Самуил Левин. КРЕЩЕНИЕ БОЕМ

(Компиляция из Африканской книги)


КРЕЩЕНИЕ БОЕМ

Моя первая операция а Африке. Плацента Превия. Всё прошло хорошо.
Резидентша умелая. Вот только госпитальные халаты у них не очень.
И ножницы тупые. Закончили быстро.
Анестезиолог Эммануэль оказался ярым противником Путина.
Ну прям до коликов ему обидно за Крым.
Моя первая лекция департаменту Акушерства и Гинекологии, «чтобы лёд растопить» прошла на ура. Как говорил Шаляпин, «большой аплодисмент сорвал».
Я специально выбрал общую тему, и чтобы было развлекательно, и немного о себе. «Наука, Статистика, Манёвры Леопольда и Интеллектуальная Честность.»
Дали расписание дежурств. Один полный двухдневный уикенд и ещё один день в середине недели. Всего трое суток в месяц. Это терпимо.
Тем более, что идти в госпиталь надо только если матка порвана в хлам, а так из дома отвечать на звонки.
Один из врачей, зам. главы департамента, зачитал письмо студентов. Что им нужны деньги. На вечеринку. Спросил у коллеги что делать. Дал. 10 тыс. квач – это $20.
Я на них тут живу 3 дня.



УДАЧИ, МИСТЕР ГОРСКИ!

Эту историю о первом человеке ступившем на Луну Ниле Армстронге рассказывают с разными вариациями, добавляя, что она вымышленная, что сам Армсронг её отрицал, но отрицал, якобы, только до тех пор, пока Миссис Горски не отошла в мир иной вслед за своим любвеобильным супругом.
Сделав в 1969-м году «маленький шаг одного человека, но огромный для всего человечества», американский астронавт пробурчал: “Good luck, Mister Gorski!”
В NASA не поняли о чём речь, решили, что ослышались, сочли это помехами эфира, бредом гипоксии и перегрузок, происками ГРУ, чем угодно, но только не тем, что это было на самом деле.
За 30 лет до исторического прилунения, маленький Нил полез за мячом, закатившимся в кусты под окнами соседского дома. Он случайно услышал, как Мистер Горски раскручивает свою раздражительную супругу на ещё революционный тогда в консервативной Америке минет. Супруга упиралась, ссылаясь на усталость и отсутствие соответствующего настроя. Мистер Горски не сбавлял энтузиазма и оборотов:
- Но ты же обещала!
- Ну да, обещала, и что?
- Так когда???
- Когда этот крикливый соседский мальчишка уберётся отсюда.
- Куда же он может убраться? Он сосед, они тут играют.
- Мне наплевать куда. Лишь бы подальше. Хоть на Луну!
Есть фразы, которые повтотряются через десятилетия, навыки, которые передаются через поколения, примеры, которые приводят веками.
Вчера я вел семинар с резидентами (всё ещё не могу привыкнуть, что их здесь называют на британский манер – регистрары). Хороший преподаватель должен запомниться чем-то экстравагантным. Ландау как-то принёс на лекцию котёнка. Мой профессор кардиологии (тогда глава Американской Кардиологической Ассоциации), к восторгу прекрасной половины класса, устроил на лекции стриптиз. Доцент-фармаколог требовал, чтобы перед началом каждой лекции один из студентов выходил к доске и рассказывал анекдот.

Я принёс им мешочек с рисом.
Этому “трюку” об условно принятых нормах и определениях две с половиной тысячи лет. Не помню кто из древних греков его предложил своим ученикам. Кажется, он использовал не рис, а камешки.
Положив на стол одну рисинку, я спросил:
- Это кучка?
- Нет
Добавляю по одной и задаю тот же вопрос.
Через какое-то время аудитория понимает, что придётся когда-нибудь выдавить из себя это слово, но на какой конкретно рисине не понятно. Это произвольно выбранное число, которое получает смысл и значимость только после того, как его условно приняли за “водораздел” между несколькими зернами и кучей. Назвав это число, впредь надо опираться на его выбор (повторяю, условный и произвольный) уже как на принятое определение “кучки”, с тем, чтобы все дальнейшие рассуждения о рисе не превратились в кошмар бессмысленного нескончаемого спора: куча-не куча, почему не куча и т.д.

