего освобождения из лагеря, я тут же вернулась в Польшу. Анна с приютом уже была в Варшаве. Я нашла и наконец, забрала её. Прожили вместе только год. Она была уже большая девочка. Мы часто ссорились, и её пришлось вновь отдать. Это был католический приют при монастыре. У меня было много работы, и поэтому я редко навещала её. А после того, как я не купила ей белого платья для конфирмации, она сбежала из монастыря.
Куда? Я не знала и не искала её. И вообще, что за блажь? Белое платье! Потом, мне было некогда. Я была командирована в длительную поездку в приграничные районы Польши, где после войны было неспокойно.
Пауза.С Анной мы увиделись уже здесь, в Израиле.
Пауза.Это была наша последняя встреча.
Она перед этим писала, сын её хочет ближе познакомиться с бабушкой, то есть со мной. Я не возражала.
Они приехали в один из летних дней, после полудня. Я было собралась уже подремать, а тут: к вам посетители.
Пауза.Мы молчали какое-то время. Мальчишка, он, кстати, интересный малый, все время меня разглядывал.
Пауза.Как я уже говорила, Анна превратилась в типичную американку и меня это бесило! В такую гладкую, всем довольную, хорошо одетую бабу. Я не замедлила сказать ей об этом. Анна мне не ответила…. Она всё также люто меня ненавидела, а мне было всё равно.
Пауза.Нет, конечно же - нет, мне было не всё равно. На самом деле это я так храбрилась.
Пауза. Анна, Анна! Надо было искать её, звать, просить вернуться? Да только я не того воспитания. Если бы я знала, то прочитала бы молитву за упокой её души. Но… теперь вся надежда на тебя, Бог. Передай Анне, что всё-таки она была моей дочерью, бедная девочка.
СЦЕНА ПЯТАЯНаступил май. Сегодня глядя в окно вспомнилось, как во время войны я партизанила в лесах Белоруссии.
Но сначала было гетто.
Почти два десятка лет подпольной работы на территории Западной Украины. Руководство оценило этот опыт, и туда я попала по заданию Центра через своё еврейство. Да, выполняла очередную работу в невыносимых для жизни условиях. Но мне доверили, и я не подвела: вывела десятка два самых смелых из гетто в лес, а там, через проводника, долгим окружным путем, в отряд. Дальше, когда довели людей до линии фронта и оставили их там – воевала как все. Воевала…
Пауза.Через полгода после побега из гетто я родила мальчика Витека. Он плакал по ночам, и в отряде на меня начали коситься, а ещё был страшный голод и холод. У меня вначале было немного молока, но потом и это пропало. Через две недели он умер. И правильно сделал! Короче говоря, я его закопала там же в лесу, недалеко от землянок.
Садится спиной к зрителям и копает ямку. При этом раскачивается. Звучит еврейская поминальная музыка.Эва тут же спросила:
– Кто отец ребенка?
Роза держит зажжённую свечу. Отвечает, не поворачиваясь.– Один еврей из гетто. Мы сошлись и жили вместе, но бежать он отказался. Такой малодушный был мужчина. Боялся, что наш побег разозлит немцев. Так и оказалось. Наутро немцы расстреляли оставшихся обитателей гетто.
– Роза, – обратилась ко мне Эва. – Ты не будешь против, если я помолюсь в память о них?
– Не буду против, конечно, помяни. Только мне и в голову не приходило, что нужно это делать.
– И за маленького Витека тоже помолюсь, прямо здесь, рядом с тобой. Буду просить Бога, чтобы он его там не забыл.
– Знаешь, я ведь первое время переживала. Во сне видела его синие ручки и ножки. Как он тыкался ко мне в грудь в поисках молока. Где же ему было взяться? Голод был страшный. Местное население не очень нас приветствовало. Траву, кору с деревьев ели.
Мне тогда предложили остаться в ближнем городке, на конспиративной квартире, всё же я была ценным агентом, но я никак не могла себе этого позволить.
Да, я и тут была плохая мать. Не могла этого сделать, потому-что в отряде были только два коммуниста: я и командир, остальные – разный беглый люд, окруженцы, местные. И настроения могли быть разные – это ж понимать надо! Совесть моя чиста.
Пауза.Я осталась верна своему партийному долгу, чтоб ему пусто было.
