Наталья Мелехина. РАССКАЗЫ

Редактор: Женя Декина


(два рассказа)



НЕУРОКИ ФИЗКУЛЬТУРЫ

Инга, инструктор по йоге, объявила:
– Вирабхадрасана – поза воина вторая. Плавно направь взгляд направо вдоль руки.
В йоге важно не только правильно дышать и двигаться, но и точно направлять взгляд, однако Полина посмотрела не направо, а по привычке, чтоб проверить себя, на левую руку – туда, где на запястье есть шрам в виде полумесяца – это она разбила чашку в три года и глубоко порезалась. Чуть ниже – ещё два шрама, они навсегда остались на коже после драки с Голубевым в девятом классе. «Забавная штука – йога: ты можешь посмотреть на шрамы на запястье, а увидеть своё прошлое», – подумалось Полине. Инга истолковала её взгляд по-своему:
– Что такое? Затекла рука?
– Нет, просто отвлеклась, – заверила Полина и некстати вспомнила одноклассницу Ульяну.
Когда Полина пошла в первый класс, она не умела различать право и лево, потому что в отличие от сверстников, не ходила в детский сад. Ну не было садика в их умирающем селе! В школу ребятишек со всех окрестных деревень возили в райцентр на автобусе. Полина, впервые в жизни оказавшись в спортзале в шесть лет, в принципе не знала, что такое «физкультура». Отжимания, приседания и прочие рывки руками она в первый раз выполняла сразу же на уроке. Надо ли говорить, что получалось смешно, неуклюже и коряво?
О, как орал физрук! О, как смеялись над ней остальные дети! Наверное, в наши дни в такой ситуации ребёнок сразу побежал бы плакаться к маме и папе, но дело происходило на закате Советского Союза, и жаловаться хоть на что-то, происходящее в школе, было не принято. Терпи и молчи – так предписывало правило из негласного кодекса чести. Полина терпела и молчала.

Учитель физкультуры – молодой мужчина, работал у них в сельской школе всего один год, а затем переехал в Вологду. Сейчас, будучи взрослой, Полина понимала, что тот год дался ему не просто. Физрук был очень молод и полон амбиций. Наверняка ему хотелось тренировать будущих чемпионов в областной СДЮСШОР, а не нянчить шестилеток из деревни, которые не знали простейших команд. Выдрессировать Полину, чтоб та не путала «лево» и «право» у физрука не получалось. «Дур-р-ра!» – кричал он в отместку под хохот одноклассников.
В отличие от физрука, Ульяна педагогический институт не заканчивала. Она была всего лишь маленькой деревенской девочкой, но зато с хорошим воображением и завидной смекалкой. Как-то раз, найдя Полину в школьном туалете, куда та спряталась, чтоб прогулять ненавистную физкультуру, Ульяна поймала её за руку и сказала: «Не прогуливай! Хуже будет. Двойку поставит. Всё очень просто: видишь, у тебя шрам на запястье полумесяцем? Это и есть «лево».
Затем Ульяна несколько раз попросила Полину покружиться, и время от времени спрашивала, где лево, а где право, и поскольку Полина точно знала, с которой стороны «пришпилена» к её неуклюжему туловищу тощая рука со шрамом, она без ошибок справлялась с задачей, и с тех пор не путала «право» и «лево». Правда, спустя годы, оказалось, что у этой, безусловно, эффективной Ульянкиной методики есть побочный эффект: проверяя себя – лево или право? – Полина и по сей день иногда смотрела на шрам-полумесяц. Эх, Ульянка! Вот уж кто был прирождённой спортсменкой! Ловкая и сильная подружка на физкультуре получала одни лишь пятёрки.
…Голос Инги вернул Полину из воспоминаний в реальность:
– А теперь – адхо мукха шванасана, «собака мордой вниз»! Полина, втягивай лопатки, втягивай! – и для убедительности Инга даже похлопала свою ученицу по спине.
За «собачкой» последовали асаны для выработки правильной осанки. Инга тем временем рассказывала:
– Сколько сутулых людей, Полиночка, приходит сейчас на занятия. Кто за компьютером сидит, не разгибаясь, кто из-за высокого роста сутулится. А девочки-подростки? Стесняются, что грудь растёт, и ходят вот так!
Инга-красавица, бывшая гимнастка, прямая и стройная, с копной вьющихся золотых волос, согнулась в спине дугой, и вдруг превратилась в клюшку-старушку, изобразив заодно шаркающую пенсионерскую походку. Полина рассмеялась:
– Ты артистка, Инга!
– Вот здесь живёт душа, – Инга показала на середину груди. – Душа должна быть свободной. И вообще бюст – гордость женщины! Мы несём свою красоту миру! Красоту души через красоту тела!
Урок подходил к финалу, начались восстановительные позы, они выполнялись в основном лёжа, и любители йоги метко с юморком окрестили их «полежасаны». Полина знала, что в них нужно расслабиться, отпустить мысли вон из головы, как выпускают на волю птиц из клетки, но назойливые думы-птахи сегодня вовсе не собирались покидать хозяйку. Они закружили Полину в новом водовороте воспоминаний.
…Через год в районную школу пришёл другой учитель физкультуры. Он никогда не кричал на Полину, не смеялся над её худобой и неуклюжестью сам и не позволял другим, хотя поводов по-прежнему было предостаточно. Полина была из тех, кто, прыгая в высоту, запинается за планку, застревает на козле, падает с бревна, кто никогда не сможет освоить коньковый бег на лыжах и пробежать стометровку с приличным результатом.

