Вадим Левенталь. СУД ИДЕТ

(рассказ)


Я обвиняю этого человека, которого я не знаю, как зовут, но слышала, что его называют Савелием Петровичем, Бревном, а еще Законником, в том, что он организовал убийство Егора Насимова, собственноручно лишил жизни Алену Воробьеву и Юлию Ковальскую, а также покушался на мою жизнь.

Вот как это было.

Вот как это было.

Егор был не в моем вкусе: высокий, да, но худосочный и слишком умничал. Мне нравятся мужчины прямые и сильные, а Егор – не скажу, что он был тряпка, но он был из тех, кто заговаривает проблему даже тогда, когда лучшее решение – дать в морду. Мы познакомились с ним на презентации проекта моих друзей – была у них безумная идея, что-то на стыке социологии и балета, типа того, – он пришел с Аленой, я была немного с ней знакома.  Я видела, как он на меня смотрел: ясно было, что у него сейчас ширинка лопнет; это льстит, понятно, так что когда Алена подошла нас познакомить, я не стала отговариваться временем, и мы минут десять поболтали. Сразу было понятно, что если они с Аленой и спят, то ничего особенно серьезного у них во всяком случае нет.

Егор занимался организацией клубных вечеринок, но по образованию был историк – было видно, как ему самому нравится этот ход конем. Только вечером, погуглив, я узнала, что еще он пишет статьи о кино – длинные и ни слова в простоте, но местами очень смешно.

Он нашел меня в контакте и написал на следующий день, но увиделись мы только через месяц. Перебрасывались песенками, шуточками – это не была страстная бурная переписка, так – ничего не значащий треп; один раз пригласил на свою вечеринку, но я в тот вечер не могла. Он написал, что часто бывает в Belle Epoque, и что если я буду проезжать мимо, то пусть заглядываю, авось он там.

В Belle мне назначила встречу Юля; надо было предложить другое место, но у меня в тот момент вылетело совершенно это из головы; я вспомнила про Егора только тогда, когда оказалась уже там, чуть раньше, а Юля позвонила, что она по пробкам едет с Новой земли, как обычно. Юля, бедная, хотела обсудить со мной свою личную жизнь – ага; я написала ему в чате, он тут же ответил: оказалось, он сидит в соседнем зале. Сидел он не один, а с Аленой; у Алены на лице было написано, что она не ест меня на ужин только потому, что меня здесь не подают, но – улыбалась и пропела, как рада меня видеть; думаю, на моем лице было что-то похожее – то есть у меня-то никакой ревностью и близко не пахло, но мы же все зеркалим друг друга, если верить той пергидрольной тетке, которая нам на втором курсе психологию читала. Вообще-то я решила посидеть десять минут и пойти, но успела проговориться, что жду подружку, и после этого не смогла найти предлог; сидела ждала Юлю – думала, она приедет, мы отсядем, – но кто же знал, что Юля будет ехать два часа: когда она появилась, мы все уже были на рогах. Я точно выпила три коктейля, и еще пару раз Егор брал на всех по шоту; Юля посмотрела на нас, говорит: вы тут что, день любви к алкоголю отмечаете? Оказалось, она тоже с Аленой знакома, даже больше меня – они вместе на восточном учились. Юля хотя бы отвлекла нас с Аленой друг от друга. Егор все это время сидел молчал, отпустит какую-нибудь шуточку и дальше улыбается, а она чем больше пила, тем сильнее ей хотелось показать, насколько она меня круче: ехидничала как бы невинно, перебивала, ну и чуть ли не ложилась на него прямо там; в конце концов она меня завела, я тоже так умею – сказать что-нибудь, от чего люди зеленеют, и похлопать глазками. В какой-то момент мне нужна была салфетка – Алена как раз что-то рассказывала, – и я тронула Егора за руку, чтобы он мне передал; это надо было видеть! немедленно оказалось, что это самый интересный момент ее рассказа, и она так вдарила ему по плечу – думаю, задержи я свою ладонь чуть подольше, поехали бы прямо оттуда в травму класть гипс. Но салфетку он все же передал. Юля немного разрядила обстановку – когда пьешь, всегда ведь хочется, чтобы людей было больше, больше, новых и новых, так что она очень кстати оказалась. Они с Аленой зацепились языками, а я из вредности, когда Егор пошел в туалет, сделала вид, будто мне звонят, отошла как бы поговорить и столкнулась с ним у бара; словом, я умею сделать так, чтобы мужчина меня поцеловал, когда это нужно. Очень коротко – в конце концов, это была пьяная выходка, только и всего. И потом у меня действительно зазвонил телефон – это был Савелий.

Я позвала его в Belle, он приехал буквально через пять минут; Алена, когда увидела его – костюм, часы, ну, видно же по человеку, – вся налилась кровью, у нее на макушке можно было бы яйцо пожарить.