Ладно, Бог, не надо больше, того и гляди расплачусь, а я не люблю слёзы и сама никогда не плакала. Такое у меня партийное воспитание.
Пауза.В конце мая явилась Эва. Её не было почти месяц. Где была и что делала, не знаю, она мне не доложилась. Всё это время я была как в аду. Память мне не изменила. Помнила многое…
Пауза.Так вот, Эва явилась вся принаряженная. Яркий платок на шее. Принесла мне мёду. Я так была рада и от души поблагодарила её. Помнится, крестная пекла медовые лепешки. Я их ела, а поев, весь белый свет любила…
После завтрака у меня появилось настроение говорить, и мы вновь продолжили.
Пауза.В отряде я пробыла вплоть до конца сорок четвертого года. Мы воевали в разных местах. То на нас устраивали облавы, то мы их жгли в засадах. От прежнего состава почти никого не осталось. А потом пришла Красная Армия и погнала фашистов дальше на запад. Отряд расформировали, меня отправили в тыл по причине беременности.
Тут Эва ахнула:
– Как, опять?
– Да, что поделать, коли родилась бабой. В отряде у меня была связь с одним бойцом. Он был местный. Дома его ждали жена и трое ребятишек. Так что на большее рассчитывать не пришлось. Меня отправили ни больше ни меньше
, как в Москву.
— Кто родился? – спрашивает Эва.
— Два мальчика – близнецы. Пока я с ними лежала в госпитале, ко мне приходили из органов, и я давала показания про действия партизанского отряда. Роды были тяжелыми. Но за нами был хороший уход, и я быстро пошла на поправку. Мальчишки были тоже здоровы.
— Как ты их назвала?
— Я старалась дать русские имена, думала остаться в СССР. Назвала их Александр и Иван. После родов мне выделили комнату, няню и направили на работу в спецотдел. Так мы прожили четыре года. И всё вроде начало налаживаться, я даже собиралась забрать Анну, но тогда было такое время…
Пауза.Однажды ночью за мной пришли. Меня – на допрос, что-то у них там не срослось по нашему отряду в Белоруссии, а детей – в детдом.
Пауза.– Что с ними, я не знаю. После освобождения не искала, а поехала сразу в Польшу.
— Роза, как ты могла?
— Как могла, так и могла! За что мне дали десять лет лагерей?! Да, потом отпустили, даже извинились, но я видеть эту страну не могла. Мне хотелось скорей уехать, и я уехала. Всё! Отстань! А не то запущу в тебя свою палку
…(Плачет.)Пауза.Мы долго не разговаривали. У меня не было сил, а Эва уткнулась в свою книгу. Она всегда так делала, когда я начинала буйствовать. Вчера она так и пропала, не сказав ни слова, а я уснула и проспала очень долго.
Утром Эва меня спросила:
— Хочешь узнать о судьбе своих мальчиков?
— Нет, – отвечаю.
— Почему, Роза? Ведь четыре года ты была им матерью.
— Не жду ничего хорошего. Будут говорить, что я их бросила. А я действительно их бросила. Даже когда мы жили вместе. Я видела их только по ночам, когда они спали, всё потому – что много работала. Я очень плохая мать, Эва! Если бы рядом был родной человек… который сказал бы: "Что ты делаешь, Роза?!" Но я бы его всё равно не послушалась.
Эх! Теперь я это понимаю, но только теперь. Всю ночь видела их во сне. Я никогда не вижу снов, никогда. А здесь всю ночь! Мне было так страшно, так страшно. Тогда я снова вспомнила мать, и вновь захотелось к ней на колени…
— Не кричи, Роза! Я тебя слышу.
— И я себя слышу! Наверно впервые. Я была сильно обижена на страну, которую любила больше чем свою Родину, а она меня предала. Я служила великому делу, но мои же товарищи меня сослали на Колыму. Там я потеряла всё! Здоровье, веру в человека, надежду, что когда-нибудь выйду на свободу и всё, всё, всё, но только веру в идею я не потеряла! Это как раз и давало мне силы жить дальше!
– Роза, не кричи! Я приду завтра, – спокойно сказала Эва, – сейчас позову сестру, пусть сделают обезболивающий и успокаивающий уколы.