Сегодня утром пришёл взглянуть на вчерашних пациенток – ко мне бросилась регистрарша-индуска (индусы, как евреи прошлого и китайцы будущего, есть везде)
- Доктор, хорошо, что вы пришли! Тут надо срочно кесарить, но головка низко, без Вас я щипцы наложить не решусь.
Дежурство уже не моё, но я бегу, переодеваюсь, всё прходит гладко, я ассистирую ей, пока она зашивает эпизиотомию. И, объясняя, как бы я это делал, слово в слово повторяю то, что было сказано мне в аналогичной ситуации одним из моих наставников доктором Дропкиным 25 лет тому назад.
Акушерство – ремесло. Мало чем отличающееся от сапожного или столярного. Если было удобно прибивать подошву к сапогу, держа маленькие гвоздики в губах, 100 лет тому назад, то этот способ, с большой вероятностью, будет хорош и сейчас. Рукастость и сноровистость есть знание и умение использовать приёмы ремесла, становящиеся инстинктом, второй натурой. “Льва узнают по когтям”, хорошего повара – по тому, как он режет лук.
Дропкин (мы сидим между ног только что родившей пациентки):
- В теннис играешь?
- Да
- Хорошо! Вот так будешь заряжать иглу:
“forehand” – “backhand” – “forehand” – “backhand”. Усёк?
Я сразу «усёк» и всё стало намного удобнее и проще.
Дропкин был ещё тот персонаж! Мог вспылить, наорать, вскипеть, как чайник. Но быстро отходил, был прекрасный врач, блестящий хирург, хороший бизнесмен и мудрый учитель.
Через год после окончания резидентуры (я уже в Манхэттене) звонок:
- Привет, Сэмми! Узнал? Не бзди, я не на срочное пятое кесарево тебя зову. Приходи завтра в Медисон Сквер Гарден. У меня билеты на игру «Лейкерс», потом пообедаем, расскажешь как тебе тут живётся-работается. Я в Нью-Йорке на 2 дня. Рад? Баскетбол, небось любишь?
- Люблю, - соврал я, никогда до этого не бывавший ни в Медисон Сквер Гардене, ни на одной баскетбольной игре.
Мне, кстати, понравилось.
- Роб (немного бравируя тем, что я уже могу называть его по имени), пока меня больше всего впечатляет тот худенький шустрый, у которого все руки в татуировках. Вроде, не самый высокий, а сажает мячи, как в лузу, один за одним.
- Ну ты, блин, даёшь! Это же Айверсон! Звезда НБА! Как он может не впечатлять?!?

Подозреваю, что многое из того, что говорил и чему учил Дропкин, он, в свою очередь, узнал у своего наставника и старшего партнёра, которого я уже не застал, врача-армянина по прозвищу «Лефти» («левша»).
О Лефти ходили легенды. Буквально все вспоминали его с теплотой и улыбкой.
Это был маленький, лысый, носатый добряк.
Проходящий мимо хирург-ортопед гренадёрского роста (это для них норма, а не исключение) дружески похлопывает Лефти по лысой башке и роняет:
- Гладенькая! На ощупь напоминает задницу моей жены.
Медсёстры, поголовно влюблённые в «гренадёра», прыскают смешком.
Лефти, ни секунды не колеблясь, серьёзно ощупывает собственную лысину и отвечает:
- А ты знаешь, ты ведь прав!
Взрыв хохота. Голиаф повержен.

Как-то Лефти бежит в операционную и замечает, среди ожидающих очереди, свою пациентку.
- Что вы здесь делаете?
- Да вот, решилась на косметическую операцию. Доктор N исправит мой нос.
На ходу, почти не притормозив:
- О, доктор N! Прекрасный выбор! Отличный пластический хирург! Он подправил мой. И приспустил с лица маску.
А шнобель у Лефти был классический, армянский, а ля Фрунзик Мкртчян.
Он побежал дальше, а пациентка, говорят, чуть операцию не отменила. Доктор N метал громы и молнии.

Ну вот. Почти уверен, что этот “forehand-backhand” который теперь в Африке оказался, тянется ещё от него. Так ведь люди и живут после смерти – в учениках, в анекдотах, в зёрнышках риса.



