ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Ирина Медведева и Николай Тюрин: «Вместо ожидания Ильи по вечерам мы стали ждать рукописи на «Илья-премию»»

Ирина Медведева и Николай Тюрин: «Вместо ожидания Ильи по вечерам мы стали ждать рукописи на «Илья-премию»»



В конце сентября литературному проекту «Илья-премия» исполнилось 15 лет. За эти годы родителям поэта Ильи Тюрина (1980 – 1999) удалось пройти через мыслимые и немыслимые кордоны, преодолевая равнодушие власть имущих, чтобы доказать значимость творчества своего сына. Был оcнован Фонд памяти Ильи Тюрина, стихи Ильи печатались во многих толстых журналах, его записные книжки с предисловием Юрия Кублановского вышли в 2001 году в «Новом мире». А сам конкурс «Илья-премии», с которого начинали движение по ступеням успеха многие ныне известные поэты, стал фактом современной литературы. Об истории премии и ощущениях на пороге новой жизни проекта с Ириной Медведевой и Николаем Тюриным побеседовал Борис Кутенков.

Б. К.: Ирина, Николай, как появилась «Илья-премия»?

И. М.: «Илья-премия» не была, как теперь говорят, спланированной акцией, когда несколько человек, одержимые какой-то идеей, вдруг начинают понимать, что без внятной аудитории она не полноценна и даже не легитимна. «Илья-премия» началась не с идеи, а с факта. Увы, трагического. 24 августа 1999 года погиб наш 19-летний сын Илья Тюрин, коренной москвич, студент Российского государственного медицинского университета (так коротко можно было бы обозначить его тогдашний общественный статус). Но я-то знала, что в красной папке на его столе лежат более сотни стихотворений, эссе и статей, напечатанных на пишущей машинке (а перед тем написанных шариковой ручкой), а в ящике стола – несколько аудиокассет: исполненные соло песни рок-группы «Пожарный Кран», которую Илья создал, учась в лицее при РГГУ, был солистом, бас-гитаристом и автором большинства текстов… Должно ли все это исчезнуть в анналах семьи? Я сразу решила: нет! Надо делать книгу, надо делать! И вот я уже сидела за компьютером и набирала Илюшины стихи. Спасала Илью от забвения и сама спасалась! Уже весной, в рекордные сроки, ровно через девять месяцев (столько же нужно на вынашивание ребенка) Илюшина книга увидела свет и была представлена публике. В ней опубликованы и стихи, и тексты песен, и сцены «Шекспир», и эссе, написанные в 16-17 лет, и публицистические статьи двух последних лет.

Называется книга «Письмо» – по одному из стихотворений Ильи. Это и было письмо – нам, оставшимся. Книга попала к поэту и публицисту Марине Кудимовой, которая ощутила ее для себя как «событие миллениума» – дело-то было в 2000 году. Мы встретились, поговорили. Марина назвала наследие 19-летнего мальчика посланием, которое не может не быть услышано другими. И что же лучше, чем премия памяти, стало бы поворотом в посмертной судьбе Ильи? Я предложила Марине возглавить жюри «Илья-премии» – она согласилась. Остановившееся для меня время вновь расправляло крылья. Только вместо ожидания Ильи по вечерам я стала ожидать рукописи на конкурс. И опять нас подстерегала проблема: как сделать так, чтобы о нем узнали многие. Конечно, сделать первый виток помогли усилия членов нашего первого жюри (о них – чуть позже). Затем, как водится, подключилось «сарафанное радио». Надо сказать, что в первые два года рукописи приходили по почте, обычной российской почте, – на специально заведенный абонентский ящик и в редакцию газеты «Трибуна», которая была тогда нашим информационным спонсором. Я отлично помню, как в начале той весны передала Марине Кудимовой на платформе пригородных электричек Киевского вокзала две огромные сумки с разномастными конвертами. А спустя некоторое время, в зале ЦДЛ, она выкладывала на стол сильно похудевшую пачку – рукописи потенциальных лауреатов «Илья-премии»…

Но долго так продолжаться не могло. И тут, я скажу, главнейшим фактором успеха стали новые технические возможности, невиданные ранее: Интернет в нулевые годы стал набирать столь большие обороты, что не воспользоваться этим было бы неразумно. И тут нам поступило предложение от портала «Русский журнал» сделать сайт нашего конкурса на их сервере. Оно не было случайным: первая публикация Ильи Тюрина в Интернете состоялась именно в «Русском журнале» тоже пятнадцать лет назад. Ею стала статья «Механика гуманитарной мысли» – глубокая аналитическая работа, к сожалению, не оконченная, но к которой, я уверена, Илья вернулся бы – так занимала его проблема обустройства гуманитарного пространства в обществе…