И ушла. А я осталась со своими мыслями, снами и ещё с чем-то, с чем, я пока не поняла.
Завтра продолжим, так сказала Эва. Если б ты знал, как это тяжело продолжать говорить о том, о чем ты никогда даже не думал.
СЦЕНА ШЕСТАЯУже наступил июнь, но разговор мы так и не продолжили. Сегодня я проснулась рано и поняла, что жду мою сиделку, как ангела-спасителя. Почему? Сама не знаю.
Мне впервые хочется поговорить о том, о чём сама себе никогда не говорила. Я ведь узнавала про них через Красный крест, но совсем мало.
Мои мальчики находились в Омской области, в детдоме. Причём не вместе. Их разъединили. И младший был за три километра от старшего. Это всё.
Потом пришла Эва.
— Это не всё. Я сама расскажу тебе, как всё было. Да их разлучили, и они очень страдали.
Александра мучило заболевание почек, у него были проблемы с недержанием мочи. В детдоме эти проблемы вызывали жгучую ненависть нянечек и самих воспитанников. За каждый случай его нещадно били. И били его каждую ночь.
А ещё, каждый из них помнил, что в нескольких километрах родной брат, и они не ели того, что давали, потому что отщипывали кусочки из скудного пайка, для брата. И никто не мог убедить их не делать этого.
— Ты отвернулась, Роза? Ты не хочешь слушать?
— С чего ты решила, Эва, что так и было? Если их разлучили, значит, так было нужно. Не забывай, что страна жила принципами строящегося коммунизма и делала всё для детей, её строителей.
— Ты меня слышишь, Роза? Они страдали! Каждую ночь они звали тебя и каждый день ждали, что ты их заберешь.
— Перестань! Замолчи! Не желаю тебя слушать! Уй-ди-и!
— Да, конечно, уйду, но завтра я приду.
— Нет, погоди, постой! Стой, говорю! Скажи, они живы?
— Завтра, всё завтра.
— Почему завтра? – Но мой крик не получил ответа. Видно, сиделка моя ещё чью-то душу отпускала.
Знаешь, какой переполох случился из-за меня в этот вечер. Сбежался весь медперсонал.
Я ревела белугой. В голос. И у меня болело всё. Никакие уколы не помогали. Они провозились со мной до самой ночи. Вот теперь вроде отпустило, и я пишу тебе.
Живы они или умерли, прими моё покаяние! Но я не могла иначе. Всё, больше нет сил!
СЦЕНА СЕДЬМАЯКак- то в конце лета, утром пришла Эва. Как обычно глаза в пол, руки в узелок. Интересно, где это она шастает? Она- то шастает, а я вот сижу как в огне…Мысли как горячие угли жгут меня.
Пауза.Я часто во сне вижу детские руки-ноги. Какого цвета сорочки. И так говорить хочется, так хочется… чтоб пожалели… меня, меня, несчастную! В таких случаях зовут – мать, отца, а мне и звать-то некого.
Обнимает себя за плечи, гладит.Как всегда, встретила меня своей ангельской улыбкой. Я ждала её с большим нетерпением.
— Доброе утро, Роза!
— Доброе, Эва!
— Говори, что ты знаешь про моих детей?
Эва рассказала следующее: их детские дома объединили и перевели в Подмосковье. Братья какое-то время были вместе, но вскоре один из них умер от скарлатины, а второй, не дожив до восемнадцати лет, повесился.
— Почему он это сделал?
— Близнецы друг без друга не живут. Он решил, что ему не выжить без брата. Такая сильная у них была связь.
Поверь мне, Роза! Так случилось, что после войны мы сопровождали международное представительство Красного креста в СССР и заботились о судьбах польских детей. Тех детей, которые были, так сказать, не востребованы, то есть родители или опекуны не объявились. У твоих мальчиков в анкете значилась мать – полька, хоть и украинская. Ты опять плачешь, Железная Роза?! - изумилась она.
— Научи меня своим молитвам, Эва! Хотя бы одной .
— Зачем тебе?
— Я буду молиться за него. Что бы Бог принял его с грехом…
— Это было давно, Роза.
— Пусть. Я буду молиться за всех и за себя тоже.
— Вот тебе две свечи. Зажигай и повторяй… – согласилась Эва
Я повторяла вслед за ней слова молитвы и плакала, плакала, плакала.
