Редактор: Иван Полторацкий
Комментарий Ивана Полторацкого:Дмитрий Близнюк – поэт полифонии, работающей на разных уровнях. Ритмика развивается свободно, но случайные созвучия меняют её течение; пунктуационные символы больше напоминают ноты, варьируя длительность паузы, но не всегда совпадая со своей синтаксической функцией. Лексика взрывается неожиданными звукоподражаниями и окказионализмами, опять же возвращающими внимание к фонетической оболочке слова. Образный ряд ассоциативен, личные воспоминания соседствуют с культурными символами, философские термины высвечиваются сквозь анималистические образы. Всё вместе превращается в сюрреалистический джаз, царапающий восприятие. Джаз довольно резкий и угловатый. Может быть, это Орнетт Коулман с его барабанящей кошкой или атональный Сесил Тэйлор, трудно найти подходящий звуковой аналог, но то, что инструмент для подобной импровизации должен быть хорошо настроен, – сомнению не подлежит.
джаз-птица для Д любимая, прости,
мой Марсель Пруст пуст,
закончилось вино, и в памяти накурено,
и рассвет – медленно седеющий Луи Армстронг
играет блюз тьмы
на саксофоне
фона.
нашел твои
прошлогодние эсэмэски –
точно деньги в осенней куртке,
вышедшие из обихода,
листья в тумане.
бумажные корабли на бензоколонке.
ты думаешь, что ты особенная –
с волосами, распущенными посреди зимы.
но ты –
лишь красивая тюрьма для снежинок.
их загоняют, как протестующих, в автозаки
твоих ресниц,
твоих распущенных волос.
белые отщепенцы.
наши первые месяцы –
новорожденные львята,
оставленные у дверей приюта в переносном вольере.
кормим их, мутузов, молоком и собачьим кормом,
и они исподволь вырастут:
дни – в месяцы,
затем месяцы – в годы,
в львов-мародеров и самодовольных львиц:
сожрут нас, выгонят, выдавят из Колизея.
или уйдут создавать собственный прайд,
а нам оставят
едкий запах апреля.
погружаю руку в твои волосы,
как в ящик с белками: царапаются, тихо верещат,
ластятся носами, пушистыми хвостами,
а у меня в руке орешки.
миндальные ногти.
ешь мои пальцы...
и ты жадно смотришь на меня
всеми глазами
как разломанный плод граната.
идея красоты
проступает сквозь твою кожу,
как нож сквозь мУку.
ну, иди же ко мне...
- - -
двадцать лет спустя.
рассвет перышком нежно щекочет ее щеки,
бережно касается реальности,
как темечка новорожденного.
едва слышный «вкл» – и сознание заполняет собой эфир,
и я мелодично картавлю:
доброе утро, любимая.
доброе утро, мир.
да, я все же сдал экзамен,
прошел проверку жизнью, тобой.
и солнечный луч в окне – как Лорка со шпагой.
черт побери, эта лиричность,
будто котенок, который всегда на моем плече,
и нельзя не влюбиться, и нельзя не умереть.
но мы настолько любим жизнь,
что волосы шевелятся на голове.
мы вынесем все.
и всех.
в черном квадрате только кажется, что так легко написать:
не жалею, не зову, не плачу.
вызволить из тьмы шахтеров невыразимого.
но сколько должно пройти тысячелетий эволюций,
борьбы и крови, поглощения себе подобных,
бесподобных, чтобы родилось на свет:
все пройдет, как с белых яблонь дым.
человечество как плодожорка
прогрызает кровавый тоннель в яблоке времени,
не покидает ощущение, что еще кто-то живет за мной,
волчонок ступает в следы лап матерого волка,
кто-то толкает тебя-камень перед собой,
или я иду и кто-то живет впереди меня,
и это следы когтей дежавю, сколы времени,
послания во времени, царапины на металле.
и так слой за слоем, смерть за смертью,
отшлифовывается бриллиант бытия.
и это не пищевые цепочки, нет, но подвесные мосты
качаются под нами, над нами, железные лианы,
скрипят, визжат и охают карусели
на перекрученных цепях,
и наши инкарнации переплелись, смотри,
можно дотронуться до плеча
девушки ветра с рысьим лицом...
***
моя любовь к тебе –
это детеныш аллигатора,
которого прячешь в ванне,
но не в силах удержать на поводке "я тебя люблю".
скребет когтями по эмали.
даже спустя годы,
даже спустив своих самых свирепых псов с цепей
ностальгии.
но они никого не кусают,
а зализывают пульсирующие фотораны,
закаты в лужах,
кости-говяжьи-облака.
прошлое – это скотобойня.
всегда
скотобойся.
***
читал Шопенгауэра
вместо Шопена и ягуара.
увяз.
философские болота
и болотные цапли знаков вопросов,
унылый пейзаж ума.
парадокс: паук с лапами,
завязанными узлами.
философия –
это как учиться целоваться на ящерицах.
это просто как небородина. говяжий череп
в вересковом поле.
родина.
на ощупь – мокрые рисовые зерна
под струей холодной воды –
и я погружаю руки в кастрюлю,
промываю память:
белое, голубое, глупое.
