ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Евгения Вежлян. ПОЭЗИЯ И СПИСКИ

Евгения Вежлян. ПОЭЗИЯ И СПИСКИ

По ходу чтения: колонка Евгении Вежлян


Размышление вокруг премии «Поэзия»



О том, что в 21 веке изменился способ и порядок чтения, не высказывался только ленивый. И правда, легкость, с которой в эпоху соцсетей обнародуется написанное, привела к тому, что текстов стало непомерно много. Дело, собственно, даже не в их количестве (на информационные перегрузки жаловались уже в поздней античности), а в скорости прироста. Воспринимать надо быстро, информация течет и ценность имеет только новое. Цифровое ускорение пронизывает все сферы жизни, и чтение — не исключение.

Имя писателя живет постоянной сменой новых текстов. Замолчал — исчез. У современной культуры короткая память. Потому и критика становится инструментом сбережения внимания, предлагая не углубиться в один текст, над которым уже совершен труд выбора, а сэкономить труд выбора, получив список книг, заточенный под предполагаемые требования — вкуса, момента, настроения. При этом список предлагает не только группу текстов с гарантированной ценностью, но и готовый контекст их понимания, которым будет сам принцип составления списка. Список становится единицей восприятия. Книги из списка «поддерживают» друг друга, но и лишаются тем самым самодостаточности, что не предполагает глубокого погружения, и, в пределе, даже перечитывания. Список ценнее, чем каждая из его составляющих, как целая коллекция всегда ценнее одного экспоната.

Видимо, популярность введенной в оборот Франко Моретти категории «дальнего чтения», предлагающей науке о литературе новую оптику, в основе которой не углубление в один шедевр, а группировка многих текстов, как прочитанных культурой, так и непрочитанных ею — продукт именно этих изменений, при которых чтение тотально становится «дальним», скользящим. Если читатель досетевой эпохи был туристом, пробирающимся через лес текстов к своей собственной, ему ведомой цели, то нынешний — авиапассажир, смотрящий на литературные конфигурации из окна иллюминатора.

В этой картинке поэзия (а мы затеяли это рассуждение, чтобы поговорить именно о ней) оказывается в двойственном положении. Она в нее вписывается и не вписывается. Вписывается — потому что стихотворение по определению (за счет эффекта семантической тесноты и краткости) — это наиболее экономная форма представления информации. А не вписывается — по той же причине: семантическая перенасыщенность стихотворения, затрудненность его формы предполагает, что время на чтение стихотворения и время на его же, стихотворения, восприятие (понимание и чувство) — не равны друг другу. Чувства требуют времени, они не запускаются по щелчку: поэтический текст не «работает» в скользящем режиме, а требует остановиться, замедлиться над ним и вжиться в него.

Но у описанной нами констелляции есть еще одна сторона. Поэтические тексты не только сверхнасыщенны, но и множественны (они появляются и обнародуются чаще и легче, чем, скажем, романы). Не только самодостаточны, но и цикличны, постольку, поскольку за их совокупностью стоит автор и его контекст. До недавнего времени считалось, что именно фигура автора-субъекта соединяет разрозненную множественность симультанно написанного в необходимую для осмысливания тотальность, цельность. Поэтому единицей восприятия поэзии были совокупности стихотворений, сборники, циклы, подборки, за которыми стояла фигура их автора, а не единичные тексты. Многим, участвовавшим в журнальных войнах нулевых, помнятся споры Кузьмина и Алехина о том, можно ли адекватно оценить отдельно стоящий поэтический текст, напечатанный в рубрике «Листки» журнала «Арион». Сейчас эти споры — уже история.

Время «списочного» чтения «деавторизовало» читательское восприятие. Имя автора в некоторых современных читательских культурах — нечто вроде названия плейлиста, удобной для потребления подборки произведений, но не более (что не отменяет наличия «культовых» литературных фигур).
Поэтому превращение иерархичной и монументальной премии «Поэт», в точности воспроизводящей модерную конфигурацию авторства и роль поэта в ней в премию «Поэзия», смещающую акцент с автора на текст, им написанный — отражение глубинных процессов, описанных выше в том их изводе, в каком они касаются поэтических сообществ. Стихотворение, прежде чем войти в подборку или книгу, обычно начинает жить в ленте соцсети, где его контекстом оказываются не другие тексты автора, а все, что сыплется в ленту, включая и вполне бытовые записи того же автора. Или, например, в случае поэтического паблика, другие единичные стихи других авторов. В этой ситуации контекст задается не «хозяевами дискурса» — автором и редактором, а тем, кто читает — в меру его вкуса и компетенции.