«ПРОСНИСЬ И ПОЙ»

Возможно, всё-таки, что какое то положительное влияние моё присутствие здесь имеет. Хотя бы в том смысле, что благодаря моему вскипанию, воспламенению и сучению ножками, кое-кто оказывается заслуженно выебан в жопу, а это не может не обнадёживать.
Не помню рассказывал ли я вам про Эда? Это тот старший регистрар, лукавый и умелый, которого я, во время нашего общего с ним дежурства, сердобольно позвал разделить со мною трапезу, в виде собственноручно сваренного рыбного супешника (думал, подкормлю паренька). Эд вызвался подвезти (я планировал пешочком). И подвёз… на новеньком «Мерседесе».
Как то он докладывал историю женщины, которая умерла от кровопотери. Не знаю помогло ли бы ей переливание тромбоцитов, но шанс был, и Эд их заказал, и за ними послал. Но дверь в госпитальном банке крови/лаборатории не открыли. Было это в 4 утра. Я взвился на дыбы:
- Что значит не открыли?!!??
- Она была заперта и никто не отзывался на стук.
- Звонили на мобильник?
- Звонили. Видимо, тот, кто внутри, отключил звук или забыл телефон, или у него села батарейка.
- Но там был кто-то, кто дежурит в ночную смену?
- Да
- А вы менеджеру этого негодяя звонили? А вы сказали ему-сучаре, что из-за него женщина умерла? А вы дверь, к чертям собачьим, почему не взломали, позвав охрану? А, чтобы ноги его больше на госпитальной работе не было, вы подсуетились?
По реакции Эда я понял, что всё это дохлый номер, и вещи здесь нахрапом не меняют. Их принимают, как есть, смиренно и безропотно. Но вот, прошёл месяц, и прошлой ночью Эд оперировал женщину, тромбоциты которой упали ниже плинтуса. Решили перелить – та же история: дверь не открывают. Но дальше всё пошло по чуть другому сценарию: позвонили завлабу, заставили его натянуть штаны и примчаться в госпиталь, взять за шкирку ленивого негодяя (и, надеюсь, уволить его пинком под зад) и выдать тромбоциты. Женщина выжила.
Эд, несмотря на усталость, не мог скрыть радости своего триумфа.
А уж как я, в глубине души, ликовал! Вот так: шажок за шажком, пинок за пинком, что-нибудь, авось, и заработает.
Единственное о чём жалею: что меня не было, когда того лентяя за шкирятник из лаборатории выволакивали. То есть, на самом деле, хорошо, что не было. Я бы его точно шваркнул мордой о приборную панель: типа, «проснись, сука, и пой!»



РАССКАЗЫ ДОКТОРА МХАНГО

Где он только не жил и не работал: в Америке, Англии, ЮАР.
Коренной малавиец, он у нас в департаменте, вроде, старика-Ноя.
Ещё потоп помнит.
Нас с ним попросили принять участие в интервью кандидатов на соискание докторской степени в Медицинском Колледже Малави. Ну мы и пошли.
«Время малавийское» - это, когда тебе говорят, что начнётся в 3, а, на самом деле, в 3:45. Пока мы ждали, посидели-потрёкали.

