Лиterraтура №112

В нынешнем критика выпуске соединяются история литературы и ее современность, словесность отечественная и зарубежные, поэзия и проза. Представленные материалы весьма разнообразны — что и создает столь чаемое многоголосие литературного процесса.

Филолог и критик Александр Марков анализирует только что опубликованную книгу «Язык русской поэзии XVIII--XX веков» Михаила Викторовича Панова; публикация представляет собой курс лекций, воспроизводимый по аудиозаписи (к книге прилагается CD) и по контекстам пановских студентов. Перед нами опыт внимательного чтения, но и одновременно — анализа, как пишет Марков, метода «исследования стихов в работе», своего рода процессуального чтения. В этом смысле значимость лекций Панова не ограничивается собственно филологическим их смыслом, но и более широким. Будучи строгим ученым, Панов был и замечательным поэтом авангардной традиции (две его небольшие книги стихов, увы, известны лишь узкому кругу ценителей), от того чтение, параллельно созданию, помогает понять сами механизмы поэтической работы одновременно извне и изнутри. Вторая половина рецензии Маркова — своего рода эксперимент, попытка продемонстрировать пановский опыт прочтения на материале одного из авторов, не рассмотренного в лекциях — Валерия Брюсова.

Ирина Батакова пишет о новой книге прозы Вадима Месяца, «Стриптиз на 115-й дороге». Перед нами опыт прочтения текстов, которые характеризуют довольно принципиальную в последнее время для Вадима Месяца установку: автор не только рассказов, но и повестей, и романа, он, кажется, окончательно сделал выбор в пользу того, что называется ныне малой прозой, причем не только как сочинитель, но и как литературтрегер , и как издатель (к примеру:«FlASH STORY: Антология короткого рассказа»; М.: Русский Гулливер, 2015). Батакова рассматривает рассказы Месяца исходя, по сути дела, из того авторского образа, который характерен скорее для стихотворного, нежели прозаического текста. Месяц конструирует «я», оставляя определенные стилеобразующие метки; Батакова выделает черты маски своеобразного денди, трасформированного в соответствии с особенностями современной культуры и осознанного иронически.

В статье Петра Разумова автор вступает в полемику — впрочем, скорее дополняющую нежели опровергающую с известной работой Дмитрия Кузьмина «Постконцептуализм. Как бы наброски к монографии» («Новое литературное обозрение» 2001, №50 http://www.litkarta.ru/dossier/kuzmin-postkonts/). Опыт прочтения новейшей (почти два десятилетия назад) поэзии как реагирующей на деконструкцию слова, тотальную критику дискурса у концептуалистов героической эпохи (Д.А .Пригова, Л.Рубинштейна, некоторых других) — иными словами, как постконцептуалистской — широко обсуждается все прошедшие годы, вызывая диаметрально противоположные мнения, от полного неприятия до признание работы своего рода исходным текстом современной культуры. Разумов рассматривает через оптику трансформации концептуалистского наследия либо ряд поэтов двух младших поколений (Э.Лукоянов, Н.Сунгатов, Р.Осьминкин), либо оказавшихся в поле зрения читателей в последнее время (Л.Юсупова), либо принципиально меняющих способ письма (В.Нугатов). В радикальных опытах новейших поэтов Разумов видит не столько диалектическое снятие концептуалистского опыта, сколько его новое прочтения, трансформацию в новых художественных и социальных условиях.

Многие годы уже Сергей Морейно занимается вписыванием в контекст отечественного прочтения множество авторов, пишущих по польски и немецки, и более того — открытию русскоязычному читателю целой, практически неизвестной литературы — латышской. Морейно не только переводчик, но и исследователь, эссеист, интерпретатор, очерчивающий целые неведомые нам пространства и способы существования. Среди новооткрываемых Морейно и писатель Щепан Твардох, вовсе не известный у нас (небольшой фрагмент романа «Морфий» публиковался в журнале «Крещатик», 2017, №3 http://magazines.russ.ru/kreschatik/2017/3/morfij-pr.html; кажется, есть надежда и на отдельное издание, которое, впрочем, еще рано рекламировать). В своем тексте Морейно как описывает специфику художественного мира Твардоха, так и дает необходимый биографический очерк. Это тем более необходимо, что, неизвестный у нас, Щепан Твардох неоднозначно воспринимается и в Польше, поскольку является носителем силезской идентичности, право каковой на самостоятельно бытие многими подвергается сомнениям и на уровне этноса, и на уровне языка. В современном мире, существующем в шизофреническом борении между тотальной нивелировкой и тотальным же расщеплением прочтение Твардоха помимо эстетической значимости его текстов имеет и общий мировоззренческий смысл.