(рассказ)
- Не женись, сынок, прошу тебя, — в трубке шуршало, перекатывалось. Голос матери казался Артёму усталым и бесцветным. — Всё ведь сказали, куда еще…
- Мам, ну подумаешь, совпало, — разговор с матерью повторялся не первый раз, и успел уже ему надоесть, взбесить, а теперь, перед самой свадьбой, не хватало сил, чтобы спорить, убеждать, приводить какие-то аргументы, потому что было понятно — не поможет.
- Нет, не совпало! Не совпало! Ты неужели не видишь, что всё идет ровно так, как она сказала. Ты же помнишь…
Голос в трубке продолжал говорить, перечисляя события, которые Артём отлично помнил и сам: первый брак неудачный, было холодно, темные волосы по утрам на белых склонах раковины, после развода, который прошел как по маслу (они договорились, сидя в кафе, у него был эспрессо, а она пила свой вечный капучино), через год он встретил Наташку — тоже темные волосы, только жаркая, жаркая во всем, готовая прижаться к нему на улице, на виду у всех и целоваться взасос, а у него внутри все колыхалось…
- …второй брак будет хорошим, двое детей, первый сильно заболеет, выздоровеет. Но потом, она сказала… Сказала… — голос в трубке задребезжал.
- Мам, ну хорош уже! Сколько раз уже это слышу.
- Потому что это правда!
- Да правда-правда, я и не спорю, но я пока еще даже первого ребенка не завел, не то что второго! Я живой еще, живой, ты понимаешь! — стрелка на часах переметнулась на новую метку. Надо было закруглять разговор до прихода Наташи.
- Смотри, Темочка, может, и в самом деле — пока без детей? — голос матери внезапно стал деловитым, — Она же сказала, что до тридцати лет это всё.
- Я подумаю, мам. Я знаю, ты этому веришь, и вроде всё пока совпадает, но, слушай, это — предсказание. Гадание. Не факт, что всё так и будет. Слушай, мне пора, скоро Наталья придет.
- Подумай, Тема, пожалуйста, серьезно подумай. И с детьми пока не торопитесь, очень тебя прошу…
- Хорошо, все, мне пора, мам, давай, целую тебя там, в выходные, может, заедем. Пока! — Артём дождался хоть какой-то паузы в разговоре и спешно положил трубку, успев словить последнее «могли бы все-таки и подождать».
Потёр затекшее, потное ухо. Домашний телефон он держал только из-за звонков матери, которая избегала мобильного. В последние пару лет она отказалась от всего, что, по ее мнению, могло «излучать» — сотовых, телевизора, интернета, радиовышек и даже некоторых людей. Зато не избегала своей гадалки — благостного вида тетушки, Веры Павловны, которая раскладывала карты перед матерью раз в неделю.
Три года назад, весной — Артём хорошо помнил, он только начал встречаться со Светой, первой женой, — мать приехала и, искоса глядя на Свету, уже тогда отстраненную, постороннюю, сказала, что должна поговорить с сыном. Наедине.
Они вышли в кухню, и там, озираясь на прикрытую дверь, мать рассказала, о чем услышала в шелесте карт гадалка:
- Первый брак с темной — впустую, через год разойдетесь. Еще через год вторая жена будет, тоже темная, но хорошая, хорошо им… вам… Вместе будет. Двоих детей увидела. Первый, сын, заболеет сильно, но выздоровеет. А после второго… — тут мама споткнулась в словах, переставила с места на место чашку чая и выпалила, — После дочери ты умрешь.
Заплакала, дернулась на шатком стуле. Рукавом кофты задела чашку, та катнулась, слетела со стола и осколочно зазвенела по полу.
Тогда Артём рассмеялся, взял ее руки в свои, долго сидел напротив и что-то говорил, звал Свету, и она вошла, постояла, прислонясь к косяку, полуулыбаясь, а он продолжал говорить, указывая то на себя, то на невесту — успокаивал мать. В конце концов, она приняла стаканчик с накапанной валерьянкой и ушла.
Через год они со Светой в обед встретились в покинутом посетителями кафе на Черном озере и над исцарапанным столиком порешили свой брак. Она пила капучино, он — эспрессо. Оба не допили. Артём расплатился, они вышли из кафе, попрощались и пошли в разные стороны.