Новый учитель старался изо всех сил привить Полине любовь к физкультуре, но он безнадёжно опоздал. Навсегда у неё в ушах застрял этот раскатистый крик хорошо поставленным командным голосом: «Дур-р-рааа!». Многократно усиленный эхом спортзала он сопровождал Полину всю жизнь.

Считается, что уроки физкультуры закаляют тело и характер, но Полину закалил протест против этих уроков, против самой телесности бытия. Она научилась игнорировать телесную сторону жизни. В отличие от других девчонок, Полина равнодушно относилась к своему отражению в зеркале, её не интересовали ни причёски, ни наряды, ни косметика. Не было у неё и любимых блюд или сладостей. Остались только непреложные правила опрятности да самая простая забота о здоровье.  Полина следила за чистотой волос, ногтей, лица, одежды, каждое утро делала зарядку – и на этом всё. Вот так не по-женски, а по-спартански она жила. Спортсменка-Ульяна к тому времени увлеклась каратэ, и всё зазывала подружку вместе ходить на секцию, но Полина испытывала панику в любом спортзале. Тогда Ульяна начала делиться с ней приёмами самообороны дома, как делятся с другом хлебом насущным. «На всякий случай. Жизнь – штука трудная, – убеждала Ульянка и подбадривала. – Это ведь не уроки физкультуры, а я не физрук, смелей! Мы ж не в спортзале!»
Хуже всего Полине пришлось в подростковом возрасте. Когда у девочек в её классе начала обозначаться грудь под кофточками и свитерами, под блузками и рубашками, мальчишки ввели противную игру. Они проводили карандашом или ручкой по спине девочки, и если там обнаруживалась тесёмка бюстгальтера, кричали: «Сиськи есть – ума не надо!» А если нет: «Титек нет – капусту ешь!» И смеялись. Однажды Полина не выдержала. На перемене одноклассник Голубев провёл ручкой по её спине и радостно заорал: «Титек нет, капусту ешь!» Полина с размаху ударила обидчика по лицу.
– Ты что, баба, на мужчину руку подняла?! – ошалело взревел Голубев и пнул её в ответ под зад так, что худышка-Полина аж подпрыгнула на месте. Что дальше было, Полина помнила смутно. Она накинулась на Голубева с кулаками, молча и страшно, без всяких девичьих визгов и криков, она молотила его, как только могла, изо всех сил, и неожиданно её тело послушно вспомнило все приёмы самообороны, что показала ей Ульяна. Дерущихся окружили парни, они орали, как толпа орков, подбадривая Голубева:
– Бей бабу! Баба посмела руку на мужика поднять!
Девчонки, включая Ульяну, пытались прийти на выручку, но парни их безжалостно оттеснили. Кто-то сбегал за учителями, и Голубева с Полиной растащили. Их по очереди отвели к директору – Павлу Аркадьевичу – для беседы. О чём он говорил с Голубевым, Полина не знала, но её директор отчитал знатно:
– Стыдно, Полина. Девочка не должна драться. Мальчики ведут себя порой невоспитанно, но это лишь потому, что ты им нравишься. Они так внимание к себе привлекают.
Полина молчала. «Я им нравлюсь? Нет! Им нравится меня бить. Им нравится меня унижать», – упрямо думала она про себя, вслух, конечно, не возражая. После школы она ещё долго воспринимала всех парней и молодых мужчин именно так – стадо орков, уверенных, что они высшая каста, кричащих «дуррр-аа!» или «бей бабу!»