Когда сайт «Дом Ильи» был запущен, мы сразу увидели, как расширился ареал «Илья-премии». Первые итоги конкурса подвели 10 мая 2001 года – в родном для нас Центральном Доме журналиста. Это был праздник! Приехали финалисты из Перми, Красноярска, Новосибирска, Вологды, Иркутска. И первым местом, куда мы их повезли потом, было Переделкино, где на скамейке перед Домом творчества писателей пермский поэт и журналист Юрий Беликов год назад передал Марине Кудимовой книгу Ильи «Письмо». Сейчас она так и называется – «Илюшина скамейка». Мы иногда собираемся на ней, читаем стихи, болтаем, фотографируемся, вспоминаем Илью…

Б. К.: Ирина, только спустя год после нашего знакомства прочитав Ваши дневники, опубликованные в альманахе «Илья» (выпуск 11, 2013 г.), я в полной мере ощутил важность сделанного Вами и Николаем. Особенно если учесть, сколькие сегодня вспоминают «Илья-премию» как одно из главных стартовых событий своей литературной жизни. Кстати, и повод для нашего интервью очень значимый…

И. М.: Совсем недавно, в конце сентября мы отметили 15 лет со дня учреждения литературного конкурса памяти Ильи. На первой пресс-конференции в Каминном зале Дома журналистов кроме нас, родителей Ильи и учредителей Фонда памяти Ильи Тюрина и конкурса, присутствовали и горячо говорили о нарождающейся инициативе Марина Кудимова и Юрий Кублановский. Не было с нами уже упоминавшегося Юрия Беликова – он не смог приехать в Москву, но без его участия не было бы самой премии: именно он показал только что вышедшую весной в «Художественной литературе» книгу Илюшиных стихов и эссе Марине Кудимовой, рассказал о ней Валентину Курбатову, замечательному критику из Пскова… Кудимова привела в первый состав жюри Александра Мелихова из Петербурга... Словом, число поддержавших наш тогда нешутейный вызов московскому литературному сообществу (кто такие? почему?) было достаточным, чтобы решение учредить конкурс для молодых литераторов оказалось не просто эмоциональным выходом накопившегося горя, но материализацией правильной цели: не только «найти собеседников Илье» (столь метафорически Юрий Беликов описал впоследствии наше начинание. Впрочем, так оно и было: именно личность Ильи задала высокий уровень премии), но и помочь юным дарованиям, избравшим для себя нелегкое литературное поприще, быть попросту прочитанными. В начале нынешнего века на молодых писателей практически не обращали внимания ни «толстяки» – заслуженные толстые литературные журналы, – ни региональная печать… Существовали, правда, литературные объединения – лито, но в них часто не только не «прорезался» настоящий голос начинающего поэта, но и подавлялась всякая самостоятельность, авторская самобытность. А уж о том, чтобы выйти на российский или даже международный простор – и речи быть не могло. Мы же, затевая конкурс, предполагали и анонсировали издание книжки лауреата и альманаха, в котором публиковались бы произведения финалистов… И мы не обманули ничьих надежд: на страницах альманаха «Илья» заявили о себе не менее трехсот поэтов, прозаиков, эссеистов, средний возраст которых 25 лет! Как сложится их дальнейшая литературная судьба – не нам судить, но они сказали свое первое слово, а мы помогли его услышать.

Б. К.: Оглядываясь на эти годы, как бы вы очертили основные вехи тернистого пути, которым шли, открывая людям творчество Ильи и поддерживая молодые дарования? Что оказалось, может быть, незавершённым, были ли ошибки?

И. М.: Если говорить о вехах «тернистого пути», то было бы странным, если бы их не было. Наш конкурс стал первым неофициальным конкурсом. Только через пару месяцев заявил о себе «Дебют» – но у него был другой ресурс, отличные от наших материальные возможности и, конечно, иные цели: они хотели обустраивать литературную площадку для формирования талантливой молодежи.

У нас таких притязаний не было. Хотя, конечно, хотелось, чтобы наши избранники (о финалистах 2001 года мы с гордостью говорили потом – они из «первого призыва») не уходили далеко из нашего поля зрения, находились если не в самом «Доме Ильи» (так неофициально стал именоваться наш Фонд), то хотя бы на ближней улице… Но это не так просто. К нам пришли и вновь рассеялись по свету сотни креативных молодых людей – поэтов, эссеистов, прозаиков. Если самому младшему из номинантов было четырнадцать, то сейчас ему тридцать – возможно, он и не помнит, как выступал со своими виршами на сцене Дома журналистов. Но мы-то помним!

Б. К.: Расскажите об этих лауреатах. Кто они?

И. М.: Мы с гордостью называем имена прекрасных поэтов, открытых именно «Илья-премией»: Вячеслав Тюрин (однофамилец Ильи) из Лесогорска Иркутской области, минчанка, а ныне москвичка Анна Павловская, Павел Чечёткин из Перми, живущий сейчас в Санкт-Петербурге Андрей Нитченко из Сыктывкара, новоявленный же петербуржец Сергей Смоляков, вологжане Антон Черный и Мария Маркова, сибирячка Дарья Верясова, Андрей Болдырев из Курска, Сергей Баталов из Ярославля, москвич Алексей Кащеев… Это по-настоящему талантливые ребята. Уже после «Илья-премии», которая и открыла их имена, все они были так или иначе отмечены в литературе. Анечка стала лауреатом Есенинской премии. Павел – получил молодежный «Триумф». Оба Андрея и Дарья собрали практически все литературные премии для молодых, а Маша и вовсе несколько лет назад названа лучшим поэтом молодой России… Чего же боле! Но это ребята постарше, а были и конкурсанты, шедшие след в след за Ильей: к примеру, Ярослав Еремеев, Катя Цыпаева, Илья Трубленко, Андрей Бессонов, Иван Клиновой, стихи и проза которых составили сборник в книжной серии «Илья-премии». Старший из них был ровесником Ильи…

Б. К.: А что с материальными барьерами, неизбежно возникающими при благих начинаниях?

