ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Роман Верховский. КАК Я ПРОВЕЛ ЛЕТО

Роман Верховский. КАК Я ПРОВЕЛ ЛЕТО


(рассказы)


СТАКАН ВОДЫ

На самом деле, он никогда не любил ее. Об этом все знали. Нет, ну правда. Тетя Света? Серьезно? Вы же ее видели. Нет, конечно, она хорошая женщина, да и «не любил» – это слишком общее выражение. Скорее недолюбливал. Собственный сын ее недолюбливал. Говорят, тетю Свету тошнило несколько дней. Говорят, там все подстроено было.

Он никогда не любил ее, особенно когда она звала его «выйти из своей чертовой комнаты». Потому что все остыло уже, ну сколько можно. Он был хороший мальчик, учился на пятерки, она всегда говорила, что пошел в нее, только немного тугодумененький, вряд ли станет профессором. Димочке и правда требовалось чуть больше времени для решения задач, ему необходимо было сосредоточится, вникнуть, забыть про все, даже про ручки свои худенькие, а потом она этим своим специальным тонким голосом звала его, а он первый раз не слышал, второй раз не слышал и тогда она уже совсем специальным, самым противным своим голосом, тонким как комариный писк разрезала из кухни напополам и в одной части оставался Димочка в своей комнате, а в другой ужин, мама и любовь.

Впрочем, она не ошиблась, профессором он не стал. Конечно, назло не пошел в Политех. Он вообще закончил какое-то творческое, что-то там с трубами и медью, училище, хоть и музыкальное. Ты все продул, говорила она ему, стареющая такая, некрасивая, все еще в книгах вся, заваленная какими-то тетрадками. Нет, ну а иначе, кто этим бездарям преподавать будет? Ты что ли? И преподавала. Когда он приезжал к ней домой (как правило редко) она спрашивала, надолго приехал?

И Дима как обычно пожимал плечами, может быть и надолго. Смотря что такое долго. И она ему как бы в шутку, долго, Дима, это столько сколько до тебя доходит. А быстро – это когда постельное белье после твоих каникул стирать не нужно и можно так положить. Да шучу я. Шучу. О, по отсутствию улыбки вижу, что пока до тебя дойдет это все-таки «долго в квадрате».

Кто кого не любил, это большая история. То ли она его, то ли он ее. Они ведь так вместе терпеть друг друга ненавидели, что даже как-то уютно становилось. К тете Свете сразу подруги с соседней кафедры приходить начали. Две из них в основном, чтобы дочек показать. А дочек действительно осталось только показывать. Как в цирке, одна другой краше, но Дима все равно играл им и на трубе, и на блок флейте, иногда даже доставал маленькую укулеле, когда долго не расходились. А потом, когда остались одни и старушка снова вернулась к своим учебникам у нее случился приступ. Она задыхаться начала или что-то такое, тетрадки по полу посыпались. А он стоит и думает. Стоит и думает, то ли тетрадки ей собрать, то ли так оставить. А она задыхается, посинела уже вся. Нет, лучше так оставить. У нее же порядок всегда свой. И это было такое сладкое мгновение для него – оставить все валяться. А она же все поняла, смотрела на него, задыхалась и понимала, а еще это лицо его блаженно тугодумное. Не бросится спасать. И трубку не возьмет, не позвонит в скорую. Видит уже, что я умерла почти. Она все книги со стола скинула. Она скинула буквально все и продолжала задыхаться. Воздух тоненькой струйкой проникал, а потом и его не стало. А Дима как стоял в дверях, так и остался стоять. Она упала на пол. А потом ее отпустило резко, а он над ней навис, сверху смотрит, стакан воды протягивает.

Может она его никогда не любила. Он же в три считать не начал. А это уже все, семейная потеря. Там перед своими нужно было отчитываться. Во-первых, смелая – родила одна, во-вторых он же гением будет, всем должно быть ясно. С такой-то генетикой. А ему ничего не ясно, три года уже, а кубик с цветами в пожарную машину кладет вместо колеса. Мальчик творческий, пусть спасатели на горшках ездят, но с логикой на георгинах в этой семье далеко не уедешь.