В замке что-то щелкнуло, но дверь была заперта изнутри и следом затренькал звонок. Наташка, с работы. Артём распахнул дверь, схватил девушку, буквально втащив внутрь квартиры, целуя куда попало, перебирая руками по телу и припадая губами к волосам цвета вороньего крыла. Она смеялась и в шутку отбивалась, а он думал, что ждать не может, не должен даже ждать, не тот случай, и вот она — его женщина.
Антоха родился слабеньким. Наташку кесарили, а когда мальчика достали, лицо его отливало синевой, дыхание было прерывистым. Первый год Артёму запомнился белыми халатами, сизыми коридорами больниц, очередями в аптеках. Никто толком не понимал, что происходит. Антон часто кричал, жал кулаки до бордовости, на коже проявлялись красные пятна, температура прыгала к 40, чтобы через сутки-двое снова упасть.
Артём потом подсчитал — за год они побывали в пяти больницах, провели там почти 90 дней, были на приеме у семи врачей. Сколько потратили на лекарства — не считал. Он даже не знал толком, каков его сын — какой у него характер, что он любит, чего боится. К исходу года Артём раздражённо глядел на выцветшее, усталое лицо Наташки, на давно некрашеные волосы, и думал, что это никогда не кончится, они обречены быть прикованными к этому кричащему ребенку, и если сын в одном из своих кризисов умрет, то легче будет, наверное, всем.
Лишь один человек не терял душевного покоя — мать Артёма. Она приезжала два-три раза в неделю, варила, стирала, убиралась, в общем, делала все, чтобы облегчить жизнь семьи. И перебирая белье внука, приговаривала, что ничего-ничего, скоро-скоро, уж она-то знает. Артём все хотел спросить, где уже ее «скоро», но в мороке забывал.
Вскоре после второго дня рождения Наташка подошла к Артёму, прижалась всем телом, обхватив за талию. Футболка под ее щекой тут же намокла.
— Я так устала, — шепнула она. — Я больше не могу.
Артём не нашелся, что сказать.
Прошла неделя, другая. Месяц. Кризисов не случалось. Сын вдруг будто бы понял, что живет, живет в полную силу и начал налегать на каши, на морковь, на молоко, просил, чтобы читали ему Бременских музыкантов, и незаметно для себя Артём осознал, что у сына темно-русые волосы, и ему нравится, когда домик из кубиков разлетается от резкого удара, но не абы какого, а именно от тычка растопыреными пальцами, и он, Артём, оказывается, любит сына.
Мама стала приходить все реже и реже. Зайдя к ней однажды вечером, Артем в кухонном тумане из чая-варенья-блинов и знакомых интонаций, услышал полузабытое:
- Вера Павловна еще когда говорила — вторая жена, тоже темная, с ней ему, тебе, то есть, будет хорошо. Первый сын у них — у вас — будет болеть сильно, но все выправится. А после второго… — за эти годы мама так и не смогла привыкнуть к слову «умрет», и Артему впервые в жизни показалось, что он тоже отвык от этого слова, точнее, никогда и не привыкал, а теперь вот услышал, услышал целиком и оно, слово это, ему не понравилось. Ничто в жизни его не подготовило к этому слову – даже смерть отца запомнилась лишь гулким стуком молотка о крышку гроба и сухим шелестом тёплой земли.
- Слушай, ну это ж гадалка, не факт, что так и будет…
- А вот ты посмотри, посмотри — про твоего отца Вера Павловна еще за год сказала. Соседке моей, дурочке этой, про кражу сразу, в первый раз сказала, а та не послушалась, и что? Получила! Всю пенсию вытащили! — мать потянулась к чайнику, вода заплескалась в чашке, пара капель выскочили из краёв. — А тебе? Ведь как говорила, так и есть! Жена — вторая. Сын болел тяжело, сейчас — выздоровел. Чего тебе, какие еще доказательства нужны?
- Но ведь за два, за три года могло что-то поменяться? — тепло внутри сгущалось в ком — то ли от блинов, то ли от этих предсказаний, о которых он успел уже позабыть.
