ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Гоар Рштуни. ВЕЩЕВАЯ ТУСОВКА

Гоар Рштуни. ВЕЩЕВАЯ ТУСОВКА

Гоар Рштуни. ВЕЩЕВАЯ ТУСОВКА
(цикл)


Когда люди уходят, вещи теряют смысл…

Скрипел старый дом. Крыша скрипела, окна скрипели, старые рамы, даже стены как-то умудрялись скрипеть. С утра в округе выл и буянил сильный ветер. Почти что ураган с женским именем.

Не скрипел только фундамент. Он глубоко зарылся в землю и даже не знал, что такое скрип, светиться было не в его правилах.

Ночью, когда стало совсем невмоготу, так как в темноте, может, и не видно, зато хорошо слышно, застонала крыша:

– Ах, я вечно волнуюсь, когда начинается ветер, боюсь, что меня снесёт… вы не боитесь? Ах!

– Слава богу, мы-то останемся стоять, ветер нам не помеха! – задумчиво отвечали стены.
Окна промолчали, так как могли уцелеть только в стоящей стене. Но никто их не принимал всерьёз, ведь они были стеклянные и боялись всего на свете: войны, выстрелов, мальчишек, которые гоняют мяч…

А рамы боялись, что их откроют во время ветра, разобьются стёкла, и их тут же придётся менять. А они так привыкли к этим стёклам, притёрлись замазкой…

Молчал только фундамент. Он знал, что без крыши никто не узнает, что за дом стоит, а без окон разве это дом? Даже если стоят одни стены! Да и он никому не нужен, самый крепкий фундамент на свете мечтает о крепкой крыше…

В кухне каждый день был трудовым, а уж выходные никакие не выходные, а сверхурочные… Каждый день Хозяйка с утра зажигала плиту, звякала, звенькала, включала и выключала воду… Потом убегала, а вечером, накупив продуктов, с утроенной силой начинала звякать, звенькать… И поздно вечером, прежде чем заснуть, мыла и скоблила до блеска свою кухню…

Газовая плита жаловалась на температуру, нельзя же столько гореть на работе…
Кран с нетерпением ждал, когда его закроют, он был толстый и ленивый. И боялся протекать – тогда его бы заменили. Да и счётчик его подстёгивал не тратить зря воду.
Холодильник время от времени натужно крякал и волынил, у него было право то работать, то не работать и он страшно гордился этим своим официально записанным правом.

А воздухоочиститель, этот сноб, смотрел на всех свысока, знал, кто чем дышит, и раньше всех видел, что булькает в кастрюлях, деликатно довольствуясь только ароматом.

Все жильцы хозяйкиной кухни знали про свой стаж и боялись потерять его насовсем, мечтая намного пережить свой гарантийный срок. Их всех объединяло одно: волю они знали только до того, как попасть сюда.

И страшно завидовали этой уродке – этому грязному мусорному ведру, которое никогда не отмывалось до конца и в день по два раза выходило в свет…

В ящике на балконе было полно всякого хлама. Туда редко заглядывали, но никого не выбрасывали.

Хлам молча, долгими месяцами ждал, когда он пригодится хозяину. И, радуясь каждой встрече, очень гордился, когда тот что-то отбирал и вытаскивал из ящика.

И, закутавшись в свои воспоминания, продолжал гордиться своим прошлым…

Даже хламу хочется быть нужным, реализовать себя…

Буфет был старинный и дорогой. Когда его купили, никто не собирался его продавать, так как в этом доме умели только покупать. Каждый месяц что-то покупали, и вот дом постарел и оброс вещами так, что вещи заняли его весь, оставив только извилистую тропиночку от одной двери до другой.

Старый буфет любил свою старую хозяйку. Она протирала его воском, иногда переставляла вещи, но редко беспокоила, последние годы она весь день была занята своим компьютером. Буфет не очень хорошо представлял себе, что это такое, но предполагал, что это низшее сословие. Ведь чем старее буфет, тем он ценнее. А этот компьютер через два-три года несут на свалку и говорят, что он уже ничего не стоит.

