ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Игорь Алексеев. АПРЕЛЬСКАЯ ЗИМА

Игорь Алексеев. АПРЕЛЬСКАЯ ЗИМА



 

* * *

Я знаю – тебе не хочется приходить домой.
Это тяжкий труд всё время меня спасать
от меня самого, но нимб над твоей головой,
когда ты приходишь, начинает негромко мерцать.

Я стараюсь не ныть и не жаловаться по мелочам.
Я даже пытаюсь пореже к тебе подходить.
Я только изредка прикасаюсь к твоим плечам,
как бы проверяя, цела ли меж нами нить.

Ты можешь задерживаться насколько угодно – я пойму.
Ты можешь даже однажды совсем не прийти.
Ты знаешь, иногда мне легче быть одному.
Есть на свете маршрут, по которому нам не по пути.


 

* * *

Пепельница полна
страшными,
перегоревшими мыслями.

 


* * *

Ты смотришь на меня со стороны.
Я это замечаю краем глаза.
Прости, я повернусь к тебе не сразу.
Мои глаза такой тоской полны…

Я сделаю улыбку на лице.
Но этот фокус для тебя – пустышка.
Меня сейчас легко читать, как книжку
с развязкой, предугаданной в конце.

Друг друга изучили мы навек.
У нас невольно совпадают жесты.
И тварь с косою, мертвая, как снег,
пока меж нами не находит места.


 

* * *

«Я люблю тебя» — будет последним,
            что я скажу.
Я говорил тебе это в день по нескольку раз.
Но в словах последних есть холодная
            жуть,
потому что не будет «потом»,
        есть только «сейчас».
 
Обнажённые камни торчат изо всех углов.
Нерождённые дети кричат и кричат
            в пустоте.
Я должен успеть сказать тебе
        эти несколько слов,
пока не введут мне
    какую-нибудь хренотень.
 
Я перестал хотеть умереть во сне.
Я должен быть в сознании,
        говоря тебе эти слова.
Пусть потом за мной прилетает некто
                извне
и на плечо опрокидывается
            моя голова.

 


* * *

У каждого одиночества есть имя.
Есть реальный
и, часто, сетевой адрес.
Одиночества стесняются
звонить, писать, окликать
первыми.
Вокруг занятые своими заботами
люди.
Однако, у одиночеств
есть постоянные собеседники:
небеса, облака, звёзды.
Но горние голоса теряются
среди земного шума.
И одиночества вслушиваются,
вслушиваются, вслушиваются…


 

* * *

В моём уходе некий есть прикол
какого-то особенного рода:
боль ограничила мою свободу.
Чуть в сторону – ограда, частокол.
                                   
Испытывать терпение моё
довольно поздно – я по жизни твёрдый.
Но вот сижу с нечеловечьей мордой,
терпя внутри горящее смольё.

Но я горжусь тем, что могу острить,
хотя, увы. Довольно мрачновато.
Какая-то дурацкая расплата.
Да и за что, но некого спросить.

 


* * *

Я куплю мотоцикл "Кавасаки",
Чёрный чоппер с мотором "V-твин".
Изумятся дельцы и писаки:
Вот так Игорь прикинулся, блин!
Я надену рогатую каску,
Летный китель, в котором отец
Рассекал, а на бицепс повязку
С краткой надписью "Полный п...ц".
Покачу я по улицам тесным
Под веселое "Ё ... мать!"
Я понравлюсь красавицам местным.
Мне менты будут честь отдавать!
Отрезвеют партийные члены.
Заворчат старики, закряхтят.
Над заводами взвоют сирены.
Над базарами птицы взлетят.
Будет путь мой, как взлёт, вдохновенен.
Оживут, предвещая грозу,
Чернышевский, Дзержинский и Ленин,
А Столыпин покажет козу.
Все билеты сметут у кассирши,
Когда с тенью судьбы на лице
Я возьмусь декламировать вирши
В осажденном ледовом дворце.
И в свершившемся армагеддоне
Сквозь дымы и цветные круги
Я увижу ладони, ладони,
Сапоги, сапоги, сапоги...

