Редактор: Ольга Девш
(О книге: Андрей Бычков. Секс с фон Триером. — «Яромир Хладек», 2022.)Когда творение андеграунда настигает популярность, на его свет слетается много взвеси-мошки. «Фон Триер» — писали в графе интересов на своих страницах в соцсетях в 2010-х младые девы в очках с фальш-стеклами и пакетированным вином, за что их так и прозвали — «винишко», «винишко-тян». Кажется, именно они делали продажи сборникам цитат великих. И можно бы задаться вопросом, зачем им так старательно богему и околобогемные экспертные круги изображать. И ответить: в сознании обывателя богема — это всегда праздник и чуть больше свободы, правда, под этими словами подается алкоголизация и сексуальная неразборчивость без надоедливых му(х)к совести. Одно только заставляет обывателя выбирать имитацию вместо оригинала — работа, труд. Раскрывшийся талант никогда не убегает от труда — творения и изучения, — а обыватель искренне не понимает, зачем нагружать себя лишней работой. На этом духовном изъяне масс современный маркетинг свил себе гнездо и обосновался прекрасно, побуждая покупать все эти мангалы и шезлонги ради двух-трех поездок на дачу в сезон, — с целью отдыха, конечно же. В труде кроется раскол между имитирующими и творящими.
Бычков тоже использует Триера как своего рода ширму, но для работы-игры: немного трикстерской, постмодернистской, выпестованной из психоанализа, европейской философии и постлитературы ХХ века. Посему он может себе позволить краткий пересказ романа еще в аннотации: кинуть его зрителю, как предмет гардероба, но не обнажающий суть — скажем, перчатки. Он действует «за сюжетом», стремясь как бы обойти жизнь с изнаночной стороны и ухватить ее за хвост, понять, как все это работает: в чем смысл жизни, а для чего мы рождаемся, живем, рожаем других детей-людей, ухаживаем за могилами на кладбище, а что вообще там, за пределами жизни и познания? Если принять красную таблетку и не убегать от труда-поиска, то никаких благ на золотом подносе с небес не спустят, а часто будет горько на душе и неприкаянно, да и фикцией, условностью в некоем большом общем узоре от этого сам быть не перестанешь — только приблизишься к осознанию своей сути…
Этим и занимаются герои Бычкова, а часть персонажей смотрит на это как на бесполезный каприз или душевный недуг. Здесь еще нужно уточнить, герои чего именно: ведь в роман вставлены три рецензии автора, одна из которых — на так и не снятый Триером фильм «Васингтон». Две другие — на реально существующие «Дом, который построил Джек» и «Нимфоманку». Кстати, два других фильма Триера, «Догвилль» и «Мандарлей», вместе с «Васингтоном» могли составить трилогию. Нет смысла раскрывать читателю все карты, остается лишь намекнуть, что русский сценарист, якобы написавший Триеру сценарий для якобы снятого им «Васингтона», является героем романа и упомянут во вставной рецензии, как и другие персонажи. Если бы Триер вдруг открыл «Секс с фон Триером» и взял бы его в качестве основы для «Васингтона», то этим сценаристом-в-книге мог бы быть сам Бычков, также написавший, получается, на Триера и самого себя рецензию, — в некоей маловероятной будущей вероятности, конечно же. Но в реальности у Триера обнаружили болезнь Паркинсона, так что вряд ли он снимет «Васингтон», и без того маловероятная вероятность смещается в некую параллельную реальность.
Еще стоит зацепиться за эпиграф: строку Державина «я памятник себе воздвиг чудесный». Державин старше Пушкина, и «светило русской поэзии», получается, создало аналогичное по духу и созвучное «я памятник себе воздвиг нерукотворный». И что дальше? Пушкин — плагиатор? Не гений? Не новатор? А сколько процентов новизны должно быть в произведениях гения? А должно? Кому должно? Если рассказать обывателю, что заграницей о Пушкине почти не слышали и считают главными русскими писателями Толстого и Достоевского, это же почти вся школьная программа у обывателя может быть поставлена под сомнение, все, что вдалбливали десять лет. А таких резких переворотов обыватель не любит, его укачивает. Что ж, от прозы Бычкова его укачает еще больше.