Однажды дочь хозяйки вытащила из буфета все сервизы, фужеры, статуэтки, протёрла и сфотографировала его пустым. Буфет как стоял, даже не двинулся и не улыбнулся, он же деревянный. Круглый деревянный стол тоже очень хотел сфотографироваться, его часто фотографировали с гостями, но на этот раз на него даже не посмотрели. А картины на стенах немного скосились от ожидания, ведь именно картины привыкли продаваться и покупаться и очень любят это дело, ведь чем чаще их продают, тем они от этого дороже.
И однажды буфет услышал, как дочь хозяйки по телефону говорит о том, что выставила его в Интернет.

А через месяц его забрали два хмурых человека из этого Интернета и увезли в другой дом. Буфет, несколько раз скрипнув, прижался к своей грустной хозяйке, в последний раз засверкал хрустальными вставками, прощаясь с остальными деревянными вещами, с которыми столько лет провёл вместе.

Его место осталось пустовать и хозяйка часто оглядывалась, чтобы полюбоваться его изумительной резьбой, забывая, что буфета больше нет. И что больше он уже не пугает своим озорным, необъяснимым скрипом старого дерева. Буфет даже не узнал, что потом сфотографировали и унесли остальную мебель. Диван тоже собирались увезти, искали грузчиков…

Хозяйка сидела в полупустой комнате, где оставались только деревянный стол и компьютер на нём. Казалось, он заменил ей и буфет, и остальную мебель. Посуду – дорогую, красивую, разную, которую хозяйка любила покупать в молодости, убрали в коробки, она уже никому не была нужна, к ней давно никто не заходил в гости. И разноцветные тряпки, которые она любила носить, тоже стали не нужны, так как она больше не работала и почти никуда не ходила.

Она сидела, укутавшись пледом за своим ноутбуком и горько размышляла о том, что вся жизнь ушла на сервизы, ковры, буфеты и тряпки. Что она покупала дома, делала ремонт и меняла окна.

А оказалось, что досталось ей только это место за круглым старинным столом и ноутбук, а её единственное окно – вот этот экран.

Но ведь так тоже можно жить и радоваться жизни…



ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ МАЛЕНЬКОЙ СТРЕМЯНКИ

Чулан был тёплый, маленький, и весь пропах вещами. Это ведь не кухня, которая пахнет сдобой или горелым.

В тёмном чулане вплотную друг к другу стояли и лежали разные вещи, но туда без дела никогда не заходили. Это вам не гостиная, чтобы праздно шататься по блестящему паркету с тарелочкой в руке и при этом петь или просто хихикать.

Все обитатели маленького спёртого пространства хорошо знали и свои сроки, и свои обязательства.

Два раза в неделю дверь открывалась, и из чулана выскальзывал пылесос. Он был трудягой, долго гудел и ворчал, что в этот раз его не прочистили и что в таких экстремальных условиях невозможно работать, но, закончив пылесосить, покорно отправлялся обратно в чулан. Против хозяев не попрёшь, тем более, когда тебя бесцеремонно отключают от питания.

Раз в месяц оттуда выволакивали лестницу-стремянку, чтобы снять, а после стирки развесить занавеси. Выбравшись из чулана, стремянка обожала разойтись, встать на ноги и размяться на своих перекладинках. А когда занавеси падали на пол, долго и завороженно смотрела в окно, любуясь улицей, и нехотя ждала, пока хозяйка придёт уже с отстиранной и выглаженной занавеской. Стремянку тоже не устраивала теснота чулана, но что поделаешь, она была с высшим образованием на самой верхней перекладинке, и хорошо понимала, что не каждый день следует забираться так высоко, у людей на земле есть дела поважнее, говорят, им даже противопоказано где-то витать.

А всего раз в год из чулана вытаскивали видавший виды рыжий кожаный чемодан. Хозяева запихивали туда всякие вещи для отпуска, и закинув его в багажник, надолго исчезали. А уж чемодан-то отрывался по полной за время своего отсутствия, даром что рыжий! Где только он не побывал, в каких только отелях и гостиницах его не носило! Конечно, из обитателей чулана никто не верил его россказням про то, что существуют специальные люди, которые носят чемоданы и они даже так и называются – носильщики! Но это не мешало им с замиранием сердца слушать о дальних странах, о каких-то камерах, которые в десять или даже в сто раз больше и просторнее обыкновенного чулана. Чемодан называл их камерами хранения. И говорил, что самое главное, хоть и камера, но там всегда светло и раздолье, но без денег туда, как и в ресторан, не попадёшь.