И. М.: Ещё один фактор, который, по счастью, стал органичной приметой нашего начинания: свобода от сторонних лукавых инвестиций, когда тотчас за даянием рублей следует вкрадчивая, а то и без затей прямая «просьба обратить внимание» на того или иного конкурсанта. То есть нам удалось сохранить «Илья-премию» в необходимой чистоте от вредоносных для бескорыстного, искреннего творчества влияний. Понятно, что это не последняя причина, по которой мероприятия конкурса могут показаться достаточно скромными: возможности его устроителей отнюдь не безграничны, зато совесть не гложет. А из тех, кто нам помогает в проведении культурно-массовых мероприятий – к примеру, фестиваля поэзии памяти Ильи Тюрина «Август» – благодарно упомяну Управу района Сокольники и дирекцию парка «Сокольники», где много лет на центральной эстраде проходили концерты авторской песни, дирекцию Государственного музея-заповедника А.С.Пушкина «Михайловское», где этот фестиваль проходил восемь лет подряд, и конечно, сотрудников Библиотеки имени М.Ю.Лермонтова, где в 2002 году был создан клуб любителей поэзии «Дом Поэтов», место наших итоговых встреч, где есть стенд, посвященный творчеству Ильи.

Впрочем, в организации конкурса проглядывает, как я сейчас понимаю, и определенная тактическая ошибка: без существенной материальной поддержки в наше время – да и в любое – далеко не уедешь. Возможно, здесь надо было проявить больше усилий и усердия в поиске меценатов или государственной поддержки. Но правильно говорит народная пословица: «Горек чужой хлеб, высоки чужие пороги» – я это знаю не понаслышке. Несколько раз мы пробовали предложить уже поставленное, «раскрученное», как сейчас говорят, дело писательским творческим организациям, но там те же финансовые проблемы, и где уж тут заниматься литературной молодежью: свою бы книжку издать в положенный срок…

Поняв, что здесь искать нечего, я начала ходить по чиновным кабинетам и кое-чего добилась. Два альманаха (спасибо московскому Департаменту по семейной и молодежной политике) удалось сделать на бюджетные деньги, а потом разразился кризис, и нам отчетливо дали понять, что мы лишние и у этого порога. Но сколько бумаг было заполнено, сколько сделано телефонных звонков, сколько часов я провела в приемных, сколько было обещаний и отказов, надежд и разочарований, сколько сил, нервов, слёз в подушку… А однажды и вовсе случилась смешная, но для России такая обыкновенная история: одна из госструктур вроде бы выделила нам энную сумму в рублях на проведение торжественных мероприятий в честь десятилетия конкурса. Как мы размечтались! И всех-всех «илья-премийцев» пригласим, и сувениры закупим, и литературные чтения «Илья-премии» проведем, и даже, может быть, на альманах что-то выкроим… Но как только дошло до дела, оказалось, что мы должны выставить наш проект на некий «тендер», и кто-то неизвестный, его выигравший, нам это мероприятие проведет… своей концертной бригадой, прекрасно обойдясь без наших поэтов, прозаиков и эссеистов, без наших художников и музыкантов, без наших сувениров и альманаха… Что называется, ложку мимо рта пронесли. До сих пор смеемся!

Вспоминаю иногда свой несколько экзальтированный возглас пятнадцатилетней давности, когда мысль о премии впервые посетила меня: «Да разве не найдется у нас пятисот долларов на книжку лауреата?!» Если бы знать, в какие цифры и в какие усилия всё это выльется… Но и пройдя этот путь, я скажу снова и снова: «Илья-премия» должна была появиться, и она появилась.

Н. Т.: Наверное, можно было бы вспомнить те или иные подробности появления книги «Письмо», нашего альманаха, многолетнего творческого конкурса, но все это внешние черты, контур глубокого и сложного процесса. А сущностные, принципиальные факты я связываю с появлением в проекте людей, которые поняли и оценили наследие Ильи, предложили нам искреннее и бескорыстное сотрудничество. Марина Кудимова и Юрий Беликов были рядом с самых первых шагов «Илья-премии», несколько позже в ближний круг организаторов и соратников вошли Александр Дорин, Анатолий Кобенков, Ольга Татаринова, Александр Москаленко, Владимир Можегов, Владимир Монахов, Галина Щекина, Алексей Филимонов… Множество имен ближнего и дальнего ряда, но одинаково нам дорогих. Каждый из них – яркая творческая личность, несомненный литературный и человеческий талант, их реальная работа всегда означала новый взгляд, новые темы, новые имена участников конкурса. Вот так и получается эффект синергии, многократного роста возможностей, превышающего арифметическую сумму усилий. Но ведь надо, чтобы было, что складывать и умножать. У нас – было.

