Илья Данишевский. ЛЕСТРИГОНЫ

 


ПЛОТНЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА (TEMPESTADGRANDEAMIGO) // ЛЕСТРИГОНЫ

ящики засушенных фаблио секреция из собак превращенных в мощи
костистые сосуды расшитые белесым волокном золота из дамаска
липкая стагнация слюдянистые образования гноя рубиновые извивы
застекленной веранды где выращивают амарилиссы чтобы засохли к утренней
засушенные цветы предсказывающие стрекотом биполярные соки вечернего прилива
вырезанные из тела звери перевязанные марлей в углах паутины под иконой иосифа
вдевшие в зияния друг друга силиконовые импланты глаукома когнитивных переживаний

в старых дачах абрамцево или огороженных элитных поселках от москвы на исходе дня
отстреливающие своих псов чтобы не трахались на детских глазах маслянистые капли
восходной тоски на спицах циклопических смещений шевелящаяся ржавчина
детского похода вдоль дороги опутанной сухими колоколами слишком сухим набатом
ненависть к матери ставшая отвращением к матери в четырех звонках не более сегмента
не более другой частной боли не требующей слов и другого дрожания газовой лампы
которую включали для экономии электричества пока они отстреливали псов
будто предчувствуя те пытались натрахаться досыта
к зыбкому рассвету несколько домашних было расстреляно случайной ошибкой
неумением говорить о своих чувствах пышные увальни упавшие в гроздья борщевика
чтобы дети не могли достать их и не могли выловить
даже из памяти

чтобы однажды городской пейзаж разрывался их лаем дикой охоты
настигал в агре и настигал в дамаске и настигал когда славишь израиль
когда пытаешься объяснить это тем что с самого детства тебя учили писать слева направо
а кровь требовала наоборот требовала продолжать любовь к пышному увальню
увязание слов видимые отметины коридоров неизлеченных зубов

в пышном противоестественном надрыве который может быть почти вымышленным
почти не оставляющим места для отчуждения и работы и других эмоций
изматывающий в том числе своими перебоями когда городской пейзаж заделывает края
чтобы снова начинало казаться что в дамаске получится спрятаться под взрывами в корнях триумфальной арки незалеченной мудрости таранящей соседние зубы
от глаукомы любви стыдных сигналов безнадежности безрадостности признания
как они признались что случайно выстрелили не туда
и увалень свалился с оврага но ты можешь достать его и можешь похоронить его сам
у забора элитного поселка а потом найти себе нового увальня
чтобы прятать фаблио о нем в ящиках и выделять секрецию и молчать о нем

 


* * *


где черно-белым принтом на пижаме долгого сна
мишка-зарусь-разорвишка трахает эмили дикинсон (или трахает моих любимых поэтов)
горло для песни испачкано спермой и сперму пуская по вене и песни прося наружу
под тугие сцепленья корневищ чешуи исполинского грота финтана
и где написанные суггестией портреты приятелей сверстаны под эль греко
тугие язвы не распустятся для рукопожатий

где кетаминовая госпожа спящая с ними рядом и никогда навылет
из войлочного нутра выпустит цинковые кубы для их одноклассников из ростова
красиво пенящиеся лица впускают глупые песни в устья своих телеграмов
где они спрашивают сердцевину и где молятся суржику
пишут что хотят оказать помощь

высоким рукам копотни и метастазе дороги проводить меня вдоль тротуара
чтобы потом в красной песенной вьюге одному подниматься к залупе медведя
удить в надежде поймать финтана и опасаться нереста и опасаться обвала
и опасаться приятелей обещающих песни и песни и вязкие блядки на луговинах
проплешинах нефти на войлоке мертвого моря

говорящих не бойся не бойся ищи
пусть даже счастье в уретре медведя
песню способную разорвать тебе горло как съеденный флаг давящий на гланды

красная зорька красная рыба вместо финтана «жидкие облака»
и разводящиеся огни где трахают или тебя или эмили дикинсон
не различая гендера/ответных судорог

не гася свет над большим некрасивым телом

(или kumbaya, my Lord, kumbaya)

 


* * *


ты мог бы поискать в них свои города чем-то отличающиеся от других
ты мог бы другие дороги где тусклый или другой свет (посмотри, прогуляйся вдоль старого рейна с востока и запада, чтоб после в судане и после в марокко и останови свою ложь что тебе не нужны своды европы или старый мерцающий свет
и что ты писал все слова чтобы совращать похожего на охранника сварщика дней
и что ты читал ханну арендт и ничего не понял и тебе кажется что она хотела чтобы мартин просто любил ее – больше, чем остановить холокост)
и не говори что иногда ты думаешь что есть ужаснее чем пыточные камеры и разве не за этим ты родился чтобы тебя отпиздили всего пару раз а потом и правда ли тебе кажется что это ту матч и ты думаешь о таблетках разве не хочется подняться к христу или дать пиздюлей игилу отвоевать триумфальную арку
раз уж он не позволил трахнуть себя под хвостик
арендовать мальчиков чтобы перековывать их в мужчин
чтобы пробовать тех кого нет в москве пробовать дальше и найти свою новую тридцатую любовь которая еще более пиздатая чем эта
еще более обучающая жизни и дарующая слова новых текстов от которых новые жертвы соком исходят сквозь вены