На полках до самого потолка лежали коробки и коробочки. Там было много игрушек, и, хотя игрушками больше никто не играл, хозяева их не выбрасывали. На полке лежали ракетки для тенниса, клюшки, даже две скрипки в футляре и гитара без двух струн. И лыжи уже много лет стояли у стенки и ни разу никто их не вытащил оттуда. Хотя стремянка иногда рассказывала, что вокруг золотая осень, или что выпал снег и на улице белым-бело. Вообще, стремянка была очень романтичной лесенкой, и часто поглядывала на лыжи в углу. Они были стройными и стойкими, и терпеливо ожидали хорошего снега.
Самые старые обитатели чулана, лыжи и коньки в тесной коробке, знали, что больше никто не зайдёт ни за ними, ни за клюшками, ни за ракетками, да и на скрипках тоже никто не будет играть...

Однажды лыжные палки не сдержались и рассказали печальную историю. Оказывается, и скрипки в футлярах, и ракетки, и гитара когда-то жили в светлой красивой спальне. И хозяйский мальчик, который готовился стать музыкантом, то бренчал на гитаре, то часами играл на скрипке, то спускался во двор поиграть в теннис, а зимой сгонять на лыжах. Затем хозяева куда-то уехали, и приехали без мальчика.

Обитатели чулана слушали и с трудом верили в сказанное. Хотя старые вещи, как и люди, знали, что может прийти время, когда их тоже вытащат и больше не вернут на место.

Пылесос очень боялся испортиться при ненадлежащем уходе, считая себя слишком сложным созданием, стремянка, как и любая нежная девушка, боялась сломаться от человеческой грубости и непосильной тяжести, а рыжий чемодан, если честно, во многих местах поистёрся, к тому же каждый раз, выходя из чулана, он боялся выйти из моды. В последнее время на вокзале и в аэропорту он видел несколько изящных чемоданчиков на колёсиках и сразу догадался об их явных преимуществах.
Коробки вообще трепетали. Их в любую минуту могли вынести к мусорному баку.
Но чтобы человек вышел из дома и не вернулся – такого они не могли себе представить. А лыжные палки на все вопросы только горестно пожимали плечами. Никто из них толком не знал, куда пропал хозяйский мальчик. Одно было ясно – они больше никому не нужны… Много чего хозяева тогда понапихали в чуланчик, даже дверь не закрывалась.

Но вот однажды дверь в чулан открыли, вытащили оттуда всё, абсолютно всё, что было, перенесли куда-то в угол, и стремянка, оглянувшись со своей высоты, первая увидела, как стенки их чулана стали сносить. Она чуть не упала в обморок, увидев такое. До этого они все жили, как говорится, хоть и в тесноте, да не в обиде. Было тепло и тихо. На самом деле, к темноте легко привыкнуть, если никуда не двигаться. А то, что тесно – так можно притереться и привыкнуть, если не двигаться... Главное, всегда чувствуешь рядом друзей, коллектив всё-таки. А тут рушат стены, отбирают последнюю территорию, по которой никто из посторонних никогда не ходит …

Стремянка попыталась разглядеть лыжи, чтобы спросить, что ждёт их всех без стенок, ведь не могут же они находиться вот так, без темноты и друг без друга, не прислонясь к чему-нибудь, но не увидела их. Чемодан тоже куда-то пропал, и от огорчения стремяночка сложилась и в изнеможении сама прислонилась к стенке. Весь дом был покрыт пылью и дикими звуками дрелей и перфораторов. А в чулане всего этого не было слышно. Ну, если только отдалённой канонадой…

Рядом в углу печально стояли два длинных-предлинных карниза.
– Нас предали, – сказал один из них, явно оппозиционер.

– Нас продали! – поправил другой, более оппозиционно настроенный, – нас продали, и даже не спросили, хотим ли мы уходить отсюда?! Нас не спросили, хотим ли мы жить с новыми хозяевами?! Всё-таки мы занимали такое высокое положение!
Стремянка уважительно прислушалась. Она всегда восхищалась карнизами, ведь они были прибиты над окнами намного выше, чем она могла бы дотянуться.
– Как это нас продали? – удивилась она. То есть нас ещё могут купить?
– Нет, мадемуазель, лично вас могут оставить, но на бесплатную работу, то есть, использовать. Какая для вас разница, чья нога ступает по вашим перекладинкам? А вот мы новому хозяину точно не нужны. Ведь он собирается делать ремонт… И выбрать, как это… новый дизайн…
Стремянка промолчала. Она не очень разбиралась в новых словах, хотя слово «дизайн» слышала от хозяйки не раз.