Что касается незавершенного и ошибок, наверное, есть и они. Однако каяться всерьез вроде бы не в чем, равно как и пафосно «подводить итоги». Еще не вечер…

Б. К.: Интересно, что поэтический конкурс на «Илья-премии» было впоследствии решено заменить на конкурс эссеистики…

Н. Т.: Выход жанра эссе на первый план конкурса был, на мой взгляд, естественным результатом взросления всего, что его составляет – состав участников, тематика произведений, доминирующие настроения. По слову Пушкина, лета шалунью-рифму гонят… Если в первые годы мы в рамках большого турнира полушутя присуждали премию «Ильявёнок» – с вручением соответствующего плюшевого зверя 10-ти или 12-летнему лауреату, – то десять лет спустя детишки куда-то разбежались, а им на смену появились поэты и публицисты со вполне взрослыми гражданскими чувствами.

Творческое наследие Ильи Тюрина включает в себя большой блок опубликованных и неопубликованных произведений газетно-журнального толка, т. е. размышлений «на злобу дня», аналитики социально-политической действительности. Вот эти-то тексты и стали идейно-тематическим импульсом нового поворота конкурса. Мы начали с проблемы, продиктованной статьей Ильи «Русский характер», и вскоре – по количеству и качеству присланных на конкурс работ – поняли, что попали в точку явных и подспудных общественных тревог и забот. Как водится в таких случаях, альманах и его читатели получили целую россыпь новых имен и превосходных публицистических произведений.

И. М.: Да, последние три года «Илья-премия» отошла от «стихийности стиха» и перешла к тематическому конкурсу эссе: мы задавали тему, а участники развивали. Но это решение не было спонтанным. Многие годы, пока с нами были известные и очень сильные поэты, акцент на конкурсе поэтов был безоговорочным. Появлялись даже региональные группы: «пермская», «иркутская», «вологодская» – в зависимости от неформального кураторства наших экспертов. И конечно, это дало свои плоды. Упомянутый мной выше перечень финалистов конкурса – самый краткий: практически все из них – интересные, зрелые, несмотря на очень молодой возраст… Но время – чудесная, но и страшная вещь. И жюри конкурса через какое-то время стало подвергаться ротации: кто-то оказался занятым своими делами, кто-то просто устал (даже Марина Кудимова на пару лет оставила свой несменяемый пост), да и свежий взгляд был необходим… В одной строке не опишешь, как мы переживали этот момент, чем он казался нам – то ли новым дыханием, то ли сбоем, а значит, исчезновением конкурса…

И снова помог Илья. Мы, кажется, вернулись к истокам премии, к тому, с чего хотели ее начать, но вихрь событий, идей, предложений так захватил ее отцов (и матерей) – основателей, что первый импульс – сделать "Илья-премию" конкурсом эссе – остался не ярко выраженным. А ведь хорошая была идея! И потому, что эта ниша никаким другим конкурсом не была занята, и потому, что эссе – очень сильная сторона Илюшиного дарования. Это не однажды отмечали все, кто читал сначала философические заметки 16-летнего лицеиста, а затем острополемические осмысления общественной российской жизни студента медицинского вуза… И все же при учреждении премии эта идея нам показалась неосуществимой. Часто ли встречаются мыслители в 19 лет?! Да и время нулевых было такое, что неожиданно высоко зазвучавший голос поэзии заглушал степенный звук аналитического высказывания.

Но времена переменились, и, перейдя рубеж десятилетия, мы решили рискнуть переформатировать конкурс, сделать его истинным ристалищем интеллектуалов. Но с чего начать? Чем зацепить внимание будущих номинантов? Конечно, темой, которая для России всегда на первом плане, одним из тех вопросов, которые у нас называют «проклятыми» – русским вопросом. А поскольку, не сговариваясь, мы всякий импульс к действию находим в творчестве Ильи, то и здесь далеко ходить не пришлось: за неделю до гибели, на исходе августа 1999-го он написал статью «Русский характер», в которой четко обозначил острую потребность нашего народа в истинном характере – не сказочном, не лубочном, а побуждающем к действию за свое достоинство. Сидя один в нашем домике в деревне Коленцы Рязанской области, Илья думал о трагической судьбе русского народа, характер которого проявляется только в экстремальных случаях, а в обыденной, мирной жизни его попросту нет, и сможет ли он его выработать – на это Илья отводил десять лет с ясностью и жесткостью мыслителя, написав, что от этого зависит, жить нам или умереть… Увы, и десять лет прошли, и пятнадцать, а прозрения юного философа оказались пророческими: именно сейчас нам так недостает незаменимых качеств настоящего характера – свободного и ответственного в поступках, а он очень бы нам пригодился, поскольку времена наступают совсем апокалиптические…