Она потом, когда с больницы вышла, просила его уехать. Он остался, помогал. Ей сначала легче стало, а потом все хуже. Она уже и вставать не могла. Он в туалет ее носил, а иногда не успевал, и тогда в квартире появился тот запах очень больного человека. Когда говорят про запах смерти, то просто метут языком, у смерти нет никакого запаха, ничего не остается, наоборот только свободней дышится, но вот болезнь – это совсем другое. Девочки те, все приходили помогать ему. Тетя Света одной оставила записку. Написано, смотри в футляре из-под блок-флейты, под чехлом.

Ты думал, я просто так уйду, Димочка? Хотел, чтобы за столом задохнулась. Чтобы просто все? Нет, все не просто. Сначала ты меня на тот свет отвезешь, а потом все узнают, о том, что ты травил меня весь месяц. Ой, глаза только такие не делай. Ты думаешь кто-то расследование проводить будет? Та девочка, которая поглупее, хотя ты не отличишь, она уже нашла у тебя яд и в полицию отнесла.

Ее потом рвало еще несколько дней. А потом все.



КАК Я ПРОВЕЛ ЛЕТО

Деревянная игрушка качалась как маятник – с осью на уровне пояса фигурки. Где-то произошла разбалансировка и на левом движении смеющийся клоун подклинивал, был слышен легкий треск внутри. Он продолжал улыбаться, но уже с усилием и тревогой в больших нарисованных глазах.

Это была любимая игрушка в доме у Ба. Она жила в южном штате - урожденная конфедератка. В подвале хранились медали ее деда. Настоящее сокровище для мальчишек, упрятанное под слои брюк и растянутых джемперов, пропахших средством от моли. Они хранились внутри кожаного саркофага. Этот бежевый чемодан с оторванными ручками был нашим трофеем. Мы спускались в подвал каждый раз, когда появлялась возможность незаметно улизнуть из-под бабушкиного требовательного взора.

– Хочешь быть как этот негр? Ты должен научиться работать, чтобы стать уважаемым человеком.

Однажды, спускаясь в подвал, я слетел с лестницы и хорошенько приложившись спиной о ступени проехался вперед, левая нога зацепилась за пространство между ступенькой и полом. Раздался противный хруст. Я стоял на коленях, физически чувствуя сверху стопы шершавую изнанку деревянной ступени, а снизу холодный бетонный пол и боялся оглянуться. Собравшись, посмотрел назад и потихоньку вытянул пульсирующую ступню из ловушки. Она была в порядке. Всего лишь растяжение. Мне пришлось тщательно скрывать свой полет и весь день просидеть на диване, не издавая и звука. Бабушка смотрела телевизор, переключая канал каждый раз, как только на экране появлялся чернокожий. Какая-то нелепая игра.

Она рассказывала, что наш предок помогал стоить первую в мире подводную лодку, которая принимала участие в боевых действиях. Дед служил на рейдерском быстроходном пароходе «Алабама». Но в одном из налетов был ранен. Позже «Алабаму» затопили северяне. В это время Пра-пра помогал ирландскому инженеру. «Ханли» - тридцатифутовая сардина была построена на Алабамской верфи. В 1865 году подлодка, оборудованная паровой установкой малой мощности вышла в открытый океан.

Мой друг детства жил на соседней ферме. Он приезжал на велосипеде, преодолевая скучнейшие три мили гравийной дороги вдоль полей. Мы мечтали найти револьвер моего предка. Он должен был быть в одном из кожаных чемоданов со всяким хламом. Мы обыскали каждый.

Приближение большой бабушки всегда сопровождал хруст суставов, как будто кто-то медленно щелкает орехи. Хруст. Хруст. Даже когда я ленился в саду или играл с клоуном-маятником, то слышал, как она идет и принимался за работу.

– Чернокожие всегда долго толкутся на пороге. Потому что у них грязные ноги рабочих. И ты таким же станешь, если не будешь стараться.

Когда она готовила индейку на день благодарения, запах поднимался до второго этажа. Идейка была символом штата, так что Ба заполучила этот семейный праздник навсегда. Но в то лето к бабушке приехала только моя мать. Она не очень ладила с Ба. То ли потому что была родом из Миннесоты, то ли от того, что жила в Нью-Йорке. Как в прочем и отец. До этого развода. До того, как меня отправили сюда.

Бабушка очень гордилась своим садом и никогда не выходила из тени фруктовых деревьев. Дальше, говорила она, поля для рабочих. Крепкая южанка с черной косой и костлявыми руками, уже разбухшая от старости, но все еще способная приготовить индейку. Она не разрешала мне бегать в поле, где трудились наемники. Не знаю, откуда взялась эта мысль про револьвер, закопанный под деревом. Но дерево в поле было только одно. Огромная длиннохвойная сосна Pinus palustris, похожая на гибрид северной ели и южной пальмы.

