ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Виктор Куллэ. МУЗЫКА СНАРУЖИ

Виктор Куллэ. МУЗЫКА СНАРУЖИ





ГАМЛЕТ

                              Геннадию Айги

Подмостки обернулись мышеловкой,
и занавес захлопнется вот-вот…

Речь поражает дьявольской сноровкой —
и стынет зал, лишь он раскроет рот,
чтобы явить своё устройство горла,
чтобы изречь очередную чушь…

Мысль ссохлась до модального глагола,
и почат список обречённых душ.
Он увлажняет горло той же смесью,
что ядом закалила сталь клинков…

Что есть искусство? — лишь борьба со смертью.
Как и любовь. Прочнее, чем любовь.




* * *

От воли моей независимо
само по себе получается,
что юмор едва ли не висельный
смягчает минуты отчаянья.

И этот, отчасти цинический,
приёмчик в мозгу трепыхается,
чтоб космос твой аполлонический
от дионисийского хаоса

надёжно упрятать подалее;
чтоб ты научилась не нервничать.
Свежо, как известно, предание,
да верить как будто бы не во что.

И я тренируюсь заранее,
избрав эталоном Павсания, -
поскольку процесс умирания
есть также предмет описания.

Не то чтоб забыв о гармонии,
но всё-таки иронизируя,
рождаю стишки из агонии,
агонию гармонизируя.




* * *

Зависимость голоса есть независимость от
нелепой причуды: слоняться без помощи вёсел
под грубым куском полотна по поверхности вод.
И ткацкое выше иных почитать из ремёсел.

Когда паруса, провисая, упустят мотив,
тебе остаётся — рисуя буруны за бортом,
весло полируя ладонями — гресть супротив
попутного ветра. И выглядеть эдаким чортом.

Из всех табакерок в ноздрю заложив табаку,
тебе остаётся чихнуть, чтобы поднятой взвесью
наполнить свою; и упрятать в карман на боку —
единственный шанс уцелеть между чудью и весью.

Но эта весёлая участь — пространству назло —
подобна привычке тянуть на себя одеяло.
Подмочен табак. Пополам расщепилось весло.
И даже солёная влага тебя не прияла.




* * *

У юности легкоголовой
был странный закон ремесла:
сколь ты ни успешлив и ловок,
но тяжесть на сердце росла.

А ныне иная хвороба
явила приход мастерства:
на сердце легко до озноба,
но как тяжела голова.


 

* * *

Всё как у взрослых, то есть как в Европе.
Расслабься, и по Невскому пройдись.
Надеялся ли вдумчивый Еропкин,
что здесь и вправду станет парадиз?

Воздай респект устроенным фасадам,
на праздничные вывески позырь…
Как боязно, что под неловким взглядом
всё лопнет, словно радужный пузырь —

и обнажится беспощадный жалкий
прекрасный лик Истории самой,
где Шостакович тушит зажигалки,
ещё не дописав своей Седьмой.

 


ЭХО

Духовным голодом томясь,
я честный пост держал в fast food’е.
А окружающая мразь
себя именовала: люди.

Не homo sapiens’ы, не
электорат, не злые йети…
И крест, висящий на стене,
напомнил: это — Божьи дети.

Свет, нестерпимый как металл,
Звук, что не записать на плёнку,
меня на атомы разъял,
слепил, и проворчал вдогонку:

— Ступай, глаголай и не ври.
Врачуй несбывшиеся души.
Итогом пустоты внутри
бывает музыка снаружи.




* * *

Я сниму одежду с гвоздя,
на котором литература
четверть века висит как дура,
по сей день в себя приходя.

У меня интерес простой:
чем-то терпким - хотя б мадерой  -
перебить букет постмодерна,
агрессивный, как сухостой.

В миг, когда оскорбленный муж
сделал выбор в пользу лепажа,
превращение в персонажа
не грозило еще ему.

Жизнь текла по себе сама,
и отдельно - писанье в рифму.
Совместив их в угоду рынку
много раньше, чем в cinema,

сознавало ли Наше Всё,
таки ставшее первой жертвой,
что в итоге сего сближенья
органичный, что твой Басё,

автор должен платить судьбой,
либо же отсутствием оной,
за податливость лексикона,
за его неряшливость, сбой -

как в компьютере и ку-ку...
В веренице рифм выбирая,
след усвоить, что дискурс Рая -
есть доверие к языку.

Так не нами заведено,
и не нам искажать картинку,
поступая в угоду рынку...
Впрочем, мне поучать вольно.

Я так прочно был оглушен
превращением жизни в эхо,
что любой сюжет неуспеха
у читателя - мне смешон.

Впрочем, то-то, что не любой.
Есть еще разрушенье звука
в протоплазме. И эта штука
пострашнее, чем нелюбовь.

Анонимные, как Аннам,
сочинители цвета хаки
в интернет забивают хокку.
То-то радости пацанам...

То-то ты постарел, дурак,
обещавший граду и Риму
не предать сочиненья в рифму -
не имеет значенья как.

То-то, дорифмовавшись (влип
в гастарбайтеры к старой шлюхе),
ковыряешь лепажем в ухе...
Пятый акт. Пресловутый всхлип.




* * *

Промёрзший тамбур, изморозь на стёклах,
попутчик жизнерадостно дымит.
При долгом пребывании с людьми
в одном объёме — устаёшь настолько,

что радует казённая постель,
и ты в оцепенении стеклянном
всерьёз интересуешься стоп-краном,
не помня, есть ли у поездки цель.




* * *

За поворотом я увидел небо,
и оставалось лишь идти на свет…
Сто раз себе твердил, что смерти нет —
и растерялся. Так она нелепа,

обыденна, практична, бытова,
хоть падка временами на причуды.
Прожорливее крохотной печурки.
Мы для неё — законные дрова.

Какие бы ни строили мы планы,
как ни делили славу и позор —
плоть претворится в низменный подзол,
а дух вернётся в изначальный пламень.

Гудит ненасыщаемая печь.
Огонь своими увлечён делами.
А согревать он будет, или жечь —
итог того, кем ты вступаешь в пламя.







_________________________________________

Об авторе: ВИКТОР КУЛЛЭ

Родился в Кирово-Чепецке. Кандидат филологических наук, защитил первую в России диссертацию по поэзии Бродского (1996), комментировал его Собрание сочинений. Автор книг стихов «Палимпсест» (2001) и «Всё всерьёз» (2011), публикаций в периодике. Член Российского ПЕН-центра. Лауреат премий журнала «Новый мир» (2006), итальянской премии "Lerici Pea — Mosca” (2009), премии имени А.М. Зверева журнала «Иностранная литература» (2013). Автор сценариев к документальным фильмам о М.В. Ломоносове, А.С. Грибоедове, М.И. Цветаевой, В.С. Варшавском. Составитель сборника «Латинский квартал» (1991) и антологии «Филологическая школа» (2006).скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 911
Опубликовано 18 янв 2015

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