С «Русского характера» в 2010 году мы и начали – такой стала тема нашего первого тематического конкурса. Призвали в партнерство профессиональный журнал «Журналист», в котором статья еще раз была опубликована, дан анонс начавшегося конкурса. Немного побаивались, будет ли отклик, не разрушили ли мы саму основу «Илья-премии». Но нет! Публицистический конкурс «Русский характер: новый взгляд» был воспринят на «ура»! Мы получили сотни рукописей из многих регионов России и из-за рубежа. В противоречивых, но талантливых и искренних текстах современные мысль и боль были созвучны мыслям и боли, которые понудили десятилетием ранее взяться за перо Илью. Так состоялась беседа единомышленников! Одна из лучших статей принадлежала поэту и критику Сергею Баталову из Ярославля. Он и стал лауреатом.

Затем последовала тема «Кто ж сочинил? Знать или не знать?» – тем более что именно ей, остро стоящей во все эпохи, посвящены драматические сцены в стихах Ильи «Шекспир», написанные им 1-2 июня 1997 года вместо выпускного экзамена по литературе. Актёр, один из персонажей пьесы, сетует:

С рожденья лишь стихами говоря,
Я никогда не знал поэта имя.


По пьесе поставлены три спектакля, а последняя версия была представлена на оглашении итогов конкурса – режиссер и актриса Светлана Андрийчук сделала необычную интерпретацию: двое артистов (она сама и Максимилиан Потёмкин) разыграли на наших глазах спектакль в традициях шекспировского времени – веселый, ироничный, горький площадной театр…

Б. К.: Но так ли это важно в действительности – знать имя автора произведения?

И. М.: Часто такое знание приводит нас, читателей, к ложным выводам: блеск известного имени бросает неоправданный луч и на произведение, не всегда того достойное. С другой стороны, между известностью и забвением, именитостью и бесславием всегда есть зазор, в который может протиснуться конъюнктурщик, ловкий манипулятор людским мнением. Современность, увы, перенасыщена «литературными технологами», блестяще овладевшими методами создания имени там, где его нет и не должно быть… А как вам такой культурологический аспект? За два-три тысячелетия человеческое сообщество сделало крутой виток от анонимности произведения к культу личности его автора, но сейчас, на наших глазах, формируется новый поворот – к неоспоримой самоценности результатов творческого труда. И тут Интернет – во главе происходящих процессов. Кто знает, может быть, еще при нашей жизни появится книга (вернее, ее электронный вариант), на которой не будет напечатано имя автора! Кстати, пока авторства никто не отменял – в этом конкурсе победителями стали сразу двое: москвич Даниил Каплан и Ксения Аксенова из Вологды.

Была также тема «Пушкин – Божий псевдоним» (строка из Илюшиного стихотворения), «Возвращение к классике: миф или реальность?» Прекрасное эссе написала Маша Малиновская, ей и достался Гран-при. Но особый интерес вызвал конкурс «Гениальность – свойство юности?» Мы недаром поставили вопрос в название темы, усилив ее дискуссионность: никто не доказал, что гением можно быть и в юности, но свидетельства этого так многочисленны. Всякий знающий хоть малую часть истории мировой литературы, вспомнит и ранние стихи наших соотечественников Пушкина, Лермонтова, Есенина, и француза Артюра Рембо, и англичанку Мэри Шелли, создавшую своего «Франкенштейна» в 19 лет, но возможно, сошлется и на 17-летнего Илью Тюрина, написавшего именно в этом возрасте большинство стихов, и на юную победительницу конкурса, ярославишну, студентку МГУ Дарью Кожанову, и на беспредельно юный возраст, увы, уже попавших в список поэтов, о которых мы рассказываем на наших ежегодных встречах «Они ушли. Они остались».

Б. К.: Кстати, о мемориальных чтениях «Они ушли. Они остались». Наталия Черных в статье на «Сетевой Словесности» отметила: «Это грандиозное литературное поминальное действо выросло из хорошей основы. Дом Ильи был создан как вызов, как новый храм Вечной Юности Ириной Медведевой, которая и теперь выступила в роли хозяйки и матери фестиваля». Чтения, выросшие из моей полубезумной идеи 2012-го года, некоторыми действительно воспринимаются как «вторая жизнь» «Илья-премии». Ирина, когда я предложил Вам участвовать вместе со мной в подготовке этого мероприятия, и Вы охотно согласились (а общественный резонанс, возникший, едва только мы объявили о затее, заставил понять, что нам уже не «отвертеться» от её реализации), что Вы ощущали? Были ли мысли об Илье, чувство ответственности за поэтов, ушедших молодыми в этот период?

И. М.: Да, я сердцем отозвалась на этот проект, иначе и быть не могло: кому, как не мне, знать, что такое потерять единственного сына, столь одаренного и столь много обещавшего. Я считала и считаю, что это наш долг – хранить память об ушедших. Причем не просто ставить им поминальные свечи, а являть их талант миру. Россия обильна талантами, но горечь состоит в том, что она не бережет своих гениальных детей. Очень многие уходят совсем рано. И особенно это проявляется на изломе тысячелетий: поэт, живущий практически без кожи, вбирает в себя весь ужас и всю боль человеческую, и как же ему непросто сохранить себя у края этой временной пропасти!