Знавал я, говорит, одного австралийца. Приехал по линии WHO какое-то исследование, относящееся к крови делать. Пришёл и взял кровь ОДИН РАЗ. Я думал, грант закрыли, проект отменили. Он вообще в госпитале больше не появлялся. А потом статья выходит в солидном журнале – цифры, данные, тысячи образцов, резонанс. А он это всё из пальца высосал, данные нарисовал. Я же знаю. Карьера его академическая вверх пошла. Стал главой департамента где-то у себя в Австралии. А потом американцы стали похожее исследование проводить – ну никак результаты не сходятся, выводы противоположные. Копнули глубже – поймали его на неувязках, ниточка потянулась. Говорят, самоубийством жизнь покончил.
А был один (я тогда в Атланте работал) педиатр, доцент, в солидном госпитале (ну Emory University все знают) – совершенно случайно оказалось, что есть другой врач с таким же именем и надо же было ему тоже переехать в Атланту, и дотошный проверяльщик при переаккредитации обнаружил, что диплом-то у них, как огромное небо – один на двоих. Педиатра взяли за жопу – он раскололся. Сказал, что очень уж врачом хотелось быть. Вот и пошёл в резидентуру без медицинского образования. Окончил, работал, учил резидентов. Репутация была хорошая, практика успешная. Настолько, что его пациенты демонстрацию в его защиту устроили: «Верните нам нашего врача!»
А ещё знал я одного, который синдром открыл. Назвал своим именем. И тоже оказалось, что нет ничего подобного в природе. В мозгу у него был синдром. Но какое-то время, на гребне первой волны популярности он гремел и публиковался, лекции читал. Это сейчас, мне дочь говорит, что в интернете фотошопят и троллят – не поймешь где ложь, где правда, и сделать это может каждый школьник.
А раньше были самородки.
«Да, были люди в наше время» сказал бы он, если бы знал «Бородино», но всего даже доктору Мханго знать и помнить не дано.
Выглядел он, кстати, для своих лет, великолепно. Папаша его умер в полном здравии, дома, в своей постели, в возрасте 104х лет, перетрахав полМалави и его окрестностей.
Часто рассказы доктора Мханго начинались словами: «в эпоху колониализма».
А эту эпоху (была она здесь чуть больше полувека тому назад) он хорошо помнил, потому что застал вполне уже взрослым человеком. Ведь страна получила независимость только в 1964м. До этого тут была британская колония.
В то время, употреблять алкоголь чёрным было запрещено. Считалось, что они под его влиянием, не могут себя контролировать. Но раз в году – в Рождество – бога ради, ужирайтесь в хлам. Убийство чёрного чёрным в состоянии алкогольного опьянения не являлось преступлением. Потому что считалось, что «не ведают, что творят». Поэтому люди, даже непьющие, затаившие злобу, ждали Рождества, чтобы свести старые счёты. И уж тогда полицейское управление ломилось от внезапно нахлынувшего числа «мокряков».
Кстати, по сей день существующему здесь закону, обвиняемого в убийстве должен защищать адвокат. Но адвокатов в Малави не многим больше, чем врачей. И они дорого стоят. Поэтому те, кого обвинили в убийстве и у кого нет денег на адвоката, гниют в тюрьмах, ожидая судебного разбирательства. Иногда годами.
Этим пользуются те, кто хочет упрятать кого-то за решётку. Достаточно человека обвинить. Ну и труп, конечно, должен иметься в наличии. Но это, полагаю, дело не хитрое.



ПУЗЫРНЫЙ ЗАНОС

Учиться можно у всех. Даже у негодяев.
Потому что какой-нибудь, скажем, алкаш-сапожник, нещадно бьющий жену и детей, в минуты трезвости может научить вас шить прекрасные сапоги.
Главное, уметь отделять зёрна от плевел, не выплёскивать ребёнка с водой и не мешать святое с грешным. Cохранять трезвость взгляда и суждений, не ослепляясь эмоциями, а по возможности, от них отстранясь.
Медицина – ремесло, а не наука. Пока ты ходишь в подмастерьях, концентрируйся не на подзатыльниках, которые тебе, по твоему мнению, несправедливо отвешивает мастер, а на том, как он держит инструмент и куда накладывает стежкИ.
Одно из преимуществ американского медицинского образования состоит в том, что, если ты проходишь резидентуру в большом академическом центре, у тебя есть возможность учиться у многих мастеров одновременно. Что-то берёшь у одного, что-то у другого.
Для себя решаешь: это буду впредь делать так, а этого, наоборот, никогда делать не буду (негативный опыт тоже бывает бесценным).
Помню, на втором году резидентуры мы с моим наставником, доктором Кредентсером эвакуировали molar pregnancy (аномалия беременности, несовместимая с жизнью плода (которого либо нет, в обычном понимании этого слова, либо он деформирован и хромосомально ненормален).
Кровить может сильно. Повышен шанс материнской смертности и в процессе такой беременности, и при её прерывании, и при последующем её возможном перерождении в онкологическое заболевание. Мне кажется, по-русски это называется «пузырный занос».
Доктор К входит в операционную. Бросает взгляд на пациентку (живот недель на 18), на вакуумное устройство и бросает медсестре:
- Принесите запасной bucket (полуторалитровое ведёрко из прозрачного пластика, куда отсасывается кровь и содержимое матки)
Медсестра:
- Мы всегда одним обходимся, если что, комната, где хранятся инструменты и операционное оборудование, тут, на нашем этаже. Сбегаю, принесу.
Кредентсер, тихо, со стальными нотками в голосе:
- Нужно, чтобы это было ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.
Медсестра дёрнула плечиком, но побежала исполнять.
Через две минуты после начала отсоса первое ведёрко заполнилось кровавой массой, сменить его на запасное заняло пять секунд. Медсестра уважительно качнула головой в сторону Кредентсера.
С тех пор я, эвакуируя пузырные заносы, всегда прошу запасное ведёрко в студию операционную. В 80% случаев это излишняя предосторожность. Но иногда помогает не тормозить процесс и не потерять лишний литр крови. Здесь, а Африке, одна такая (не в моё дежурство) 3 месяца тому назад насмерть на столе истекла.
Как то в НЙ, прерывали беременность, осложнённую тем, что это была двойня на 22-й неделе, в одном пузыре этот самый «занос». Делал с нашей старшей резидентшей Жанной. То есть учил её (что гораздо сложнее, чем делать самому). Всё прошло, как по нотам. Даже кровь, которую уже принесли в операционную, решили не переливать.
На обсуждение через пару дней, я принёс распечатку статьи из медицинского журнала - описание точно такого же случая, когда группа итальянских врачей перелила шесть юнитов крови и, видимо, была горда своим успехом.
Мужем Жанны (девочки родом из Одессы) тогда был высоченный итальянец-пожарник Арт. Я передал ей распечатку со словами: «Отнеси это Арту, пусть знает насколько мы круче этих макаронников!»

