(два рассказа)
КУЛЬТУРНАЯ ИНИЦИАТИВА
Собрались вечером в одном из классов школы №1360. Начали с молебна, как обычно. Когда отец Никита закончил махать кадилом, скучно и неубедительно выступил молодой гражданский активист, робко высказался против строительства, а после него слово взял Самарин, бывший сотрудник Государственной фельдъегерской службы, капитан запаса, моложавый пенсионер, теоретик и книголюб.
В классе было человек пятьдесят. Самарин подошел к столу учителя, превращенному в президиум, за которым вплотную расположились заместитель префекта, представитель строительной компании и какая-то женщина в камуфляже без знаков отличия. Самарин встал рядом с ней и заговорил:
— Пусть Москва расширяется вширь, а не внутрь, мы не должны страдать и задыхаться, но я не об этом… — Он сделал паузу, оглядывая присутствующих, и заметил Левитина, своего приятеля, мастера местного оборонного завода, человека образованного, в отличие от большинства работяг, — с ним всегда можно было поговорить о чем-то таком.
В первом ряду напротив Самарина за партами сидели бабки в одинаковых черных платках, молодая мать с младенцем и рослый лысый парень, похожий на боксера.
— Граждане! — продолжил Самарин. — Два двадцатиэтажных дома, которые хотят построить на пустыре возле кожзавода, району не нужны, это факт. Ведь это новые источники светошумовых загрязнений, это вредные выбросы от автомобилей, ущерб экологии, а у нас рядом заповедник… Но давайте будем не просто против, это уязвимая позиция. У меня предложение для инициативной группы: давайте проголосуем
за строительство, но только не жилых домов, а за возведение культового сооружения.
Несколько человек одобрительно поддакнули. Это воодушевило Самарина:
— И мы же не знаем, кого заселят в дома, если будут дома. Приедут неофиты из регионов. Вряд ли их появление в нашем районе поспособствует развитию гражданского и религиозного чувства. Вдруг они формально верующие, а на самом деле хитрые потребители? И будут размножаться, как зайцы, а ведь это самое зверское занятие…
Самарин покосился на рыженькую мать с младенцем, задержав взгляд на ее крепких грудях, выпирающих из-под вязаной кофты. Женщина смотрела на него с ненавистью, но молчала.
— Так вот… — Самарин покашлял в кулак. — Толку нам от таких новых соседей мало. И я предлагаю… Я знаю, эта идея зреет сейчас со всех сторон. Поэтому озвучу. Давайте на этой территории построим храм…
— Или новую спортивную школу, — сказал боксер.
— Да у нас три храма на территории района, — возразил зампрефекта. — И еще один собор строится. А присутствующий здесь представитель строительной компании гарантирует, что люди в дома будут заселяться исключительно верующие, по стандарту, а не какие-нибудь. Строго через комиссию!
— Знаем мы эту комиссию! Знаем! Кресты понацепили, а сами сношаются! — громко возмутилась тетка на последней парте, по-видимому, невменяемая.
Кто-то засмеялся, зампрефекта строго попросил ее покинуть собрание, но тетка осталась сидеть.
— Вы не поняли, друзья, — улыбнулся Самарин, и его щеки зарозовели от возбуждения, — я предлагаю построить на свободном земельном участке свободный храм Сатаны.
Самарин предполагал, что сразу начнется гвалт и первым запротестует батюшка… Но все молчали, а отец Никита, сидящий в классе среди других членов инициативной группы, глядел на него спокойно, даже как бы с ласковым участием. «Продвинутый поп, — подумал Самарин, — понимает, что слияние неизбежно, что старых правил веры давно недостаточно для оправдания сурового, но справедливого строя».
Президиум тоже отреагировал спокойно, все ждали, что Самарин скажет дальше.
«Помалкивают, черти, чуют, куда ветер дует», — подумал Самарин, рассчитывавший все же на более живую реакцию, и продолжил:
— Сатана — начальник всех культур, даритель радости жизни, архетип гениальности… единый отец семидесяти двух великих демонов. Насколько это, извините, круто, у нас просто в головах не укладывается. И в наших силах сделать так, чтобы тысячи солнц на плаще Сатаны засияли еще ярче... Как сказал итальянский поэт, лауреат Нобелевской премии Джозефо Кардуччи: «Молнией сверкает Разум, торжествуя; восстает мирское; Сатана ликует…»
— Вы аккуратнее с иностранными лауреатами, у них там премии дают по политическим соображениям, — заметила из президиума женщина в камуфляже.