Бабушка говорила, что ее дед не был убийцей. Он воевал за свою семью. Отстаивал семейный уклад. Он ведь был морским офицером. И конфедератом. Мой отец предпочитал не говорить об этом, поэтому я всегда с удовольствием слушал истории Ба. Иногда мама могла открыть бутылку вина во время обеда и тогда бабушка начинала свои истории Юга, а мать уставившись в бокал медленно выпивала, а затем наливала следующий, молча подливая бабушке. Сквозь мелкую тюль, натянутую между рам, дул свежий ветерок.

Прихватив клоуна в одну руку, я улизнул из дома и побежал через пыльный сад к полям. В большой траве можно легко заблудиться, но большое дерево как маяк вело к себе. Длинная трава, такая тонкая и острая, что о нее можно порезаться, лезла в уши и нос. За травой начались поля кустарников, аккуратными рядами высаженных по направлению движения. Из сухой пыльной земли торчали ветвистые корни, поднимавшиеся выше щиколотки от земли. Клоун обвинительно качал головой. Но мой бег навстречу сосне бил рекорды.
Черная собака рабочих выскочила под ноги, не издав и звука. Она мелькнула тенью и сразу бросилась под ноги. Я запнулся об нее и полетел головой вперед. Ладонь с зажатой игрушкой угодила между крепких корней, другую я догадался выставить к земле. От удара меня перекинуло через голову. Я кувыркнулся, но рука была зажата корнями. Раздался противный хруст и я упал на спину.

Только бы ветки, только бы ветки. Но я уже знал, что это не они. Рука осталась за головой. Потянул ее к себе, но она не двинулась. Тогда я, как солдат в поле, перекатился через бок на живот и увидел, что предплечье застряло между корней повыше запястья, ладонь под корнями свисала под неестественным углом вниз, в ней был зажат клоун – маятник. Я отпустил его, но не почувствовал, как пальцы разжались. Игрушка от липкого пота прилипла к ладони. Я тряхнул и клоун упал. Тогда я поднялся и осторожно освободился от корней. Рука у меня была в форме «Г», сломана почти под прямым углом. Две лучевых, потом скажут. Кто же знал, что их там сразу две? Я взялся за запястье, боясь, что часть руки после перелома оторвется, но от этого стало только хуже. Звать на помощь бесполезно.

– Если ты будешь писать с ошибками, то тебя ждет физический труд. Будешь работягой и ничего не добьешься.

Прижав сломанную руку к животу, я устроил правую под нее как опору и поднялся. Переступая через корни, медленно пошел в сторону дома. Каждый шаг звучал эхом в руке, но я шел, скуля и подбадривая себя.

Раз. За маму.
Два. За папу.
Где бы он ни был.

Пот от полуденной жары стекал по спине. Майка прилипла. Ладонь и сломанное запястье свисали вниз, как фрукт на ветке. В небе проплывала «Ханли». Сорок футов длинной. Четыре фута шириной. Утонула с создателем лодки.

Я попробовал пошевелить пальцами. Пальцы пошевелились, но не сразу, как будто получали сигнал с задержкой. Как будто сломанные кости терлись друг о друга и мешали. Как будто сухожилия и мышцы натянулись через шершавый зубчато острый скол и постепенно рвались как нитки. На пол пути меня едва не стошнило.
Я дошагал до крыльца заднего двора и сел на ступени.

– Мам! – жалобно позвал я, одновременно требуя помощи и боясь, что меня наругают. 
– Маааам! – уже громче.

Она вышла с бокалом вина, села рядом и, ничего не замечая, просто какое-то время смотрела вдаль.



ДЕНЬ ВСЕХ ВЛЮ: ИСТОРИЯ ПОХИЩЕНИЯ 

Когда с пересечения центральных улиц пропал памятник Кирова (украшающий каждый провинциальный город, по соседству с Лениным), общественность заволновалась. Новость даже показали на центральных каналах страны – маленький триумф для локальных новостных служб.

Но, главное, я не думал, что на фоне этого информационного вируса обостриться не проходящий кашель в отношениях между мной и моей подругой. Мы уже давно жили вместе и во многом, в том числе и в склонности к мелкому художественному хулиганству были похожи. Но похищение памятника похоже выходило за рамки для Полин (мы называли друг друга на французский манер).