В прошлую пятницу, здесь, в Африке: девочке 17 лет, molar pregnancy, 18 недель.
- Принесите запасное ведёрко.
Смотрят на меня, как на идиота.
Я, тихо, со стальными нотками в голосе:
- Мне это нужно ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.
Две медсестры нехотя, ушли, исчезли надолго, но притащили. Я ждал их возвращения - не давал начать регистрару, который заметно нервничал,
но рвался в бой. Отличный, кстати, парень. Золотые руки.
Через две минуты понадобилось запасное ведёрко, его быстро установили. Медсёстры переглянулись и уважительно качнули головой в мою сторону.
Пациентке, правда, пришлось перелить 4 юнита. Но мы начали с гемоглобина 4.



«Я ПОКАЖУ ТЕБЕ УЖАС В ПРИГОРШНЕ ПРАХА…»

Есть вещи, о которых трудно говорить, но замалчивать недопустимо.
Надеюсь, Бог миловал Вас и Вы, прожив свой век в башне из слоновой кости, с этой стороной жизни никогда не сталкивались, Счастливый Человек.
Со мной же, по роду службы, этого произойти не могло.
На днях мне пришлось отобедать в доме через дорогу. Доктор Лесли Стюарт, чувствуя себя в большей безопасности, когда кто-то кроме нее ночует в просторном кирпичном строении, иногда заводит постояльцев.
Сейчас это английский врач-интерн из их департамента, Мэри. Мэри к месту и не к месту употребляет слово fuck, густо красит ресницы и, как выяснилось, любит русский винегрет. Это тот случай, когда английский акцент, обычно придающий речи мнимый налёт интеллектуальности, имеет под собой более прочную для такого впечатления основу. Мэри окончила Кембридж.
Поскольку я слыву тут за умелого повара и пару раз девчонок подкармливал и даже учил готовить, они решили, что пришла пора дать ответный обед благодарности. Готовила Мэри. Надо сказать, неплохо. Приглашена была ещё одна молодая англичанка, их сотрудница и, поскольку «счёт» за столом был два на два – England/USA, за десертом, после изрядных возлияний, зашёл разговор о том, что мы, американцы, думаем о жизни вообще, смертном приговоре, продаже оружия и плохих британских дантистах (при этом Мэри оскалила два ряда прекрасных белых зубов).
Насчёт свободной продажи оружия мы с Лесли сошлись во взглядах, хоть она и из техасской глубинки: гайки надо прикрутить. А вот по поводу смертного приговора – нет. Все три девки, сплочённой интернациональной командой, считали, что казнить никак нельзя, надо давать пожизненное заключение. Я же настаивал на том, что это вопрос не столько морали, сколько экономики.
Впрочем, экономические расходы по содержанию пожизненников таковы, что они сами по себе аморальны своими астрономическими размерами в эпоху, когда кое-где всё ещё голодают дети и не хватает средств на антибиотики. Посидели, попиздели и разошлись.
Сегодня в госпитале встречаю Мэри. Дай, говорю, изолью тебе душу. Потому что иду сейчас на ланч и весь бурлю от негодования.
«Валяй»,- отвечает Мэри,- «What the fuck!»