... – Полиночка, ты сегодня какая-то рассеянная, – посетовала Инга, вновь возвращая ученицу из пучин памяти в класс йоги. – Сейчас у нас шавасана. Ты уж постарайся в ней расслабиться, как следует.
Каждый урок йоги – это маленькая жизнь, которая непременно закончится «позой мертвеца». Самая сложная из всех асан, а ведь, казалось бы, что тут трудного? Лежи, наслаждаясь покоем, избавься от лишнего, ненужного, наносного, но люди годами практикуют йогу, и вот уже легко выполняют стойки на голове, на руках и плечах, а идеально сделать шавасану редко у кого получается, даже спустя десятилетия практики. «Это потому, что правильно умереть еще сложнее, чем правильно жить», – размышляла Полина, пока Инга помогала ей правильно улечься на коврике. Отрешиться от суетного даже в «мертвецком» покое вновь не получилось.
… Ульяна покончила с собой спустя пару-тройку лет после школьного выпускного. Дороги подружек после него разошлись. Ульяна пошла на работу в колхоз, поля и фермы которого начинались сразу за райцентром, а Полина поступила в университет. В последний раз они виделись в августе того года, когда им обеим исполнилось по девятнадцать лет. Ульяна из посёлка-райцентра, где она жила, приехала в деревню Полины, узнав, что подружка гостит у родителей на каникулах. Пятнадцать километров гналась на мотоцикле, чтоб проведать одноклассницу! Ульяна отлично ладила с техникой, даже трактор умела водить.
Девчонки поболтали о том, о сём, Ульяна поделилась, что безответно влюбленно в одного парня, но в кого, имени не назвала. В те далёкие и циничные 90-е годы среди деревенской молодёжи о любви говорить не принято было. Вот похабные анекдоты травить – это пожалуйста! А о любви даже с самой близкой подружкой – ни-ни, табу! Иначе высмеют, обзовут малохольной. Однако это табу осторожно и всё же неловко Ульянка нарушила, спросила у Полины, а как, мол, у тебя дела на личном фронте? «У меня только фронт учёбы, – фыркнула Полина. – Нет у меня личного, и не собираюсь заводить»! «Ну и зря! Ты заслуживаешь любви», – мягко возразила Ульяна.
Подружки выпили чаю, посидели в заулке, любуясь шикарным в тот вечер багряным закатом, и Ульяна уехала. Спустя какое-то время, Полина узнала от общих друзей, что Ульяна покончила с собой – повесилась из-за того, что её парень, напившись пьяным, ударил её, и объявил, что уходит к другой. Банальная деревенская история, но в юности к роковому шагу могут привести причины и гораздо мельче этой… На похороны подруги Полина не успела приехать.

Как Ульянка это сделала, непонятно, но с тех пор Полина часто вспоминала её фразу: «Ты заслуживаешь любви». Эта тихая фраза заглушила крик «дурраа» и помогла, как лекарство для раны – постепенно вытянула застарелый яд. Как раз в это время за Полиной начал ухаживать её будущий муж – однокурсник Сергей. Ещё совсем недавно Полина запросто отшила бы очередного орка, но… «Ты заслуживаешь любви». Да и «орк» заслужил, уж очень старался доказать, что он милый, по сути, парень, не подлец, не мужлан, не агрессор.

После университета, уже будучи замужем, Полина случайно попала на бесплатный пробный урок йоги, и неожиданно влюбилась в неё. В отличие от уроков физкультуры, на йогу приходили не для того, чтоб соревноваться с соперниками. Здесь не было команд физрука, вместо них – лишь пояснения от инструктора. Никто не хотел бежать к медалям по головам соперников, никто никого не унижал ради места на пьедестале. В класс йоги приходили не состязаться, а познавать себя и мир в переменчивом, вечно ускользающем от человека единстве телесного и духовного.
...Самым любимым для Полины был момент, когда после шавасаны они с Ингой сидели друг напротив друга в сукхасане, прикрыв глаза, и инструктор мерно произносила:
– Поблагодарите себя за занятие, поблагодарите всех учителей йоги, осознайте, что принесла вам сегодняшняя практика: здоровье, уверенность в себе, хорошее настроение, добавьте что-то своё.
«Спасибо тебе, Ульяна, за всё, – добавила Полина. – Жаль, что рядом с тобой не оказалось никого, кто объяснил бы, где лево, где право. Спасибо тебе за все «неуроки физкультуры».

 

ВОЛШЕБНЫЙ СЮРИКЭН

В самую непредсказуемую ночь года – перед Рождеством – и сновидение Вите досталось такое же непредсказуемое, стиле анимэ. Ему приснилось, что снежинка-сюрикэн¹ с острыми лучами попала ему в голову и вылетела вон через висок.