С Савелием я познакомилась за две недели до того: ехала с какого-то позднего кинопоказа, ловила машину, остановился «гелентваген». Он меня спросил, откуда я, я сказала, что смотрела экспериментальное кино, ну и слово за слово, я стала жаловаться, какое ужасное было кино, еле досидела – «Ну хоть фуршет-то был за все страдания?» – «Нет», – «Так вы голодная?». В общем, я дала себя уговорить на ресторан.

Я бы не поехала, если бы видела, что ему нужна девочка на ночь; тут было другое: человек работает – не пьет, не отдыхает – на износ – десять, пятнадцать, двадцать лет, и вот, вроде, можно наконец все себе позволить, а отдыхать уже разучился и не с кем. Ему просто хотелось поболтать, нового знакомства какого-то, свежего воздуха; девки-то что – девок он может себе хоть каждую ночь по десятку привозить; ему другое нужно было. Ну и потом, многих после сорока начинает тянуть в общество помоложе, особенно людей, которые свою всю молодость угрохали на работу – потому что есть ощущение, что что-то прошло мимо тебя. Он не рисовался, не продавал себя, про бизнес сказал мельком – импорт какой-то техники, – впрочем, понятно, что у таких, как он, бизнес не один; даже про охранника и водителя я узнала только в следующий раз, хотя любой другой на его месте нашел бы способ случайно проговориться. В следующий раз – это он меня уже пригласил честь по чести: заехал за мной в университет, открыл передо мной дверь и вместе со мной сел назад, показал на двух бугаев впереди, это – говорит – мои помощники, я зову их Преступление и Наказание; шутки шутками, но он очень образованный человек.

Мы поужинали несколько раз; специально не договаривались – он просто звонил и спрашивал, что я делаю. Можно сказать, мы подружились – насколько это возможно за две недели; он сказал, что хотел бы такую дочь, как я, – у них с женой не получилось детей: сначала – он сказал – было не до того, а потом это все еще сложнее, рожать нужно в молодости. И еще – что если бы вовремя получилось, то его дочери было бы сейчас столько, сколько мне. Конечно, я видела, что нравлюсь ему, но как друг я была ему нужнее – я видела, что он это понимает. И в Belle позвала его чисто по-дружески.

Он приехал мгновенно, был где-то рядом; девчонки переключились на него, особенно Алина, она-то, в отличие от Юльки, еще и датая была, они же и до меня с Егором сидели не скучали, а Егор наоборот еще больше затихарился, сидел поглядывал через стакан – я так и не поняла, то ли он совсем пьяный был, то ли Савелий ему так не понравился. Я боялась, что он после моей выходки у бара будет смотреть в глаза и как бы невзначай гладить ручки, но нет, слава богу, а то Алинка бедная точно устроила бы сэппуку, а чем она виновата.

Когда мы встретились на следующий день с Юлей – обсудить все-таки ее личную жизнь, – она сказала мне, что я некрасиво себя вела, что будто бы смотрела весь вечер на Егора, не обращала внимания на Савелия, и им приходилось его развлекать. Она выдумала это в свое и Алины оправдание – конечно; но я не стала даже пытаться ее убедить – ясно, что такие вещи люди выдумывают, чтобы быть в них уверенными вопреки всему, здравому смыслу прежде всего. Единственное, что мне все же с грехом пополам удалось ей внушить, – это что я не сплю с Савелием. Ей это казалось невероятным: он так, типа, на меня смотрит, как на друзей не смотрят. «Слепой бы увидел, как он ревнует!» Я говорила ей, что он скорее как к дочери ко мне относится, но разве тут что-то объяснишь. Зато мне показалось, что про Егора она знает больше, чем просто то, что он Алинин парень, ну и интуиция меня не подвела: она проговорилась, что, мол, «вообще-то я их с Алиной познакомила». Я в таких случаях рака за камень не завожу, спросила ее в лоб: «ну и как он? – в смысле? – не строй из себя целочку, я спрашиваю, как он в постели?». Юля от испуга даже на английский переключилась: oh, he’s all right, говорит. Я потом долго еще ее подкалывала этим «he’s all right».