Задолго до чтений «Они ушли. Они остались» на сайте «Дом Ильи» мы начали рубрику памяти с 19-20-летних: Володи Полетаева из Москвы, Алексея Шадринова и Глеба Сопина из Вологды. Не забыты безвременно ушедшие поэты и постарше: москвичи Вадим Сверканов и Светлана Горшунова, Сергей Казнов из Саранска. Увы, даже «Илья-премия» за свою недолгую историю понесла глубочайшие потери: погиб в автомобильной катастрофе финалист «первого призыва» Дмитрий Банников (в серии «Илья-премия» вышла его посмертная книжка «Пора инспектировать бездну»), умер от сердечной недостаточности 24-летний Арсений Бессонов (его стихи опубликованы в той же серии, в сборнике «Пробивается первая зелень»), несколько лет назад ушел финалист «Илья-премии’2006» Александр Сарапов. И как, скажите, сбросить их со счетов? Как не наполнить душу строчками, выношенными сердцем или продиктованными поэту, как твердит молва, самим Творцом? Это и безрассудно, и расточительно.

Б. К.: «Храмом вечной молодости» стал и выходивший с 2002 года альманах «Илья», рубрикация которого интересно построена – в соответствии с разными помещениями так называемого «Дома Ильи»: библиотека, гостиная… В прошлом году в Библиотеке имени Лермонтова был презентован двенадцатый выпуск альманаха с подборкой, составленной нами по итогам двух сезонов литературных чтений «Они ушли. Они остались» (восемнадцать поэтов, ушедших молодыми в 1990-е и 2000-е) и статьями Виктора Куллэ, Людмилы Вязмитиновой о проблеме молодости и ранней смерти, Дарьи Лебедевой о чтениях. Вообще, интересно получилось, что «Дом Ильи» в сознании читателей совместился с «Домом Лермонтова» – библиотекой имени Лермонтова в Сокольниках, читателем которой был Илья, а в сентябре этого года там открылась его мемориальная выставка; «намоленное» место, как Вы, Ирина, назвали эту библиотеку ещё в 2012-м, сразу предложив провести именно там один из дней «Они ушли. Они остались»…

И. М.: Да, Библиотека им. М. Ю. Лермонтова в Сокольниках не случайное место для нас. С четырнадцати лет я ходила в ее читальный зал – тогда библиотека находилась рядом с метро Красносельская. Помню огромные очереди, которые приходилось выстаивать, чтобы попасть в зал, сесть за стол, раскрыть книгу… После школы и в институте я переключилась на другие библиотеки: Историческую, «Ленинку», но когда обнаружила, что буквально в десяти минутах ходьбы от моего дома обосновалась в специально отстроенном для нее помещении любимая «Лермонтовка», тотчас вернулась в нее и привела 9-летнего Илью. Он тоже посещал читальный зал, абонемент не очень привлекал: обширная домашняя библиотека со всей классикой и лучшими книгами современных авторов удовлетворяла его запросам. И все-таки последнюю книгу в своей жизни он принес именно из абонемента: это был однотомник сочинений Михаила Ломоносова – странный, казалось бы, выбор для молодого человека конца XX века, но не для Ильи – его интересы были обширны и разнообразны, а знания почти энциклопедичны.

Когда случилась августовская трагедия, я не сразу пришла в библиотеку, но когда пришла и почувствовала сердечное участие ее сотрудников, поняла: это наше место. И точно: идею клуба любителей поэзии здесь горячо поддержали (да и как иначе: ведь Михаил Лермонтов, имя которого свято для библиотеки, тоже ушел молодым), и, начиная с декабря 2002 года, с вечера памяти Ильи, и продолжая нынешней выставкой, приуроченной к 35-летию со дня его рождения, развивается наше плодотворное партнерство, в котором единство целей облагорожено памятью и сочувствием.

Н. Т.: Это как раз тот случай, когда говорят: от судьбы не уйдешь… И я, и Ирина истово читали книжки, взятые в этой библиотеке, будучи еще подростками, студентами. Потом в Лермонтовку вместе с мамой пришел Илья. А еще потом это место стало обиталищем многих начинаний нашего проекта.

В этом доме на улице Барболина давно и крепко утвердилась русская книжная культура, живет традиция почитания печатного слова. Разумеется, создают такую атмосферу работники библиотеки, поистине замечательные люди. Все они – наши друзья и соратники, для которых мероприятия «Илья-премии» не звук пустой, не пунктик для отчетности. Впрочем, и во всех иных сторонах своей работы коллектив библиотеки держит высокий стандарт профессионализма, где, как мне кажется, душевность, человечность в числе главных черт.