Женщина 42х лет поступила к нам по назначению из небольшого госпиталя на периферии, на 37й неделе беременности, потому что они не знают как её рожать. Первая беременность в 42 года для Малави необычна сама по себе. Но тут больше. У женщины с рождения Cerebral Palsy = ДЦП.
Да такой, что она не говорит и перемещается только чьей-то с помощью. Парадоксально, что она дожила в условиях Малави (да в любых условиях!) до 42х.
Когда я впервые увидел её во время обхода, который вёл, первое желание было закрыть глаза и уши и открыть их только после того, как этот кошмарный сон закончится. Но я дослушал презентацию интернши, потом отвёл всю группу в сторону (потому что на кровати, рядом с больной сидела очень грустная пожилая женщина с виноватыми глазами, явно нормальная) и сказал:
- Это изнасилование. Более вопиющую картину надругательства над калекой трудно себе представить. У неё интеллект трёхлетнего ребёнка. Когда она поступила к нам?
- Два дня назад.
- В полицию уже заявили?
- Нет
- Собираетесь?
- Не знаю… Там по месту жительства, в клинике, куда она приписана…
- Вот что, голубушка. Это будет твоя ЛИЧНАЯ работа на сегодня. Звонишь в полицию, вызываешь всех, кого надо и не надо. Скажешь, что сумасшедший врач-мезунга, обещал раструбить это на всю Африку и дойти до министерства. Что напишет в газету о том, что Малави – это не «тёплое сердце» Африки, как вы любите повторять и чем любите гордиться, а «гнилая мошонка», потому что вы калек безнаказанно ебёте. ВЫПОЛНЯЙ!
Регистрарша оказалась, на удивление, деятельной.
Через неделю двое уже были под подозрением.
Оба члены семьи, как и ожидалось.
У них взяли образцы ДНК. Ждут родов, чтобы взять у ребёнка. Это мне доложили сегодня.
- ДНК? Вы тут делаете этот тест?
- Пошлём в Южную Африку
- Но это дорого. Если дело застопорится из-за цены, дайте мне знать, я заплачу.
- Нет, тут всё будет оплачено из фонда главы полицейского управления Блантайра (а Блантайр город миллионный). Он лично взял дело под свой контроль.

- Ну что ты на этот счёт думаешь, Мэри?
- Надеюсь, поняв, что им не отвертеться, эти отморозки расколются ещё до результатов ДНК и никуда не сбегут.
- Ещё неизвестно как долго всё это продолжалось. Может её с 12ти лет имели, просто она только сейчас залетела. И кто ещё в доме об этом знал? И не было ли это какой-то шаманской формой «лечения»? Словом, тут столько тараканов… Хочешь на фотографию этой несчастной посмотреть? Вот.
- А теперь скажи честно: ты всё ещё не за смертную казнь? В этом конкретном случае.
- Всё ещё нет.
- Ну да, конечно. Тут я с тобой согласен. Через три месяца, когда в тюрьме узнают за что он сидит, его начнут так ебать во все дыры, что он о смертной казни взмолится. Если, конечно, в Малави тюрьмы, а не санатории. Но пулю в лоб, я считаю, проще.