 


* * *

Старая угрюмая больница.
Расписание режима дня.
Молодая сучка-докторица
Смотрит на распятого меня.
Я изрезан, сломлен и отравлен.
У меня дырища в животе.
А она мне врёт, что крен исправлен,
Хоть слегка анализы не те.
Молодая, в кипельном халате,
Как тебе не надоело врать?
Не верти ты жопой по палате,
Не мешай больному умирать.
Не тревожь кровавую повязку.
Я ведь знаю, как ты ни звони,
Что твое лицо изменит маску
Сразу за порогом западни.

 


* * *

Апрельская зима. Хруст ледяного вздора.
Продолженный наркоз – апрельская зима.
Мне не остановить крушенья и разора.
Что толку от меня, сошедшего с ума.

Попробуй не сойди с ума, когда под утро
идёт огромный снег, холодный и сухой.
А невозможный день грозит ежеминутно
остаться на нуле, на точке никакой.

Я в этом виноват. И шутка психопата
заходит далеко за нулевой предел.
Туда, где чёрный лед морозного заката
хрустит вдоль колеи, как и вчера хрустел.

 


* * *

Спи мой зайчик лопоухий.
Спи в укромном уголке.
След кривой судьбы-старухи
затерялся вдалеке.

Спи, заройся в гравий серый,
между шпалами заляг.
Не встревожит сон твой нервный
прогремевший товарняк.

А за ним безумный «скорый»,
переполненный людьми.
Спи в норе своей укромной.
Спи в покое и любви.

Сны двоятся и троятся.
Бестелесным им видней,
что не следует бояться
ни железа, ни камней.

Спи, ушастый. Камней груда
не откроет ничего.
безмятежно спи, покуда,
среди грохота и гуда,
вдруг вернется ниоткуда
трепет сердца твоего.

 


* * *

Дороги нет. Она заменена
На ленту цвета старого асбеста.
Все кружится, и не находит места
Заплаканная ранняя весна.
Но дело-то как раз и не в весне.
Как в колее накатанной ни рыскай,
Когда летишь под гору по Симбирской,
То кажется, что падаешь во сне.
Мельчат в трубе насильственного сна
Проезды, превращённые в помойки,
Кварталы беспорядочной застройки,
Окрашенные в дикие тона.
Всё это мне положено любить
До невозможной степени накала
Гражданственности, чтобы не взыскала
Отчизна за неявленную прыть.
Да, раньше бы за эдакий пассаж
Меня бы в дурку или за решётку.
А я лечу во сне по околотку,
Кошмар воспринимая как пейзаж.

 


* * *

Мне хреново, Тимур, укачали меня эти годы.
Всё болтается врозь, даже нищая эта кровать.
Я предельно ослаб. И под утро нажравшись «Кселоды»*,
Я блюю в унитаз, хотя нечем мне больше блевать.

Ты прости мне, Тимур, эти мелкие мерзости быта.
Попадос не конкретен. Надежда пока за рулём.
И могила моя не отрыта ещё, не отрыта.
И до резкости бритвы живой доведён окоём.

______________________________________
* «Кселода» — препарат химиотерапии.

 


* * *

Как жаль, нельзя загадывать вперёд
на день, на месяц или на полгода.
Того гляди — и новый поворот
на берег той реки, где нету брода.

Мне надо как-то жить в объёме дня.
За утром полдень, дальше длинный вечер.

Какая-то дурацкая возня
вокруг бумаг и книжек, где отмечен

не каждый стих — десятка полтора.
Я, что ни говори, читатель строгий.
Доносится с окраины двора
визг дочери, свалившейся с дороги

в кусты на новом велике своём.
Мне надо выйти, посмотреть ушибы.
День кончился. Он был обычным днём.
И я шепчу: спаси…спаси…спасибо.







_________________________________________

Об авторе: ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВ 

(1959 — 2008)

Окончил Саратовский медицинский институт, врач-кардиолог, кандидат медицинских наук. Публиковался в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дети Ра», «Крещатик», «Литературный арьергард». Создатель сообщества «АРТ-Система», организатор поэтических фестивалей. Победитель поэтического конкурса имени Гумилёва (2006). Лонг-лист премии «Большая книга» (2007).  Автор нескольких поэтических сборников, двух сценариев, двух книг прозы.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 387
Опубликовано 08 апр 2019

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