* * *
Что я тебе скажу
как частное лицо частному лицу –
открываешь глаза и видишь свои ладони.
Что за сон такой?
Подскажи; помоги жильцу
не поместиться в доме.
Вот он сейчас повернется к себе лицом –
где-то ему под сорок.
Что это было?
Качка, дорожный сон
в душной кабине и на плохих рессорах.
Кто это был тот, что еще вчера
в легких ходил и в добрых?
Так неопрятен вид своего добра,
что второпях бежишь от себе подобных.
Воля моя, где, – на семи ветрах
свист и высок и сладок.
Вырвется вдруг: я не червь, я не прах,
я не меченый атом в подпольных складах.
Кто разменял мне волю? Своих кругов
не узнаёт, ступая.
Мысль отлетает точно на пять шагов
и тычется как слепая.
* * *
Даже не щука, а так – белорыбица.
Острые косточки, ласковые лопатки.
Губы срисованы с лучшего образца.
Все из-под рук расползается, сыпется.
И залегли для решительной схватки
все беззащитные тени лица.
Кто понимает – бежать бы ему без оглядки.
Что же мой друг, и какая при нем голова?
Сам в ожидании стоит как трава.
Держит его натяженье стальное.
Чем все окончится? Тем, что и все остальное?
Где это мы оказались в свои с небольшим пятьдесят?
В заводях жизни, где мелкие твари скользят.
Тянется рябью почти неподвижный узор.
Это река или озеро? Водоем.
Нежные вести, рассказанные подробно,
к нам не доходят. Но пущенные в упор
всем наконечником входят под ребра –
каменным острием.
* * *
Нет, не уходят. Стоят за спиной
мрамор холодный и хруст ледяной.
Ветер качает осину.
Голос неслышный, как будто больной,
так обращается к сыну:
"Вижу, сынок, ты опять босоног.
Что же ты будешь на свете, сынок,
делать с вещами, с врачами?
Деньги совсем измельчали.
Ты меховые ботинки сносил,
значит, за пару сапожек
сколько потребует новый Торгсин
наших серебряных ложек?
Как спеленал меня вечный покой,
больше тебе не достану
новую шапку, взамен дорогой,
той, что потеряна спьяну".
Знаю, что к этой зиме не готов.
К черному камню не видно следов.
Снежный занос не растаял.
И обмороженных белых цветов
нет, если я не оставил.
* * *
Серый котик рожи корчит,
недовольный щурит глаз.
Череп маленький бугорчат,
шерстью короток, скуласт.
Ходят холмики лопаток.
Верх подвернут как башлык
на исподе розоватых
мягких раковин ушных.
Рядом с ним пушится воздух,
гонит волны по спине.
Нет, котов таких серьезных
не увидеть больше мне.
Он в картонной домовине,
не охотник, не жених.
Нет теперь его в помине.
Нас оставили одних.
Но на пальцах, где бороздки,
я впечатал, приберег
все тигровые полоски,
позвонки твои, зверек.
* * *
Два года в квартире живучие тени
на что-то пеняли.
Не всё поделили, остались при деле,
не всё разменяли.
Вздыхали, дышали, работать мешали,
смотрели в затылок
и что-то сдвигали, стучали ковшами,
роняли обмылок.
Никто не поверит, но слышались даже
при свежей побелке
забытые вальсы, победные марши
из черной тарелки.
И запах, как будто полвека хранили
чердачное сено,
а возле нательная рвань в нафталине
полвека висела.
Когда-то, наверно, квартирой владела
нечистая сила.
Гулять не ходила, на кухне сидела
и тесто месила.
А после большая семья самоеда
взяла эстафету
и дружка за другом, сживая со света,
ходила по следу.
И где мне доплата, что полных два года
дышал богадельней
да слушал кого-то у черного хода
квартиры отдельной.
* * *
Будь осторожен: нельзя попадаться навстречу
тем костылям. Не смотри на продавленный мячик.
Лучше свернуть, не ответить. И чем я отвечу
на вымогающий ужас без права подачек?
Липкая лента сбивается в яме кровати.
Ватное нёбо, как будто заложено горло,
если успеешь увидеть картуз на асфальте,
старое платье, подставку без птичьего корма.