Бог, прими мои слёзы!
После этого мы не виделись с Эвой два дня. Я не хотела никого видеть, но её позвала. Мне нужно было видеть её и говорить. У меня было ещё, что рассказать.
Через три дня я продолжила.
Пауза.В одной из командировок я познакомилась с мужчиной. Анджей был так себе человек, хотя нет, как я сейчас понимаю, он был действительно добр ко мне. Мы прожили довольно много времени. Жили бы ещё, если бы не его сын.
В один из вечеров он постучал в дверь.
Пауза.Сообщил, что мать умерла, и идти ему некуда. Ну , и что у него умерла мать?! У моих детей тоже не было матери!
Муж, конечно, засуетился, начал его кормить и устраивать на ночлег, не спросив моего мнения. А жилплощадь, между тем, была моя! Ночью мальчишка встал и попросил хлеба. Я была занята, писала доклад для областной партийной конференции, своё выступление планировала сделать поистине пламенным, но всё же поднялась и отрезала ему краюху. Он съел и вновь попросил добавки, такой ненасытный был!
Я отломила ему ещё… немного. На наши голоса поднялся муж. Увидел, как мальчишка подбирает крошки и ударил меня. Утром я выставила обоих за дверь.
Пауза.— Тебе было жалко куска хлеба? – спросила Эва.
— Не в этом дело. Меня раздражал его ребенок.
— Почему?
— Почему, почему… потому что он напоминал мне моих детей. А мне не хотелось этого делать. Мне не хотелось отвлекаться на воспоминания и угрызения совести. Потому что я работала тяжело и много, в отличие от разных несознательных… ты понимаешь?
— Понимаю, понимаю.
— Зато я себя не понимаю! Ведь могла жить по-человечески?!
— Ты опять кричишь…
— А ты терпи, на то ты и сиделка!
Мы снова замолчали.
Тут я расколотила больничную чашку, скинув её со всей силы, на пол и отвернулась к стене. Я не помню, как звали того мальчишку, сколько ему было лет. Очень надеюсь, что у него-то всё в порядке. Он жив, здоров, у него семья, дети. И если это так, то пусть у него и дальше всё будет хорошо! Я так хочу. Сейчас я плачу, и мне легче от слёз.
Бог, если ты меня слышишь, пусть он меня простит, и Анджей, его отец, простит. Сейчас я посплю. У меня так мало сил.
СЦЕНА ВОСЬМАЯВсё чаще и чаще я вспоминаю свою мать. Раньше… нет , не помнила или не хотела… а сейчас… сейчас я её понимаю!
Мать очень жалела моего младшего брата. Он был слабенький, много болел. Меня, красивую и крепкую… как мне казалось, терпеть не могла. Обидно было. Я ведь была и умом не обижена и красавица, а матери нужен был только он – болезненный и хилый.
Из- за обиды и вредничала. Всё делала наперекор, да и делала только то, что хотела, несмотря, что материнская рука была тяжёлая. Когда разговорами справится не могла, лупила меня, чем ни попадя! Вся улица об этом знала. Вот закрываю глаза и вижу ее – мать с перекошенным лицом и любопытных соседей, собравшихся на скандал.
Пауза.Сейчас я намного старше её тогдашней. Она была крестьянкой, ничего слаще морковки в своей жизни не пробовала. И мне, и брату моему по ночам вымаливала простого человеческого счастья.
Теперь я по ночам мысленно говорю с ней и вспоминаю, вспоминаю именно…маму! Как она ласкала меня, маленькую, какие песни пела, какие разговоры со мной вела. Чего греха таить, я была ещё той оторвой и чертовкой. Никто, никогда со мной не мог справиться. Мне казалось, все, что она говорила, это для ушей наших глупых соседок, и ненавидела её за это.
Дерзкая, я бежала прочь, проклиная свою деревенскую жизнь. Думаю, она понимала, что другого выхода у меня не было. Никогда не искала меня и я… так и не вернулась…
Иногда, очень-очень редко так хотелось залезть к ней на колени, когда это можно было сделать ещё до рождения брата, и обнять крепко-крепко, вдохнуть родной запах и ничего не бояться.
Пауза.Теперь мне кажется, она всё же любила меня.
