(рассказ)
Официантки в черных фартуках что-то обсуждают, столпившись в углу, у кассы. Кофейня почти пуста. Я нервничаю. Пытаюсь вспомнить, когда я так нервничал в прошлый раз. Не могу. В последние годы меня мало что-то трогало, мало что по-настоящему цепляло.
Я представляю себе, как она войдет. Я видел ее свежие фотографии на Фейсбуке и не узнать не мог бы. Узнал ли бы ее без этих фотографий? Вопрос.
Кофейня на втором этаже, вход не с улицы, и я не смогу увидеть, как она подойдет.
Мы будем рассказывать друг другу всю свою жизнь за последние двадцать с лишним лет. Или не будем. Лучше не надо. И не надо никаких идиотских вопросов «а помнишь?». Помнишь, не помнишь — какая разница? Главное, что это было. А чего не было, того не было. И не будет. Потому что оно могло быть только тогда. Только в Питере августа девяностого года.
Тогда Питер начался для меня со студии звукозаписи рок-клуба. Там можно было записать альбомы, которых в нашем городе было не найти. Я отдал пять кассет — записать «Гражданскую оборону», «Инструкцию по выживанию», что-то еще. Во дворе-колодце ребята пели под гитару песни Цоя. После его похорон прошла неделя.
Я подошел, познакомился. Потом поехал с ними на Богословское кладбище. И остался там, в палаточном лагере фанатов Цоя. Мне некуда было спешить. Учеба в институте начиналась только в октябре, а ехать «на картошку» я не собирался — хватит, что съездил на первом курсе.
Не помню, как мы с ней оказались рядом. Пили чей-то портвейн из горла, курили чьи-то сигареты. Целовались. Спали в чьей-то палатке в чьих-то спальных мешках. Говорили обо всем, кроме «Кино» и Цоя.
Иногда ездили в центр, гуляли по набережным. Она рассказывала, что приехала из Вологды, что ей остался последний год в школе, а потом она будет поступать в универ в Ленинграде: ни в каком другом городе она жить не хочет.
Мы были наивными и смешными. Мы верили, будто что-то изменится. Мы воспринимали фразу «Мы ждем перемен» абсолютно буквально — не в смысле каких-то там «перестроек», затеянных государством, а в том смысле, что все кругом — говно, оно нас не устраивает, мы хотим чего-то другого, лучшего. Мы думали, что любые перемены будут к лучшему, потому что то, в чем мы жили — это была полная жопа, дальше уже было некуда.
Мы хотели свободы. И мы ее получили. Вокруг был полный бардак и развал, не было денег, все рушилось, но при этом была свобода, и ее становилось все больше и больше, и ради этой свободы мы были готовы мириться со всем говном вокруг нас. А потом мы просрали эту свободу. Мы обменяли ее на колбасу, мы обменяли ее на стабильность, мы обменяли ее на «Россию, которая встала с колен», мы продались «за колоссальный бесценок».
Через несколько дней она вдруг исчезла. Наверно, вернулась в Вологду. Я не знал, где ее искать. Я целый день тупо бродил по центру Питера. Шел дождь. Я вернулся на Богословское, весь промокший, напился портвейна и устроил погром — выдрал из земли две палатки. Стас, старший по лагерю, и еще двое парней отмудохали меня ногами и сказали, чтобы я больше в лагере не появлялся.
Мокрый, пьяный и окровавленный, я дошел до Финляндского вокзала и заснул там на полу. На следующий день я забрал в рок-клубе записанные кассеты и поехал автостопом домой.
Я давно не слушаю «Кино». В смысле, не слушаю специально. Мне в кайф услышать их трэк по радио, на фоне всего современного шлака, но компакты не сохранились, и файлы на компьютере тоже. Несколько альбомов «Кино» навсегда прилипли к «кускам» моей жизни. «Ночь» — вышедший на виниле летом 88-го — к тому лету и первым моим свиданьям с девушкой, которая не нравилось «Кино», а нравился «Ласковый май». «Группа крови» — к осени того же года, больнице, куда я попал после драки. «Звезда по имени Солнце» — с весной в десятом классе, последней школьной весной.
И вот она сидит напротив меня в пустой кофейне. Мы смотрим друг на друга — не постаревших, а просто других. Все, что у нас было общего, осталось полжизни назад.
Она сохранила свою редкую девичью фамилию в профиле Фейсбуке. Иначе я никогда бы ее не нашел. Она говорит:
— Я не знаю, почему я согласилась встретиться. Может, из-за ностальгии. Ностальгия — сильная вещь, когда тебе исполнилось сорок. Мне исполнилось сорок месяц назад. Я еще не привыкла к этой мысли.
Я спрашиваю:
— Ты меня помнила?
— Нет. То есть, да. В смысле, конечно, я тебя вспомнила, потому что ты подробно все расписал — кто-то ты и что ты.
Она рассказывает, что действительно через год поступила учиться в Питере — на филфак универа, — а потом осталась в этом городе навсегда. В девяностые получила вторую специальность — «экономист-бухгалтер», — и работает по ней до сих пор. У нее муж-программист и дочка-тинейджер. Они живут в ипотечной квартире у метро Проспект Просвещения.
Она расспрашивает про меня. Я отвечаю. Окончил Могилевский машиностроительный институт. Работал инженером, потом менеджером. Потом перебрался в Москву. Женат не был.
Она говорит:
— Теперь, через столько лет, то время кажется страшно наивным. Просто жутко наивным. Все хотели перемен, но, в общем, не понимали, чего хотят.
— Это плохо?
— Нет, я не знаю. Но у меня иногда складывается впечатление, что все разрушили, а толком ничего и не построили.
— Тебе не нравится твоя нынешняя жизнь?
— Я не могу сказать, что не нравится. Но мне в ней не хватает какой-то стабильности, которую я чувствовала тогда.
— Как ты могла ее чувствовать? Да и вообще тогда никто не думал про стабильность, слова такого не было.
— А меня пугает вся эта нестабильность, меня пугает, что если вдруг я потеряю работу, мы многого себе не сможем позволить. И мне страшно тратить деньги, я все время под стрессом, потому что мне кажется, что я так много трачу. А в советские времена, да, был дефицит, значит, деньги не на что было тратить, и ты мог быть спокоен, уверен в будущем…
Она перестает нести хуйню и смотрит на меня. И я понимаю, что нет и не может быть никаких сожалений. Та девочка из августа девяностого года превратилась в скучную ограниченную тетку. Да, по-прежнему красивую. Но тупую и ограниченную. Я не разочарован. Может быть, я как раз этого и хотел.
Я кладу пятьсот рублей в папку со счетом. Она тянется к сумочке, но я говорю, что не надо. Официантка забирает папку. Мы встаем, спускаемся по лестнице. Выходим на Невский. Я смотрю на нее, говорю «пока». Она идет в сторону Московского вокзала. Я не смотрю ей вслед. Я смотрю на другую сторону проспекта.
_________________________________________
Об авторе:
ВЛАДИМИР КОЗЛОВ
Родился в Могилёве. Учился в Могилёвском машиностроительном институте, после чего окончил Минский Лингвистический Университет по специальности «Английский язык», затем школу журналистики при Университете штата Индиана в Блумингтоне, (США). Работал переводчиком, журналистом, редактором.
Автор книг «Гопники», «Плацкарт», «СССР: Дневник пацана с окраины», «Домой» «1986», «Война» и др. В 2013 году дебютировал в кинорежиссуре фильмом «Десятка», снятым по мотивам собственной одноименной повести.
скачать dle 12.1