Прошло много времени, стремяночку действительно всё время использовали, от недосыпа и непрерывной работы она очень постарела, на ней были сплошь следы от штукатурки, от красок и вообще, стремянка плохо выглядела. Когда все комнаты почистили, помыли, расставили мебель и повесили занавеси, стремянку потрясли, чтобы проверить, крепкая ли она, прислонили к стенке и сказали:
– Или надо её тоже помыть и выскоблить, или выбросим, купим новую. А эту поставим в подвале, там ей и место.

Стремянка устало посмотрела на новых хозяев, в её головке бродили горькие мысли:

– Этот подвал, наверняка, непристойное место и я никого там не знаю. Все, кого я знала и любила, ушли отсюда, даже не попрощавшись. Поздно мне привыкать к новым обитателям этого дома. Но как быть? Я даже не знаю, что происходит со стремянками, когда они не ломаются, а стареют и становятся никому не нужны…

В подвале продрогшую от воды, всю израненную жёстким скребком стремянку уложили вдоль стены и накрыли рогожкой. Она дрожала от холода и мечтала хоть с кем-нибудь познакомиться и поговорить. Но, увидев стоявшие в подвале какие-то насупленные аппараты и железки, вздохнула и, вытянув ноги, заснула.

Во сне она видела старый дом, старый чулан, старых друзей, старых хозяев, и даже хозяйского мальчика. Все были в сборе, везде горел свет, а в чулане было, как и принято, темно. И только тоненькая щелочка была видна стремянке даже во сне…

Новые хозяева провели в подвале свет, поставили большой стол для столярных работ, жить стало интересней. Жужжала пила, фыркал рубанок…

От нечего делать стремянка стала сравнивать ту старую жизнь с новой.

И всё же иногда она мечтала увидеть старый двор, ведь из подвала ничего не увидишь, но занавески в этом доме предпочитали выбрасывать, а не стирать, а возле антресолей стояла новенькая стремянка, фасонистая, под цвет мебели и всегда готовая к употреблению.

– Хорошо, если доживу до нового ремонта, или когда наступит весна и станут мыть окна. И тогда снова я буду нужна и увижу мир. А если нет – так и умру в подвале, ах, как обидно!– тихо восклицала она, но разумеется, никто её не слышал…

Как вы все знаете, самой главной вещью в доме является Люстра. Если дом представить маленькой вселенной, а это почти так и есть, то Люстра сидит, или, если вам угодно, висит, на том самом месте… на месте… по крайней мере, она сама так и считает. Хотя у хорошей хозяйки Люстра сияет и днём, но с тех пор, как некий мужчина (говорят, по фамилии Эдисон) придумал лампочку, вечером за одно мгновение любая Люстра преображается и преображает весь дом!

Сначала Люстра даже не представляла, что ей придётся вознестись так высоко. На конвейере валялись разные скрепки, дужки, стекляшки… Потом их сунули в коробку и Люстра оставалась в темноте, до тех пор, пока нетрезвый электрик не собрал её под самым потолком.

Слева висело большое Зеркало, которое считало себя самым главным предметом в доме. Ведь мимо него никогда не пройдут, не взглянув на Зеркало.

– Меня протирают каждый день! – расстроилось в тот день Зеркало. А кто будет протирать Люстру так часто? И эта неряха будет считать себя самой главной Вещью! На неё никто не смотрит больше одного раза! И то лишь для того, чтобы проверить Выключатель! Который на самом деле даже главнее!

– И не говорите, дорогое Зеркало!– прошуршал пластмассовый Выключатель, который надеялся, что сделан из слоновой кости.

– Вот меня с каждым годом унижают всё больше и больше! Опустили до самого плинтуса! А если б не я, никакая Люстра…– старый Выключатель даже поперхнулся, представив, что было бы, если б не он.

