ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Андрей Пермяков. ВРЕМЯ ОПОЗДАТЬ

Андрей Пермяков. ВРЕМЯ ОПОЗДАТЬ

Редактор: Ольга Девш


О «Вологодских повестях» Антона Чёрного

 

                                                                       И сорок лет спустя мы спорим,
                                                                       Кто виноват и почему.

                                                                                            Георгий Иванов



В журнале «Урал» вышли две небольшие повести Антона Чёрного. Точнее — очень маленькая («Лето всегда кончается», 2016 г, № 5) и просто маленькая («Промежуток», 2019, № 8). Основным предметом разговора будет вторая. Хотя «Лето всегда кончается» — тоже интереснейшее повествование будто о детстве, но совсем не о детстве. В финале восьмидесятых, когда, собственно, и происходят события, в стране ещё снимали замечательные фильмы с похожими сценариями. А потом разучились мгновенно.

Но всё же «Лето», скорее, предваряет события, развернувшиеся полугодом позже и описанные в книге «Промежуток». Уже сам сюжет первой из повестей предполагает не действие, но ожидание: летом 1988-го года семья Валерия и Татьяны Непейко с двумя детьми готовится к переезду из барака в новый дом. Описание идёт разом из нашего времени, когда о судьбах персонажей известно более или менее всё, и в определённой мере — из августа того самого 88-го года. Формально автор ни разу не переходит на изложение от первого лица, но долго кажется, что главным героем «Лета» будет старший ребёнок четы, Витя Непейко. Порой мы не просто смотрим на мир его взглядом, но и чувствуем, как дошкольник-шестилетка сотоварищи находят «старые счёты с приятными на ощупь желтоватыми костяшками». Однако всё сложнее. Доминирует взгляд из современности, отстоящий от событий повести на тридцать лет. Это особенно заметно в маленьких хитрых полуцитатах, вроде «В последующие дни только и разговоров было в переулке, что про переезд семьи Непейко», отсылающей к известной фразе из фильма «Достучаться до небес».

А в финале вдруг главными становятся совсем неглавные герои. К примеру, юродивая богомолка Рита. Причём смена ролей не только очень кинематографична, о чём мы вкратце сказали, но и выполняет отсекающую роль: в оставляемом Непейками переулке формируются новые нарративы, но к ним семья уже отношения не имеет. Финала повести раскрывать не будем: он вправду эффектен, а сама повесть доступна на сайте Журнального зала.

Зато фабулу книжки «Промежуток» расскажем целиком. Она совсем проста. Валера Непейко, получив квартиру, начинает закладывать уже совсем не по-хорошему. Знакомится на гаражах, классически ставших местом общей пьянки, с пребывающим в тоске журналистом Игорем Бечёвкиным, устраивает с ним мелкую неудачную спекуляцию, пропивая товар, выручку и попадая в медвытрезвитель. Затем чуть не теряет годовую премию, а в перспективе — работу, семью и ту самую квартиру. Всё, однако, обустраивается снисходительностью жены. Старенький отец дарит Валере автомобиль «Запорожец», вскоре умирая и покидая фамилию на пороге сильных перемен. Зато Валера оставляет спиртную выпивку в прошлом.

Собственно, хорошая проза редко бывает остросюжетной. Она бывает точной. И «Вологодские повести» демонстрируют нам несколько смыслов, граней и плоскостей этой самой точности. Скажем, вытрезвитель, куда загремели герои, расположен не абы где, а на улице Ленина; от него виден ГорДК, сквер и кукольный театр. А недалече находится устье Золотухи, где Валера вытаскивает из воды пацана на виду у журналиста. Тот составляет репортаж, избавляя собутыльника от неприятностей по работе. Все упомянутые локации расположены рядом: это и в современной Вологде так. Только вытрезвителя больше нет.

Хотя географическая точность, как, например, и точность восприятия бытовой техники, понятны. Автор, сам бывший в те годы ребёнком, некоторые вещи запомнить был просто обречён: «Телевизор у семьи Непейко был хороший, но сломанный. Когда-то он был цветной, но с годами тускнел, что-то электрическое уставало у него внутри, и теперь экран показывал только два печальных цвета: «синий» и «очень синий». Аналогично — с подробностями строек, асфальтирования дворов и вкуса гудрона. Но вот внимание к одежде взрослых поражает. Причём упомянута буквально пара деталей, а подтверждается момент, отчётливо видимый в старых фильмах: никогда, даже в пору совершенной бедности, даже после войны, народ не одевался столь бесстильно и растеряно, как в финале восьмидесятых: «Шапка на ней кругленькая из сивого крашеного меха, куртка ладная с подбитыми плечами, по моде, перешитая из гэдээровской спецодежды». Тут ещё, конечно, играло роль всемирное панк-влияние, подразумевавшее безвкусный эпатаж, но суть не в нём.

