ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Александр Агеев. ДНЕВНИКИ (1989–1992). Часть I

Александр Агеев. ДНЕВНИКИ (1989–1992). Часть I



От редакции: В 2014 году в издательстве «Время» вышла книга известного литературного критика, публициста, бывшего заведующего разделом публицистики журнала «Знамя» Александра Агеева (1956-2008), в которую вошли статьи, выходившие с 2000 по 2004 год в интернет-проекте «Русский журнал». В одном из ближайших номеров «Лиterraтура» планирует опубликовать рецензию на эту книгу (о ней также см. в статьях Е. Ермолина («Октябрь», 2015, № 4), В. Пустовой («Знамя», 2015, № 5), Б. Кутенкова («Новый мир», 2015, № 7). Сегодня предлагаем вашему вниманию первую часть избранных фрагментов из дневников Александра Агеева, любезно предоставленных его сыном, Сергеем Агеевым.
_________________

Сергей Агеев: Отец вел дневник с 13 лет. Как все – с перерывами и в разной форме. К счастью, уже в «компьютерную эпоху» он успел сам перепечатать практически всё, кроме последних тетрадей и записных книжек. Мне остались файлы в папках «Дни» и «Годы». Для публикации выбраны годы перед переездом в Москву и сразу после него. Сделаны минимальные сокращения исключительно по этическим соображениям. В остальном руководством служил отзыв отца из «Голода 47» на «Дневники» Петра Ильича Чайковского: «Почему с удовольствием читаю – невозможно объяснить, потому что дневники у Петра Ильича скучнейшие, написанные назывными предложениями типа «Проснулся. Пил чай. Дождь. Однако работал немного. Вечером напился». Это не цитата, а попытка воспроизвести тип повествования, но меня отчего-то такие скучные поденные летописи завораживают. С одной стороны, понимаешь, что такова на самом деле человеческая жизнь – однообразный, однако и величественный, когда покрывает десятилетия, бытовой эпос, а с другой - на сереньком перечислительном фоне вдруг вспыхивают какие-то отдельные нестандартные фразы, необычно употребленные слова, загадочные лейтмотивы, не объясненные комментаторами (и значит, можно вволю домысливать самому). Словом, чтение такого дневника – поиск жемчужного зерна в мусорной куче, процесс, который сродни коллекционированию. Перебираешь массу всякой чепухи (ну, например, книжек на полках магазина или еще чего-то в этом роде), пока не наткнешься на нечто необыкновенное, из ряда вон выдающееся. Даже не знаю, как это проиллюстрировать – в цитате ведь вытащу как раз редкое, но ведь редкое оно на фоне обыденного, массив которого останется за кадром».

_________________



Записи 1989 г.


***

<…>

К великому несчастью нашему, Россия (и мы вместе с нею, и мы) не умеет мужественно и достойно переносить смутные времена. Начинается истерика (в культуре), глад и мор, распад всех связей, всякие Кудеяры, мародерство и людоедство. Но чуть становится относительно тихо и стабильно – начинается сонная одурь, молодецкий храп во всю ивановскую, бездарное набивание чудовищной утробы и – «богатырская» тоска по новой смуте. И всё кругами, как в дурном заболоченном лесу, ни на шаг из него. На этом паре, на этом тумане болотном – болотный же цветочек соблазнительной для всякого иного (западного или восточного) человека литературы, которая, в общем, всё уже разметила лет на триста вперед – о чем думать, над чем плакать, чем пробовать спасаться и от смуты, и от «буржуазного» покоя. И мы при ней, как «объясняющие господа».

«Во дни торжеств и бед народных» надо – вот сейчас это отчетливо понял – с презрением и равнодушием отворачиваться от так называемого «народа» (а я – кто?) и заниматься каким-нибудь долгим, спокойным делом – в сотый раз переводить Платона и Шекспира, изучать язык суахили, систематизировать бабочек и муравьев. Это должно быть единственной формой участия «интеллигента» во всех их пошлых (одинаково) «торжествах и бедах». «Не трогай моих чертежей», – вот формула достоинства.

Похороны Хомейни. Озверевшие миллионные толпы, давят друг друга. Это – прощание с любимым палачом. Всё повторяется. Так же точно давились на похоронах Сталина. Откуда такая жажда рабства, такая тяга под вонючий сапог? И это тоже, кстати, мешает принять Бога, ибо универсальность идеи, пожалуй, чрезмерна, раз и для такого она может служить моделью. И Христу хочется сказать: стоит ли ради этих толп? Разве люди не равны? А если равны, то у соседа человеческое не пробуждается не потому, что он не может, а потому, что он не хочет. И не захочет никогда. А одежонку очередного из распятых опять оприходует.