«…Разговаривал он с микробами, в очках выползали они, садились крупно за разговор и сосали они разговор, высасывали и выплевывали с балкона, а мимо балкона, конечно же, проходила старушка-реальность…» Как можно разговаривать с микробами, как можно сосать разговор и выплевывать с балкона — это же быстро-быстро должна мысль перепрыгивать с нейрона на нейрон, чтобы поспевать за таким. Упоминать «Алису в стране чудес» уже моветон в эпоху, когда бессознательное стало наукой, архетипы — термином и предметом изучения, пусть невидимым для глаза, но объясняющим бытие. Ну ничего, кварки и нейтрино для глаза в бытие тоже невидимы, но как-то же существуют.
Что касается стиля, персонажи Бычкова разговаривают транслитом с английского, ползают, даже будучи уже похороненными на кладбищах, «как материки». Он встраивает в одно предложение части разных паззлов, не ставя между ними точку, или же обрывает там, где оборвать уместно, не договорив. Что касается трикстерства автора, то хоть и прикрываясь маской циничности, необходимой в мире, которым правит зубатое эго, Бычков романтично-поэтичен. Это проявляется, конечно же, в отношении к природе: «с пестиками сирени, если найдешь фиолетовую, с пятью лепестками на счастье, то над крышами взойдет радуга, а гроза, шурша о верхушки леса плащом, полетит себе дальше на запад, на восток или на юг».
Отсутствие жанровой принадлежности книги, как когда-то манифестировал для кино Триер, дает определенную творческую свободу: не соответствовать ожиданиям и свободно направлять повествование, будто реку, возможно, развернув ее даже вспять, к точке, из которой все и начиналось. Иногда это позволяет вернуться к уже описанным событиям еще раз и мимикрировать на этот раз под Триера, ведь Триер чаще всего — это секс, максимально похожий на порно, вызывающий хоть какие-то чувства, пусть даже гнев-отвращение, — все лучше с точки зрения искусства (да и жизни), чем вышколенное пресное трепыхание а-ля супружеская обязанность. Бычков, в отличие от Триера, все же сдерживает себя в рамках. Триер вот вряд ли бы прибегал к помощи ледокола, входящего в шлюз, вместо этого расставил бы порноактеров и снял все без купюр крупным планом, дорисовал бы нужные лица-образы.
Как итог: вставные рецензии — не рекомендательная критика, и культбагажа автора хватает для того, чтобы они были интересны сами по себе. Но разорвана сама ткань художественного произведения. Этим решением все странно перекликается с рачлененностью «Дома, который построил Джек» Триера. «Многоликий Ларс подобен старцу Тиресию, священному гермафродиту, — пишет Бычков в рецензии. — Он знает, что женщина в акте получает наслаждения больше, чем мужчина (согласно Гесиоду — в десять раз). Фон Триер наслаждается «как художница». Но муза художника фон Триера жестока. «Пиши кровью, — говорит Ницше, — и ты узнаешь, что кровь есть дух». Мы всё еще слишком мало знаем о сексе».
Возможно, это наиболее обрывочный и при этом наиболее упорядоченный роман Бычкова, в котором он ставит описание персонажа-образа иногда выше сюжетности и повествовательности без ущерба для общей сюжетной задумки и метаигры со вставными рецензиями. Модернизируется и язык, сочетаются находки прозы Бунина, Набокова, даже Толстого с растерзанностью искусства после 1950-х и современной ускоряющейся клиповостью. Трикстер-романтик. Насмешливый меланхолик. Разочаровавшийся философ-искатель, но все еще ищущий.
«И что-то другое уже разбиралось в нем вместо него самого, порождало мельчайшую вереницу дифференциальных картин, как на ткацком станке собирало узоры, переплетало воспоминания, бессмысленные фантазмы, впечатывало в мозговую ткань, заражало и мучило бессознательное; может быть, крупные струи дождя еще могли бы спасти, дождь был мелкий, налетал на асфальт, рябь, бежал по верхушкам деревьев ветер, старушка-реальность качалась, Андрей собирался в контур лица, здоровался как Андрей, проходил мимо, проваливался в бессознательное, продолжал ставить лайк, писать комментарии…»
скачать dle 12.1
