ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Иван Зорин. ПОЭМА В ТРЁХ СНАХ

Иван Зорин. ПОЭМА В ТРЁХ СНАХ


(рассказ)


В то утро Матвея Дрока разбудила неясная тревога, которая не покидала, пока он собирался на работу. Он стоял с намыленной кисточкой перед зеркалом и видел в нём своё одиночество. Была весна, которую Дрок уже много лет не отличал от осени, и на проталинах цвели ландыши, которые он путал с первым снегом.
Дрок работал в риэлтерской конторе и думал, что каждому выпадает своя порция безумия. Когда-то ему представился случай, бросив всё, уехать далеко-далеко, за тридевять земель. Но он не поехал. И теперь часто думал, что каждое мгновение продолжает куда-то не ехать.
Жена Дрока своим единственным недостатком считала отсутствие недостатков. «Живи не по заповедям, а по формуле, – учила она, возвращаясь с курсов по восточной медитации. – Эта формула у каждого своя и называется "Как стать счастливым”». «Свой счёт заморозь, а живи за чужой!» – читал на её лице Дрок. А когда развёлся, взял за правило ни о чём не жалеть и ни к чему не стремиться.
Повязав галстуком накрахмаленную рубашку, Дрок заправил её в брюки и, нагнувшись, зашнуровал ботинки.
На дороге было оживлённо, Дрок пристроился за автобусом с табличкой «ДЕТИ» на заднем стекле. На перекрёстке автобус резко затормозил, и Дрок уткнулся в его заляпанный грязью бампер. Из кабины вылез водитель, годившийся Дроку в сыновья. «Царапина», – окинул он быстрым взглядом машину и жестом пригласил Дрока в кабину. Дрок поднялся, водитель сел за руль. Передняя дверь со скрежетом закрылась, а через заднюю выскочил рыжий парень. Дети на сиденьях не шевельнулись. Автобус тронулся, и в боковом зеркальце Дрок увидел свою машину, которую вёл рыжий.
Дрок растерялся:
– Меня похитили?
– Это большая честь, – бросил через плечо шофёр. – Многих похищают?
Дрок машинально мотнул головой.
– Вот видишь!
Дрок был сбит с толку.
– Но это противозаконно…
Его встретило глухое молчание.
– Вы слышите, я не хочу!
На мгновенье Дрок осёкся. Он посмотрел вглубь автобуса, где с дырчатых полок свисали чемоданы.
– И куда мы?
– А не всё ли равно? Разве ты что-то забыл?
И Дрок опять прикусил язык. Несколько минут он стоял в оцепенении, а потом достал последний козырь:
– Меня станут искать.
Водитель ухмыльнулся.
И, поняв, что проиграл, Дрок опустился на ступеньку. Мелькали городские улицы, зевали арками серые здания.
– И когда меня отпустят? – завёл Дрок старую песнь.
– Вот и поговорили, – вздохнул водитель, – «Я лечу!» – сказала муха, «Я лечу!» – ответил врач.
Дрок пожал плечами. Отвернувшись к окну, он дождался, пока выехали за городскую черту, потом сосчитал до пяти и произнёс как можно спокойнее:
– Но я планирую…
– И я планирую! – перебив, расхохотался шофёр. Отпустив руль, он развёл руки в стороны, как самолёт.
«У-у-у…» – надув щёки, поддержали его маленькие пассажиры, краснея от натуги. Дрок скривился и, пройдя в салон, бухнулся рядом с аккуратно причёсанным мальчишкой. Тот посмотрел в упор, кого-то напомнив. И только к вечеру Дрок догадался, кого. Перед ним всплыли фотографии, на которых опрятный ребёнок склонился над учебниками, где читает своё будущее, которое видит яснее букв, горбится над тетрадкой с каракулями, где счастье проглядывает из-за клякс, как солнце из-за туч. И Дрок подумал, что у этого ребёнка ничего общего с мужчиной, вперившимся в беспросветную мглу за окном.
А ещё подумал, что потерял своё имя.
– Мы дадим другое, – вдруг произнёс сосед. – Как при крещении. – Он на мгновенье задумался, ковыряя пальцем в носу: – Ты будешь Никола Двора.
– Почему?
– Раз ничего не нажил.
«Ни кола, ни двора!» – загалдели вокруг.
За окном плыли дикие поля, грозно темнели островерхие леса, и город казался ничтожным перед их великим безмолвием. Внезапно Дрок открыл формулу своего счастья: «Говорить о вечном, думать о душе и считать звёзды!» А он говорил о деньгах, думал о деньгах и считал деньги.
– Там смотрят один телевизор, спят в одну сторону и видят одинаковые сны, – перебросил через плечо кулак с оттопыренным большим пальцем сосед. – Там боятся потерять своё лицо, а потому хлеб добывают в поте чужого. И там не бывает манны небесной. Потому что её некому сыпать.