Ещё больше дивного мы видим в наблюдениях за социумом. Маленькая фраза «Пригородный, конечно, опоздал» многое открывает людям, заставших ту эпоху в сознательном возрасте. Мы-то помним, как на сломе семидесятых и восьмидесятых поезда стали опаздывать — разом и все. Так работал «Белорусский метод»: первый, вроде бы, случай массовых отраслевых сокращений в Советском Союзе.
Показательна для тех времён и пьянка работяги с журналистом. Недалеко от места, где закончились их подвиги, то есть, от бывшего вытрезвителя, существовал ресторан «Север». Там любили оттянуться ехавшие с Воркуты шахтёры и разный контингент. Выпить-закусить в «Севере» с последующим заказом такси домой было дороговато. Но всё равно неизмеримо дешевле, нежели пропить всё, вплоть до штанов и попасть в милицию.

Ситуация, тем не менее, изменялась: «Марта любовалась вещицей, вертела в руках, и не верилось: советский значок, а на нём — святой». Именно в 1988-м году автор этой рецензии застал разговор двух наших завучей, Ершихи и Помидорки, на тему, как ГорОНО одновременно требует отчётов по антирелигиозной пропаганде и по участию школьников в праздновании 1000-летия Крещения Руси.
Впаянными в описываемые дни выглядят и размышления Марты Алексеевны о пределах критики бывших наркомов, и пресечение довольно бесстрашным ветераном морфлота Олегом Ивановичем политических разговоров. А вот поход Тани в кабинет директора с получением ордера на ту самую квартиру — эпизод, скорее, из прежней эпохи. Скоро директора сделаются недоступны, кроме редких приёмных часов, посадят у кабинетов охрану, а затем прекратится и выдача жилья.

Кстати, полученная Непейками квартира — фактически, хрущёвка. Только обретённая уже в финале восьмидесятых, безо всякой надежды на коммунистическое завтра. Да и любое «завтра» оказалось тогда под вопросом. Время ушло из-под ног. Оттого у Валеры руки к жилью не лежат, оттого Игорёк раз за разом переслушивая магнитофонную запись маминого умирания, загоняет себя совсем в беспросветную депрессию. Вообще, слом настроений между состоявшим из надежд 1987-м и почти голодным, полувоенным по окраинам, годом 1989-м был удивителен и быстр. Повесть не зря ж называется «Промежуток».

Оставляем мы героев тоже в интереснейший момент. Валерий пить, вроде, бросил, а Игорь за пьянку и халтуру вылетел с работы. Только Игорь — журналист. Где-то в стране уже есть газета «СПИД-инфо». Скоро откроются «Спорт-Экспресс», «Мир звёзд» и «Коммерсантъ». Чуть позже появится рынок коммерческой рекламы, ещё чуть позже — политической, и следующие пятнадцать лет пишущие люди особо бедствовать не будут. А вот сколько времени продлится объявленное «…никто и никогда не видал в их доме спиртного, а самого Валеру пьяным и даже подвыпившим» — зависит от судьбы дома и Валеры.

Теперь главное: всё, сказанное выше, не имело б никакого значения, кабы «Вологодские повести» не были наполнены веществом и сутью прозы. Сомнений, что стиль будет очень интересным, не было — Антон Чёрный известен как поэт и переводчик — но удивить читателя ему удалось. Истоки базовой манеры прозрачны и, в общем, не уникальны. Лаконизм в сочетании с довольно неожиданным, чуть архаичным употреблением привычного синтаксиса побуждают вспомнить очевидного Сергея Довлатова, не столь очевидного Андрея Платонова, а уже вслед за тем — волшебно нейтральный, выкованный долгими боями с реальностью язык отечественной бюрократии, употребляемый автором исключительно к месту: «Белецкий был человек не злой, но очень недовольный своим существованием». Или: «…редактор Кафельников, белозубый напористый человек, умевший пить одеколоны, но тщательно это скрывавший». Или вот ещё, о целом куске города: «С населением тут случилась очистка, будто с каждым новым отъезжающим из переулка выпускали немного крови, и округа теперь состояла большей частью из людей медлительных: стариков — от возраста, пьяниц — от нарушения равновесия и общего радостного равнодушия к жизни».