Витя увидел себя со стороны, как бы глазами зрителя – молодого высокого мужчину кто-то вывел легким абрисом светло-серой тушью на фоне чёрного экрана неба. Витя будто бы стоял на дороге за деревней и, запрокинув голову, любовался обильным снегопадом. Крохотные «пушистики», похожие на белых цыплят, летели густой стаей и таяли, попадая к нему на лицо, садясь в горячие ладони, которые Витя выставил вперёд, словно за подаянием. Что ж, когда снежная манна щедро сыпалась сверху и прямо в руки, так о чём оставалось горевать? И сделалось весело, спокойно и светло на душе.

Снежинка-сюрикэн ворвалась в его сон откуда-то сбоку. Она бесшумно неслась параллельно ночной дороге с огромной скоростью, оставляя за собой в чёрном маслянистом воздухе блестящие прожилки серебряных всполохов. Висок мультяшно взорвался ярко-алым фонтаном, но во сне боли Витя не почувствовал, она настигла его сразу же, как он проснулся. «Вот что значит, бухать не по-человечески! – выругал себя Витя, тяжело поднимаясь с кровати. – И башка трещит, и снится какая-то страхота!»

Он поплёлся к вёдрам с водой, толком не разлепив глаза, сунулся ковшом, и услышал звон железа о сухое дно. Пришлось топать на колодец, наскоро накинув на себя пуховик. Деревня Весёлкино в этот ранний час ничем не подтверждала своего названия. Вот уже пять лет она оживала только с мая по октябрь, а зимой заносило её снегом, словно запечатывало в белый конверт до весны. Но давно закрыта почта в Весёлкино: никто никому этот конверт не отправит, не откроет, не прочтёт!

После вчерашнего снегопада выяснило, как в стихотворении Пушкина, аж захотелось пробормотать себе под нос про «Мороз и солнце; день чудесный!» До колодца Витя добирался, прорываясь через упругую плоть сугробов с усилием, словно пиная с каждым шагом их мясистые бока. Ослепительно сверкающие телеса прикрыли землю, а избы, будто монахини, принарядились ради праздника: торжественно стояли в белоснежных клобуках на крышах. От этой красоты дух захватывало так, что Витя даже на мгновение забыл про похмелье. «С Рождеством, Весёлкино!» – крикнул он хрипло. Кто-то же должен был поздравить деревню. От свежего воздуха голове стало легче. Вернувшись в тепло избы, Витя, даже не скинув ещё пуховик, разом осушил полковша ледянки².

Все новогодние каникулы вплоть до сего дня Витя провёл, как в детстве, в деревне, только тогда приезжал он в Весёлкино из Вологды не один, как нынче, а вместе со старшим братом Колькой. Внуков встречали и привечали бабушка и дедушка. В передней все вместе ставили живую ёлку, наряжали её старинными игрушками, купленными ещё в шестидесятые годы в райпо: космонавты, груши-яблоки, кораблики, сосульки да шишки. Вешали советскую гирлянду с тёмными лампочками, синими, зелёными, жёлтыми, красными, тускло светившую, но зато такую родную, такую знакомую до малейшей щербинки на плафончиках в виде фонариков. Днём с братом ходили на охотничьих лыжах гулять в лес, катали друг друга на санках, играли в снежки, строили крепости, помогали бабушке с дедушкой по хозяйству, а вечером все вместе собирались за ужином, после которого можно было стариков расспросить о прошлом.

Реальные истории нравились мальчишкам больше сказок. Витя и сейчас с удовольствием послушал бы ответы на всегда одни и те же вопросы. Один из них: «Бабушка, расскажи, как ты сама была маленькой?» И бабушка вспоминала невероятное, сказочное, по мнению Вити. Будто бы в Весёлкино во времена её детства жило больше сорока семей, и как раз после Рождества начинались святки. Дети и молодёжь ходили от двора ко двору ряжеными, пели колядки, получая за это подарки, озоровали, гадали в бане у вдовы-солдатки Параси. Будто бы на реке Веселинке, которую Витя и за реку-то не признавал, потому как мог легко перешагнуть её с берега на берег, устраивали ледовый каток. Мол, такой Веселинка была широкой и глубокой, что дед в юности в Парнечьем боготе³ нырял и вставал ногами на дно, а потом поднимал вверх руки, но руками до поверхности так и не доставал, а щук в Веселинке ловили размером с бревно…

Дед всякий раз согласно кивал в этом месте бабушкиного рассказа, и пояснял внукам: «До мелиорации это было. Тогда рек ещё не нарушили⁴». Впрочем, к деду у мальчишек копились свои вопросы, часто остававшиеся не отвеченными. Спросишь, бывало: «Дедушка, как ты воевал?» А он вместо того, чтобы про сражения да разведку рассказывать, как заведёт волынку, что под Сталинградом у него валенок продырявился, и пришлось немецкие ботинки надевать, а они такие холодные оказались, что он большой палец на ноге себе отморозил. Или начнет песни петь, да всё какие-то неизвестные: ни по телеку таких не услышишь, ни на радио. В те годы ребятню на уроках музыки постоянно пичкали военной классикой, но таких Витя с Колькой ни разу не проходили.