Дрок кивнул, вспоминая, как надеясь меньше работать, работал всё больше, и прежняя жизнь представилась ему болезненным детским кошмаром, от которого спасал бой часов, когда мать, склонившись, ласково гладила взмокший лоб: «Просыпайся, просыпайся, Марк!»
Марк Драк беспокойно заворочался и открыл глаза. Была весна, пахло талым снегом, а под окнами распустились подснежники, которых Драк не видел много лет. «Как в жизни», – тёр он глаза, вспоминая сон. А потом, застыв перед зеркалом с лезвием у щеки, видел своё одиночество и думал, как прожить и не сойти с ума.
Жене с Драком повезло, а ему с ней нет. Она заставляла его на людях быть мужчиной, а в постели женщиной. Но после развода стало ещё хуже. Драк вспоминал большую семью, где жил в «примаках», неприветливого, угрюмого тестя с вечно нечёсаными, всклоченными волосами, который часами сидел в углу, сочиняя палиндромы. «Вместо тестя видит тесто! – целил он в зятя карандашом и выстреливал очередным палиндромом: – А казак ищет у тёщи казака!» У него болела печень, и, отодвигая дымившееся жаркое, он вымученно улыбался: «Не до жиру, быть бы живу!» При этом воспоминании Драк скривился и, отложив бритву, влез в прорезиненные сапоги. Погода уже неделю стояла «не кажи носа», но Драка ждала работа. Он был младшим менеджером в супермаркете и недавно прошёл курс повышения квалификации.
– Нам учился, – с улыбкой встретили его начальники.
– Намучился, – эхом откликнулся он, кивнув, как увядший бутон.
Шоссе было узким и пустынным. На светофоре Драк упёрся в автобус. Вспыхнул зелёный, но тот не двигался. Драк дал гудок. Выждав с минуту, вылез из машины. «Как во сне», – постучал он в кабину, разглядев затылок шофёра, рывшегося в бардачке. Двери открылись. Драк поднялся в автобус. И тут его охватил страх: на него уставилась сотня детских глаз. И он понял, что наступил на те же грабли. Рыжий уже садился за руль его машины.
– Выпустите! – забарабанил по стеклу Драк.
– Не шали, дядя! – загалдели вокруг.
И, чуть не оторвав рукава, потащили Драка на заднее сиденье. Ехали в полном молчании. Отвернувшись к окну, Драк гадал, на какой день сбываются сны. А потом вдруг вспомнил, как в школе их водили в театр. В классе пахло прогорклым маслом, длинные тёмные коридоры освещались по вечерам тусклыми лампочками, а днём через запылённые окна едва пробивалось солнце, и на переменах строгие, нахмуренные учителя возвышались над детьми, как трубные ангелы. И в тёмном зале, куда их привели после уроков, по бокам высились колонны, со сцены доносился запах прогорклого масла, а выцветший, как половая тряпка, занавес был похож на грифельную доску. Давали пьесу о школе, и Драку показалось, что он узнаёт среди персонажей своих однокашников, с замиранием сердца уткнувшихся в парту, когда учитель водит пальцем по журналу, узнаёт себя, стеснявшегося поднять руку, чтобы выйти, видит даже муху, отвлекавшую от тягостного ожидания звонка. Испугавшись, что узнает своё будущее, Драк выскочил из театра. А ночью, кусая заусенцы, жалел об этом и думал, что пройдёт много лет и он вспомнит этот случай и опять пожалеет, что не дождался концовки, в которой будущее раскрывало карты.
К вечеру автобус прибыл в лесной лагерь. Вдоль ручья, как грибы, кренились трубами летние домики.
– Подъём на рассвете, – захлопнули за ним дверь.
– Меня станут искать! – крикнул он вдогонку.
– Кто? – расхохотались снаружи.
И Драк опустился на визжащую пружинами кровать. Ночью ухали совы, в оконные щели тянуло сыростью, и Драк, сложив ладони под головой, глядел на низкие звёзды. Мальчишкой он бывал в таких же лагерях и, упираясь взглядом в черневшее небо, мечтал, как распорядится своим временем, как не допустит его медленного течения, сводящегося к вращению тяжёлого, будто у водяной мельницы, колеса.
К утру распогодилось, матово заблестело солнце, и под колёсами забрызганного грязью автобуса распустились подснежники. Драка окружили голые, сиротливые деревья, он увидел отливавшую зеленью прелую кору, в морщинах которой проступал мох, увидел плывший мимо густой, липкий пар, поднимавшийся из-под ног с тёплой, сырой земли, увидел грачей, черневших на мокрых, с набухшими каплями ветках, и внезапно почувствовал, как отступает его одиночество.
За домом раздалось неясное бормотанье, и появился вихрастый, веснушчатый мальчишка. Драк узнал бывшего тестя, детские фотографии которого хранились в комоде, перевязанные тугой бечёвкой, и по семейным праздникам раскладывались, как карточный пасьянс.
