Колонка Эмиля Сокольского(
все статьи)
(О книге: Файзов Д., Цветков Ю. Часть жизни. / Файзов Д., Цветков Ю. М.: Совпадение, 2021.)Многие стихотворения и одного, и другого автора, помещённые в эту книгу, мне уже знакомы; давно знакомы мне и сами авторы, активно ведущие литературную жизнь, устроители поэтических вечеров и фестивалей. Они очень походят на свои стихи: вечно молодой, по-юношески непосредственный и дружелюбный Данил Файзов и не менее дружелюбный, но, в отличие от Файзова, сдержанный, самоуглублённый, «взрослый» Юрий Цветков. Поэты-друзья, поэты-единомышленники, столь близкие и столь разные, решившие выпустить свои книги под одной обложкой – «Третьи картинки» и «Плюс девять».
Пожалуй, как в жизни, так и в стихах они идеально дополняют друг друга. Вот «лёгкий», непринуждённый Файзов, который, словно не задумываясь, идёт по рискованному пути. Он пишет так, как сейчас пишут многие: когда – придерживается регулярного размера, когда – освобождает себя от него, почти не использует знаков препинания, не обходит стороной манеру Бродского (цикл «Зимние каникулы»), ироничен...
Стихи ли это – или производство текстов? Когда как. «Рыбы устанут искать пропитанье в воде. / Серыми перьями двинутся к тёмному берегу. / Серыми мордами в поисках рыбьей америки / сунутся в гальку, в осоку <…>» Концовка стихотворения призывает не бояться расставания с привычным, коль наступает необходимость, учиться жить по-новому, вступать в жизнь иного качества. Образ необычный; это, конечно, стихи. «Когда ты уходишь, во мне начинается водка, / минутная слабость, портвейн и голодные люди» – здесь явная ироничность интонации, даже с элементами стёба, направленного в адрес «уходящей» (или «ушедшей»). Однако вторая строфа выруливает на чистую поэзию:
И то, что спасенье может быть в яблочном Спасе,
в ауканье гулком чуть-чуть недозрелой ранетки,
поймётся лишь в то ароматное наше несчастье,
которое станет нелишним на выдохе лета.
Такие стихи – скорее исключение. Файзов не творит – он наговаривает строки, на первый взгляд – о том о сём, на второй же, более внимательный – о чём угодно, только не о пустяках; он откровенен в своих размышлениях о жизни и смерти, о родителях, о взаимоотношениях с ближними; не забывает добавить шутливо расцвеченной выдумки: «В какой-нибудь новой жизни будем вкушать неизменный салат капустный / и понимать по-новой, что рай – он не просто рядом, он здесь и есть… / Стоит только уснуть, задремать на высоком, на барном стуле, / проиграв в азартные игры все деньги и весь интерес». Нельзя не отдать автору должное: почти ни одно стихотворение, с какой бы небрежной простотой оно ни было написано, не скрывает серьёзности намерения выразить вполне определённый смысл. Оставаясь при этом – непритязательным стишком, который можно назвать не произведением искусства, а скорее экспромтом, репликой, заметкой на полях.
Я стану вещью маленькой и нужной
Быть может — пепельницей, может зажигалкой
Ещё бы авторучкой хорошо
Чтоб затеряться закатиться между делом
Куда-то за диван
В карман
И в лужу
Чтоб тот кто ищет точно не нашёл
И знать о жизни самое простое
Вот ты нашла меня и трогаешь рукою
Думаю, что главная мысль книги Даниила Файзова выражена в мудрой, жизнеутверждающей афористичной строчке: «для счастья может быть довольно чепухи»; смысл её поэтически неисчерпаем.
А стихи Юрия Цветкова – далеки от игрового начала, соприродного Файзову. Они словно короткие записки на обрывках бумаги, сделанные ночью на кухне: свои настроения, свое душевное состояние зафиксированы им в форме мгновенных реплик. Читаешь – какая-то незаконченность есть в этих записках; а перечитываешь – возникает ощущение целостности. Сначала кажется, что стихи Цветкова – перевод с какого-то западноевропейского языка; и действительно: под названиями нескольких стихотворений – в скобках пометка: «Из Боба Дилана», автора-исполнителя с философским. социальным и политическим мышлением.
Я загнан в угол сволочами и сам я сволочь.
Страна, которую любил, ушла в подполье.
И лучшим из неё – бог в помощь.
И худшим – несравненное раздолье
– не его ли влиянием подсказаны, например, эти строки?
Пожалуй, здесь слышится некоторая декларативность, но в целом – Цветкову более свойственны невесомость фраз, рисующих нам нечто смутное, холодноватое течение верлибров… Но вот – нарастает тревожный гул, тон автора становится низким, голос хрипловатым, энергия чувства концентрируется:
Когда я ухожу от неё,
Я лелею не свою боль <…>
Я вижу ее глаза с подступающими слезами
Боли и одиночества. <…>
В центре книги – стихотворение, которому предпослан эпиграф – цитата из Стендаля: «Я видел шедевры искусства <…>, после чего все стало бессмысленным <…> Когда я выходил из церкви <…>, мне показалось, что иссяк источник жизни, я шёл, боясь рухнуть на землю». И в середине стихотворения – строки, которые многое объясняют в мировосприятии Юрия Цветкова: «Так вот такое же ощущение <…> / У меня в юности было перед жизнью». И далее: «Ощущение, которое меня переполняло / Слабой тенью отразилось на бумаге».
Слабой?.. Но книга Юрия Цветкова переполнена жизнью, – чувством жизни, перехлестывающим через край, но вместе с тем – это книга трудная, трагическая: чувство оказалось избыточным, вдохновение – таким, «что после хотелось смерти». «Невозможно было быть счастливым настолько. / Время мстит нам за эту неосторожность». Отомстило? Видимо, месть не удалась; во втором разделе сборника – неожиданное стихотворение: жизнелюбивое, написанное классическим размером, что для Цветкова редкость:
Волнуется, и дышит, и живёт
Неведомое мне во мне начало.
Бывает – от восторга голову снесёт,
Бывает – и любви бывает мало. <…>
И всё же, и всё же… Приближаюсь к концу книги – стихи становятся словно натянутая струна, словно оголённый нерв. Тяжело на душе. Раздел «Счастливый Юра Цветков». «Мама, папа, бабушка – не смейте стареть…»
«Все перед Богом будем. / Все перед Богом встанем…»
«Каждая смерть приближает твою. / Так я думал когда умирали даже малознакомые люди...»
«Счастливый» – самоирония? Поэту снится сон: стариком он сидит в кресле, за спиной – красавицы-дочки, рядом – неизменно молодая и красивая жена. «И я понимаю, / Что я абсолютно счастливый человек / Что я в жизни уже всё сделал / Что мне больше ничего не надо / И не о чем беспокоиться».
Может быть, и действительно – счастливый он, Юра Цветков, – да только счастье у него горькое? Счастье при сознании хрупкости, скоротечности земных радостей, скоротечности жизни, – о чем и написал некогда Кушнер, что даже в самый лёгкий день: «Проникает острый яд, / Сердце тайно обжигая».
«Заладили: трагический поэт, трагический поэт, – негодовал Владимир Гандельсман, говоря о некоем «собирательном» авторе. – А какой же еще – комический, что ли?» Ну вот, и Цветков: какой именно он поэт?
Поэт — и всё.
скачать dle 12.1