Одну Витя и до сих пор помнил:

Страна наша героями богата,
Отважен, смел и честен наш народ.
Он – сын народа, Александр Панкратов⁵,
Всех нас зовет: «За Родину! Вперед!»

Напевая и вспоминая давно умершего деда, Витя сложил в русскую печь дрова, затопил, и включил электроплитку, чтобы поскорее сварить себе овсянку на воде, подкрепить измученный выпивкой желудок. В деревне в компании с бутылкой Витя оказался потому, что нынешним летом развёлся с женой Валей. Банальная история: она нашла себе другого, а он другую не нашёл. Витя очень рано женился, еще учась в университете, и настолько привык к семейной жизни, что успел прочно позабыть, каково это, быть холостяком. Даже само слово – «холостяк» – ему не нравилось. Холостой – всё равно, что не нужный, как выстрел без пули, как работа двигателя в никуда не едущем авто, как пельмень без начинки, холостяк – пустышка, одиночка, отщепенец...

За Валю он поначалу пытался бороться: уговаривал, собирался бить морду счастливому сопернику, напоминал о детях, но Валентина осталась непреклонной. Он был готов уже хоть и, на коленях стоя, умолять её остаться да случайно попалось ему в соцсетях у какой-то знакомой женщины на стене стихотворение:

Есть к тебе серьёзный разговор.
Ну-ка отойдём давай в сторонку!
Пошатнись от выстрела в упор –
Грудь не жаль, жаль новую дублёнку.

Воздуха наливка горяча,
Но глотай и морщиться не надо!
Весело по полу застучат
Капельки, как зёрнышки граната.

Знай, ты не уходишь, как герой.
Не тоской любовной поражённый!
И не зарыдают над тобой
Ни детишки, ни былые жёны.

И на этом свете, и на том
Толку от таких, как ты немного.
Падай вниз испуганным лицом
И руками ног моих не трогай⁶.

Как ушат холодной воды на голову, стихотворение это отрезвило разом. «В таких поединках побеждает не тот, кто сильней, а тот, кого любят, – вдруг понял Витя. – И если разлюбила, нет никакого смысла унижаться пусть даже и перед любимой женщиной».

Странно всё же получилось. Он-то боялся, что дети будут развод тяжело переживать, но они словно бы и не заметили, а, может, чересчур занимали их молодые головы свои собственные проблемы. Сын Володька закончил престижный колледж связи, и в ноябре ушёл в армию, попал в образцовую часть – ни дедовщины, ни чрезмерных нагрузок! Казалось бы, служи – не тужи, но Володька оказался ревнивцем: тосковал по своей девушке в извечном солдатском гадании «дождётся-не дождётся». Тут уж некогда вникать в перипетии родительской личной жизни, в своей бы разобраться. Дочь Вика в этом году поступила в институт в Питер, на новогодние каникулы она решила в Вологду не приезжать. «И то верно! – одобрил её про себя Витя. – В большом-то городе веселее праздники отмечать».

Витя провел новогоднюю ночь в плохо протопившемся дедовом доме, даже спать пришлось в туристическом мешке, а первого января под вечер поздравил обоих детей по телефону, узнав, как с шиком солдаты пировали всю ночь в «красном уголке», а студентки – в общаге. «Папа, ты там в Весёлкино тоже веселись, ладно? Не унывай! Чмоки!» – прощебетала на прощание дочка, и как-то пусто стало внутри, словно что-то оборвалось, и стоило повесить трубку, возникло противное ощущение, будто говорил он не с прежней своей дочуркой-малышкой, названной в честь него, Виктора, Викторией, а с какой-то незнакомой девушкой, почему-то обращавшейся к нему «папа».

Витя тут же позвонил и своим родителям, для приличия позвал их к себе, в деревню, но знал, что откажутся. Его «предки» были слеплены совсем из другого, чем он, более крутого теста. Их юность выпала на расцвет комсомола. И пусть Союз распался, пусть они постарели телом, но в душе мама и папа всё еще оставались бравыми строителями светлого будущего. В годы Витиного детства они дневали и ночевали на работе, ставя трудовые рекорды на заводе, где и он сам теперь числился инженером. Ходили в туристические походы то на Урале, то на Алтае, совершали авто-вояжи по «Золотому кольцу». Отдыха в Весёлкино они уже тогда не одобряли, считали его бесперспективной тратой времени в не нужном промышленной империи селе. Хоть и выросли оба в деревне, но слишком рано покинули её, и слишком свято поверили в лозунги Страны Советов, канувшей в Лету.