- Могло, да не могло! Ни разу у нее ничего не менялось! Она и сама говорит — если что-то смутно, то и не говорю. А если уж вижу, то говорит без оглядки. Не боится, а прямо говорит. Она, если смерть видит, всегда говорит, даже денег может не взять.
Мать ухватилась за чашку, покрутила пальцами. Просительно посмотрела на сына:
- Сходи к ней, Артём. Сходи сам. Может, что и переменилось. Дай Бог, если так.
Попасть к гадалке удалось только через три недели. Артём дважды переносил встречу, назначенную по телефону — то Наташке нужно было помочь, то работы подвалило. За неделю договорился на вечер четверга.
Девятиэтажка гадалки торчала посреди темной поляны панельных хрущевок. Артём набрал номер на домофоне. Никто не отвечал. Набрал снова. Долгие гудки далеко разносились по морозному пустырю. Снова ничего. Артём потоптался у подъезда, а потом набрал соседский номер. Изнутри черной коробки прорезался женский старческий голос:
- Кто?
- Я к Вере Павловне пришел, она не отвечает, вы…
- Вера Павловна? А она ведь померла.
- Как… — Артём обернулся, будто бы гадалка могла быть где-то поблизости и он мог опровергнуть слова из черных отверстий.
- Пару дней уж как умерла. Сегодня и хоронили.
- А… Где? — зачем-то спросил Артём, но понял, что ни к чему это, уже отвернулся, но голос вдогонку спросил:
- А вы не Артём случайно?
Он рванулся к домофону, почти прижался к стылому металлу губами:
- Да! Да, я, я это! Она что-то говорила?
- Ага, говорила. Что придёте. И просила передать — всё в силе. Не знаю, о чем уж это, только так и сказала. Что придет Артём. И для него — всё в силе.
- И всё? — Артём так и стоял, прислонившись вплотную к дверям. Отверстия домофона будто всасывали пар изо рта.
- Всё, ничего больше.
Домой приехал поздно. Наташа кивнула в сторону детской, приложила палец к губам — «только что уложила». Артём бесшумно разделся и прошёл в кухню.
- Как на работе? — спросила жена.
- На работе? — он и забыл, что отговорился новым проектом. Почему-то за все эти годы так и не решился рассказать ей о предсказании. — А, это. Нормально всё. В пробку попал, залип.
- А у меня для тебя новость. Надеюсь, приятная, — Наташка улыбнулась, лицо ее зажглось мягким внутренним светом.
Над столом протянула к нему руку и вложила в ладонь мужу продолговатый кусочек тёплого пластика. Потом отняла руку и пристально посмотрела на него. Еще не разжав пальцев, Артём знал, что там внутри, но знал также, что должен посмотреть — посмотреть ради любимой женщины. Он раскрыл ладонь. На ней голубела коробочка теста на беременность.
- Слушай, ну как гадалка могла не знать про свою смерть? Чего она на этот день-то назначила?! — Серый, друг Артёма со школы, говорил по-пьяному громко, подёргивая плечами.
- Да откуда мне знать? Может, она свою смерть и не могла видеть! — Артём, тоже пьяный, ответил еще громче, не обращая внимания на взгляд барменши.
В баре сидели лишь они двое, да еще на дальнем краю стойку усталыми локтями протирал белёсый мужик лет сорока. Он бухал — за час успел выдуть литра полтора пива, переслоив тремя рюмками водки.
Артём уставился в глубину своего бокала. Со дна подымались пивные пузырьки, как и мысли, которые последние пару недель он пытался не замечать, но они все же всплывали и лопались в голове.
Он высмотрел себя в зеркале за стойкой — короткий бобрик темных волос, глаза въедливые, карие, длинные руки, костяшки на кистях выпирают, и Наташке почему-то нравятся эти места. И вот это всё — умрет, а алкаш за стойкой так и будет пить? И стойка эта останется, и Серый придет, может, помянуть, скажет «вот здесь мы вместе сидели», а он, тело его, разум, что там еще — это всё перестанет быть?!
- Ну а Наташке ты что, не говорил разве? — и Серый будет жить, и продолжит задавать дурацкие вопросы сухим голосом, и поводить плечами, словно у него лишай или еще что.
- Не, не говорил. И не буду.