Стихотворение постепенно акцентируется как единица восприятия и бытования поэзии. И список премии «Поэзия» отражает этот процесс, будучи интересен этим, а не тем, кто/что победит.
Но тогда возникает вопрос, собственно, о чем говорит нам премиальный лист, который выложен в открытый доступ в виде антологии премиальных текстов? Ещё интереснее вопрос: как его читать? Во что собираются тексты, вошедшие в эту антологию, как меняются от соседства?

Я поставила эксперимент на собственном восприятии и дважды перечитала эти 178 страниц, прислушиваясь к своим впечатлениям. В чтении была определенная странность. Очевидно, что когда читаешь «нормальную» антологию поэзии, то имеешь дело с авторскими подборками, каждая из которых предполагает процесс погружения в авторский мир, систему смыслов, интонацию. Ее от предшествующей и последующей подборки отделяет как бы некоторая граница, пауза, к которой подводит эстетическая завершенность подборки (воспользуюсь здесь этим отчасти уже устаревшим и требующим объяснения термином). Антология же премии «Поэзия» движется на огромных скоростях: чтобы «погрузить» и «включить» читателя, у стихотворения есть ровно то время, которое нужно для его прочтения. Неудивительно, что стихи в этой уплотненной и ускоренной среде начинают «работать» иначе, чем в «обычных» условиях. Одним текстам хватает ресурсов, чтобы втянуть читателя внутрь, другие оказываются слабее. Причем ни от художественной силы (что под этим ни подразумевай), ни от эстетической оригинальности это не зависит. Не зависит даже от сложности.

Так, меня как читателя (не критика, не специалиста по современной литературе, а именно — читателя), сильнейшим образом задели сложнейшее, почти психоделическое стихотворение Ростислава Амелина и ясное в безжалостной реалистичности стихотворение Сергея Круглова, или стоящие на противоположных концах эстетического спектра стихи Рымбу и Горбуновой. А еще — «Заплачка» Марии Темкиной и — как-то неожиданно — стихотворение Владимира Навроцкого «Рулон». Впрочем, не меньшее впечатление произвело на меня и «Резюме» Герчикова. И совсем уж оглушило стихотворение «Введенский и коза» Дельфинова.

Это совершенно разные тексты. Есть ли у них хоть что-то общее? Лучше вопрос формулировать иначе: каким должно быть стихотворение, чтобы работать на огромной скорости?

Вот, возьмем для примера стихотворение Владимира Навроцкого «Рулон». Во-первых, оно рассказывает историю. Оно относится к тому типу поэтических текстов (со времен «нового эпоса» их довольно много), которые входят в известные сюжеты, показывая их с другой, неожиданной, заданной поэтической формой, стороны. У Навроцкого таким сюжетом становится фильм «Гостья из будущего». Герой фильма, Коля, сидит и сторожит то, что фильм, в ностальгической части памяти людей моего поколения, и передает: атмосферу восьмидесятых, сочетание убожества быта и романтической устремленности непонятно куда:

вся жизнь в этих дворах, на кого их оставишь?
молодые не вытянут, не захотят
но слышим, от стыка домов зовёт Прекрасно-Далёко:
а выйдет ли Коля
и там не то чтобы свет, а сгущение пуха, щекотно и ярко,
так, что ресницы зудят.

Этот «свет», идущий от стыка домов — для меня точная ассоциация с детством, с 80-ми, пусть и вымышленными, «штиммунг» эпохи.
Или вот — совершенно без всякой связи — стихотворение «Введенский и коза», которое я тут подробно разбирать не буду (это потребовало бы отдельного текста)...

Оно тоже рассказывает своего рода «историю», воздвигает из единичного события — весь мир русской поэзии и всей последующей (за моментом, когда поэт Введенский переводит через Невский проспект козу) культуры. То есть выстраивает некоторую тотальность, причём выстраивает ее так, чтобы возникло ощущение одновременности всего происходящего, связности его. Это ощущение тревожит и в то же время успокаивает, за счет эффекта будущего, сбывающегося одновременно у нас на глазах. Так тревожат и возвышенно умиротворяют эпилоги больших повествований:

Александр Введенский переводит козу через Невский, Переводит козу через Невский, переводит козу через Не- Вский, переводит козу через Невский, переводит козу Через Невский, переводит козу через Невский, перево...