Драк не удивился встрече, а когда «тесть» поравнялся, подал руку:
– Совсем весна…
– Эх, голубок, – пожав её, многозначительно изрёк «тесть», – глубок клубок, когда лубок.
И Драк вдруг понял, что тестю было также одиноко, что, страдая от женского своеволия, от жалкой неустроенности в бабьем царстве, он прятался за бессмысленные палиндромы, загораживаясь частоколом вывернутых наизнанку слов.
– Высок висок, входящий в сок! – подмигнул Драк.
И точно разведчики, обменявшиеся паролем, оба облегчённо вздохнули. И Драк недоумённо пожал плечами, вспомнив, как прошёл мимо руки, которую отчаянно протягивал тесть единственному в доме мужчине.
– И что мне здесь делать? – доверительно прошептал Драк.
– Ничего, как и раньше, – откликнулся «тесть» без обычных присказок.
От смущения Драк опустил глаза:
– Но чем заняться?
«Ничем», – прокатилось по лесу гулкое эхо, вспугнутое грачиными криками. Драк поднял глаза. Он стоял один посреди весеннего леса, раскинув руки, как пугало. Перебирая шаг за шагом свою жизнь, он мысленно проходил дорогу, приведшую сюда.
И, точно отрезая прошлое, рассёк воздух ребром ладони.
В это мгновенье Лука Друк привычно ударил кулаком по постели. Много лет Друк просыпался с жёнами, но вчера развёлся с очередной. В последние годы жена обрела смысл в борьбе с весом и, обозлённая диетами, находила успокоение в семейных блицкригах. Вместе с тёщей, отвоёвывавшей у вечности лишний день, они пилили Друка двуручной пилой. К старости тёща записала в заклятые враги мясо, как раньше мужчин, и за обедом, когда Друк мазал аджикой тонкие ломтики сала, фыркала: «С жиру – бесятся!»
Трогая щетину, Друк подумал, что зарастает всё быстрее, превращая бритьё в сизифов труд. Он не выносил зеркал и привык считать себя человеком без возраста, но с каждым годом замечал, как стареют ровесники, и давно ловил себя на желании больше говорить, чем слушать.
Он работал в агентстве недвижимости консультантом по рекламе. И ненавидел свою работу. «Это потому, – говорили ему, – что не научился завидовать тем, кто получает больше, и презирать тех, кто меньше». И Друк соглашался, испытывая лишь бесконечную жалость. В детстве его отправляли на лето к деревенским родственникам, и Друк вспоминал, как те резали кур. «Чувствуют, что умирают, – гнули им головы под нож, – вот и трепещут». А потом, выпуская кровь, оставляли бить крыльями во дворе. И Друк в слезах прятался среди развесистых, густых лопухов. За ужином, отодвигая тарелку с бульоном, он притворялся больным и не мог ответить на улыбки, как позже нигде не мог стать своим.
На пустынной, раскисшей дороге, вцепившись в руль, как единственную реальность, Друк вспоминал, кем был во сне, и его не покидало странное предчувствие, что сон сбудется. Он не удивился, когда впереди вырос оранжевый автобус с табличкой «ДЕТИ», и он в мгновенье ока оказался посреди весеннего леса, размахивая руками, точно открещиваясь от прошлого.
– Ты повернул направо, но пошёл прямо, – раздалось за спиной.
Её звали Зорислава Скубач. Они учились в одной школе, и после уроков Друк часто провожал её домой. Зорислава приехала из бедного местечка, где даже клизму брали напрокат. О евреях Друк только и знал тогда, что они пишут справа налево, читают слева направо, говорят, как слышат, а думают о своём.
– Мы играем в индейцев, – улыбнулась Зорислава. – Раньше мы были бледнолицыми, а теперь сменили имена. И ты у нас будешь Володя Одна Тень.
– Но почему?
– Потому что нерасторопный, и у тебя всё не так.
«Володя-через-пень-колода!» – высунулись из окна дети. Друк швырнул в них грязью, которая поплыла по стеклу. И вдруг понял, что из всех имён, которые носят при жизни, важно только первое, а из всех лиц – то, с которым умирают.
– Возьмёшь меня в жёны? – обняла его Зорислава тонкими бледными руками.
И Друк только сейчас заметил, что она не изменилась.
– Ты ещё ребёнок.
И вспомнил, как, дожидаясь на школьном дворе с букетом жёлтых флокс, топтал в лужах осенние листья. А потом появилась его первая жена, и он поплыл в её тесные объятия.
– Я – женщина, а ты был женат на ведьмах!
Друк хотел сказать, что стар, но она прикрыла ему рот ладонью, и он подумал, как глупо жаловаться, что прожил слишком много.