родина.
завшивленная больная кошка Рита,
и когда обмазываю ее керосином – до горла –
все паразиты, все вши государства и
идеологии
убегают на голову, мохнатые уши, морду и лоб.
в наглую перебегают
покорные, зеленые глаза.
но – родина это только мое,
только для меня.
каждый живет и любит свою родину
маленькую, как кошка.
жестянка с вкладышами от жвачек,
старинными монетами.
за свою родину не нужно умирать или убивать врага,
ибо ты в ней и так растворяешься –
в родном крае,
точно жменя дорогого стирального порошка
в Ниагарском водопаде.
лети. исчезай.
ледяная чистота времени
со вкусом людей и чудес, которые любил.
родина это твои странные мысли.
еще раз отведать спелой шелковицы
с громадного дерева возле цыган.
побродить босиком по мельчайшей пыли сиреневой,
нагретой солнцем.
встретить золотистую девочку Яну.
родина это не парад военных монстров,
саранча цвета хаки.
не салютная пальба в честь идей,
не холодный змеиный взгляд
сбольшебуквенной Родины-Матери-Терминаторши:
пожирает своих сыновей и дочерей,
щелкает, как черные семечки,
миллионы жизней.
нет.
комод, там спрятана прядь младенческих волос дочери
и лимонная рубашечка, в которой я
родился.
родина это родинки, магические места,
где прошло
мое детство
и юность. где я отразился статуями и скорлупой,
где отравился Мадейрой и мечтой.
родина это радуга прошедшего,
она манит. так магнит притягивает
привидения из мельчайшей металлической стружки.
это зубчатый танец ностальгии,
грациозных, печальных носорогов.
металлические зыбкие узоры танцующие.
родина – розовая кость поломана,
но не хочет срастаться
с протезами государства и партий,
с позолоченными спицами прохиндеев
и негодяев.
моя родина это женщина в леопардовом платье
клеит пластырь на палец ноги.
гуляли в бетонных джунглях. моя родина
это полоска ее обнаженного живота.
это ранец моей дочери.
это карамельный аромат
кофейного вечера и вплетающий пьянящий запах шашлыков.
моя родина это радостная сорока –
точно выиграла джекпот –
с зеленым пакетиком крысиного яда спешит, шагает
ранним утром
по крыше сарая.
моя родина это мои слова.
и весь мир, который хочет уместиться в стихах,
как кентавр – хочет обладать женщиной и жрать овес.
вселенная, ссыпаемая в мешочек созвездиями -
моя родина.
все, что я могу полюбить.
все, что может причинить мне радость и боль.
и это грозный лес на берегу озера
точно темно-зеленый дракон присел для прыжка. вот-вот.
родина это тот, кто нас заберет. перенесет нас
через болота и пропасти тьмы и горения, исчезания.
родина родина родина, все мои глупости и разочарования,
переборы гитары в павильоне детского сада,
футбольные баталии с древне-детским матом,
жемчужные пижамы утреней дымки,
шелковистая влажность женщины любимой,
устрицы во рту поцелуя. родина это тьма,
где согреваешься памятью, как коньяком.
речка наша – родина. речки, где мы купались и тонули.
наша родина это пуля которая дура и облетала нас,
это манящая вонь коровьего навоза,
это звяк колокольчиков и закат во все небеса:
розовый рояль на
крыше черного лимузина со вспученным лаком.
родина это мертвая птичка в пруду в ореоле линялых перьев.
родина это липкая кожа любимой.
и визжат поросята дней, убегая
от безликих и волчьих бандитов с ножами.
и родина мать, нет, но мама, любовница или сестра,
и я ошеломленно ,
перекатываю во рту – родина. как молочный зуб,
но не нахожу ему место.
грациозное разочарование. пустота.
с надеждой на возвращение.
моя родина – это женщина в спальне.
это небо надо мной
и письменный стол внутри
(настольной лампы золотистый страус),
родина –
это ты...
***
благоухание дикой смородины –
запах черных, блестящих кобр во время спаривания,
и каменная ограда, где ангелы кучерявые из камня,
и пухлые ручки их разрослись в каменные же лабиринты,
и растворенное окно – откровение аквариума –
смелей загляни в меня, глупая зеленая рыбка.
и ветка легко касается стекла,
как зверь лапой, коготком –
и там плывет пыльно-перламутровое отражение сада,
и у сада зарождается сознание,
роза под наркозом, солнечная искра,
зыбкий эмбрион озарения
среди граблей и ведер – неужели
это я? и ветка легонько бьет коготком
по стеклу,
как по капсюлю и багряным вибрирующим шатром
оседает
беззвучный взрыв сада.
поднимает в памяти сто тон поющего пепла,
крошечные паразиты Паваротти,
лирические клещи.
что остается?
черные обгоревшие костыли
реальности - а только что я летал...
импровизация без пальцев / Дашея просыпаюсь с тобой,
просыпаюсь в тебе и уже это не я, но и это уже не ты,
это сплав миров. о, давай без пафоса! давай.
