Редактор: Ольга Девш
(О книге: Софья Ремез. Личные мотивы, Livebook, 2025.)Детская писательница Софья Ремез (автор известных книг про Гошу Куницына) написала историю недетскую, а детективную. Хотя на обложке стоит жанровый подзаголовок «постдраматический детектив», все-таки это прежде всего детектив ироничный (впрочем, драма в нем тоже присутствует). При том, что «Личные мотивы» — чтение смешное и быстрое, где-то к середине книги внезапно замечаешь, что история эта как бы с двойной подкладкой, в слоях которой обнаруживаются идеи и проблемы вполне серьезные.
Завязка проста: в начале июля (времена нынешние) в подмосковной писательской резиденции «Лесково» (легко узнаваемое Переделкино) десять талантливых писателей собрались, точнее были собраны организатором, неким Федором Доспеховым, на двухдневный семинар с перспективой грантовой программы. Мероприятие организовано киноассоциацией, заинтересованной в притоке свежих писательских идей в киноиндустрию. И вот семинар завершен, грантов никто не получил, а распорядителя проекта Артура Князева на следующее утро находят в своем номере убитым.
Повествование начинается с диалога Доспехова с со срочно приехавшим в Лесково следователем Ильей Борисовичем. Далее ряд глав (всего их в книге больше тридцати) посвящен беседам следователя поочередно с каждым из писателей: «Четвергов», «Иванов», «Синюшина», «Ряхин» и так далее (по сути, допрос подозреваемых). Софья Ремез рисует целую галерею современных писателей, в основном молодых, до сорока, лишь Родиону Ряхину 55 лет. С одной стороны, это типажи: тонкий писатель-новатор, детская писательница, автор детективов, сценарист, поэтесса, стендап-комик… С другой — каждый из них яркая индивидуальность (ведь специально собрали самых талантливых), общего только, что все они «нервные». Для создания образов использована их манера вести беседу (кто-то в устной форме способен только к монологу); у большинства подчеркнута какая-то заметная деталь: красные волосы Рощиной, рыжий кот Свайбера, проблема с ударением в фамилии Четвергова. Любопытной характеристикой становится и видеообращение — каждого попросили сказать несколько приветственных слов в начале мероприятия.
Однако лучший способ изображения писателя — предъявить его тексты. И вот здесь «Личные мотивы» очень щедры: в романе несколько вставных историй, и поверить, что они написаны одной рукой, не просто. Софья Ремез смело превращается и в сценариста Льва Иванова (сценка-диалог продуктов в холодильнике), и в молодого писателя Марка Свайбера (рассказ «Пропала собака»), и в возрастного опытного Ряхина (фрагмент романа «Деревенька во сне»). Далее читаем детскую книжку Ксении Бойцовой «8 минут», затем два эмоциональных любовных рассказа красавицы Агнии Семеновой, слушаем стендап-диалог красноволосой Леры Рощиной и наконец перед нами «Квартира» Жанны Зверевой-Лебедевой — трогательная история любви, описывающая отношения людей через изменения с вещами, происходящие в их квартире (там, кстати, фигурирует утка, как будто прилетевшая из текста Льва Иванова).
Допускаю, что при чтении некоторые читатели будут не только гадать, кто же убийца, но и угадывать в образах писателей прототипы. Вот, например такую характеристику Доспехов даёт одному из них: «Серж Четвергов — очень нервный писатель. Очень впечатлительный. Раздражается по мелочам, все время говорит о несправедливости, тонко чувствует язык. Но он человек добрый, не злой. Пишет прогрессивную прозу, он опережает свое время, мало кто его понимает…». У этого автора проблема с ударением в фамилии — на второй слог или на третий? Узнали? В прошлом году я писала рецензию на его «Непонятный роман». Та самая отличная прогрессивная проза, которую мало кто понимает.
Смешное возникает прежде всего в диалогах следователя с писателями. Софья Ремез заостряет противоречия восприятия ситуации творческим человеком и следователем-обывателем, ожидания которого по поводу адекватности собеседников таят с каждым последующим разговором.
— ... Прошу вас рассказать, как вы провели последние два дня. Как можно подробнее. С того момента, как оказались здесь.— Я и сам иногда думаю: как я вообще оказался в этой точке. Но вам мои размышления, как я понимаю, не интересны. Перейду прямо к фактам.— Спасибо! Вы очень выручите меня, если перейдете прямо к фактам!— Важно ведь не то, о чем ты говоришь или пишешь. Важно то, каким языком! Язык — это ткань реальности! И я реформирую язык. Сейчас язык в литературе мертвый, и я пытаюсь его оживить.— Вы собирались перейти к фактам.— А что это, по-вашему? Голые факты!Это, конечно, Четвергов. Далее комические эффекты в допросах свидетелей будут лишь нарастать. Анна Синюшина, например, просто пересказывает следователю свой свежесочиненный рассказ.