Где-то через неделю был премьерный показ нового «Бонда», отцу прислали пригласительный, а он как обычно отдал его мне. Я пошла, потому что делать было особенно нечего – собирались вроде с Юлей в клуб, но она так и не перезвонила, а меня уже достало самой ей звонить, – и только когда я пришла и увидела Егора с шампанским (помахал мне рукой и тут же подхватил бокал для меня), обругала себя: надо было думать, что раз он пишет о кино, то будет здесь, конечно. Получалось так, будто я его преследую, а мне как раз меньше всего этого хотелось – не чтобы он так думал, а чтобы вообще так получалось. Егор вел себя очень корректно – не лез целоваться и даже не подал виду, будто помнит тот вечер, только спросил, как я добралась. Я говорю: нормально, ты спрашивал уже в «контакте», меня Савелий довез, – facepalm! не обижайся, говорит, слишком много работы, все в голове путается. Мы довольно много выпили шампанского перед началом, бокала по четыре, но пока шел фильм, протрезвели. Вышли на улицу – белые ночи уже кончились, но все равно было светло: тихая, неподвижная, пустая ночь. Мы пешком дошли до Большого; на Ординарной прогудел нам навстречу совершенно пустой троллейбус – большой светильник на колесах; поели в каких-то ночных суши, а потом Егор посадил меня на машину. Думаю, с моей стороны достаточно было бы малейшего намека – взгляда на пару секунд дольше, чем полагается, – и мы поехали бы к нему; но, во-первых, мне этого совсем не хотелось, не говоря уж о том, что у меня были месячные, а во-вторых, когда я доедала свой какой-то там маки-пиздаки, позвонил Савелий.  Я не взяла трубку – потому что вообще-то было поздно: а вдруг я сплю? – но мне стало как-то не по себе; если и было какое-то романтическое настроение, то его как рукой сняло. Я заставила водителя въехать во двор и остановиться прямо у парадной: паранойя не паранойя, но мне показалось, будто напротив дома стоит «гелентваген».

Егор не спрашивал меня о Савелии, но я на всякий случай заговорила о нем сама: я подумала, что если даже Юля уверена, что я с ним сплю, то – ну, словом, мне бы не хотелось, чтобы у людей обо мне складывалось превратное представление, а еще ведь все такие вещи расходятся кругами, – и я решила заговорить о нем сама, первая, именно потому, что если бы он был моим любовником, то я этого не сделала бы. Я рассказала, что охранник и водитель между собой зовут его Бревном (я как-то слышала, когда Савелий отошел поговорить по телефону) – он и вправду похож немного на полешко: короткий и квадратный, только лицо острое, нос как будто заточенный и тонкие губы, – но я не ожидала, что Егор так отреагирует, у него всего на секунду, он был человек воспитанный, но все же, промелькнуло отвращение в глазах. Рафинированный мальчик: решил, что Савелий бандит – настоящих бандитов он не видел, но боялся и презирал. Я рассмеялась, когда это увидела; тронула его за руку и сказала: не парься, он мой друг.

Потом я поняла, что это у Егора был такой способ защиты: в присутствии Савелия он начинал усиленно скучать. Мы с Савелием сидели в одной траттории на Литейном, немного выпивали, когда мне пришло сообщение от Егора – он звал меня на свою вечеринку в Грибыче, – и Савелий сказал «а зови его сюда». Может быть, он сказал это просто из вежливости, но если бы я стала отказываться, это могло бы выглядеть так, будто у нас отношения, – поэтому я позвала. Получился странный вечер: Егор молчал, сказал только, что устал, и пил один виски за другим, а Савелий, наоборот, разошелся – я не видела его еще пьяным; как это часто бывает, от выпитого он становился, как хорошо потом сказал Егор, бескомпромисснее и бескомпромисснее. Есть люди, которые любят из очень частных вещей делать глобальные выводы, вот на Савелия такой эффект оказала водка: официант не с той стороны положил ему рыбный нож – и он сказал, что никто в этой стране не хочет жить по правилам, и от этого все беды. И что один-единственный был человек, который заставил всех соблюдать закон, вот его и помнят несмотря ни на что как Отца. Егор оторвался от своего виски, спросил: это кто? – и Савелий как бы нехотя (Егор потом сказал мне: «такие ценят силу и признают власть, но любят поразить умом – особенно девушку; где-то они слышали, что девушки на это ведутся») сказал, что Сталин. Егор стал еще более скучающим, если только это было возможно, и сказал: бросьте, это всего лишь был неопытный официант. Савелий ткнул пальцем в потолок и сказал: нет, нужно во всем видеть систему. В общем, я только и успевала переводить разговор на нейтральные темы – кухню, кино и так далее.

Егор ушел чуть раньше, ему нужно было рано вставать, а когда уходили мы с Савелием, я взяла со стола телефон – оказалось, Егор его забыл. Савелий заметил, и я сказала, что лучше отдам потом сама – никакого такого плана у меня не было, но когда Савелий довез меня до дома, я написала Егору в сети и предложила завезти телефон сейчас. Вызвала такси, чтобы не ловить машину на улице, долетела за пять минут – пока ехала, я думала о том, что в конце концов, похоже, это все равно произойдет, так какой смысл тянуть кота за хвост, уж лучше сделать это: раз—два, готово – и забыть. Я вошла к нему, сбросила туфли, он потянулся губами к щеке, но я подставила губы – и когда оторвалась, сказала: мне еще тогда понравилось. Во мне болталось несколько коктейлей, в нем – чуть не полбутылки вискаря; так что этого обычного чувства неловкости почти не было. Первый раз – прямо в прихожей: я сдернула с него джинсы – не всякий член с первого же раза возьмешь в рот, но этот того стоил. Было так, будто мы трахались впервые в жизни – и очень быстро. Потом уже, после ванной и еще виски с колой, в постели, Егор показал, на что способен: как будто медленно-медленно надувают воздушный шарик, так что он в конце концов не выдерживает и лопается.

