Лета Югай. ОГОНЬ УЗОРА

Редактор: Роман Рубанов





Росписи

Красное, ржавое, выцветшее, льняное…
Чувствуешь, поворачивается колесо?
Вечер — огромный зверь — обедает мною.
Страх темноты становится невесом.
С прялок, с домов с нарисованными часами,
С досок икон неуклюже спрыгивают впотьмах
Львы лупоглазые с вытянутыми носами,
С куцыми чёлками, с розами на хвостах.
На позвонке кита, выброшенном приливом,
Старом, огромном, словно дуб вековой,
Иконописец по кости вывел святых и диво,
Чудо морское с кудрявою головой.
Рядом с Ионой смотрит глазом цветочным
На корабли, в страхе жмущиеся к скале.
Восстановить по косточке позвоночной
Образ чудовищ, не виданных на земле,
И приручить, увить резными кустами
Южного зверя на северной полосе…
Вечный покой, кто может его представить?
Кто видел льва в наших широтах? А всё же малюют все.



Быличка

                      Александру Переверзину

У нас сейчас в Яхреньге русалок нет.
Русалки-ти в больших реках, в Сухоне все.
Вот, говорили, деда моего дед
Поймал такую рыбину в сеть.
Хотят они делать пирог ли что,
Лежит она в сенях ли где.
Вдруг бабы в крик: «Что взял в воде,
Отнеси назад, пропадём а то!»
Дед пошёл проверить — открывает рот:
«Положи, где взял» — говорит рыба-та!
Отпустил, где река выходит на поворот,
Было глубже тогда, совсем глубота…
...А над всей деревнею ночь бела,
Рассыпаются птицы, велик и мал.
А под берегом всплеск — то ли ком упал,
То ли Рыба из Сухоны заплыла.



Колыбельная

Зыбка качается: раз-два, раз-два, раз.
В зыбке по морю переполохов год до земли плыть.
Мама от рук своих не отведёт глаз.
Мама прядёт нить.
Чтобы была рубашка, когда сын по земле пойдёт,
Ножками по дороге, долгой и дорогой.
Мама приходит с поля, достаёт пряслицу и прядёт,
Привязывает верёвкой зыбку к ноге. Качает ногой.
А смерть заглядывает в окно, птичьим глазом косит.
Жук в траве, видя птицу, падает на спину: сдох.
Думает: «Птичий бог, отведи, стороной пронеси!»
Знает, что мёртвый не вкусен, для птицы плох.
«Серенький, — мама напевает, — придёт волчок
И за бочок ухватит», — мама поёт про страшные про дела.
«Будешь здоровым и сильным, — думает, — но о том — молчок.
Чтоб не спугнуть твоё счастье, и так двоих не уберегла».
«Будешь жить не так, как мы, хорошо будешь жить», — а поёт о том,
Что уж скорей бы он умер — да, умер уж, взял его бес,
Что её дитятко под ракитовым под кустом лежит под крестом.
Смерть думает: «Нечем здесь поживиться», — и улетает за тёмный лес.



Леший

Он идёт выше всех деревьев, подобен чёрной горе,
У него на руках морщины, глубокие трещины на коре,
Нереальный, как будто ландыши в январе.
У него между пальцев мох, на коленке гриб моховик,
Под лопаткой гнездятся совы, но к этому он привык,
Он несёт в руках девочку, дедушко лесовик.
Её мать в сердцах сказала: «Леший тебя неси!»
Вот она тряпичной куклой на ветках его висит,
По щекам её листья бьют, дождичек моросит.
И ей чудится: руки его становятся горячей,
Она пьёт его речи — чистый лесной ручей.
Так носил её над землёй тридцать дней и тридцать ночей.
Это вам не соседские парни, не сестрин жених балбес!
Он был ангелом, а потом падучей звездою — недаром бес.
Кто куда попадал: овинник — в овин, полудница —
в поле. А этот — в лес.
Он был ангелом, но сгорел в атмосфере и почернел,
У него под кожей земля, под землёю мел.
«Знаешь, девочка, как ты мила, как личика сахар бел».
Вынес прямо к деревне. Бабы нашли, кричат:
«Похудела-то как: одни глаза да кости торчат!»
Ну а сам пошёл к лешачихе, собирая орехи для лешачат.



Гадания

А на Васильевский девушки заперлись в избе
Закидывать удочки, говорить судьбе:
Я тебя знаю, ёлочный огонёк, зимняя муха.
Судьба наказывает просто так, одаривает ни за что,
Есть время собраться с духом,
Пока несут решето.
Если выпадет хлеб — будет и дом, и хлев,
И сундук, и жар в печи, на шкафу — виноград и лев.
Выйдет кольцо — под подушкой шкатулка, в шкатулке — желанье:
В тёплой шубе в самый белый сугроб!
Девушки замерли в ожиданье.
Выпадет крест — значит, гроб.
Пока несут решето, есть время примерить любую долю.
Пока не сбылось ничто, наговориться вволю.
Печина — к печали: в голову, в печень — грусть и заботу.
Повернись ко мне, решето, лицом, кольцом и сердечным дном!
Судьба накатывает просто так, как утренняя зевота,
Валит с ног вещим сном.



