Редактор: Ольга Девш
(О книге: Андрей Першин. Войти в реку дважды. Контрапункты. Сборник эссе. [Б. м.]: CheBOOKsary, 2025. 90 с.)Об Андрее Першине, в связи с его предыдущей книгой, мне уже приходилось удивляться [1]: кто он таков, почему о нем ничего неизвестно (всего пара фотографий его, гораздо больше артхаусных фото его авторства, они же иллюстрации к его текстам в постах). Вторая книга эссе (о нескольких поэтических сейчас не говорю), казалось бы, должна была укрепить, а то, что не укрепило, развеять вместе с прочими сомнениями. А не развеяла. И, читая ее, я мучаюсь над теми же вопросами. Кто, черт возьми, этот довольно молодой, судя по тем же фото, человек? Такой хлыщ, который начитался всего, что было модно вчера, сегодня и будет модно завтра, и в духе этого стилизуется, заумно-красивое пишет? Такое же распространено довольно, особенно среди девушек, «ботать по Платону/Дерриде» в Телеграме. Или же автор – вот здесь и сейчас, перед нами и на глазах (эссе выходят в журналах различной степени толщины и бумажности/электронности) – тех настоящих эссе, по которым голод и за которыми чаще всего в прошлое обращаешься (хотя вот эссеистичное Киньяра или «Воду и грезы. Опыт о воображаемой материи» Башляра купить можно). И склоняешься ко второму.
Склоняешься и преклоняешься. Хотя бы перед зашкаливающей совершенно эрудицией этого автора. Из моих любимых – Чоран и Бенн, Пас и Бонфуа, Рильке и Целан, Делез и тот же Башляр (у них вообще похожее «вечное сияние чистого разума»). А из мне неизвестных? Их много, тех, напротив имен которых тут же ставишь пометку «прочесть о» и даже «прочесть их».
И тут надо сказать о соотношении этой книги с предыдущей. Если сборник «Сопоставления: диалоги визуального и поэтического» – сравнение поэтов и художников – был более концептуален, то в цельности этой книги он, пожалуй, немного и проигрывает. Такая же маленькая (97 страниц там, 90 здесь, это, можно было бы пошутить, объем и норма Першина) и густая, она не сополагает, а копает. Глубоко, вглубь погружаясь в такие, подчас странные и даже маргинальные, но очень важные, как разговор показывает, явления литературы (ее возникновения, чтения и понимания), как функционирование лакуны, апелляции к цветущей древности, вода, белизна и иное такое же, похоже и непохожее.
Разговор чаще всего на поэтическом материале – или о тех и с помощью тех, кто близок по природе своей речи к поэтическому (афористичность Чорана, скажу от себя, суггестивнее многой поэзии, а эссеистика Бенна ничем не уступает его стихам). «Кстати, об авторах. Если писатели – другая жизнь в этом мире, то поэты – другой мир в этой жизни». Некую сегрегацию и снобизм – см. выше – в пользу поэтического я бы отметил и ей возразил. Зачем, впрочем. Книги такого уровня – снобы по определению, речь здесь об элитаризме, а эгалитаризм остался у входа принимать у зашедших в ресторацию Бунина и Набокова шубы.
А отметить лучше афористичность и поэтичность стиля самого Андрея Першина. И это сейчас была не избранная самая яркая цитата из книги (когда остальные и в подметки не). Он так пишет. И, это очевидно, так и мыслит. Такое долго не сымитировать.
В своем разговоре он отходит от больших идей и тем (хотя та же лакуна и остальные одиннадцать глав ничуть не ниже, и умалять мы и не думаем). «Исполненная поэтической образности, она предстаёт метафорой недостижимой целостности по эту сторону вещей, позволяет интуитивно коснуться слитности мира, как во сне или в стихах». И вот даже не метафора интересна автору, а тень – она здесь тоже темой (глава «Оправдание темы») – от нее. Анаморфоз. То, как некий прием поэтической – нет, мне это не нравится, скажу, настоящей речи, истинного письма, хотя и неловко выходит, но ок, подумаем над терминами позже – итак, как некий прием речи искажает реальность, находит угол зрения и, миметически, возгоняет письмо в его подлинное, сокровенное качество. От мимесиса к эйдосу и обратно. «Как неизбежная метафора предела воздушной и цветовой перспективы, но, конечно, не только. Как белые холст или страница, но не совсем. Неточность и неполнота – одно и то же. Но в такой интуитивной точности есть что-то от анаморфоза: изображение искажается так, чтобы верно и глубоко восприниматься с определенного ракурса и подсказывать его, чтобы усилить впечатление узнавания, стать собственным контекстом. Как “объёмные” рисунки на улицах, мадоннари – религиозные, кстати, в своём историческом прошлом».