Я не осталась у него: все же я сказала маме, что еду отдать подружке телефон. Сидела в машине и улыбалась, отвернувшись в окно – перед глазами у меня было последнее: я лежу головой у него на груди, он одной рукой гладит мою спину, а другой щелкает в лэп-топе – и в полной тишине поет PJ:

…on Battleship Hill I hear the wind,

say: cruel nature has won again… ­­–

и только вернувшись домой, я обнаружила, что забыла у него лифчик.

После этого я видела Егора еще три раза – скорее два с половиной. Он снова пригласил меня на свою вечеринку, на этот раз по телефону, я вызвонила Юлю, и мы пошли. Я взяла ее с собой не потому даже, что неловко приходить куда-то одной – плевать я хотела на все комильфо мира, – а потому что если бы там была Алина, с Юлей проще было бы сразу уйти. Но ее не было. Юля даже спросила у Егора, где она, а он сделал удивленные глаза и сказал: я думал, ты мне расскажешь, не звонит, не пишет. Юля сразу замолчала – я поняла, что она пожалела, что спросила, но не приставать же к ней прямо там, в грохоте и мелькании.

Вечеринка вышла славная: Егору удалось выписать из Берлина какого-то крайне заводного ди-джея, я утанцевалась вусмерть, в баре колдовали два очень фактурных гея, бутылки у них прямо летали, и коктейли были один другого заманчивее. Юля довольно рано слилась, и правильно сделала – она вообще была какая-то кислая, чего ходить всем настроение портить. За мной стал увиваться какой-то хлыщ – такой, по которому не поймешь, straight он или притворяется: со стороны это забавно смотрится, но представить себя в постели с таким у меня никогда не получалось, – в общем, мне пришлось познакомить их с Егором, я сказала, что посидела бы где-нибудь отдохнула, и мы сели за столик в углу, почти за занавеской – его держали специально для Егора. По дороге к нам прицепилась еще пара каких-то девиц, так что за столиком еле разместились, но зато там не так грохотало, и можно было сравнительно спокойно помолоть языками. Девицы навесились на хлыща, а он продолжал давать мне понять, что он самый клевый и уж конечно клевее, чем Егор, который опять больше молчал, а если начинал говорить, то как-то нехотя. В какой-то момент заговорили о кино, и хлыщ спросил, какое кино мне нравится. Я назло сказала, что Линч – не потому что так уж люблю Линча, просто видела, что у Егора была большая про него статья, а мне хотелось его немного разговорить; в общем, это была такая голевая подача. И как выяснилось, удачная: я сразу почувствовала ладонь Егора на своем колене. Тот парень стал на Линча нападать – скукотища, ничего не понятно, – Егор стал хоть и медленно, но заводиться, а я с какого-то момента перестала следить за спором, только делала вид: Егор двигался очень аккуратно и не торопясь, так что когда его пальцы пробрались наконец ко мне в трусики, ему уже не пришлось выдумывать повод, чтобы отправить палец в рот или, например, смочить в коктейле. С кино они переключились на музыку, потом поговорили о Берлине и Лондоне, причем мне даже удавалось иногда хихикать где надо или говорить «точно-точно», но в конце концов мне все же пришлось спрятать лицо за стаканом, и после этого я плюнула на все, развернула Егора к себе и поцеловала его нежно-нежно: парню бедному пришлось преувеличенно громко улюлюкать вместе с девицами.

Ночь получилась длинная – мы пару раз наведывались за стойку, где Егоров приятель, похожий на советского физика-вундеркинда, чертил дорожки, танцевали, пили, люди приезжали и уезжали, так что когда мы все-таки свалили уже почти под утро, клуб был все еще полон. Мы приехали к нему, целоваться начали, еще не открыв дверь, а когда зашли, я усадила его на кровать и стала раздеваться. Егор тянул руки мне помочь, но я мягко отводила их, так что наконец он понял, чего я хочу, и перестал дергаться: сидел и не двигался. Я не торопясь разделась сама и стала раздевать его. Мне хотелось делать все медленно и самой раздеть его: слишком уж он все время был какой-то спокойный – я, конечно, никаких таких логических схем не строила в своей голове, но, думаю, мне хотелось поставить, что ли, плотину, чтобы ему пришлось прорвать ее. Я, уже абсолютно голая, расстегнула все пуговицы на его рубашке, на манжетах, сняла ее с него, сняла футболку, потом расстегнула ремень и, по одной, все пуговицы ширинки, развязала ботинки, сняла их, потом носки, стянула брюки, оставив трусы (снимать брюки вместе с трусами всегда казалось мне расточительством: зачем лишать себя удовольствия снять еще и трусы?), и, наконец, осторожно, высвободив сначала член, избавила его и от трусов. У него была смешная фигура: везде длинный и угловатый – член на его тощем животе лежал какой-то из другого места взятой вещью. У меня получилось: он все-таки не выдержал, с силой перевернул меня, и мы еще часа полтора, не меньше, кувыркались по его дивану, кровати, ванной и столу в гостиной. В этот раз я осталась у него, но когда вечером уезжала домой, лифчик я все-таки взять забыла.