Как мало лиц осталось. Проедешься в автобусе, пройдешься по улице, и домой возвращаешься подавленный чем-то. Потом, распутывая, начинаешь понимать, чем именно. Обилием рыл на месте лиц. Не верил бы своим ощущениям, если бы некоторые из близких людей не сознавались бы (особенно в последнее время) в том же чувстве.

6.06.89
 

***

Что-то я непозволительно раскис. Перспектива ближняя – читать завтра в 8 утра лекцию по истории критики для 5 курса, и перспектива дальняя – в следующий понедельник, 11-го, ехать в колхоз – угнетают больше, чем полагается.

<…>

Лето – если начинать его с июля – прошло в отдаче долгов (моральных) и обольщениях будущего. Долги – ремонт, поездка с Сережкой в Москву, вообще пребывание в сугубо домашнем режиме с редкими выпадениями из него. Выпадения были мучительно стыдные, нелепые, с пьяной откровенностью при совершенно чужих и чуждых людях. Кое за что расплата, возможно, еще впереди. Например, завтра. Поэтому готовлю запас смирения и подбираю хорошую мину для скверной игры. В общем – поделом, конечно.

Обольщения были серьезные – поездка в Москву, серьезные виды на меня у Чупринина, который стал первым замом в «Знамени». И почти тут же – лестное предложение связаться с отделом критики в «Новом мире». <…> И кое-какие мелкие обольщения – «Волга», ЛГ, ЛО. Всё это надо оправдывать – то есть писать. А написано за это лето мало. 5 страниц – статья об Огурцове в «РК», 4 страницы – «эссе» «О вреде литературы» в «Накануне», 10 страниц – рецензия на «Пир в одиночку» Р. Киреева в «ЛО». И послал в «Волгу» зимнюю еще статью о «Черных камнях», чуть-чуть её переделав. Словом, меньше листа. В планах – статья об отношении писателя к читателю (о чувстве читателя) для «Знамени», статья о Маканине и «Межиров-Самойлов» – для «Лит. обозрения». Чуть более отдаленное – предисловие к избр. тому Горького для изд-ва «Худ. литература» и две главы в сборнике документов о литературных кризисах нашей эпохи (1946-й и «космополиты») – это тоже предложение Чупринина. Нужно как-то внутренне успокоиться и заняться работой, прервав музыкально-созерцательный период. Он подзатянулся, пожалуй. В Москве записал 12 первоклассных пластинок в диапазоне от Doors до Black Sabbath, и всю неделю слушал. Еще московская радость – купил книгу Апта о Томасе Манне в ЖЗЛ. Книга описательная, но о Томасе Манне я готов читать всё что угодно. Его пафос всё более родной, всё более мой. Чуть-чуть не купил в Москве же «Иосифа» (по договорной цене 50 р., еще первое издание). Но эти 50 пришлось потратить более «морально» – на сапоги Сережке. Нищета угнетает особенно сильно именно в богатых московских книжных магазинах. Это, кстати, один из боковых, но не слабых импульсов к работе.

Какие-то отрывочные мысли о прозе. Даже с практическим прицелом на Чупринина. Но мне 33. Всё, что я нажил из духовного багажа, – кое-какой ум, способный анализировать, раскладывать, комбинировать известное, но совершенно не могущий создавать еще не бывшее. Наверное, я буду пробовать, буду трепыхаться, но заранее с тревогой невоплощения. Это как покупаешь лотерейный билет, когда не просто хочется, а надо выиграть – при абсолютном сознании безнадежности и нелепости действия. И никто не поможет в этом труде – увы. Вот уж это-то к 33 обозначилось отчетливо. Напротив – всё будет мешать. И сам себе главным образом. Надо попробовать наладить какой-то трудовой, ритмичный быт. Прецеденты ведь были – конец 84-го, когда за четыре месяца написал 200 страниц не такой уж плохой диссертации, и январь этого года – не самая плохая у меня статья о Барковой. Правда, всё это – холодный вариант. Стоический, с преодолением чего-то вовсе не лишнего в себе самом. Проза в самом деле сурова. В характере же много мягкого, женственного.