В то время она работала дома и часто, приходя вечером, первое что я видел через длинный коридор - это сидящую на полу комнаты гибкую, но всегда угловатую Полину. Она бросала в меня теннисный мячик, злой взгляд, тарелку посуды, нож в спину и молча собиралась в одну грозовую точку – для тучи она была слишком мала.

Нет, между нами когда-то было все в порядке. Мы были счастливой парой - палец в рот не клади. Мы печатали фантики «Гензель и Гретель», заворачивали конфеты и выкладывали длинную дорожку к стоматологической клинике - зубодробительная карамель отношений. В этом же году я брал выходной в своем бюро, чтобы отвести Полин к стоматологу и сидел там до конца операции. Долгая и холодная зима всегда добивала ее. В похищении памятника она видела конец.

– Ну что такое?

Она уткнулась мне в плечо и забралась поглубже в одеяло:

– Петя, Пьерушка. Его украли профитролли, - жалобно скуксившись промурлыкала Поли, – это профессиональные тролли. Нам конец. Это наш памятник.

В новостях снова крутили Кирова – с человеческий рост, взгляд в даль, одна согнутая в локте рука, приподнятая вверх. Покрашенные даже на этих кадрах сапоги теперь называли городским обычаем, а не вандализмом.

– Он сделал ноги, - вздохнул я.

У студентов выпускников существует две традиции. Одна, еще со времен падения берлинской стены, писать «the wall» на учебном корпусе и вторая, имя которой "сапоги Кирова". Расположенный точно между двух враждующих университетов (политехника и больше гуманитарного) памятник от мая до июня подвергался вандализму со стороны студентов, которые перекрашивали его сапоги. В одну из теплых летних ночей, выпускник машиностроительного и выпускница факультета высоких искусств встретились с банками краски у недавно отбеленных сапог. Взаимная страсть к мелкому хулиганству – находка для высоких чувств. 

Администрация города в меру своих сил воздействовала на прокуратуру, та давила на следственный комитет. Следственная группа делала упор на водку.

– Никаких следов, – жаловался знакомый следователь и брат мужа сестры Полины и спрашивал:
– Это точно не ваши?

Имея в виду то ли дизайнеров в целом, то ли творческих экстремистов в частности. На заплывшем тяжелом лице следователя выражалось состояние кризиса.
Через пару дней в середине февраля, морозы отпустили. Я и Поли прогуливались в центральном парке. У нее подмерзли сопельки и она то и дело натирала нос варежкой, а я смеялся, что с красным носом она похожа на торговку с открытого рынка. Вдруг Поли неожиданно замерла:

– Татьяна, – произнесла она и краска отхлынула от лица.
– Да блин… – протянул я.

В квадратном окружении низкорослых греческих колон на пустой пьедестал намело сиротливый сугробик. Памятник Татьяне – вечной студентке пропал.

– Мы должны расстаться, - выдохнула Поли.
– Что? Из-за этого?
– Мы неделями не разговариваем, при чем здесь она. Просто пора признать поражение. Мы не смогли. Понимаешь?

Я долго смотрел на нее и если кивал, то очень медленно, почти не заметно. Она была права.

«Напоминаем, в ночь на 14 февраля в день всех влюбленных перед зданием областной администрации появилась арт-инсталляция из двух ранее похищенных памятников. По замыслу художника они представляли пару в постели - лежали в созданной вокруг кровати. Киров будто бы обнимал Татьяну, приподнятой рукой. Двое были укрыты огромным лоскутным одеялом.

Глава следственной группы дал комментарий нашему корреспонденту:

– На данный момент ведется расследование по статье 144 уголовного кодекса Российской Федерации «хищение городского имущества». Группа неустановленных лиц понесет наказание по всей строгости закона.
– А чему вы улыбаетесь?
– Что?
– Чему вы улыбаетесь?
– Я не улыбаюсь.
– Ну я же вижу, что вы улыбаетесь.»








_________________________________________

Об авторе: РОМАН ВЕРХОВСКИЙ 

Родился на севере Томской области. Окончил Томский Государственный Университет, факультет Психологии. 5 лет работал барменом в ночном клубе. Публиковался в литературном журнале «Сибирские Афины» (Томск), «День и Ночь» (Красноярск). Призер литературного конкурса Томского Союза писателей (2017). Копирайтер-рекламист.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 806
Опубликовано 02 апр 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