Это не были отношения – я даже говорила об этом Юле, когда объясняла, почему не сплю с Савелием. С Савелием все должно было бы быть всерьез: я бы была у него любовницей – мы бы встречались, он, наверное, снял бы или купил квартиру, где бы мы трахались, куда-нибудь бы ездили, он бы покупал мне всякие шмотки  – ничего этого мне не было нужно. С Егором все проще пареной репы, – я прямо этими словами говорила, – он мне особо не нужен, и я ему особо не нужна, от этого секс слаще, easy cum – easy go.

Я призналась ей, что сплю с Егором, когда она поделилась со мной своими подозрениями по поводу Алины. Юля, похоже, специально для этого вытащила меня из дома в какую-то кофейню, которую держали ее друзья; сначала ходила вокруг да около, а потом – знаешь, мол, мне так неприятно тебе это говорить, но Алина теперь с Савелием. Я с одной стороны, конечно, мягко говоря, удивилась, а с другой – мне так смешно стало от этого «неприятно говорить», что я все-таки рассмеялась. По ее словам получалось, что Алина успела вытянуть из Савелия телефон в тот вечер, хоть и была пьяная в сосиску, а потом Юля поняла, что у Алины есть какой-то секрет: она отходила поговорить в сторону, когда ей звонили, стала куда-то пропадать, и один раз она видела их вместе в каком-то кабаке на Конюшенной, Алина перестала звонить Егору, – все выходило четко. Мне абсолютно все равно, – сказала я, – с кем Савелий спит; я-то с ним не сплю и не собираюсь, а Егор, это я точно знаю, не скучает. Ну, что да как, я все вот это Юле объяснила. Она, я видела, подумала, что я блядь, но сказала только, что меня не понимает – что она-то, наоборот, мечтает об отношениях, надежности и всем остальном. Я подумала про себя, что о чем ей еще остается мечтать, если на нее спрос невелик, но ничего не сказала, конечно.

При этом сама она, конечно, ни разу не блядь.  Только когда позвонил Савелий – а он позвонил позвать меня поужинать, но я сказала, что с Юлей, и тогда он позвал нас вдвоем, сказал, что отправил за нами машину, пусть мы пятнадцать минут подождем, – она все эти пятнадцать минут провела в сортире, а когда вышла, мне оставалось только в восхищении присвистнуть: она нарисовала себе самое сексуальное лицо – во всяком случае как она его себе представляла. Я хохотала всю дорогу, пока его водитель вез нас на Крестовский – пришлось даже вспомнить какой-то анекдот, чтобы объяснить Юле, чего я ржу.  Сквозь хохот я услышала, как Преступление разговаривает по телефону с Наказанием (или наоборот?) и называет Савелия Законником, – я ухватилась за это, чтобы сменить тему, спросила, почему. Водителя к тому времени уже заразили наши смехуечки, потому, – говорит, – что Савелий Петрович очень уважает закон. Теперь мы уже смеялись втроем, но когда отсмеялись, он все-таки сказал: Савелий Петрович, мол, учился на юридическом и мечтал стать судьей. Несколько минут ехали молча, но потом меня снова пробрало – я вспомнила вдруг, как Савелий однажды тоже разгонял мне: школьником, – говорит, – всегда кажется, что самое важное – взять и завалить как можно скорее, и только с возрастом понимаешь, что это не главное, а главное – доверие. Я покивала тогда и сменила тему, потому что не скажешь же в ответ на такое: мне-то ты можешь доверять, милый, – но сейчас я представила, как Юля ответила бы ему именно вот этими самыми словами да еще этак с придыханием, – и всю оставшуюся дорогу она пихала меня в бок локтем: что ты ржешь?