К тому же, как выяснилось, на новогодние каникулы в Вологде они разработали для себя целую программу: лыжная прогулка, поход в кинотеатр по льготным билетам для пенсионеров, вечер танцев «Для тех, кому за…» «И ты бы, сынок, не сидел в деревне. Ты ведь не старый дед! Приезжай к нам на танцы! Познакомишься тут с хорошей женщиной!» – вела агитацию мама, и Витя под её комсомольским напором еле отнеткался от «заманчивого» предложения. Никаких «хороших женщин» ему не нужно, кроме Валентины, но маме не объяснить…

Брату Коле он звонил накануне Нового года – тридцать первого декабря, еще до отъезда из Вологды. Витя не ладил с невесткой Кристиной, но, как на грех, мужний мобильный схватила именно она. Была у нее такая дурная привычка отвечать вместо Коли. Кристина прикрывала трубку рукой, но вряд ли особенно усердно, и за кадром Витя услышал:

– Коленька, брательник твой звонит… Будет напрашиваться к нам на Новый год, я против!

Коленька в её глазах был человеком успешным. Фирму возглавлял по производству мебели: пусть небольшую, но свою! Прилично зарабатывал: и содержать квартиру двухуровневую хватало, и отдыхали то в Эмиратах, то в Европе, и сыновей учили на платном отделении в университете в Москве. А Витька – кто? Так… Инженеришко на заводе. Да еще и развёлся, жена, видите ли, ему изменила. Разве стоящим мужикам изменяют жёны? Изменяют только тем, кто пашет, как холоп, живёт в стандартной «трёшке», а на отдых в лучшем случае в Турцию летает раз в три года… Да еще и пьяным горе-родственничек в гости заявлялся пару раз после развода. К чему этот унылый балласт за новогодним столом, где соберутся избранные подруги и их солидные мужья?

К чести брата тот Витю после обмена короткими поздравлениями всё-таки в гости пригласил, но Витя соврал Кольке, что Новый год будет встречать в ресторане в компании друзей, а сам собрал вещи и уехал в Весёлкино.

После холодной новогодней ночёвки потянулись такие же холодные, серые, скучные дни. Изба, словно в отместку, что её бросили на целую осень, никак не хотели оживать и протапливаться. Витя к Новому году нарядил еловый букет, но игрушки и гирлянда, в детстве казавшиеся волшебными, теперь выглядели старой рухлядью. Да и сам букет навевал невесёлые мысли. «Вот раньше была семья, дед, бабушка, брат, родители, жена, дети… Ставили ёлку – древо жизни. На нём все мы – от пращуров до нерождённых ещё потомков. А сейчас? Случайные ветки собрали вместе в случайный букет», – размышлял Витя. Беседовать в Весёлкино ему было не с кем, и он постоянно погружался в бесконечные внутренние монологи, а иногда даже проговаривал какие-то фразы вслух, чтоб не забыть за каникулы, как звучит собственный голос.

Телевизор смотреть он не особенно любил, да и не показывали там ничего стоящего, Интернет до Весёлкино пока ещё не добрался, сигнал был совсем слабым. Оставалось только топить печь, готовить еду да обходить ежедневным дозором знакомые с ранних лет деревенские места.

Данные разведки и тут не порадовали. Ручей Веселинка стал ещё уже, и дачники загадили его мусором. Лес, где катались с братом на лыжах, вырубили, и на месте сказочно разлапистых елей, как с новогодней открытки, теперь нелепо торчали тощие осинки посреди могучих пней. От заброшенной зерносушилки, где играли с Колькой в самураев и ниндзя, остались только кирпичные стены без крыши, и окна без стёкол тупо пялились в никуда – в буддийскую пустоту…

Сушилкой этой не пользовались уже с восьмидесятых годов. Она медленно ветшала, пока не развалился Советский Союз, а вместе с ним и местный колхоз. И вот тогда механизмы разрезали и сдали на «Северсталь»⁷ сборщики металла, а дачники, где смогли, разобрали кирпичную кладку для укрепления деревенской дороги. Каждый день нынешних каникул Витю, как магнитом, тянуло почему-то к этим руинам. Он приходил на сушилку через поле на лыжах, не спеша объезжал развалины несколько раз по кругу и вспоминал мальчишеские игры. Они с Колькой увлекались анимэ и боевыми искусствами, в Вологде даже ходили в школьную секцию каратэ. Особых успехов оба не добились, но медали на городских соревнованиях исправно получали, а главное, занимались с удовольствием.