В этом месте прямое включение нашего корреспондента
Под розовым небом у офиса чрезвычайки,
Он что-то хрипит, изо рта его пёстрая лента
Ползёт, извиваясь. Над нею клекочут чайки,
Над ними порхают буквы, Евтушенко и Вознесенский,
Драгомощенко и Гаврильчик, тире и дефис,
Оттепель, перестройка, НЭП, Дальлаг и Освенцим,
Казино, кокаин, эфир, треножник и кипарис,
Чкалов, Гагарин, Вагинов, горящая трубка Хармса,
Смог от лесных пожаров, Хвостенко, «Аукцыон»,
Дыр-бул-щыл и тому подобная малонятная ламца-
Дрица, реабилитация, звёздочки от погон,
Сабля Макара Свирепого, кепка Олега Григорьева,
Чёрная «Волга», кафе «Сайгон», примус (отнюдь не нов),
Двухтомник издательства «Ардис» (с криками «Не позорь его!»
Навстречу выходят Вицин, Никулин и Моргунов),
«Лета покрыта льдами», — говорит Мандельштам Ахматовой,
И не касаясь Фонтанки, они плывут в Летний сад.
Трансляция прерывается — слабый сигнал перехватывают,
А нашего корреспондента арестовывает космонавт.

Та же точка-событие, к которой стягивается некая тотальность, воплощенная в штиммунге1 — и в стихотворении Галины Рымбу. Для меня лично (то есть для меня как личности, воспринимающей поэтический текст) при чтении в контексте премиального листа «Поэзии» было важно это ощущение обозримости мира и внезапной одновременности всего происходящего, передающееся в ее тексте:

почти кончилось лето. экраны погасли.
леший из леса в наш сад старый пробрался
и ласкает себя в кривой беседке из винограда,
а тёплый ветер вечерний ещё на твоем лице
как никогда полиаморен.
ночью встану попить и долго смотрю, как на столе изменились разводы от кофе.

(***)

где-то наши друзья принимают таблетки
и, обнявшись, смотрят сериал в панельной коробке,
Лена в Зеленограде пьёт чай и читает ОВД-инфо новостную сводку, и трамвай без водителя режет
красное тело Москвы, шкурку с неё снимает охотник-август
в чёрной лаве застывшей каски, а рядом резвится
фавн со студенческим в капельках крови.

Поэтический текст в этих примерах конструирует некоторое событие, собирает, ищет его и раскрывает в нем мир-как-целое, в единстве смысла, переживания и настроя, узнаваемого, томящего переживания прошлого-в-настоящем. Это переживание, видимо, и составляет тот самый первый, самый доступный уровень восприятия, за которым следуют более сложные, более аналитические его пласты. Иногда текст так и остается на этом, первом, уровне. Читатель просто ощущает, что нечто узнаваемое (иногда трудноуловимое) точно схвачено. И этого ему достаточно, чтобы погрузиться в настрой читаемого текста, вынырнуть на поверхность и перейти к следующему тексту списка.

Можно ли предположить, что премиальный лист премии «Поэзия» говорит о «читательских» свойствах современных поэтических текстов, о той границе, на которой читательская чувствительность реагирует на чисто поэтические, а не собственно этические «триггеры»? Видимо, да. Списки, которым посвящена эта колонка, в принципе больше говорят о конфигурациях вкуса, чем о свойствах текстов. Этот — не исключение.


PS: Последняя фраза может быть прочитана как инвектива. Но, напротив того, для меня она означает лишь огромную важность премии, ее чувствительность к динамике литературной конструкции, для которой (вспомним Шкловского и Тынянова) фактор «ощущения» играет важнейшую роль.



Евгения Вежлян
поэт, литературный критик, доцент РГГУ





_______________
1. Это слово мы заимствуем у Х.-У. Гумбрехта, у которого оно обозначает, в очень специфическом смысле, «настрой», общее настроение, ощущение произведения или эпохи.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 545
Опубликовано 23 сен 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