Самарин бодро говорил, что государство вступает в фазу тесного взаимодействия с альтернативными вероисповеданиями, что сатанисты новой формации наравне со всеми готовы к работе, готовы помогать Церкви и Синодальным Тройкам — оперативным судам, сформированным из авторитетных священников и представителей соответствующих ведомств.
Ребенок на руках женщины всхлипнул, и она принялась нервно его качать.
— Надо встряхнуться, — вещал Самарин, — нужна свежая мотивация, свежая, так сказать, кровь
. Подадим заявку, изыщем средства, а то у нас сплошь — умиление и смирение, и от этого безмыслие…
За Самариным внимательно наблюдал невысокий и чернявый интеллигентского пошиба мужик в очках, сидящий справа у стены под учебным плакатом с генеалогической схемой древнерусских князей. Опытным глазом Самарин определил в очкастом агента Пятого синодального отдела, без сотрудников которого давно не обходилось ни одно событие.
В руках у чернявого виднелся маленький фотоаппарат, включенный, судя по всему, в режиме видео.
Самарина удивила подозрительно вялая реакция на его идею. «Ну хоть бы кто-то возразил, что ли, — подумал он. — Наверно, все к моему предложению морально готовы, просто еще не поступило команды сверху».
Самарин завершил речь заверением присутствующих в том, что он, несмотря на свою инициативу, не сомневается в правильности официального курса, а также пообещал, что вышеупомянутый храм позволит инициативной группе района иметь свое постоянное помещение, где, кроме проведения ритуалов, можно будет устраивать обсуждения новых популярных фильмов и книг, работать с молодежью. И еще ввернул, чтобы не заканчивать на пресной ноте:
— Друзья мои дорогие, теперь у нас есть незлое зло, и давайте сообща зажжем этот светильник. Уверен, что он будет гореть чистым ровным светом!
«Наверно, слишком красиво сформулировал про светильник, приторно, — подумал Самарин, садясь на свое место за партой, — ну да хрен с ним».
Выступил толстый бородатый парень с приятным лицом, представившись журналистом корпоративной газеты. Говорил, смущаясь и неловко засунув пухлые ладони в передние карманы джинсов, о том, что новые дома пойдут району на пользу.
— Там же сейчас пустырь, бомжи ночами жгут костры, греются, шумят, — поддержал бородача представитель строительной компании, — от жильцов поступают жалобы на крики и песни. И, кстати, я вам лично обещаю, что периметр застройки будет обсажен хвойными деревьями, облагородим вид. А люди будут заселены верующие со стажем...
Самарин выговорился и был, в общем, доволен, но, понимая, что никто ради нового храма и пальцем не пошевелит, решил не ждать конца слушаний. Снова заговорил зампрефекта, а Самарин вышел в коридор, потом, надев меховую шапку, на улицу, и остановился возле стеклянных дверей. Было уже темно. На газоне перед входом в школу дежурил веселый снеговик в человеческий рост, с большим черным ртом. Впереди за забором светились окна девятиэтажки.
Самарин услыхал, что из школы кто-то вышел, и обернулся. Это был Левитин, оборонщик.
— Игорь, здравствуй! — Самарин пожал ему руку. — Как ты? Работаешь? Как там завод?
— Да, отдохнешь тут… — грустно сказал Левитин. — Вкалываю. Страна в огне.
Помолчали, и Самарин подумал, что у снеговика все-таки нехорошая улыбка.
— Я вот что, это… — произнес Левитин чуть тише и выразительно посмотрел на Самарина. — Вадик, ты интересно говорил сегодня, есть над чем подумать, над чем поразмыслить, но это пока слишком…
— Чего слишком? — Самарин внезапно разозлился, поняв, что Левитин прав, что его выступление было чересчур смелым, но не желая с этим соглашаться. — Никто не построит же такой храм… Я чисто концептуально… Это глубинные вопросы… интеллектуальные...
— Понимаю… — Левитин ухмыльнулся, ощетинив аккуратно подстриженные седые усы. — Но еще не время, остерегись… Я сам горячо за цветущее зло, если оно является единственным выходом… и способом познания… плодотворной системой... Ну, ты понял… Да, позорно быть здесь в этих телах, да… Это и есть настоящий позор… Сидеть там с ними… Но сейчас это очень похоже на провокацию с твоей стороны. А Синодальные Тройки сам знаешь, какие приговоры выносят.
— Да я всю жизнь рабо…
— Побереги себя, — перебил его Левитин.