Я бы хохотала весь тот вечер, честно говоря, но сдерживалась, чтобы не палиться, – правда было смешно, настоящий спектакль. Юля хлопала глазками и задавала вопросы типа а что вы, Савелий, думаете о?.., потом вдумчиво кивала, выслушивая его ответы – вроде как она подумала и вынуждена была согласиться, – мы, конечно, выпивали, но умеренно – шампанское, белое, – Савелий тем не менее разошелся – я еще, помню, подумала, что некоторым людям нужно давать возможность преподавать в какой-нибудь специально для этого организованной школе, просто чтобы удовлетворить их страсть делиться опытом и знаниями. Он смотрел ей в глаза, постоянно наклонялся в ее сторону и хвалил ее разумность (вы очень, очень разумная девушка), – и по тому, как он иногда взглядывал на меня, я понимала, что он делает это все в надежде, что делает мне назло, – я утыкалась в бокал, чтобы подавить приступы смеха. Я даже время от времени подыгрывала, чтобы игра не останавливалась, – встревала, не соглашалась и даже «высказывала собственное мнение», хотя, клянусь, у меня не было мнения ни по вопросу о том, как изменились гендерные отношения в России за последние двадцать лет, ни по поводу ситуации на рынке труда, ни, блядь, по поводу таможенной политики. Закончилось все в результате тем, что мы сели в машину, меня довезли до Моховой, а Юле, конечно же, нужно было дальше – и когда она потянулась поцеловать меня, на ее лице мерцала целая хроматическая гамма чувств – от чё думала, сама крутая? до прости, подруга, но может быть, это судьба?  Мама не могла понять, что это я хихикаю как заведенная, даже приспустила очки и оторвалась от фейсбука, чтобы спросить меня, ну и где нынче продают хорошую траву? Впрочем, стандартным ма-ам, пятнадцать лет мне было последний раз очень давно она удовлетворилась и уткнулась обратно в планшет.

Я все ждала, что Юля мне позвонит и скажет свое коронное oh, he’s okey, но через пару дней не выдержала и позвонила сама – телефон у нее был выключен. Не то чтобы я волновалась, но у Савелия спросила – мы вечером ужинали в Belle, – он сказал, что высадил ее на где-то на углу с Суворовским, хотя, понятно, сам вопрос был идиотским – можно подумать, он так бы мне и сказал, что вот, мол, так и так, впендюрил ей хорошенько и вызвал такси. В тот вечер я видела Егора в предпоследний раз: он зашел в Belle, когда нам уже принесли аперитив, сказал, что зашел поесть, и мы с Савелием не сговариваясь в один голос сказали давай с нами, – мгновенно, потому что каждому хотелось опередить другого. Я тут же спросила, как дела у Алины, и Егор, умница, сказал, что все хорошо – уехала, мол, на две недели на конференцию в Японию. Савелий переспросил Алина это та вторая девушка, которая тут с нами тоже сидела?, и я не удержалась, сказала – да, крашеная такая.

Мы начали пить в Belle и порядочно наклюкались уже там, но на этом не остановились. Когда надоело сидеть – во всякой попойке есть такой момент, когда оказывается необходимо куда-то ехать, – я стала говорить про клуб, Савелий предложил перебраться в паб, мы никак не могли договориться, и Егор, похоже, просто чтобы обратить спор в шутку, сказал а давайте ко мне, тут пять минут ходу. Я думаю, он сам не ожидал, что мы действительно сорвемся, закупимся в магазине вискарем и завалимся к нему. Тем не менее мы пробухали у него чуть не до четырех часов утра. Честно говоря, я бы уехала намного раньше – но я уже была достаточно пьяна для того, чтобы хотеть секса любой ценой, я просто ждала, когда Савелий уедет, и думала, как бы мне при этом остаться. Савелий пару раз намекал, а не пора ли нам пора, Егор, понятно, слишком вежливый, чтобы намекать гостям, а я требовала еще виски с колой. Мы сидели в гостиной – Егор и Савелий на креслах, а я на диване; в какой-то момент я поняла, что Савелий не уедет просто так, и легла – ну вообще-то я и правда была в стельку. Савелий сказал, что у него завтра (сегодня, ха-ха) важные переговоры, так что нужно хоть пару часов поспать, стал поднимать меня, но я отмычалась: мол, в таком виде мне все равно дома появляться нельзя. Егор вытащил плед, накрыл меня, поднял голову и положил подушку, они с Савелием постояли надо мной, и Савелий ушел – даже по тому, как щелкали его ботинки, я слышала, в каком он бешенстве.

Я попросила Егора сделать мне чаю и, пока пила чай, почти протрезвела. Потом мы забрались в ванну и начали трахаться прямо там. Он почти не двигался, только ласкал меня руками, уже совсем смело наконец-то, я – ничего не могла с собой поделать – кричала и извивалась, даже ушибла его руку о край ванны и, перевернувшись, долго целовала ушибленный локоть. После этого мы сидели на кухне и пили имбирный чай – голышом, и я помню, как мне это нравилось, я хочу сказать – это меня страшно заводило: что мы совсем голые и немного этого стесняемся. Заснули мы еще нескоро, но когда засыпали, я взяла его ладонь и положила ее себе между бедер. Самое последнее, о чем я подумала, прежде чем заснуть, – я даже расхохоталась, но как-то внутренне, сил не было даже улыбаться, – это что взять ноги в руки – это про секс.