Ведь всем известно, что без выключателя приличный дом никак не осветить. Поэтому весь день Выключатель ждал своего звёздного часа, когда он тоже станет осветительным прибором. Рядом примостилась Розетка, которую включали… ах, ну кто не знает эту Розетку, эту даму лёгкого поведения! Все думают, что они муж и жена, но Выключатель предпочитая молчать о том, что спрятано в стене, всегда заявлял, что у них нет ничего общего.

– Мы просто соседи!– терпеливо объяснял он невоспитанному Штепселю, который часто тыкал не туда… Хотя всем же известно, что розеток много не бывает.

Люстра сразу поняла своё место и на всех смотрела с некоторым пренебрежением. Даже на Хозяйку, которая не замечала её неделями. И лишь когда приходили гости, они начинали оглядывать дом и восклицали:

– Ах, какая у вас Люстра! Как она сияет! Какая красота!– и тут же склонялись над своими делами, больше не замечая ни люстру, ни её красоту.

– Может, мне договориться с Выключателем? Пусть отключит свет, и тогда все поймут, кто тут главный!

Но Выключатель сразу отказался. Потому как чуть что, ему начинали вывёртывать душу, копаться, разбирать, а это всегда так неприятно!

– Вы не бойтесь, к вам полезут, когда перегорит лампочка!– крикнул Выключатель, когда его снова больно ударили. Хозяйский сын любил сильно ударять по его новой клавише. От этого часто перегорали лампочки. А может, и не от этого, но всегда совпадало…

Бедный Выключатель умел считать до пяти – вот и всё его образование.

Хозяйский сын притащил стремянку, полез наверх и стал вывинчивать лампочку. Это было не больно, но Люстра качалась. Звенела хрусталиками и боялась упасть и разбиться. Но, слава Богу, всё обошлось.

– Нет, пусть лучше меня не трогают!– подумала Люстра и покосилась на Зеркало, любуясь своим отражением. Зеркало мудро молчало, зная, что достаточно выключить свет, и никакого изображения не будет…

Пожалуй, все вещи в доме знали своё место. Кроме Люстры, которая думала, что она выше других и заменяет если не бога, то, по крайней мере, солнце. Ведь и солнце не горит весь день, на ночь отлучаясь на другую сторону земли светить совсем другим, не заслуживающим этого людям, но в политику Люстра не хотела вмешиваться. Достаточно ей было присутствия каких-то новых Бра, которые «заменяли» люстру, но совсем не давали света, разве что было просто не темно. Бра укрепили рядом с Зеркалом, их было два, слева и справа, они пыжились от гордости, изгибаясь и звенькая от дуновений.
Но они были просто заместителями люстры, а вовсе не оппозицией. И Выключатель, и Розетка, и даже скрытые в стене провода, даже Счётчик у дверей – все были необходимы друг другу. Но всё-таки считали себя главными.

Но если разобраться, всё их существование имело смысл, пока в доме жили люди. Вот кто был главнее. Как только люди перестанут там жить, все вещи потеряют смысл.
Мало того, приди новые обитатели, уж они бы поменяли под свой вкус и выключатели, и люстру, и бра. И даже провода…



СИК ТРАНЗИТ! ВСЁ ПРОХОДИТ!

Холодильник был высокий и красивый. Купили его совсем недавно, и он сверкал своими модными боками цвета слоновой кости, новенькими ручками, победно оглядывался и, как одноглазый циклоп, подмигивал всем остальным обитателям кухни синим огоньком. В ледяной своей душе он жалел этих обитателей, ведь все они или лежали, или висели: варочная плита и столешница, сковородки и разделочные доски вместе с полотенцами… Микроволновка – и та висела, так как места было мало. И только он один возвышался в углу, стоял и стоял, не представляя, как можно по-другому…

В холодильнике уже царил идеальный порядок. Лук и картошка не посмели бы дать ростки, с ними расправлялся холод. Молоко не скисало, говорили, что сейчас в него что-то подмешивают, но зато не скисало. А сметана была густая, как тесто, тоже не без секрета. О такой сметане раньше можно было только мечтать, и то, если в глубинке, или, наоборот, в Прибалтике, не зря она считалась почти заграницей!

Правда, всё, что стояло на полочках, стояло в полнейшей темноте. Было темно и холодно. Но именно в темноте и холоде вещи как раз не портятся! Во что превратились бы они на солнце? Потому и придумали холодильник, чтобы как в Заполярье или Колыме. Там ничего не портится, правда, ничего и нет.