багровое бра над тобой – запылившийся красный жук,
пластиковый нимб на шнурке, на поводке под током.
я под твоими веками ворочаюсь,
как каштан в скорлупе, выходи,
выходи вон. позволяем познать друг друга – ласки людоедов влюбленных.
а ну его, пошли во двор, где цветущий абрикос и ты
девушка в одних трусиках и резиновых сапогах,
ты полуголая танцуешь во дворе, вокруг тебя чернобуркой крутится
хитрая собака Тумас, это танец проснувшихся.
это наша весна и глупые, дурацкие слова –
вовремя подкрашенные корни волос,
чтобы остановить пожар седины, энтропии.
бриллиантовый писк синиц.
ты просыпаешься во мне, и линия твоих губ расплывается,
как сигарета в ведре с водой.
ты плачешь от счастья не быть со мной во мне.
мы на нересте влюбленности откладываем икринки миров
на чепухе, случайных камнях, камышах.
так поезд просыпается на запасных путях,
так выныриваешь из черного мазутного сна без образов и сюжетов.
и радио – переливчатый идиот – вновь встречает нас
уютными кошмариками новостей и даун-песенками.
но луна еще пульсирует в моей голове;
луна как очередь за хлебом в блокадном городе.
другие строки всплывают – затонувшие брюхатые корабли,
покрытые илом. течет соленая вода и слизь из ноздрей,
утопленники смысла синеликие.
а мы радуемся друг другу,
радуемся как диктаторы – радию,
нас никто не поймет, кроме нас, это – территория влюбленных.
террариум для райских змей.
это наш первый класс, в который мы возвращаемся каждый год
хоть на пару дней, когда нестерпимо ощущаешь холод,
беспробудную скуку бытия.
пустая лимонадная бутылочка "без тебя".
но все это ложь.
я просыпаюсь в тебе для себя,
я запутался в этих черных прорубях.
дырявый, как сыр, прозрачно-синий лед
и черная тяжелая вода танцует танго, страшное танго "навсегда".
я просыпаюсь в тебе, пожираю как лягушонок
обесцвеченные личинки разлуки, боже... и снова работа.
и портфель из свиной кожи ехидно хрюкает,
жрет мои пальцы.
так продолжалось три месяца и три дня,
я просыпался в тебе для тебя,
в твоем голосе, в реке,
быстрой стремнине и слова неслись как бревна,
сплавляемые по черно–зеркальной тишине.
я растерян, расхристан.
и наши беседы о стихах и о нас в стихах.
из открытой двери ванной валит пар – романтичная глотка
кафельного дракона,
твои полосатые бедра от игры светотени жалюзи...
и я снова глупею, погружаюсь в тебя.
кухонный стол – пишущая машинка и вставлен чистый лист окна,
и на нем я пишу, вывожу на прогулку
привидения слов.
а бессонница противна как глоток теплого пива.
и я хочу уснуть в тебе, ты мой заграничный паспорт
для послесмертия с пропиской
в созвездии кентавра.
о, мы всегда исполнены смысла, огня, и вот
ангелы с огнетушителями
летят над нашей Австралией, леса, пылающие нашими снами, постой!
реальный мир сейчас не дотягивает до нас,
и туманная промозглая ночь – кость
с внутренним мозгом,
растрощена красным миганием светофора...
вкус ночи
пустой двор, пустая будка.
с неба плавно ниспадает тьма, как пепел
от сожженных фотопленок. пепел,
тщательно просеянный сквозь бинты.
желтая лунная рана,
и густая зримая тишина, как черная паста
для черных зубов. и над домом блимкает
слабый свет натриевых ламп –
будто слезает прибитый ноготь.
мир несоленый – приходится домысливать.
мысли застывают в голове – пенка на кипяченом молоке.
и я цепляю гвоздем сознания
этот навар – все, что осталось
после прожитого дня.
нет. реальность всегда хотела
меня.
чтобы я писал стихи. так иная мать
не хочет прекращать кормить сына грудью.
и это мерцающее молоко заразумности.
я погружаюсь в туманные грезы,
сосу лунную грудь
музы с запахом пыльных штор.
наполовину человек, наполовину никто.
маугли,
которого воспитали идеи, но не смогли отучить
от волчьей, потусторонней груди.
_________________________________________
Об авторе:
ДМИТРИЙ БЛИЗНЮК Дмитрий Близнюк, поэт, литератор. Публикации: «Знамя», «Нева», Prosodia, «Новая Юность», «Сибирские Огни», «Крещатик» «Радуга», «Плавучий Мост», «Невский альманах» и др. Публикации на английском: Poet Lore (USA), The Pinch (USA), Dream Catcher (UK), Magma (UK), Grub Street (USA), Salamander (USA), Willow Springs (USA) и др. Лауреат нескольких международных конкурсов. Член PEN America. Книги стихов «Сад брошенных женщин» 2018, «Утро глухонемых» 2018, «Снегопад в стиле модерн» 2020, «Моментальное фото» 2020. Сборник стихов на английском The Red Fоrest 2018 (Fowlpox press, Canada). Живёт в Харькове, Украина.
скачать dle 12.1