Б. К.: Между тем, нередко сталкиваюсь с тем, что идея чтений «Они ушли. Они остались», в которой соединяются рассказы о покойных поэтах и анализ их стихов, воспринимается неоднозначно. И вот почему: литературные чтения предполагают творческую иерархизацию (искусство – вещь не слишком толерантная к сторонним факторам вроде возраста творца, его раннего ухода или человеческой симпатичности). Рассказы о человеке, а посмертные в особенности, такую иерархичность исключают: aut bene aut nihil. Видится здесь неустранимая и царапающая загвоздка, – к сожалению или к счастью, уже неотъемлемая от самой идеи в этом формате, но становящаяся неважной внутри самой атмосферы мероприятия… Диссонанс между поэзией и памятью становится малозначимым только когда приходишь на чтения, видишь глаза людей, которым важно рассказать о «своих» поэтах, и чувствуешь эмоциональное подключение зрителей. Что вы сами думаете о соотношении поэзии и смерти в таком аспекте и о возможности продолжения мемориального проекта?

И. М.: Иерархия… Неужели и в том Царстве Света, куда мы, надеюсь, попадем после окончания земного пути, будут выстроены эти жесткие человеческие рамки: на первый-второй рассчитайся?!

Когда мы начинали новый проект литературных чтений «Они ушли. Они остались», у меня не было и мысли о выстраивании ушедших поэтов по ранжиру: этот более, а тот менее талантлив, у того столько-то книг, а этот ушел без единой… Конечно, наличие таланта – определяющее условие, но главное – вытащить из небытия человека, его судьбу, его творения, рассказать об этом людям, наполнить их сердца музыкой обретенного вновь стиха. В этом гармония наших чтений! В ней мы не ошиблись: объединенность общей памятью людей – родных и близких поэтов, его друзей, даже просто любопытствующих – становится с первых минут столь очевидной, что вопрос о необходимости или значимости чтений даже не возникает. Их надо продолжать! Увы, смерть отбирает не просто лучших, но лучших молодых. Впрочем, возрастной ценз тоже стал дискуссионным. Я, к примеру, вообще хотела бы ограничиться 25-30 годами. Но в результате бурных споров решили: пусть верхней планкой будет 40-летие поэта, а временем ухода – конец XX – начало XXI века... И тут нашлись обиженные за «своих» поэтов, и, возможно, справедливо, но в ином случае эти чтения вышли бы из всяких рамок, стали бы просто неуправляемыми…

Что касается формы чтений, то ответ на этот вопрос сам приходит в процессе обсуждений и практики. Опыт уже есть, ведь чтения прошли уже три раза, готовятся четвертые. И раз от разу они становятся всё точнее, эмоционально ярче. Я не могу забыть стихотворный пролог прошлогодних чтений, исполненный Светланой Андрийчук и Максимилианом Потемкиным: двое наших современников находят в тоннах словесной «руды» золотые блестки стихов ушедших поэтов – в виде сложенных из бумаги писем или птиц-журавликов… Пронзительная была сцена, и как же зазвучали потом рассказы о поэтах и их стихи!

Н. Т.: Поэт и смерть? Думаю, здесь такой узел, который никому из ныне живущих ни развязать, ни разрубить нельзя. Были, есть и будут версии, предположения, догадки о несомненном взаимном притяжении этих двух сущностей, но они всегда останутся частичными, неокончательными. Но поскольку вопрос задан, рискну и я обозначить два фактора, которые, на мой взгляд, постоянно работают на сближение поэта со смертью.

Во-первых, настоящий поэт живет с обнаженными нервами и кипящим разумом. Поэтому тяжесть и мерзость жизни ранит и давит его намного больнее и тяжелее, чем защищенного равнодушием обывателя. И нередко боль и тяжесть становятся запредельными. Это стародавняя аксиома, практически банальность, но ведь она существует и действует, не так ли? Во-вторых, настоящий поэт не боится смерти, он лишен мещанской оторопи и трепета перед великим неизведанным. Напротив, его подстегивает мощный инстинкт познания, он готов сыграть в последнюю страшную игру, бросить вызов всему, что по ту сторону роковой черты. Ведь многие поэты есть натуры геройские, удалые и потому неостановимы. Особенно в России, где «гибельный восторг» (В. Высоцкий) чуть ли не рядовое чувство.

Б. К.: Продвижение творчества ушедшего поэта наводит на деликатные раздумья, а как бы он сам отнёсся к популяризации своего наследия, к премии имени себя. В прошлом году в процессе подготовки «Они ушли. Они остались» приходилось сталкиваться с запретами наследников, обусловленными тем, что тот или иной поэт при жизни не хотел печататься – или же перед смертью разочаровался в собственном творчестве и уничтожил рукописи… Этот выбор – между прижизненной волей поэта и нашей необходимостью донести до людей талантливые стихи – всегда непростой. А как повёл бы себя Илья? Возникает ли у вас чувство, что он видит всё происходящее вокруг собственного имени и, если да, то как он к этому относится?