– Но я слышал, ты была замужем и рано умерла.
– У лжи длинный язык, зато короткие ноги. Про тебя тоже много болтали. Ты же хотел быть художником…
Она осеклась.
– А пошёл на факультет денежных наук?
Друк скривился. Из университета он только и вынес, что не все смертные – люди, что Сократ – человек, а он – не Сократ. И главное – смертен. И вдруг подумал, что умер ещё на школьном дворе, когда, расставшись с Зориславой, утратил способность чувствовать.
«Эх, Володя, Володя!» – опять раздалось из окна. Друк запустил грязным снежком.
– Это же наш класс, – остановила Зорислава. – Не узнаёшь?
Друк пригляделся.
– Вон тот, кажется, мечтал стать астрономом, – ткнул он пальцем в рыжего.
– И стал. Теперь советует всем почаще задумываться о красном гиганте.
– О чём?
– Звезда такая. Её облетишь на самолёте лишь за тысячу лет.
Друк нахмурился.
– А чего о ней думать? Там нет любви.
Потом взял Зориславу на руки и, наступив на порог, который охнул, будто от боли, внёс в дом.
«Не задень о косяк!» – кричали одноклассники. Они превзошли себя: строили рожи, отбивали чечётку, кувыркались под вышедшие из моды мелодии. А, устав, заснули на полу, свернувшись клубком.
Так Друк женился. В постели он впервые почувствовал себя мужчиной, и впервые в браке ему не хотелось изменять. Лагерь превратился в интернат распущенных детей, где он был единственным взрослым, который не мог учить жизни, потому что от неё сбежал. А потом упала ложка. «Ой, женщина придёт!» – всплеснула руками Зорислава. И не ошиблась – к вечеру пришла её смерть.
После похорон, на которых спустившимися с неба верёвками струился дождь, Друк слонялся по дому, выросшему вдруг до размеров красного гиганта, и выл от одиночества. Однокашники не приходили, а из окна больше не был виден заляпанный грязью оранжевый автобус. Лагерь опустел. И Друк понял, что он существовал только для него. Как театр в его сне. А теперь опустился занавес. По ночам, когда по крыше барабанил дождь, Друку во сне являлась мать, которой он теперь был старше.
– Как поживаешь, сынок?
– Хорошо, мама, – опускал он глаза.
Но мать видела его одиночество, глубокие морщины и тихо плакала.
Мгновенье – и промелькнул год, опять была весна, которую не отличить от осени. У Друка всё не шёл из головы его сон, он вспоминал героев, слепо бредущих на поводу у судьбы, и думал, что этот длинный, длинный сон, как погода, – один на всех. В этом сне он ещё недавно верил в бабу-ягу, из-за которой не ходил в лес, и в домового, не пускавшего в тёмный подвал. Какая разница, во что верить? А потом, повзрослев, ходил с матерью в церковь, с Зориславой – в синагогу, а с одной из жён – к экстрасенсу. Какая разница, во что не верить? Припомнив свою жизнь, Друк подумал, что, возможно, и сам он только кому-то снился. Ему вдруг представилось фантастическое существо, из пасти которого появляется другое, у которого рождается третье, и эта лента извивается, как змея, хватающая себя за хвост. Опустились сумерки. Друк сосредоточенно тёр виски и думал, что тот, кому он снился, должно быть, как в трёх соснах, заблудился в трёх снах, герои которых смешались, перепутались, будто старое тряпьё, сваленное на чердаке.
И вдруг Друк увидел себя будто чужими глазами, а своё прошлое – как неумело склеенную ленту. И подумал, что люди живут так, точно видят себя во сне.
Брезжил рассвет, растянувшись на постели, Друк наблюдал, как на стене гаснут лунные пятна.
«Одна Тень», – прошептал он.
В то утро от неясной тревоги проснулся Матвей Дрок.







_________________________________________

Об авторе: ИВАН ЗОРИН

Родился в Москве. Окончил Московский Инженерно Физический институт, кафедра теоретической ядерной физики. Автор книг "Игры со сном" (изд-во "Интербук", 1992), "Письмена на орихалковом столбе" (изд-во "Карт-бланш", 1993), "Исповедь на тему времени" (изд-во "Художественная литература", 1998). Публиковался в периодике ("Литературная учеба", "Проза", "Московский вестник", "Небесный всадник", "Кольцо "А"", "Литературное приложение к газете "ВТВ"" /Миннесота, США/, литературно-философский журнал "Торсо" /Мюнхен, Германия/ и др.). Переводился на немецкий и английский. Член Союза писателей России.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 404
Опубликовано 05 июл 2014

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