ЧУЖЕРОДНОЕ ТЕЛО

Случается. С кем не бывает? Я сам однажды инструмент в брюшной полости забыл. Но, в моём случае, исключительно от переливающего через край куража и зашкаливающего беспросветного мудизма. Покрывал я тогда, помню, доктора Риверу – у неё офис на Пятой Авеню, прямо возле французской миссии. Больная ночью начала рожать, ребёнок попкой. Надо кесарить. Я стою в операционной, пациентка на столе, все готовы ждём резидента. Я рассчитываю на первогодку, потому что кесарево первое, на таких лучше всего учиться, но входит доктор Аткинс, наш старший резидент.
- Расс?!? Чем мы обязаны такой чести? Я думал ты своего юниора пошлёшь. Тебя теперь должны будить только если гистеректомия или щипцовые.
- Доктор Левин, вы меня столькому научили, когда я был первогодкой. Я подумал: сейчас два утра, вы, наверное, домой уйти хотите поскорее, завтра приём в офисе. Считайте, что это честь не для Вас, а для меня.
Я чуть под маску скупую мужскую слезу не уронил. Расс этот, когда резидентуру начал, честно предупредил: у меня дислексия и мне иногда повторять надо, я не всё быстро ухватываю, но я старательный. И действительно, по письменным тестам он немного от других поначалу отставал. Но спрашивал и переспрашивал – не стеснялся.
И добрейший был парень. После резидентуры окончил ещё и аспирантуру по лапароскопической хирургии (на хуй, решил, ночами не спать) и сейчас прекрасно работает. При этом, женился и увёз от нас куда-то в Массачусетс нашу самую красивую и хорошую медсестру.
Я ему носорога на память подарил.
У меня была коллекция бегемотов, а в ней подраздел «казусы». 50% этих казусов была от тёщи – то она корову под видом бегемота принесёт, то волка. И довольная! Издевалась, наверное, сука. Но носорог этот был феноменальной ювелирной работы. Расс как-то говорит: все что-то собирают, коллекционируют.
А я в толк не возьму нужно ли это и что собирать, ведь всего вокруг полно – и свинок, и медведей плюшевых можно пойти и купить за раз штук 100.
Вот я и подал ему идею – носороги! Держи первого, для затравки.
Короче, входит в операционную Расс. Мы готовы начать и тут я (что меня на это подбило?), как в лужу пёрнул:
- Я всё-таки хочу, чтобы и тебе был какой-то бенефит. По крайней мере, фан.
Давай на скорость!
И замелькали руки. 13 минут от первого касания скальпелем до последнего стежка (скрепки).
Медсёстры считают инструменты:
- Одного зажима не хватает.
Пересчитали – нет его нигде. Сделали рентген – в брюшной полости он, маленький, лежит и не квакает. Открыли, достали, закрыли. И всё равно уложились в 40 минут.
Всё обошлось, никто не судил, никаких последствий не было, никакие правила формально не нарушены: проблему нашли и разрешили до выкатывания пациентки из операционной. Это в пределах допустимого.
Но чувствовал я себя… Как я себя чувствовал?
Как говно собачье, как дегенерат последний, как перхоть подзалупная, как мудак в кубе.
А теперь вернёмся в Малави.
Универсального понятия «хороший врач» не существует. Я уже не говорю о различных областях медицины. Знаете, как в том анекдоте про терапевта, к которому пришёл больной с жалобой на ушную боль. «Не позволяйте хирургу их резать, он ёбнутый. Я вам сейчас таблетку выпишу – они сами отпадут.» А об областях географических. Кое в чём меня малавийцы приятно удивляют и переплёвывают.

17 летняя пациентка с температурой и жалобами на боли в области живота поступает на 18й день после кесарева сечения. Рана сухая, хорошо заживающая. Влагалищного кровотечения нет.
Я бы думал о чём угодно, включая малярию и, наверное, в последнюю очередь о том, что Джордж, наш старший регистрар, тут же выдал, как наиболее вероятный диагноз – забыли марлю.
Её повторно оперируют и действительно достают, даже не марлю, а какую-то промокательную тряпку.
В Америке все операционные марли с хвостиком или прошивкой, видной на рентгене. Здесь - нет. И в Америке считают: до того (со скольких начали) и после. Два раза – по протоколу, две разных медсестры. И ставят две свои подписи. Здесь этого тоже не делают. А с девочкой всё хорошо.