Через пару дней я позвонила Егору и сказала, что так я никогда не заберу у него лифчик – каждый раз это будет «в следующий раз»; надо просто приехать и забрать. Была где-то середина дня, а вечером мы  с Савелием собирались в театр – до Егора я дошла пешком, он сварил кофе и, разлив его по чашкам, пошел в комнату. Я стояла, прислонившись к двери, он выдвинул ящик стола, выудил из него лифчик и протянул мне. Я повернулась, он расстегнул молнию на платье, потом взял меня за бедра, развернул к себе, спустил лямки, положил ладони мне на грудь и сказал, что мог бы на ощупь узнать мою грудь из сотни других. Это было несколько дерзко, но меня очень завело, я стала даже думать, не вернуть ли этот комплимент его члену – ничего не получилось: позвонил Савелий. Я бы и не взяла трубку, но после последнего раза – все-таки это было не совсем красиво, – словом, мне не хотелось, чтобы он думал, что мне на него совсем уж насрать. Савелий предложил поужинать перед театром – мол, проголодался, к тому же после спектакля ужинать будет поздно. Пришлось надеть лифчик и попросить Егора застегнуть молнию: я сказала Савелию, что сижу в кафе на Литейном, так что надо было еще успеть до Литейного добежать.

Он заказал столик буквально напротив театра: когда мы приехали, он усадил меня и вышел – минут через пять я в окно увидела, как Преступление с Наказанием в «гелентвагене» отчаливают, и Савелий, вернувшись, сказал, что отпустил их до вечера. Я боялась, что между нами возникнет какая-то неловкость, но нет: он только спросил, не мучилась ли я похмельем на следующий день, и я сказала, что похмельем – нет, но что диван был очень неудобный, к тому же спать одетой – то еще удовольствие. Он немного расслабился, когда услышал это, и буквально через минуту мы уже перешли к милому трепу ни о чем.

Мы выпили бутылку шампанского в ресторане и потом еще одну в антракте – после этой второй я немного поплыла и стала объяснять Савелию, что мне всегда история Ромео и Джульетты казалась несправедливой: я понимаю, законы жанра и все такое, но, в сущности, они ничем не заслужили, – на что Савелий сказал, что все же некоторая справедливость есть, любишь кататься, люби и саночки возить, а не так, что люби и катайся. Он пошутил, и все-таки мне стало неприятно, но только на секунду, – стоило мне представить себе Ромео и Джульетту на санках, меня пробрало на хи-хи. И еще больше меня развеселило то, что, несмотря на все танцы рыцарей, в голове у меня все равно пела про cruel nature Пи-Джей – has won again.

Когда мы вышли из театра, машина уже ждала нас, охранник встретил у входа, мы сели, но поехали в сторону Обводного. Савелий сказал, что у него сюрприз, и мне стало не по себе. Он был несколько взвинченный, но не так, как нервничают, когда чем-то недовольны; переговаривался с сидящими впереди охранником и водителем – я не понимала, о чем, но мне это не нравилось: как будто они выполнили какое-то его задание – спрашивать, впрочем, я не решалась. Мы довольно долго ехали, плутали по промзоне за каналом, и к тому времени, как мы наконец остановились – было похоже на заброшенный завод или что-то вроде этого, – я уже проклинала себя всерьез. Совсем жутко стало, когда водитель заглушил мотор: вокруг было очень темно и неправдоподобно тихо. Я набралась смелости, повернулась к Савелию и сказала, что мне это не нравится и что я хочу домой, но его это как будто только успокоило: у меня, говорит, тут офис, не парься. Я еле сдерживала дрожь, лихорадочно соображала, что делать, и глазами показала ему на охранника с водителем – он сказал им, чтобы вышли. Я старалась говорить очень спокойно, но, кажется, у меня не очень получалось: просила объяснить, куда мы приехали и зачем, – он отговаривался сюрпризом. Мы довольно долго препирались в духе мне не нравятся такие сюрпризы, – да чего ты боишься?, и чем спокойнее он был, тем больше я боялась, теряла контроль над собой, и в конце концов почти закричала, что, мол, если хочешь меня трахнуть, то давай, но в нормальной обстановке, а не на каком-то складе. И тогда он ударил меня.