31.08.89


***

Вчера плохо прочитал свою первую лекцию, хотя ночь перед ней не спал, не столько готовясь, сколько томясь. Следующую ночь переписывал вторую лекцию, читал её более собранно, от этого на душе легче и проспал потому полдня. Беспорядочное чтение журналов (вчера пришли ДН и Зн (Дружба народов и Знамя. – Прим. ред.), главным образом рабочих тетрадей Твардовского. Замечательная статья Гозмана и Эткинда в 7 № «Невы» – ясно расположенные и додуманные до конца мои догадки. Люся уходила на день рождения к подруге, вернулась поздно, я начинал волноваться. Книга Борхеса, которую Л. привезла (прислали в посылке). Томление от латиноамериканской литературы – не могу читать. Читать книги вообще отвык.

<…>

2.09.89


***

<…>

В городе – чудовищный по пошлости и провинциальности «День семьи». На пл. Ленина с помоста какая-то толстуха в малиновом (портьерном) сарафане поет под баян «народные» песни, человек 50 слушают. На «Современнике» лозунг: «Сильна семья – сильна держава». Кислая вонь официального («сделайте как-нибудь потеплее, чтобы без казенности» – сказал, небось, какой-нибудь секретарь райкома) мероприятия.

И очень хорошая, ранне-осенняя погода, какую люблю. Побеленная «Щудровская палатка» без заборов и рядом с «биржей» по обмену квартир.

<…>Тесть купил неделю назад в «Мол. гв.» «Мы» Замятина – том, в котором почти всё. Я позавидовал.

Пришла «Литучеба» № 4 – мало интересная.

Дочитал книгу Апта о Т.М. – последний период жизни, года с 1933, полупроглочен, что весьма досадно.

3.9.89.
 

***

Две лекционных пары на ОЗО – очень устал. Потому что лекции устарели, сплошь идеологизированы, а переписать их некогда, да и не всегда знаю – как. Т.е. как соблюсти системность и научность при совершенно новом подходе. Решительно надо уходить мне из теоретиков – куда-нибудь в область конкретных анализов. Тем более стыдно и утомительно было читать эти лекции, что оказался среди студентов один «умник», слышавший о Шопенгауэре и Хайдеггере, но, очевидно, тоже не слишком определенно. Такта же лишен и вмешивался глубокомысленными вопросами, на которые если и отвечать, то подниматься на несколько порядков выше уровня остальной аудитории. А её мне хоть чуть-чуть надо натаскать – по простейшим вещам. Завтра и послезавтра – снова по две пары. Это – чтобы я успел уехать в колхоз 14-го. Мне делают плохо, чтобы потом было еще хуже. Истинный социализм. Один дяденька сегодня на лекции: «А можно записывать вас на магнитофон?». Не то наивный стукач, не то граф Монте-Кристо – это 18 часов лекций записать? Бог с ними со всеми. Надоело осторожничать.

<…>

Потом ездили с Тагановым в «Раб. край», смотрели эскиз обложки для книжки Барковой. Вполне приличный, книжка будет красивая. Обещают до Нового года издать. Кое-какие деньги – в ун-те и в «Р.к.» – уже полегче на душе.

Разговоры с Тагановым по дороге, всё больше невеселые – про консолидирующихся «русичей», про то, что их «Лит. Россия» становится вполне толковой газетой (он дал мне несколько последних номеров, и я в этом убедился, хотя рожки, конечно, торчат). От этого чувство тревоги и часто накатывающее в последнее время настроение – бежать куда глаза глядят из этой несчастной страны, которой я, в сущности, ничем не обязан.

Поздно вечером – перечитывание лекций для завтрашнего дня. Всё дрянь, всё никуда не годится. Но придется читать.

И было, конечно, не до статей, не до рукописи Клячина – день пропал почти втуне. То же будет и завтра, потому что после лекций – кафедра. Что-то сделать с собой, заняться какой-то длинной работой, чтобы потеряли значение плохие лекции, доцентство и вся эта педагогика, которая, конечно, по большому счету, – не мое дело.

<…>

4.9.89.
 

***

Еще две лекции с патетической публицистикой где-то в середине – о гуманистичности истинной литературы, о Блоке, который предал заветы гуманизма. Слушают хорошо, очевидно, потому, что пишут. Завтра опять две лекции, но с утра.