Как только дверь открывалась, сразу врывался свет, который, наверное, экономили и в закрытом виде не включали… Оттуда что-то брали, что-то добавляли, а остальные обитатели пытались разглядеть, что творится на белом свете.

А творилось невероятное!

Оказывается, совсем недавно сделали ремонт, дом сиял, как девушки на балу, пахло свежей краской, а хозяева справляли новоселье. В темноту и мрак врывалась музыка, тут же загоралась лампочка, что-то снова вытаскивали, потом снова добавляли, и снова наступал мрак…

Скажите, сколько можно терпеть такое?

Масло, туго завёрнутое в фольгу, боялось, что его отправят в морозилку, и оно станет хрупким и рассыплется при одном лишь движении ножа. Однажды хозяин даже додумался тереть его на тёрке, это было так больно и оскорбительно! А масло так любило ложиться ровным слоем… Во время редких выходов в свет ему очень нравилось встречаться с тонким ломтиком, и это были такие волнующие встречи! Масло было готово отдаться полностью, но ломтик в силу своего воспитания был очень сдержан, так что только иногда и по чуть-чуть. Ах, это были упоительные встречи, особенно, когда ломтик был горячий… масло так и таяло, прикасаясь к нему.

А сыр… Этот плебей, который ничего не стеснялся, даже зелёной плесени, и постоянно хвастался ею, и, убеждая всех вокруг о своём французском происхождении, даже уверял, что во Франции у него осталась куча родственников. Слушая такое, рассольный сыр из местных, из какой-то деревни в горах, испытывал прямо таки душевные муки… Ещё бы, как не завидовать родне в Париже!

На верхней полке аккуратными рядочками разлеглись ленивые нарезки, просто возмутительно, почему люди так любят мясные консервы? Поговаривали даже, что из-за них чуть ли не свергали правительства, слышали про колбасный бунт?
Холодильник мирно и почти неслышно гудел, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть, и гудел себе дальше. Одни давали ему гарантию на год-два, а работы – лет на шесть. Вот такая средняя продолжительность. Другие с ностальгией вспоминали славных советских долгожителей, которые больше 25-и лет пашут без остановки на ремонт …

Спасительный холод манил к себе даже обычный хлеб, который как раз боялся плесени. Хлеб, на всю жизнь обручённый с сыром, предпочитал из-за этой плесени встречаться ним только за едой и в разных тарелках, ища глазами свою половинку.

Ну, а овощи всегда ждали выхода. Бесстыдницы весело скидывали разноцветные одежды и прыгали в кипяток. Да-да, именно кипяток для многих становился их концом.
Мясо очень не любило жариться, у него возникали ассоциации, но кто спрашивал? Чем лучше ты куском, тем больше вероятность попасть на вертел!

А рыба после родной воды обернулась в толстую ледовую шубу и безжизненной ледяшкой пряталась в морозильнике. Зато сохранилась! Вообще, лучше быть ледяшкой, с тобой больше носятся!

Холодильник продолжал мирно и неслышно гудеть, выполняя ответственную работу по обеспечению сохранности своих обитателей, и было непонятно, где лучше – жизнь там, где холод и мрак, или смерть – на миру: на столе или на плите…

А через стенку, задумчиво прикрыв своё единственное око-очко, ослепительный белый стульчак отсчитывал часы материального бытия.

– Всё через меня пройдёт!– почти на латыни думал он и был прав.

Сик транзит!






_________________________________________

Об авторе: ГОАР РШТУНИ

Родилась в Ереване. Закончила химфак Государственного университета, аспирантуру МГУ.
Писала с юности. Первая книга вышла в августе 2010 года. Автор книг: «Стихи разных лет» Сборник стихотворений, Перевод на русский язык книги Э. Исабекяна «Игдыр», «Армянский принц Манук Бей» (документально-историческое повествование), «Невыдуманные истории», сборник рассказов, «Веапар. Воспоминвния о католикосе всех армян Вазгене Первом.» «Притихшие бури» и др.
Пишет картины маслом.
Член союза писателей Союза писателей России и Союза писателей 21 -го века.
Живёт в Москве.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 197
Опубликовано 21 сен 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