И. М.: Кто-то сказал однажды, что настоящий поэт должен быть оглушительно неизвестен. Я полагаю, Илью тоже посещали подобные мысли. Но возможно, он не был равнодушен к славе. Во всяком случае, в его записных книжках я нашла такую запись:

Я, августейший.
Это – скорее беда, чем окрик
Лавра с вершины чела, недоступного даже
Собственным мыслям; с той благородной охры,
Что ослепляет хрусталик зеркала, делая влажным
Глаз...


Или – такую: «В Его Полном Собрании Сочинений упомянут меня».
Или – вот еще: «Признание – это когда твое имя набирается более крупным шрифтом, чем название твоей книги»…
Но на судьбе моего сына Господь поставил эксперимент. В 16 лет Он дал ему талант, а в 19 забрал к Себе.
И все-таки я считаю, что Илья переиграл Господа. Потому что стихи он перестал писать еще в 17 лет. Он будто сказал себе: «Известность такого рода, как ее понимают многие, мне не нужна!» Он походил по московским студиям, салонам, вечерам. Везде один и тот же набор – десяток-другой человек, не больше. Илья сказал: «Это попса! Я писать стихи не буду. Я пойду в медицину!» И пошел: год проработал санитаром в НИИ скорой помощи им. Склифосовского, затем поступил на педиатрический факультет Российского государственного медицинского университета… Но три года спустя мы, разобрав его архив и опубликовав книгу стихов «Письмо», назвали Илью поэтом.

Что это?! Он ни единой минуты не знал известности. Но видимо, наличие таланта (в последние десять дней своей жизни Илья написал стихотворение «Рождение крестьянина» – и возможно, это был новый виток его поэтического творчества) говорит о том, что человеку известность нужна. А вот Поэтом он может быть и без признания.

Н. Т.: Илья был, как мне кажется, изрядно непредсказуем в поворотные моменты жизни – прежде всего потому, что чувствовал и понимал много больше «среднестатистического» человека. Ваш вопрос ведь об испытании известностью, славой, «медными трубами»? Бог знает, как повел бы себя он в такой ситуации. Но одно знаю точно: пошлого самолюбования и всего прочего на этой скользкой почве не случилось бы. Не те интеллект, дух и характер, чтобы поддаться глуповатой эмоции…

Б. К.: Сейчас мы с вами уже думаем над антологией, которая стала бы логичным завершением проекта… Недавно, представляя «избранных» участников «Они ушли. Они остались» на Волошинском фестивале с Еленой Семёновой, я почувствовал, как некоторые из поэтов, о которых мы рассказывали за годы существования чтений дважды или трижды, стали родными людьми. Борис Рыжий, Леонид Шевченко, Денис Новиков, Сергей Королёв, Сергей Казнов, Ольга Подъёмщикова и другие. Но это чувство вызывает ответные мысли: что мы выводим на сцену поэтов раз в год (пусть и к широкой читательской аудитории – на чтениях обычно бывает многолюдно, слушатели записывают имена в блокноты и потом признаются, что тот или иной поэт стал для них открытием), а «литературная жизнь» с её интересами идёт мимо. Нет ли у вас такого чувства? Стоит ли продолжать и, если да, то как?

И. М.: Наши чтения и есть эта самая литературная жизнь со всеми ее законами: открытиями и забвением, приятием и неприятием, любовью, завистью, ревностью, страданием, наконец… Как же можно говорить о том, будто что-то идет мимо? Не затеяв этот проект, мы сами проскочили бы мимо очень талантливых поэтов – вот была бы потеря. А скольких мы еще не назвали? Я понимаю, в наше гедонистическое время многие не очень-то хотят думать о смерти, о том, что она неизбежна, они жаждут удовольствий и бесконечных развлечений – и для них ли эти чтения? И для них тоже! Я вдруг подумала, а нет ли и воспитательного эффекта у чтений: заставить человека думать, сочувствовать, любить нельзя просто разговорами, только стихи и музыка способны пробудить эту струнку в душе. Но уж если она затронута, человек никогда не станет прежним – равнодушным и преснодушным: страсть, которая существует в каждом истинно талантливом стихотворении, никогда не уйдет из его сердца… Ради этого только не стоит ли продолжать наши чтения?!

Н. Т.: Так случилось, что в проекте «Они ушли. Они остались» я занимаю позицию искренне сочувствующего зрителя. Но видел и слышал почти все. По-моему, не может быть сомнений в высоте и благородстве целей проекта, который обращен к феномену памяти, той самой составляющей, которая и делает человека человеком. Особенно это актуально для нашей страны, постоянно подверженной приступам амнезии, для современного общества, где многие руководствуются не вчера, увы, придуманным девизом «Помер Максим, да и бог с ним». Проект открыл людям десятки замечательных имен, созвездие безвременно ушедших от нас талантов. И сделал их частью той самой «литературной жизни», которая нередко бывает тороплива и поверхностна. Остановиться, оглянуться, вспомнить, понять – без этого не будет и по-настоящему нового.

Думаю, что проект имеет большой потенциал развития, нужен современникам и принесет еще немало хорошего в отечественную культуру. И хоть вести такое дело становится все труднее, будем надеяться, что нужные силы найдутся.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
4 529
Опубликовано 15 окт 2015

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