<…>

Взял еще одну «Лит. Россию» – со статьей, последней из четырех, – Сергея Кургиняна, заостренной против либералов. Не глупа статья, но адрес инвектив что-то слишком уж широк. Кто такие эти его «либералы» с колбасным знаменем? А вообще неожиданно тривиален в нескольких местах. В сущности, это уже «Вехи», даже пиетет к армии, дескать, только она – последний оплот против надвигающегося хаоса и бандитизма. Самое главное, – что общего у него с теми, кто пестует «Лит. Россию» и всех этих «русичей»? Пестует-то их начальство, ненавидящее интеллигенцию, которую он считает единственно достойной. Не всё ли равно, откуда придет Хам, – справа или слева? Жаль умного человека, ушедшего в тот лагерь. Надо прочитать предыдущие три статьи.

Вечером дремал, слушал музыку. Читал – статью Г.Федотова о Блоке (о цикле «На поле Куликовом»), повесть «афганца» Ошевнева с концовкой, выходящей за край всего мыслимого в литературе. Потом перелистывал лекции для завтрашнего дня, внутренне плевался, но ничего не поделаешь. Потом залез в Томаса Манна, в «Роман одного романа», дабы укрепить свой слабый дух. Настоящими делами и сегодня заняться не пришлось.

5.9.89.


***

Лекции с восьми утра. Выдохся. Зашел в книжный, отвлеченно порылся во всяком книжном барахле. Купил свежую «Неву», где на удивление свежие мемуары Каверина (писавшиеся в 70-х в стол), статья Крыщука о «русском вопросе» – неглупая, хотя и несколько хаотичная. «Ленинец» с «рок-клубом» развязным и сообщением о том, что в 8-й школе пригласили священника. Пугающие меня приметы срастания церкви и государства. Потом спал очень долго, слушал музыку. Словом, день бездарный, мутный, не сфокусированный ни на чем. Пришла «Литературка» без моей статьи – опять, и это неприятно, потому что жалко труда и воодушевления, жалко приметы – что всё, мною написанное (статейное), нравится и печатается. Нравиться-то понравилось, но вот не печатается никак. Наплевать и забыть тоже не получается – всё жду. Перед сном – чтение Каверина и «Литературки», полуравнодушное и беглое.

6.9.89.
 

***

Зачем-то велел разбудить себя в 11 – для дисциплинирования разболтавшейся совершенно воли, должно быть. Днем, однако, ничем полезным не занимался, даже не позвонил, кому хотел. Сходил только дважды в магазин – за коньяком и за другими припасами. В родном 28-м, встав в конец длинной очереди, минут пять наблюдал, что делается у входа в закуток – и понял, что туда мне не надо, я этого над собой не хочу позволить. Слава богу, рядом кто-то сказал, что у леса есть коньяк и там я его купил, не теряя достоинства. Завтра гости.
 
Мама ездила в онкологию – консультироваться. Там ничего страшного не нашли, но велели придти через месяц. Приехала, однако, с головной болью, лежала весь вечер. Всё это тревожит.
 
Вечером сделал полезное дело – повесил люстру. Тщета полезных дел. <…>

Начал читать – с большой пока натугой – «Образы детства» Кристы Вольф. Очень мелкая изобразительность и мелкая же (дробная, в смысле) психология. Отчего-то подумал, что не люблю вспоминать детство, не было там земли обетованной. Если и земля обетованная – то почему-то лето 1972-го, хотя и там много стыда и нелепости. Но – было и чувство победы, и чувство свободы. М.б. – власти. Потом таких отчетливо легких, солнечных времен не выдавалось. Разве – первый колхоз в 1975 или следующим летом – четыре дня практики в палатке. Потом всё хуже и хуже, тревожней и тревожней.

Мысли о своей прозе, хотя и не материализуются ни во что, не отстают. Какое-то постоянное напряжение, которое, кажется (надеюсь и боюсь), во что-то разрядится. Но избегаю всячески, с самого утра. Утро всегда – озлобленное, мутное, жить не хочется. Первый вопрос: была ли почта? А что в почте? Гонорар, известия из «Волги» о статье, ЛО с Кураевым. Словно все эти пустяки – перемена жизни. Перемена жизни только за собственным письменным столом.

Нет на этом свете зрелища плачевней, чем бездарный русский. Личность русского держит только дар – любой. Иначе она киселем растекается – кислым, скользким, гнусным. Не может русский быть просто честным, добрым, недалеким бюргером, довольным своей судьбой и своим ремеслом.
 
<…>

8.9.89.


Продолжение > скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
5 146
Опубликовано 01 окт 2015

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