РЕЙГАН, СВИДЕТЕЛИ ИЕГОВЫ И GUINA-GUINA TREE

За что я считаю Рональда Рейгана отличным президентом?
Ну, во-первых, он «подписал» моё свидетельство о гражданстве.
Во-вторых, любил слушать и прекрасно рассказывал анекдоты, включая советские, а, значит, знал о Союзе больше, чем все яйцеголовые университетские советологи того времени, вместе взятые. В третьих, был просто красавцем.
И, самое главное, при, казалось бы, совершенном несоответствии занимаемой должности, обладал здравым смыслом и чутьём достаточным для того, чтобы выбирать и ставить на нужные должности компетентных и деятельных людей. Это называется to delegate the authority - поручать с передачей права принятия решений.
Нет, я не сравниваю хуй с пальцем. Но, с годами, и у меня появилась склонность к порученчеству: «Выполняйте! Приказ обсуждению не подлежит!»
Раньше это было не так. Мне легче и быстрее было сделать самому.
А теперь не побегу же я сам кровь брать или результаты анализов выискивать. Годы уже не те, да и должность генеральская.
«Не гоже купцу первой гильдии в пизде стеснение иметь.»

В отделении тяжёлых девочка. 15 лет, 29 недель беременности, малярия. Гемоглобин 2.1 (это не шутка).
Перелили кровь (вроде, ту), у неё реакция.
На обходе:
- Это тот случай, когда надо бросить сюда все ресурсы и быстро.
Два пациента, как почти всегда в акушерстве. Старшему 15.
У вас тут, я видел, Erythropoietin пациентке давали (лекарство, стимулирующее производство кровяных телец)
- Да, но это была Свидетельница Иеговы.
- Хорошо, дайте и этой, не свидетельнице, подрастёт освидетельствует.
- Лекарство есть только у них.
- Как? Что, в госпитале его нет? В аптеках не продаётся?
- Нет. Они его держат в церкви. Для своих.
- Бляяять! Вот это я понимаю! Это «по-христиански»!
- А поделиться ради этой девочки, почти ребёнка, не смогут?
- Не знаем.
- Кстати, есть ещё, как минимум, один случай монополии на лекарство или ингредиенты, идущие на его изготовление.
Кто готов рассказать?
В группе моего обходного «антуража» человек 15-20, все молчат.
- А надо бы это знать. Это из вашей оперы, более того, относится к пациентке, которая сейчас лежит перед вами.
- ???
- Давали ей КВИНИН в госпитале, из которого она поступила? Давали. Да будет вам известно, что католические миссионеры, обнаружив противомалярийные свойства коры дерева guina-guina, из которой они научились его добывать, тут же справедливо рассудили, что это ценное достояние церкви и наложили на эти деревья монополию. Так-то. Тоже очень «по-христиански» – делись мол с ближним, тебе воздастся.
Короче, так:
Поворачиваюсь к студентам. Взгляд ищет «жертву».
- Нет, ты не подойдёшь (студентке в парандже)
Ты, – обращаюсь к девочке-пятикурснице, – сейчас идёшь,
бежишь, летишь к этим Свидетелям, молишь их, падаешь на колени, объясняешь расклад, угрожаешь адскими муками, словом, мне всё равно как, но лекарство добываешь. Об исполнении лично доложишь старшей регистрарше. У тебя есть шанс сильно повысить свой экзаменационный балл.
Девку, как ветром сдуло. Говорят, их церковь где-то в ебенях. Посмотрим, сумеет ли. Надеюсь, да. Хотя, надежда на это зыбкая.
Одно дело быть свидетелями того, как кто-то делился, другое – снять с себя последнюю рубаху и поделиться самому.








_________________________________________

Об авторе: САМУИЛ ЛЕВИН

С отличием окончил один из советских университетов по специальности «биофизика», работал репетитором, садовником, санитаром психушки. В 25 лет уехал в Австралию, переехал в США. Там стал врачом, окончив престижную медицинскую школу одного из университетов «лиги плюща». Прошёл четыре года резидентуры по специальности акушерство и гинекология и двадцать лет проработал в частной практике в Манхэттене, принимая роды и оперируя в госпитале для «богатых и знаменитых». Закрыл свою практику, вступил в американский «Корпус Мира» и год проработал волонтёром в Африке, где читал лекции в единственном медицинском университете на всю 16-миллионную страну Малави, лечил пациенток, боролся за права женщин и обучал молодых врачей-африканцев. Всю свою жизнь вёл дневники, куда записывал истории из жизни студентов-медиков, резидентов и своих коллег-гинекологов.скачать dle 12.1