* * *
мне в стекло стучит зелёный словно лампа попугай
никакой не надо музы посмотри и стих слагай
не забудь про ассонансы за питьём и за едой
будь ты дома или в небе или даже под водой
нет бессмертья врал арсений сколько брошено сетей
поломал иголки «зингер» вставь мои из-под ногтей
мир с годами обретает необычно мерзкий вид
очень чешутся лопатки это крылья или СПИД
открывай глаза художник и не предавайся сну
я тебя возьму за кисти и к величью прикосну
мир начнёт стоять на спинах у двенадцати котов
будь готов пускай кричат мне я и так уже готов
хоть бывал я на босфоре но не видел шаганэ
сосчитай меня природа абуль фабуль доманэ
я не старый это морок забодай меня коза
нет морщины а дорожку процарапала слеза
художник художник художник молодой
нарисуй мне девушку юной не седой
ЧЕБУРЕЧНАЯ
Есть на Сухаревской чебуречная,
Я был ею в момент покорён.
Ей судьба уготована вечная,
Потому что она – вне времён,
Потому что она – нашей юности
Не раскрошенный в пыль островок.
И внезапно во мне возникает стих,
Ибо прозой сказать я не смог.
Мы стоим за немыслимым столиком,
Наливая себе «жигули»,
В чебуречной не стать алкоголиком
На свои трудовые рубли.
Есть в том радость мужская, суровая,
Вожделение для языка,
И течёт сок мясной, словно новая
Ароматного счастья река.
Быстро дно у тарелки означится,
Опустеет бутылочный ряд,
Но серьезна в окошке раздатчица,
А в глазах - торжество чертенят,
И к столу многослойное здание
Приплывёт на разносе опять.
Будто некий спецназ на задании –
Не научены мы отступать.
Постаравшись пореже сутулиться,
Разбредёмся по странам чужим,
Лягут под ноги странные улицы,
И затянет окрестности дым.
Жизнь привыкла нас, сука увечная,
Из огня снова в пламя бросать…
Есть на Сухаревской чебуречная,
Это, братцы, нельзя описать.
ПОГРУЖЕНИЕ
Мы не козлы, не фраера,
Не духи из бутылок винных.
Мы – шебутная детвора
С тагильских улиц тополиных,
Где разноцветен даже дым,
Где в переулках шелест платьев,
Где мы педалями скрипим
Велосипедов старших братьев,
Где у беседки пьют вино,
Беспечно матерясь при этом
(Плохая рифма – «домино»,
Но ничего другого нету),
Где был я бит, и где я бил,
Где прыгал с шифера сарая,
Где я впервые полюбил,
И где пришла любовь вторая,
Где сквозь балконные столбы
Доносится журчанье лейки,
Где грузовик, и звук трубы,
И папа с мамой на скамейке,
Где мрачно ходят по двору
И Витька Рыжий, и Василя,
Где руки тянутся к «перу»,
Где всё вокруг – моя Россия.
…Нет, не покатится слеза,
Хотя порою мне лажово –
Я вновь стою, закрыв глаза,
На старой улице Бажова.
ВЕРОНИКЕ
Тверская, она же Ямская,
Здесь в окна стучат снегопады,
Здесь ходит по кухне собака
И кружится блюдце в печи.
Хозяйка собаку ласкает,
А вечер затеплил лампады,
И хочется молвить, однако,
Прошу - посиди, помолчи.
Ты чаем от стужи согрейся.
Все это давно нам знакомо,
Когда бы сюда ни вернуться,
Ведь длится столетья подряд
Неспешное мудрое действо,
Спокойствие старого дома,
Хозяйка, молчание, блюдце,
Собака, окно, снегопад.
ОТЕЦ
Ты в страхе, Мария,
сквозь слёзы кусаешь кулак.
Свеча догорела.
Младенец в соломе и холод,
И пьяненький муж,
бородат, косоглаз и немолод,
Швыряет слова,
словно камни в полуночный мрак.
«Ты думаешь, верю
досужей твоей болтовне?
Ты шлюха, Мария,
распутная «божья невеста»!
Теперь не найдётся
на свете спокойного места,
Где каждый прохожий
в лицо не смеялся бы мне.
При чём тут волхвы?
Кто позволил сюда им войти?
Увидеть волхва –
это очень плохая примета.
О, как я тоскую
по серым холмам Назарета,
Где стол мой и кров,
но куда больше нету пути.
Сгори, Вифлеем!
Стань добычею для воронья!
Ты шлюха, Мария,
блудница, блудница, блудница!
Пускай покарает
тебя Элоима десница,
Но раньше тебя
покарает десница моя!»
Стояли волхвы,
возвещая грядущие дни,
Над яслями сдвинув
свои бородатые лики.
Младенец дремал
под отцовские злобные крики,
И в шуме мерещилось
дальнее эхо: «Распни!»
* * *
Умирают матери ночью во сне.
Отцы умирают днём на виду,
Трепеща, как рыбы на Божьей блесне.
А мы остаёмся гореть в аду,
Не веруя ни в каких богов.
Излишен вопрос. Не нужен ответ.
Стихает шарканье их шагов.
И нет нам прощения. Просто нет.
* * *
Переулок, пропахший котами,
Мусор в чёрных пузатых мешках...
Жизнь бросала меня на татами
Не по-честному, исподтишка.
Лодка шла неожиданным галсом -
Из меня никудышный матрос...
Всё равно я упрямо держался,
Утирая расквашенный нос.
Что могло утонуть – не сгорело,
Кто был люмпен – пробился в князья…
Предавали друзья между делом,
Как меня предавали друзья!
Я менял за квартирой квартиру,
Чтоб себя от невзгод упасти,
Честным быть пред собою и миром,
Ну а там – хоть трава не расти.
И в январской промёрзшей пустыне,
И в июньском летящем дожде
Я надеялся: козыри вини,
Хоть давно были крести везде.
Исхлестало порывистым ветром
Занавесок тяжелую плоть.
Город. Стены. Квадратные метры.
Что-то ты недодумал, Господь.
* * *
«Ирония – признак усталости» -
Сказал литератор один,
Есть в этом немного от жалости,
От пыли тяжёлых гардин,
Когда раздражённого критика
В меня упирается взгляд.
Полбанки ещё принесите-ка!
Давай, за Поэзию, брат.
За чистую воду под тиною,
За ржавые гвозди веков,
За эту тоску тополиную,
За длинную тень облаков.
Еще гулеваню в районе я,
Известный в уральском краю.
Ты где, моя Муза-Ирония?
Я так без тебя устаю.
_________________________________________
Об авторе:
МИХАИЛ СИПЕР
Родился в г. Нижний Тагил Свердловской области. Закончил Уральский политехнический институт, затем работал на Уралвагонзаводе. Автор трех поэтических книг. Обладатель призов Международного поэтического турнира «Пушкин в Британии» (Лондон), обладатель Гран-при Международного конкурса пародистов памяти А. Иванова. Печатался в периодике и различных антологиях, стихи переводились на английский, норвежский, иврит и публиковались в Англии, Канаде, Норвегии, Австралии, Израиле. Стихи Михаила Сипера часто использовали различные барды и профессиональные композиторы для создания песен. С 1991 года живет в кибуце Кфар Масарик (Израиль).
скачать dle 12.1