Как неразборчиво к сердцу подсыпали крошек.
Как своевольно, как плохо она мне служила –
смертная жалость, которой я был обморожен
в детстве,
пока не достало тюленьего жира.
* * *
Девушка решила, что она пропала.
Томная брюшина широкопружинна -
чем он ей не пара?
Голова муляжна? Ничего, не страшно.
Зарывать в подушку мы себя не станем,
а наймем избушку в царстве обезьяньем.
Деточку-игрушку тоже прикарманим.
Что же это значит? Не зовет, не плачет.
Душенька довольна.
Значит, стать единым с неким господином
это добровольно?
Это наяву отнимают милых,
нежно-слепокрылых.
И живу не в силах верить, что живу.
Слышен в уговорах загрудинный шорох,
и в глазах черно.
Больше ничего.
Отдавай кровинку, неба половинку
не пойми кому в дальнюю тюрьму.
В яму вековую девочку живую
опускай вдвоем с темным бугаем.
ПОГРЕБ
Вниз по лестнице шагнуть
и с жарой расстаться разом.
Погреб взрослому по грудь,
мне по маковку с запасом.
Наверху тяжелый зной,
здесь так холодно и сыро.
Я остался под землей,
вдруг потерянный для мира.
И деревья надо мной –
прямоствольны, недвижимы –
сквозь труху и перегной
земляные тянут жилы.
Звуки в полном столбняке
и очнуться не готовы.
Здесь со мной накоротке
тихий обморок грунтовый.
Земляная тишина.
Неглубокая закладка.
Сырость нежно-холодна.
Горе луковое сладко.
* * *
Новая вещь, собрана из тряпья,
перелицована, шов заглажен.
Сколько ещё терпеть самого себя,
голос пустот и неглубоких скважин.
Выйдешь вперёд, скажешь своё бу-бу,
так, чтобы вдруг не повредить рассудок,
и загудит забранная в трубу
тонкая кровь, ноша сердечных сумок.
Ноша легка, стенка хрупка, хрупка.
Я подгоняю ладонью сердечный клапан.
Сколько ещё ласковым быть и слабым,
всё про себя зная наверняка.
* * *
Теперь он вырос и увяз в делах.
Но мне начальный помнится размах —
он убегал, а мы его ловили.
Какие выкрики на женской половине!
Помилуй бог, какие танцы на столах.
Какие танцы? Воздух дрожжевой
уже смердел, но тесто не всходило.
Мусолил книжку, ссорился с женой
и за столом как в общей душевой
сидел, узнав, что жить необходимо.
Но прежде чем прикинуться сырой
неаккуратно сложенной горой —
горой вещей, оставленных на завтра, —
он увлекал переговорный строй
вперёд, вперёд — для пущего азарта.
Я не пойму, зачем он столько лет
себе не верил. В наш неяркий свет
всегда являлся с молнией и громом.
Как будто нам другой свободы нет,
чем разлететься облаком багровым.
_________________________________________
Об авторе:
МИХАИЛ АЙЗЕНБЕРГ
Родился в Москве. Окончил Московский архитектурный институт. Работал архитектором-реставратором. Преподавал в Школе современного искусства при Российском государственном гуманитарном университете. Консультировал поэтические серии клуба "Проект ОГИ" и «Нового издательства».
С середины 70-х публиковался в русских журналах за рубежом. В России публикации с конца 80-х годов. Живет в Москве.
Библиография:
"Указатель имен”, М., 1993;
"Пунктуация местности”, М., 1995;
"За Красными воротами”, М., 2000;
"Другие и прежние вещи”, М., 2000;
"В метре от нас”, М., 2004;
«Рассеянная масса» (М.2008);
«Случайное сходство» (М. 2011);
Сборников статей и эссе "Взгляд на свободного художника”, М., 1997;
"Оправданное присутствие”, М., 2004;
«Контрольные отпечатки» (М. 2007);
«Переход на летнее время» (М. 2008);
«Ошибки в путеводителе» (М. 2013);
Премия журнала "Знамя” (2001), Премия Андрея Белого (2003).
скачать dle 12.1