Детективная линия вроде как вполне настоящая: труп, следствие, улики, дознание, подозреваемые, но одновременно в ней сквозит некая жанровая условность — развязка кого-то из читателей обрадует, а кого-то, возможно, и огорчит. Однако напряженная интрига держится на протяжении всего повествования, там и сям в тексте торчат разноплановые авторские подсказки (более очевидные при повторном прочтении). Будет и классическая сцена, когда следователь излагает подозреваемым свою версию событий. Территория Лесково — идеальное классическое герметичное пространство, которое никто не может покинуть. Действие то и дело перемещается из интерьеров (жилые комнаты, столовая, библиотека, кинозал) на мощеные дорожки и тропинки парка, в беседку-шатер, на стоянку машин, и даже в овраг и на водонапорную башню («волшебное место», по словам одной из героинь), но никогда не выходит за территорию резиденции.
Образ следователя Ильи Борисовича — этакая шкатулка с секретом. Оказавшись в писательской среде, он поначалу «с отвращением посмотрел на книжки» на полках; его тяготит местный запах флоксов и отсутствие телефонной связи. Однако «наш следователь», чтобы раскрыть преступление, вынужден немедленно пересмотреть свое отношение к чтению, к творческим порывам. Границы реальности и вымысла становятся все более зыбкими, и следователь как-то постепенно (помимо своей воли) начинает превращаться в литературного персонажа. Вот он снимает с дерева орущего рыжего кота (а кот туда, оказывается, закинут специально, чтобы дать возможность Илье Борисовичу совершить добрый поступок). А писатель Солярский наблюдает за ним из кустов:
— ... Вот вы спасли Марсика, и я уже сопереживаю, волнуюсь за вас! Правда, вы могли бы быть поинтереснее. Не как человек, а как герой. Вы должны меня понять, я хочу написать о вашем расследовании! Неужели вы не хотите стать прототипом? — Нет, Юрий! Я хочу побыть один! Мне надо подумать! — Вот и отлично. Вы подумаете, а я просто буду рядом и понаблюдаю. Вот я заметил: не так много деталей, которые можно с вами ассоциировать. Только сумка и блокнот. Оружия у вас нет. Значит, выстрелить должен блокнот…— Что?... — Илье Борисовичу захотелось позвать на помощь. Другой конфликт, обозначенный в «Личных мотивах», — взгляд на художественный текст с точки зрения писателя и с точки зрения кинодеятеля. Жанна возмущена тем, что Артур предложил писателям представить синопсисы будущих книг: «Синопсис! Синопсис книги. Можно написать книгу по плану, многие так делают. Только это ненастоящие книги. Книжка появляется постепенно. Каждая глава — открытие для пишущего. Он не может заранее знать, что в ней будет! Иначе теряется вся магия. По синопсису, по плану можно написать только барахло». Творческий процесс работы над текстом в литературе (сродни магическому действу) и в кинопроизводстве (выстраивание структуры) принципиально разный, и писателям досадно, когда они слышат нелепые советы. До абсурда эта тема доведена в стендап-диалоге Леры Рощиной. Откровенно циничным предложением Артура Князева возмущен и Ряхин: «...он ведь так и сказал: отдайте нам свои идеи!.. У нас в кино нет смысла, отдайте нам ваш смысл». Сколько может стоить смысл?
Однако глубинный конфликт (продолжаем потрошить подкладку этого ироничного детектива) скрыт на уровне «если убрать слова» (название одной из финальных глав): «Вы думаете, что собрали показания, улики, распутали дело и обошлись без слов? Вы думаете, можно оставить только действия, и все станет понятно?» — говорит Доспехов следователю. Само развитие действия в «Личных мотивах» доказывает, что без слов не обойтись, Лесково — «место с историей», где «в каждом номере книжная полка», особое литературно-заколдованное пространство, и чтобы разобраться в ситуации, читать придется. Скрытый пафос всей истории ни мало ни много в победе творческого слова над любой логикой и событиями. Чтение (как и писательство) становится почти магическим — вроде живой воды из сказок.
В основе сюжета, по признанию Софьи Ремез, — реальное мероприятие и реальные напрасные ожидания писателей. Ведь мечта любого автора — возможность только писать и не думать о заработке. Речь идёт про «сто тысяч в месяц. Что можно просто сидеть и писать книги». Обманутые надежды писателей на грант и есть «личные мотивы»: «Каждый уже прожил этот счастливый, финансово-независимый год в своей голове. Каждому показалось, что сейчас все изменится». Поэтому эта милая детективная история (с эпиграфами, кстати, из Булгакова и Олеши) не то чтобы месть, но ответ, такая ироничная художественная «ответочка». И предостережение для кого-то на будущее: с писателями, мол, надо бы поаккуратнее и поуважительнее. Писатель, конечно, уязвим и беззащитен, но силен своим творческим воображением, а уж когда их несколько, то… впору вспоминать не «Десять негритят», а «Восточный экспресс».
скачать dle 12.1