Это не была пощечина, он просто двинул кулаком в лицо. Я плакала, кричала, выла, а он просто вышел, открыл мою дверь, вытащил меня и подтолкнул к охраннику, который схватил меня за плечо – очень больно, чтобы дать понять, что вырываться бессмысленно. Я уже не владела собой и могла только плакать, он почти волоком тянул меня. Никогда в жизни я не соображала так быстро: Савелий с водителем были немного впереди, открывали дверь – я свободной рукой нащупала в сумочке телефон, дернула переключатель, чтобы выключить звук, а потом сделала движение, как если бы хотела вырваться, и за те две секунды, что охранник не видел, сунула телефон в лифчик немного сбоку, почти подмышку. Над дверью горела лампочка, и я успела разглядеть табличку с названием какого-то ООО. Мы зашли в огромное помещение – склад, но пустой, – каждый звук отдавался грохочущим эхом. Я стала проситься в туалет. Савелий выглядел очень по-деловому, уверенно двинулся к какой-то двери и бросил через плечо, что, мол, отведите, а то нехорошо выйдет, только сумочку изымите. Я держалась за сумочку как за последнее спасение и постаралась еще больше завыть, когда водитель все-таки у меня ее вырвал. В туалете, чтобы выиграть время, я сказала, что мне нужны тампоны, и пока они переговаривались, искали их в сумке и несли их мне, я все-таки успела набрать маме смс. Пальцы плясали, как взбесившийся кордебалет, но я даже зачекинилась. Потом я завернула телефон в бумагу, чтобы он не гремел по кафелю, сунула его за унитаз и вышла. Я сама вибрировала, как телефон, и ничего не могла поделать: я представляла себе, как мама сидит с айпадом, смотрит какой-нибудь ролик и плевать хотела на телефон.

Меня привели обратно на склад, посадили на стул и связали руки за спиной. Я плакала и просила меня отпустить, но эти двое как будто не слышали и только деловито, как-то очень слаженно действовали: поставили три стола буквой П, приставили к каждому по стулу и сели по бокам от меня. Несколько минут было очень тихо, только раздавались мои всхлипывания.

Савелий вышел из боковой двери: на нем поверх костюма была надета судейская мантия. У него было скучающее выражение лица – когда я увидела это, я оцепенела: это было безумие.

Водитель с охранником встали, дернули меня вверх и, когда Савелий устроился напротив меня, опустили и сели обратно.

Это был суд: водитель был как бы прокурором, хотя Савелий – он явно раздражался, что водитель не умеет говорить так, чтобы было похоже на протокол, – говорил за него. Мне пришло в голову, что если я буду вести себя тихо, то он захочет тянуть свою игру подольше, так что я перестала орать, только стучала зубами – непроизвольно – и всхлипывала.

Все было очень условно, бредово, но они были до идиотизма серьезны: возникали какие-то свидетельские показания – подсудимая утверждала, что находится в кафе, однако слышал ли свидетель музыку? в кафе играла музыка! нет, музыки не было, из чего следствие заключает, что… подсудимая утверждает, что была сильно пьяна, однако следствию удалось установить, что вместо виски с колой она пила просто колу, незаметно выливая виски в раковину… – какие-то улики, результаты следственных экспериментов и так далее. Все это довольно долго продолжалось. Наконец Савелий сказал, что слово предоставляется стороне защиты, поднялся охранник и сказал: подсудимая полностью признает свою вину, – Савелий продолжил за него: раскаивается и просит о смягчении наказания.

Тогда Савелий стал ходить из стороны в сторону, бормоча что-то длинное – принимая во внимание… суд рассматривает... руководствуясь статьями… – но к концу речи он стал сбиваться и явно выходить из роли, протараторил что-то совсем неразборчиво, снял мантию и остался в костюме, после чего подошел ко мне и сел на корточки.

Взял меня за подбородок и спросил, мол, знаю ли, к чему меня приговорили. Я сказала – нет.

Он сказал, что к тому же, к чему троих других.

Водитель с охранником подошли с двух сторон и теперь держали меня за плечи. Савелий подошел к столу, открыл ящик и достал их него шило.

Я не уверена, но, кажется, он сказал, зачем глаза тому, кто все равно не думает.

И перед тем, как перестать видеть, еще до того, как забарабанили в дверь, я вдруг вспомнила – и теперь я все время вижу эту картинку, – когда Егор открывал ящик стола, чтобы вернуть мне лифчик, там, в ящике, кроме моего лифчика, были еще чьи-то сережки, упаковка прокладок, трусики, – это был полный ящик женских вещей.







_________________________________________

Об авторе: ВАДИМ ЛЕВЕНТАЛЬ

Родился в Ленинграде. Окончил филологический факультет СПбГУ. Главный редактор издательства "Лимбус Пресс". Литературный критик, публицист. Публиковался в таких изданиях как "Санкт-Петербургские Ведомости", "Частный корреспондент", "Соль". Ведет авторскую колонку в газете "Известия".  Автор повестей и рассказов, выходивших в журналах и коллективных сборниках. "Маша Регина" - дебютный роман писателя.скачать dle 12.1