Из дверей вышли две девушки и встали рядом, поглядывая на Самарина и закуривая широко разрекламированный по телевизору «Беломорканал-Нью».
Едкий дым ударил Самарину в нос. Дальше, при свидетелях, беседовать с Левитиным не хотелось.
Попрощались. Самарин не пошел к дому, а в задумчивости спустился вниз по Краснобогатырской улице, перешел через дорогу и остановился на берегу реки Яузы среди голых приземистых ракит. Тут начинался городской парк, было безлюдно и темно. Течение Яузы чернело между заснеженных берегов.
Самарин почувствовал, что заседание его утомило. Рядом у дорожки был след от костра, и лежало бревно. Он смахнул снег с бревна и сел, ощущая ягодицами холод и с тоской вспомнив о застарелом простатите. Самарину вдруг стало почти физически больно от расклада действительности, при котором нет места свежей идее. «Жаль, немощь подступает,
— подумал он, — жаль, не могу прожить еще хотя бы лет пятьдесят, увидеть светлую эру, когда звезда падет с неба и отворит кладезь бездны для всех, кто жаждет неистовой любви».И вдруг, вспомнив о словах Левитина про позор, Самарин отчаянно взмолился про себя: «Авва Сатанаил, пересели меня в новое тело!..»
Подул ветер, на примыкающем к реке болотце зашелестели сухие камыши, и два раза одиноко крякнула запоздавшая с перелетом уточка. «Только не в утку, Отче Диаволе!» — уже вслух и громко сказал Самарин. Он просидел на бревне еще полчаса, замерз и даже всплакнул, затем успокоился и твердо решил, что пойдет на любую жертву и предстанет перед любым судом, но не будет слабым звеном в цепи духовной эволюции.
ПОСЛЕДНИЙ БАРАК
Над Северо-Восточным округом Москвы поднимается зимнее солнце, еле видимое в дымке. Федор выходит на балкон своей квартиры и с благодарностью кланяется солнцу двенадцать раз. На горизонте типовые дома, парк и бастионы гипермаркетов.
Суббота, но Федору надо трудиться.
Он готов, сил достаточно, потому что копит в себе праведный гнев.
Он не один такой.
Непременно найдется часть нации, которая выберет путь активной борьбы, и именно на нее ляжет гораздо большая ответственность, чем на миллионы людей, составляющих основное население страны.
Пять дней в неделю Федор работает в районной пекарне кондитером: замешивает, формует, достает из печей противни с коржами и сдобами, виртуозно увенчивает торты кремовыми завитушками.
А по субботам выходит на тропу тихой войны во имя Господа.
«Кем бы я был, коли не уверовал? — иной раз спрашивает себя Федор и отвечает: — Овощем».
Сегодня он встал затемно, напек на своей маленькой кухне сотню пирожков с капустой и начинил их крысиным ядом.
Пек и приговаривал, как мать, ныне покойная, учила: «Горе черное приготовляю, с тестом белым мешаю, с дымом серым отправляю…»
Сумку с этими пирогами он решил якобы ненароком оставить на окраине старого квартала у входа в барак, где живут постоянно голодные нелегалы.
«Они воруют наш воздух, — говорит Федор соратникам на собраниях, — все вы хорошо знаете их подлый стиль, против этих собак давно пора принять окончательные меры».
Этой ночью он видел сон: будто находится, вдыхая благоухание афонского ладана, в огромной подземной пещере, подсвеченной алыми всполохами, и поет вместе с хором в тысячи голосов: «Ца-а-арствуй на сме-е-ерть врагам, стра-а-ах правосла-а-авный...»
Проснулся с ощущением молитвенной радости в сердце.
Поднялся с койки и затеплил лампаду напротив иконы преподобного Иосифа. Перед этой иконой у Федора стоит блюдце. Иосиф изображен в полный рост, с усами, во френче. Как наступает двунадесятый праздник, Федор подливает в блюдце кровь — подкармливает святого. Для этого покупает или ловит зверюшек.
И часто мысленно обращается к нему за помощью, почитая его как своего небесного заступника.
Нынче у Федора благостное настроение, и он неторопливо готовится исполнить задуманное.
Хорошенько вымылся, используя экологически чистое мыло ручной работы и вологодскую мочалку. Подмел пол, напевая по памяти акафист архангелу Михаилу, покровителю воинов. После этого, наконец, починил унитаз — прохудился клапан, и бачок уже месяц неумолчно шипел и гудел.