Сушилка в Весёлкино стала их порталом в тайный мир. Здесь они преображались в древних японских героев Уэсуги Кэнсина⁸ и Такэда Сингэна. Воображали себя непревзойденными мастерами единоборств профессором Уэсиба⁹ и Хидэо Очи¹⁰. Братья то играли в ниндзя и вырезали из консервных банок сюрикэны, то мастерили деревянные мечи, как у самураев, устраивали поединки и тренировки. Самодельное оружие прятали в зерносушильной машине. Она напоминала Вите корабль пришельцев-инопланетян, и потому мальчишкам во время игр служила или приземлившимся НЛО, или монстром из популярных «анимешек».

Для Вити сегодняшний день стал калькой всех предыдущих: завтрак – рюмка опохмелиться и телек с советскими фильмами, обед – и снова рюмка, и снова телек. Незадолго до сумерек Витя собрался прогуляться до сушилки – собрать последние уцелевшие зёрна счастливых воспоминаний. Добежал быстро на лыжах по собственному запорошенному следу, привычно побродил вокруг руин. «Чего нам эти анимэшки так в душу запали? Почему мы, например, не в войнушку с фашистами играли, как другие пацаны?» – мысленно задал он вопрос сам себе. И ответ пришёл: «Проще некуда. Там в фильмах через один сюжеты про двух братьев, как старший младшему помогает». Тоскливо сделалось, вспомнился последний предновогодний разговор с Колькой. «Игры кончились. Реальная жизнь началась», – усмехнулся Витя.

Солнце опускалось за белый и безмолвный лес, и весь небесный пейзаж напоминал флаг японцев. Чтобы вдоволь налюбоваться им, Витя скинул лыжи и вскарабкался на высокий остаток стены по опасно шуршащему под ногами мёрзлому и скользкому кирпичу. «В Японии белый – цвет траура, смерти», – вспомнил Витя, наслаждаясь, почти медитируя на рождественский закат. Повернулся, чтоб спуститься и поскользнулся – полетел вниз на вывороченные тракторами бетонные плиты фундамента. Витя успел ещё услышать противный треск сломавшейся кости руки, а затем крупный кусок кирпича, упавший со стены, глухо ударил по голове, и японский флаг в небе, и весь свет померк...

…Витя очнулся в реанимации. Из носа торчали трубки, голову сжимало что-то плотное наподобие платка – это давила на череп повязка. Он открыл глаза и первое, что увидел – круглое лицо какой-то пожилой женщины. Она вдруг начала ругать его да в таких выражениях, что сделалось до крайности обидно.

– В…в…в…вы зачем ругаетесь? – еле выговорил Витя.
– А специально, милый! Чтоб ты снова не отключился, – весело рассмеялась санитарка. – Молодец какой! Даже заговорил со мной! Ну, значит, на свадьбе твоей ещё погуляем!

И она ушла звать доктора. От врача Витя и узнал, что на заброшенной зерносушилке тем же рождественским вечером его нашёл брат Колька. Он сначала дотащил Витю на волокуше, которую соорудил из лыж, до деревни, а потом и до федеральной трассы, куда вызвал скорую. В само Весёлкино неотложка не смогла проехать, дорогу после метели не чистили.

Через три дня Витю перевели в обычную палату, впрочем, не вполне обычную: Коля оплатил отдельную, напоминающую стандартный гостиничный номер. Витя с нетерпением ждал брата, чтобы задать Кольке один-единственный вопрос, и как только тот пришёл, выпалил, даже не поздоровавшись:

– Как ты понял?
– И тебе здравствуй, брат, – расхохотался Колька. Вместе с ним в палату ворвался наглый запах свежего зимнего воздуха и немного табака, явно перед тем, как зайти в больницу, Коля покурил на крыльце. Он сел не на стул рядом с кроватью, а прямо в ногах у Вити. – Гляжу, с мозгами у тебя всё в порядке, а то мы уж боялись, что в уме повредишься. Ну а руки-ноги заживут.