Описания ситуаций тоже ёмкие:

— Мы всё изничтожили? — изумился Игорёк.
— Одним мощным ударом, — заключил Валера и пожал плечами.

Тем жальче моментов, когда происходят стилистические сбои. Во фразе «Непейко пришёл в себя и даже узнал сержанта, что вчера пинками гнал от машины, а потом ни за что ткнул под дых» не очень понятно, кто, кого и когда оскорблял действием. Впрочем, таких ситуаций мало, и мешают восприятию они не больше, нежели Сириус, взошедший в финале первой повести в неурочное вечернее время: на момент перехода лета в осень он — сугубо утренняя звезда.

Зато речевые характеристики персонажей исключительны. К упомянутым Довлатову и Платонову, автор добавляет неожиданные ноты. В первую очередь, на ум приходит Шукшин, но это слишком прямолинейный выбор: Василий Макарович сам был мастером полифонии.

Начиная читать «Промежуток», я даже решил, что Чёрный воспользовался арсеналом оперного искусства: бывает, когда каждого из действующих лиц определяет партия одного инструмента. Но всё оказалось хитрее. Только Витю Непейко и остальных ребят на протяжении обеих повестей сопровождают короткие, выверенные музыкальные фразы. Делаются очень понятны и скорость детской жизни, и главное: степень понимания малышнёй жизни взрослой. Не хватает лишь умения сопоставить текущую ситуацию с прежним положением вещей, ибо прежнего не застал, и умения понятным способом высказать думаемое. Но уж точно детство предстаёт не подготовкой к жизни, а самой жизнью. Хотя родители, конечно, думают иначе:  «Валерин сын, Витя Непейко, был хороший мальчик. А каким ему быть, если он пока — только обещание себя? Он легко увлекался, но редко затевал что-то сам. Родители не находили в нём особенного характера».

Столь же постоянны в своих речевых характеристиках пожилые люди. Но они предельно различны меж собой — жизнь сказалась. Так живёт после инфаркта самый старший Непейко, отец Валеры: «Раньше, в мужичках ещё, Олег Иванович любил только больших детей. Пока в ум не войдут, с ними было ему неинтересно. А как почуял немочь в ногах, стали ему и младенчики милы. Просыпаются они, бывало, с Ирочкой вместе и радуются — теплу в своём теле, новому дню, воздуху, свету. Внучка трепыхается в руках, смеётся от удовольствия, и деду тоже хочется открыть такой же, как у неё, беззубый рот и пропищать, что он тут».
Мать Игорька-журналиста доживает иначе: «Кончилась мама, спеклась. И нечего, подумай лучше, как меня обрядить. Сам не мой, это нельзя. Лидию Фёдоровну позови, подашь четвертной… нет, красненькую от меня. Помады не надо, лишнее. С книжки снято, под сорочками лежит, да ты уж, поди, вышишкал».

А взрослые в точном смысле термина — не дети, и не старики — в разных ситуациях представлены стилистически очень разнообразно. Иногда становясь объектами саморефлексии: «— Или вот в книгу нас если записать, — продолжал Игорёк, жуя и обливаясь помидорным соком. — Это ж не так просто, чтобы люди сидели рядком, говорили ни о чём, томились, кисли на одном месте. Это ж никто читать не будет. Это ж нас надо так вставить, подсветить, как будто мы интересные люди, а не так, по пятаку пучок».

Ну, вот: вполне удалось «вставить и подсветить».

Ещё существенный момент: формально женские партии кажутся менее яркими. Их звучание фоновое, нечто вроде лаунж-музыки в торговых центрах. Тем удивительней внезапные поступки. Вроде похода Татьяны к директору за квартирой или её же чуть не осуществлённого решения развестись.

Словом, без особой лести и преувеличений, могу сказать: продолжения «Вологодских повестей» буду ждать, как в детстве ждал продолжения книжки Крапивина в журнале «Уральский следопыт». Только в детстве не знал, что бывают интересные книги без интересных приключений внутри. Мы иных подвигов хотели. И другого, разумеется, не знал: того, что, произошло за три десятилетия, минувшие с весны 1989-го года. То есть, можно ждать книги, зная её финал. Здорово.

Напомним: разница между публикацией «Вологодских повестей» составляет три с небольшим года, а события в них укладываются месяцев в семь. Но это ничего: в бесконечности времена сходятся; новую повесть мы очень хотим. Не дождёмся — тоже ничего страшного. В двух вышедших повестях сказано уже многое.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 068
Опубликовано 03 июн 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