Встреча птиц

Ласточки, милушки-ти прилетели. Выйду —
скворушки прилетят, на проводах: «И-и-и».
Выйду да и поздороваюсь. «А я ведь дожила,
слава Богу» — им и похвастаю.
Записано в д. Исаево Вологодской области
Милушки мои прилетели!
Ангелы в крылах, в головах Спас.
Выйду, похвастаюсь: «В самом деле,
Дожила до весны, до вас!»
Скворушки мои, осенью далече
Улетают в Ирий они.
Выйду попрощаться: «Бог вам навстречу».
И опять мы одни.
Мы — рукой, они нам крыльцем помашут.
А вернутся — всё легче пойдут дела.
Вот и дожила до хорошей нашей
Жизни нынешней. Да жизнь-то прошла.



* * *

Просыпаешься — сердце ухает до земного ядра,
А потом поднимается, медленно, по ступеням.
Это как возвращаться в новую жизнь с утра,
Плача на электрический свет своего рожденья.

А в секунду рожденья приснится прошлая жизнь.
Все надежды вчерашние… Несбыточное сбылось!
Свет алеет сквозь веки, словно сквозь витражи.
Просыпайся, вставай, лежебока. Ну, как спалось?



* * *

Акация потрескивает на жаре,
Ещё немного — и разгорится.
Прикроешь глаза — отсветы на коре.
Ницца, Рица и прочие небылицы.

Кора тверда, а под ней в глубине ствола
Влажная жизнь, торопится сок древесный.
Как же долго я без тебя жила!
Как он сушит неистово, жар небесный.

Вот и летуем, кожей пьём летний зной.
Бросаемся днями, дни бросаются нами.
Акация трещит над сухой землёй,
Посыпая её напрасными семенами.



* * *

Вот появляются ихние, их тьмы и тьмы.
На них печать вековой зимы,
Лиловая шерсть дыбом встаёт на холке,
Их глаза сужаются в щёлки,
Над головами встают дымы.

Но у наших тоже есть крылья, ноги, хвосты,
Их тела прекрасны, слова просты, души чисты,
Под сердцем звенит колокольчик из неземного металла.
И, когда исход сраженья решён, когда всё пропало,
Они могут атаковать с высоты.



Домовой

Зовут его Филимон, это он сам сказал.
Походил по мне ночью, нет, ну какая кошка:
У кошки четыре, у этого две. Вокзал
Здесь в пяти минутах. Присядемте на дорожку,
Опять возвращаетесь в бизнес свой, суету.
Я ему наливаю в блюдечко понемножку
Молочко, когда есть — и сливки. Какому коту!
Говорю ж, домовому — да это я понарошку.
А вот косы он мне не заплетал никогда...
У вас место нижнее? Сядете у окошка.
Вот на память. Нет, нет, берите. Это всё ерунда.
Приезжайте в августе. В августе здесь морошка.



* * *

Кораблик с железными парусами плывет по глади травы.
Кораблик с пластмассовыми парусами плывет по глади ковра.
А я стою с голубыми глазами, совсем не умею врать.
А я смотрю в голубое небо: тучки сегодня львы.
У них барашковые прически, диванный изгиб спины,
но, если желаете, в них заряд, убивший шесть человек,
если желаете вы, а им не открыть заснеженных век.
Ведь львы все добрее, львы все тише. Кому такие нужны?
И я добрею в потоке речи, смотрю из окна на двор.
И каждое слово вбивает глубже якорь молчанья в паркет.
А что за своих не вступаюсь — просто не слышу ваш разговор,
ведь очень громко над головою хлопают паруса.



* * *

Не читаю сто книг ни о Риме, ни о Китае,
и, собственно, все равно: чаю, кофию, Мандельштама.
А зеленая кровь лопочет в лиственной стае,
и уходит день, и троллейбус уходит прямо.

Как мы дни составляли из стеклышек: синий — к сини,
чайный — к розе, хрустальный — к радужке. Строго в теме.
И читали сто книг, собирая в них буквы имени,
замедляли шаг, пили чай, торопили время.

Все, как грайки в гнездо, тянули в огонь узора.
Уберечь не смогла — зола, свято место пусто.
А на розовом небе опять проступают горы,
и как будто птицы щебечут тысячеусто.







_________________________________________

Об авторе: ЛЕТА ЮГАЙ

Родилась в Вологде. Кандидат филологических наук. Доцент Liberal Arts College Института общественных наук Российской академии народного хозяйства и государственной службы. Стихи публиковались в журналах «Новый мир», «Звезда», «Дружба народов», «Новая Юность» и др. Автор нескольких поэтических сборников, в том числе книги «Забыть-река» (2015). Лауреат премии «Дебют» (2013).скачать dle 12.1