Брат похлопал Витьку по лодыжке под одеялом и продолжил:

 – Хотя это как посмотреть. Надо ж до такого тебе, дураку, додуматься! Выпить стопку и лезть на стену на сушилке! Кто так делает-то?
– Да после отругаешь, – поморщился Витя. – Меня и так уже сегодня отец с матерью «пропесочили», они меня днём навещали. Как ты меня нашёл? Как догадался?
– Волшебный сюрикэн, – улыбнулся брат.
– Какой ещё сюрикэн? – удивился Витя.
– У меня в детстве была тайная игра для одного: я о ней тебе не рассказывал. Как будто бы есть у меня невидимый сюрикэн-шпион. Он заколдованный. За тобой летает, а потом ко мне возвращается. Я смотрю в него, а он якобы из полированной стали, и, как в зеркале, я всё вижу в нём, чем ты занимался без меня.
– И ты, гад, мне не рассказывал? – искренне возмутился Витя.
– Тебе точно кирпичом мозг задело, – рассмеялся Коля. – Сам посуди, если о тайной игре для одного рассказать, то какая же она после этого тайная? В общем, неспокойно мне было как-то с утра в Рождество. Почему-то все каникулы мне этот сюрикэн-шпион вспоминался. Жаль стало, что на самом деле у меня такого нет, и я не знаю, где ты. Ну и я решил тебе позвонить. Набрал, а телефон вне зоны действия. Я подумал: значит, брательник в Весёлкино. Там никогда толком сети не бывает. Приехал, в избе нет никого, но букет наряжен, жратва готова, значит, я прав, ты здесь. А потом пошёл тебя искать на улице, увидел свежую лыжню, взял дедовы лыжи, и по ней. Думаю, ну, точняк, на сушилку упёрся! Вот там вместе и поностальгируем о самурайском детстве. Прихожу, а ты под стеной лежишь в отключке с кирпичом на башке вместо шапки.
– Он мне приснился накануне, – вспомнил Витя.
– Кирпич? – усмехнулся брат.
– Не поверишь, но мне приснилось, что сюрикэн пробил мне голову.
– О как! Придумаешь невидимый сюрикэн-шпион, а он возьмёт и себя обнаружит. Непорядок! Выговор ему сделаю за плохую работу, – рассмеялся Коля.
– Лучше похвали за хорошую, без твоего сюрикэна я, может, и концы бы уже отдал.
– А тебя вообще, зачем на стену-то понесло, ниндзя-недоучка? – поинтересовался Коля.
– Знаешь, какой красивый закат был в небе? – просто пояснил Витя.
– Как японский флаг, – кивнул Колька и, смеясь, пропел: «Кто оденет зимнее солнце, в небе, как на флаге японцев, желтые лучи, дымом от печи…»¹¹

Брат встал с кровати и начал выкладывать из пакета на столик яркие, крупные, нарядные мандарины, а затем помыл руки и начал чистить их по одному, чтобы в его отсутствие Витьке со сломанной в двух местах рукой не пришлось просить об этом чужих людей.



 

_______________
1. Сюрикэн – японское метательное оружие, изготовленные по типу повседневных вещей: звёздочек, игл, гвоздей, ножей, монет и т. п.
2. Ледянка (диал.) – вода с льдинками, только что принесенная зимой из колодца.
3. Богот (диал.) – глубокое место или обособленная заводь на реке.
4. Нарушить (диал.) – уничтожить.
5. Александр Панкратов – Герой Советского Союза, первым в истории Великой Отечественной войны, закрыл своим телом огонь пулемёта, уроженец Вологодской области. Цитируется стихотворение комсомольца Романенко (инициалы не известны), ставшее народной песней.
6. Стихотворение цитируется с разрешения автора – поэтессы Екатерины Яковлевой (Мурманск).
7. «Северсталь» – крупное сталелитейное предприятие в Череповце.
8. Уэсуги Кэнсин – даймё, правивший провинцией Этиго, один из наиболее могущественных полководцев периода Сэнгоку в истории Японии. Легендарным стало противостояние Уэсуги Кэнсина с не менее известным полководцем Такэдой Сингэном. Их отношения являются популярной темой в японском искусстве. Многие последователи Кэнсина верили в то, что он является воплощением бога Бисямонтэна, и называли его богом войны.
9. Профессор Уэсиба Морихэй – создатель айкидо.
10. Хидео Очи – легендарный мастер каратэ, обладатель 8-го дана.
11. «Зимнее солнце» – песня рок-группы «Tequilajazzz».







_________________________________________

Об авторе:  НАТАЛЬЯ МЕЛЕХИНА 

Прозаик, критик. Закончила факультет филологии, теории и истории изобразительного искусства ВГПУ. Публиковалась в журналах «Знамя», «Октябрь, «Дружба народов», «Сибирские огни», «Север» и другие. Дважды лауреат Международного Волошинского конкурса 2013 и 2014 года, лауреат Балашовской премии. Автор семи книг прозы. Живёт в Вологде.скачать dle 12.1