Налил в липовую плошку крещенской прошлогодней воды и насыпал туда ржаных сухариков, освященных на могилке блаженной Матрены. Поел. Выпил иван-чая без сахара.
Во время трапезы с увлечениемпосмотрел передачу про образцовое крестьянское подворье в Тульской области и выпуск новостей, от которых у каждого, кто их смотрит, в глазах появляется хищный блеск.
Выключил телевизор и по дореволюционной книге, потрепанной и закапанной воском, прочитал ежедневное молитвенное правило.
Затем достал пирожки из духовки и сложил в старую клетчатую сумку на колесиках.
Осенил себя крестным знамением.
Подпоясал льняную рубаху монастырским расшитым поясом.
Смазал сапоги кусочком сала.
Расчесал перед зеркалом бороду деревянным гребнем.
Надел пальто, взял сумку с пирогами и спустился на улицу.
Пока собирался, солнце скрыли облака и появился туман — серый, пополам со смогом.
Федор остановился у подъезда и прислушался к себе: пульс учащен…
Во дворе на детской площадке старик-сосед выгуливает маленькую уродливую собаку. Супружеская пара дворников убирает мокрый снег.
В черном пальто, в шапке-скуфье и с длинной бородой Федор выглядит смиренномудро, и, бывает, люди подходят к нему, называют «батюшкой», просят благословения и совета.
Женщины, которые скрашивают одинокую жизнь Федора, считают его прозорливым.
Он регулярно ходит в местный храм — не только слушать богослужение, исповедоваться и причащаться, но и, например, поставить упокойную свечу за какого-нибудь живого врага народа, чтобы тот поскорее заболел и умер…
Федор глубоко вздохнул, сосредоточился и пошел в сторону МКАД к логовунелегалов.
«Когда торжествует всепобеждающая сила патриотизма, — думает он, везя тяжелую сумку с пирожками, — когда все мы особенно остро чувствуем, что значит быть верным Родине и как важно уметь отстаивать ее интересы… Мы должны быть достойны подвига наших отцов, дедов и прадедов… они насмерть сражались с врагом, защитили родную землю… от лукавых нечестивцев».
В груди у Федора волнующе покалывает, так бывает в начале каждой его подобной миссии, чтобы затем разлиться по телу живительной теплотой: он знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под небом Бога, хотя все строже его ответственность за то, что делает, за то, что печет.
«Да, враги России опасны, — размышляет Федор, идя мимо зданий молокозавода зарубежной компании, где молоко делают из жира, водопроводной воды и костяной пыли, — изворотливы и опасны, но у меня к ним чувство, которое чище любви: готов ликвидировать их и тем избавить от мук, ибо они не могут не ощущать свою вредность и не страдать от этого».
У магазина к Федору привязался бродячий пес и побежал следом, скуля и принюхиваясь к сумке. «Ох, искушение», — вздохнул Федор, остановился и крепко заехал псу сапогом по морде.
Кончается 7523 год от сотворения мира. Луна переместилась в созвездие Змееносца. Федор идет дальше.
Вдоль длинного бетонного забора промзоны № 49.
Мимо трансформаторной подстанции.
Вдоль железной дороги.
По мосту через нее.
Дворами.
Сквозь голый безлюдный парк.
Рядом шумит кольцевая дорога — сплошным потоком едут длинные грузовые машины, — и Федору кажется, что все они везут важные новости.
Грязь чавкает под его сапогами.
Пирожки еще теплые.
Федор знает, что хлебцы земные превратятся в плоды небесные.
Серый туман сгустился и вдруг медленно пошел крупный снег. «Диво какое, снег хлопьями, пушной… — шепчет Федор и молится: — Приидите, поклонимся Царю нашему Богу! Белому, родному, кормящему! Светозарному Зверю!»
* * *
Спустя сутки в новостях показали сюжет о массовом отравлении в лианозовском бараке №2, где скрывались без регистрации поэты-отщепенцы, ученые с атеистическими взглядами, беглые артисты кино и другие отбросы общества из числа так называемой интеллигенции, подозреваемые в распространении заведомо ложных измышлений. Причиной происшествия, по словам корреспондента, стало хроническое несоблюдение санитарных условий.
_________________________________________
Об авторе:
ОЛЕГ ЗОБЕРН
Родился в Москве. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького.
Рассказы публиковались в журналах Esquire (Россия), «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Дружба народов», «Нева» и др., переводились на английский и голландский языки, издавались книгами. Создатель и редактор книжной серии «Уроки русского».
скачать dle 12.1