Любила… слов тогда таких никто не говорил. Она, как все, растила и воспитывала, как бог на душу положит! Как чувствовала, как понимала, а как может понять простая крестьянка, которая кроме тяжелого труда ничего в своей жизни не видела?!
Когда касалось Анны, я мысленно часто обращалась к ней: как с дочерью говорить, что делать, подскажи , мама?
Пауза. Да только поезд ушёл! Спрашивать-то не у кого!
Пауза. Сегодня, глубокой ноябрьской ночью, пошёл сильный дождь, а утром вдруг раскинулась радуга. Я поняла, что это ты дал мне знак. Ты приходил, пока я спала, утёр мне слёзы и успокоил. Теперь я совершенно спокойна.
Ты принял все мои просьбы. Спасибо тебе!
Теперь обо мне. Я умираю. Мне осталось всего два-три дня. А потом я всех встречу и попрошу прощения. Как ты думаешь, они простят меня? Молчишь. Вот и я переживаю.
Первой меня примет моя мама. Она простит и пожалеет. В этом я уверена, она же моя мать!
Пауза.Остальные… очень важно, чтобы они тоже простили меня. Да, я знаю, что такое не прощают, но всё же…
Я попросила, чтобы мою кровать поставили напротив окна. Я всё смотрю, смотрю, на этот больничный двор и дорожку к калитке, будто жду кого- то из них: Анну, Витека, Александра, Ивана, Анджея, его сына, к сожалению, не помню ничего о нём.
Эве я очень благодарна по-настоящему: она вернула мне себя. Дай ей счастья и здоровья.
Прощай, Бог, я думаю, что это всё – конец! Ты был внимательным слушателем. Я всё время чувствовала твоё присутствие.
До встречи, Роза.
Пауза.Прошло три дня со дня смерти Розы. Всё это время я была с ней рядом.
Она лежала лицом к окну на высоких подушках. Я подслушала, как медсестры шептались, что накануне она совсем сошла с ума.
Всё бормотала чьи-то имена, звала какую-то Эву и…
Я догадываюсь, кого ещё она ждала, но, кроме совести, никто не пришёл, к сожалению.
После её ухода с кровати всё убрали вместе с матрацем, а саму кровать поставили на прежнее место. Личные вещи Розы собрали и унесли в камеру хранения на всякий случай, а вдруг объявятся наследники.
Пауза.Спасибо тебе! Не прошло и двух дней, как приехал родной внук Розы, сын Анны.
Зашел, спросил её. Узнав о её смерти, удивился, он, видимо, надеялся, что она будет жить вечность, и вдруг заплакал, приговаривая, что их было двое, а теперь он остался совсем один.
Пауза.Я смотрела и радовалась: он плакал о ней! Как и положено плакать среди мирных и добрых людей.
Пауза.Собрался было ехать обратно, но доктор его оставил ужинать, со словами: что так сделала бы бабушка.
Пауза.Они пили чай и весь вечер говорили. Я всё слышала! Такой славный парень, такой улыбчивый и воспитанный, совсем взрослый человек.
Бог, я хочу замолвить о нём словечко. Пусть у него всё будет хорошо!
Поверь мне, Роза не была бы против.
Пауза.Всё, это последняя просьба.
_________________________________________
Об авторе:
РАШИДА СТИКЕЕВА Живет в городе Алматы. Основная профессия: HR менеджер, профессиональный рекрутер. Призер Международного Грушинского Интернет - конкурса 2015 в номинации - «малая проза». Номинант литературного конкурса «Славянские традиции» - лонг-лист, жанр – «малая проза» 2015 г. Дипломант международного конкурса «Одного рассказа» - 2016 г. Дипломант литературного конкурса журнала «Литерра Нова», номинация- короткий рассказ- 2017 год. Три электронные книги. Номинант театрального конкурса «Время драмы», шорт - лист 2015года- пьеса «Актриса». Номинант театрального конкурса «Время драмы» финалист 2017 года - пьеса «Доченька». Номинант театрального конкурса «Автора на сцену!» шорт-лист 2018 года - пьеса «Роза». Номинант театрального конкурса «Монолит» - лонг-лист 2019 года пьеса «Роза». Член Гильдии драматургов России.
скачать dle 12.1