Лакуна и тень. И даже лакуна тени. И тень лакуны. Как все это, прошу прощение за избитое словарем эффективных менеджеров слово, работает. Где таится и как эманирует. С мышлением Першина и его потрясающей – может, и не гигантской, а точечной просто – эрудицией этот разговор вполне возможен, он и состоялся. «Лакуна – своеобразный анклав в поле смысла, этим она отличается от недосказанности или бессмыслицы. Иногда это ускользающий нюанс. Лакуна непостижимо определена, хотя и лишена формы. Пробела тоже может не быть, и даже чаще всего не бывает, как в зрении либо другом навыке. Мы видим так, как видим, потому, что заполняем естественную пустоту слепых пятен глаз. Учимся, абстрагируясь и забывая детали. Блейк говорил, что у природы нет очертаний, а у воображения они есть».
Говорит же, повторю, автор по большей части с помощью поэтических примеров. И теперь можно отозвать мои инвективы – поэзия нужна ему прежде всего как предельное письмо и обнажение. Не приема, но (его) сути.
Как и в прежней книге, тяготеет наш исследователь поэтическо-мировоззренческих теней, шрамов и улыбок, кажется, по природе собственных интереса и любви, к двум векторам – поэзии совсем старой (Древнего Китая больше всего) и совсем юной-новой (Санджар Янышев, Александр Беляков, Екатерина Симонова, Игорь Гулин). С остановкой в модернизме и той поэзии второй половины прошлого века, которую в стойла школ и направлений определили, конечно, но она там не закоснела еще, что ли. А так-то есть все. Гете, например, частотен. А еще те имена, которые я даже не знаю (в силу своего поэтическим неувлечения, но се не извиняет, слыхать и читать мог бы и должен был). Вот просто пример, откроем любую страницу, как при гадании. Льюис Кэрролл, Анна Горенко, Арсений Седугин, Ольга Седакова, Михаил Гронас, Сью Оуэн, Мирза Галиб, Хала Сатавахана, Жюль Сюпервьель и далее, так далеко и так близко.
При подобной оптике становятся, как не, возможны наблюдения и озарения. Констатации становятся возможны. Вроде того, что «любое обладание, управление – управление и смертью, любой вывод – вывод о непрерывности. Например, музыки, хоть бы и вневременной. Детство парадоксально, его знают все без исключения, но в собственном смысле оно не говорит. Впрочем, вещи проникают в слова не менее, чем слова в вещи. Безгласным детство тоже не остаётся, даже если мир опережает нашу речь. У ребёнка есть всё, кроме того, что делает его старше. В детских рисунках будто совсем нет опыта неверного понимания. Утраты и ошибки позже вымениваются на рефлексию». Обол, впрочем, можно и сэкономить-заныкать – рефлексия у нас уже есть. Теперь нужно засучить рукава, обнажить зрение и серьезно поработать над пониманием этой книги. Ведь она взыскует даже большего – соработничества мысли и ощущений.
Хотя нет, сам автор совершенно ничего не требует. Он умаляется ради этого разговора – нет в книге ни его, ни программных заявлений, никакого вообще громкого пафоса даже и близко нет. Он – лишь удивляется. И, хоть это и не точно, предлагает удивиться вместе с ним. «Не помню, удивлялся ли в детстве, что солнечная дорожка всегда направлена к тому, кто на неё смотрит. Удивляюсь сейчас. Это такая диверсия или прореха [2] в отвлечённой, объективной картине мира, в порядке вещей, где я бесконечно незначителен. Впрочем, объективное как рубрика целиком умещается в разнице масштаба мысли с масштабом чувства. Можно сделать ещё один шаг, то есть представить, как отражённый свет из условия зрения превращается в цвета и формы, превращается лишь потому, что не замечаешь собственно отражения. Стоит собрать отражение, как бывает над водой, у зеркала или в полированном лифте, – мы тут же уставимся лишь на “себя”, в утрате отражения – вся прозрачность мира».
_________________
1. Чанцев А. Третья и окончательная вечность и эффект мерцающего // Новый мир. 2023. 11 (https://nm1925.ru/articles/2023/11-2023/tretya-i-okonchatelnaya-vechnost-i-koeffitsient-mertsayushchego/).
2. В обеих цитатах можно увидеть отсылки как к герменевтике Гадамера и мысли Рикера про отсутствие, дающее форму, так и к установке Деррида на смысл, который всегда открыт (лакуна же выступает как след скольжения смыслов, зияние между знаками), и к незавершенной субъектности в психоанализе, знаку отсутствующего объекта (objet petit a), лакуне Лакана. Лакуна создает, созидает зияние смысла, но не хаос, а тщательно выстроенное отсутствие с тем, чтобы пережить смысл как процесс, как напряжение между тем, что есть, и тем, чего нет, но должно было бы быть (или нет). В литературе лакуна ― это прежде всего пространство, где текст как бы выныривает из самого себя и, реализуя свои возможности свидетельств и немоты, демонстрирует границу своей выразимости, а та становится знаком не того, чего не хватает, а того, что невозможно сказать, ― и именно поэтому столь важно становится умолчать (дежурно передаем привет Виттенштейну, тот обреченно икает). И это не просто прием, а метафизика текста, «утрата отражения».
скачать dle 12.1