- Ну зря, зря. Наташка у тебя голова, мозг. Может, что и придумает.
- Да что тут придумывать, если уже всё — беременна! Не скажешь же — делай аборт. Как мы вообще залетели — ума не приложу.
- Бывает-бывает, — Серый покивал в пивной бокал, потом начал пересказывать несвежие истории об абортах, сделанных его женой и любовницами, а Артём уже не слушал, а лишь кивал в нужных местах, всё пытаясь примерить это новое состояние — человека, у которого вышел срок.
Может, сбежать? Бросить семью и так развернуть предсказание? Но что изменится? Или… Мелькнула темная, гадкая мысль, что Наталья может и не выносить, и не будет вовсе второго — никто же не сказал, что все будет хорошо с этим ребенком, но Артём не хотел об этом думать.
Как это случится? Как у часов, в которых кончается батарейка? Стрелки медлят, шуршат при передвижении. Он тоже так? Будет с каждым днем умирать, сознавая, как рядом растет новая жизнь, а его — уходит? Или сразу, резко?.. И кто там, интересно, будет? Гадалка говорила матери, что девочка. А если сын, то может всё измениться? Если девчонка, то, наверное, красивая, в Наташку. А если сын, то он, Артём, останется жив. Может быть.
Он встрепенулся, огляделся. Алкаш исчез, Серый через плечо пялился в телевизор, где зелено-белые дрались с красно-бурыми. Пора домой.
Поздними вечерами он глядел на нарастающий живот жены и всё пытался представить — как и когда он умрет. Увидит ли своего ребенка? Или как в кино: в роддоме новый человек издаст первый крик, и тут же сердце сравнительно старого человека остановится? Он не ощущал в себе никаких признаков болезни, но все же сходил к доктору. Врач сказал, что все в норме, а вот с курением лучше бы завязать. Или все будет не так просто? Радостный отец с сыном едут в роддом и попадают в аварию. Нет, нет, не надо думать, надо жить, жить, пока еще есть это время.
Наверное, из этих же мыслей, из желания выхватить в свою пользу последние дни, он завел любовницу. Обесцвеченная блондинка, Аида, миниатюрная татарочка едва за двадцать, которую он увидел голосующей на Горках, отвез в центр, в какой-то клуб. Она сама оставила номер. Так и не поняв зачем, Артём позвонил ей через несколько дней.
Лежа на раздвинутом диване в комнатке с желтыми полинялыми обоями, он спрашивал:
- Зачем тебе всё это?
Аида пожимала плечами:
- Ты такой несчастный был, когда вёз меня.
- А сейчас?
- И сейчас тоже, только другой. Тебя как будто нет. Но ты — вот он, здесь, — она вела тонкими пальцами по его груди, а он всё прислушивался — там ли его смерть, в сердце, или укрылась в иной глубине тела.
На каждом УЗИ Артём тревожно вглядывался в смутные разводы.
- Мальчик? Вроде бы мальчик, — облегченно выдыхал он, зная, что еще рано, что все может быть иначе, а Наташка улыбалась, гладила его по руке, говоря, что хотела бы девочку — для «комплекта».
На шестом месяце живот у жены заострился и высунулся вперед.
- Похоже, пацан, как ты и заказывал, — сказала она Артёму в расслабленной ночной дрёме.
Он в ответ погладил ее по натянутой коже живота, ощущая, как приятно шуршит ладонь по временному убежищу новой жизни.
Если мальчишка, значит, предсказание не сбылось. Если пацан, то всё иначе, всё по другому, и, значит, гадалка ошиблась. Могла ведь ошибиться? Могла, могла, конечно!
Так и есть, пацан, думал он, когда вёз Наташку на трехмерное УЗИ. Вдоль дороги вовсю зеленело, апрельские травы подымались из земли, деревья игриво примеряли новые наряды.
В кабинете, где они уже бывали с первенцем, все осталось по-прежнему: аппарат с маслянисто блестящими штангами, репродукции солнечных пейзажей, фотки улыбающихся детишек. Доктор в темно-зеленом халате мускулистыми руками, на которых проступали вены, долго водил прибором по Наташиному животу. На черном экране оранжево проступали черты их ребенка.
- Ну что, поздравляю, вы прямо в точку! — улыбнулся он будущим родителям.
- Мальчик? — спешно спросил Артем.
- Зачем вам еще?! Девчонка. Хорошенькая, судя по всему, — он развернул экран ближе к Наташе, — Ножки вот, правда, великоваты…
- Де… — выдохнул Артём.
Доктор продолжал говорить, Наташа мягко улыбалась и ему, и мужу, и всему миру, который в очередной, многомиллиардный, раз совершил чудо. А Артём уже не слышал решительно ничего — в голове шумело, челюсти заклинило бетонной тяжестью, на загривке проступил пот, обжигавший ледяным холодом.
- Имя будем придумывать? Или подождем? — Наташа смотрела на него, и он понял, что вопрос прозвучал не впервые. Они сидели в машине. — Мне Вика нравится, а тебе?
- Да, — он кивнул, справился с внутренней дрожью руки, вставил ключ в замок зажигания и завел двигатель.
- Что-то не так? Ты в самом деле хотел мальчика? — рука Наташи легла на его руку и тут же машинально отдернулась, — Ух, какая холодная. Все хорошо, Тёма?
- Да. Хорошо. Просто… Живот заболел. Поехали, — он заставил себя улыбнуться жене.
В конце июня Артём отвез Наташу в роддом. Она была довольна, немного волновалась, но опыт и сравнительно легкая беременность были на ее стороне. На прощание Артём долго обнимал её, зная, что, возможно, больше не увидит.
- Не скучай, мы скоро вернемся, — сказала она с улыбкой и ушла внутрь здания.
- До встречи, — он заставил себя разжать губы и вытолкнуть эти слова наружу.
Ночами не спал. Сидел у окна кухни и смотрел, как по-летнему алый вечер умирает, как темнота густеет, с каждой минутой выгрызая яркие краски дня, а холодок втягивается внутрь комнаты из приоткрытой форточки.
Что он сделал за свою жизнь? Купил квартиру? Работал? Просто жил, никому не мешал? Артём перебирал карточки воспоминаний и не мог остановиться ни на одной — все блёклые, мутные и не привлекают взгляда. Первый брак, никчемный. Второй…
Да, со вторым все лучше сложилось. Артём улыбнулся, вспомнив, как они с Наташкой, еще неженатые, после ночного клуба приехали домой и, не сумев выдержать совместного желания, занялись любовью прямо в подъезде, не дойдя до квартиры всего пары шагов.
Вспомнил ночные дежурства у кровати Антошки. Сейчас казалось, что больничные коридоры, крики уставшего от уколов ребенка, рабочее безразличие в лицах дежурных врачей — все это из фильма, кадры на экране, не больше. Прислушался к глубине комнат, но не услышал дыхания сына, сходил и постоял в дверях его комнаты. Спит.
Да, у него был сын и завтра появится дочь. И он любил свою жену. Можно ли считать это итогом жизни? Зачем он вообще рождался? Только лишь для того, чтобы передать мерцающий огонек вот этому человечку, сопящему в кроватке? И еще одному, который, дай Бог, через несколько часов впервые увидит свою мать. Сын пошевелился, что-то пробурчал сонным голосом и снова затих.
Артём вернулся в кухню. Темнота за окном окрасилась в белёсые, сумеречные тона. Какая-то птица звонко затенькала за окном. Зашуршали утренние машины. Над горизонтом заалело. Солнце, обновленное за ночь, стало медленно вырываться из-за угловатых краёв городских многоэтажек.
Сотовый просвистел несколько нот. Эсэмэска. На экране высветилось — «я уже всё:-) она такая страшненькая!)))»
Артём перечитал сообщение, выкурил сигарету, старательно выдыхая дым в форточку. В конце концов, что такое жизнь, как не постоянное ожидание смерти, подумал он, и стал собираться в роддом к своей дочери.
_________________________________________
Об авторе:
АРСЛАН СИРАЗИ
Писатель, медиа-авантюрист. Живет в Казани. Ученик суфия. Пишет в жанре мистического триллера. Публиковался в литературных журналах «Казань», «Идель», был отмечен на литературном фестивале «Аксенов-Фест».
скачать dle 12.1