освежать свой опыт и листать их титулы
и думать о природе отличий
ты мог бы убедить себя что именно так когда плачут платаны проходят жизни великих
что твое имя растекается вдоль журнального зала
что кто-то берет в рот и в слезах о твоем имени а потом перечитывает катрен номер сто двадцать четыре из написанного о других а потом получая оскар ты говоришь что сыграл в полосатой пижаме узника холокоста и плача никогда не думал что ты только однажды когда платаны и слава получишь медовый оскар и блядь как же мне хорошо
блядь как же мне хорошо – ведь это самое важное в жизни
напечататься в новом мире и получить оскар

даже сьюзан сонтаг хотела бы на страницы нового мира
и даже все остальные
и даже тени вытекающие из сердца могут заснуть пока происходит коррупция

лишь бы напечататься там где публикации что-то меняют

согреть тебя больше чем на это способны
социальные капиталы

ты мог бы сказать что довольствуешься могилой у палатина
рассматривать разницы городов и очертаний телесного пути
перебирать на четках совершать намаз трахать чехов а затем турков
расставляя свободу по своим местам

писать слова новых текстов
(господин ларионов в зарядье а part one – господин -//- посреди реновации)
которые будоражат фантазии и приманивают тугие лойсы и тонкая книжка с посвящением которое репостнула девочка которая претворяется лесбиянкой и два мальчика которые придумали что хотели бы трахаться а точнее даже придумавшие что может и я хотел бы трахать их гордые умелые задницы и сливать в них стихи и сливать в них кошмары
и твое имя
пишущие романы чтобы дать интервью что его главная идея сцеживается в протест против всего насилия человечества а война это плохо и нельзя угнетать других людей и этот ебанный роман написан кусками отламывая вечера не чтобы ставить тебе посвящение а чтобы смазывать маслом протестный заряд органической массы
проветрить горло под сводами старой европы
чтобы спасти мир был написан роман а не чтобы плакать колени и обыски золота и пизда и колонны и не чтобы увальни поднимались навстречу и целовать желатиновый оттиск на корешке

боже как же прекрасно с таким большим тиражом
как будто сам аллах допечатал чтобы было чем наслаждаться

(и спеша на метро до закрытия снова думать о том, как снова интенции быть с ним могут подняться, а потом опуститься, могут входить, покидать, возвращаться, свободно от власти кадила и памяти к запахам)

не замечая что все оно одинаково под рукой для которой время уже все решило
под этой рукой горла и слова обещанные ими сливаются в месиво
слова написанные для лойсов тонут в лойсах

тела растекаются не отдавая ничего из того чего тебе так хотелось

гулять с твоим телом в зарядье
выгуливать дворовых псов
кормить замки и кормить ключи и кормить проворот твоей язвы и лечить рефрены и трещины детства

вместо этого ускользание от твоей трусости
новые тела новых городов похожие на корону в которой сплавлены обещания
всех колен израилевых и слезный камень со дна иордана

как вишенка на этом торте

известно что ничего из этого не нужно
горла сытые песни и слагать тексты
ничего что вдоль твоего интереса
ничего больше
меньше
и ничего что могло бы восстановить различие городов различие движений
вызвать такую же интенсивность сегменты хелицеры и мандибулы царапают
сердце изнутри так как принц альберт может царапать при горловом минете
как песня наоборот которую заталкивают в глубину

 


* * *


(единственное, что можно считать положительным, что может успокоить меня от этого, или даже успокоить любого, что это можно прервать – более или менее тяжело – когда запах старого дома где было про*бано мое детство снова оказывается здесь, мне кажется, что-то должно повернуться к чему-то другому, пробоины за вознаграждение, этот запах снова, снова, до бесконечности, пока я буду оказываться в этом доме – будет сталкивать с потоком когнитивного искажения, ничего не неся с собой… несколько месяцев спустя, когда мне приходится говорить эти слова, мне почти спокойно, что со всем этим можно расстаться, как только я найду для этого силы, а если нет, время движется с достаточной скоростью, чтобы все закончилось само.
            когда я возвращался к этим воспоминаниям (их было не так уж и много), мне просто могло показаться, что среди них было что-то, что почти делало меня счастливым – мне казалось, когда я думал о тебе тем летом, что я физически могу ощущать некоторые из твоих болей и это было так поразительно, что я чувствовал их там, где никогда до этого, может быть потому, что ничего не пронимало меня так сильно (но было бы стыдно считать так, было бы стыдно, если бы ты знал это), а может быть, потому что ты чем-то отличался от ландшафта. может быть, мне было бы стыдно говорить, что ты в чем-то особенный от других, но когда я возвращался к этим воспоминаниям, мне не было стыдно – мне даже приятно, что я испытывал это, что я оказался способным почувствовать – слишком немодное, застрявшее в обломках модерна, глупое желание, что я мог бы преодолеть эти улицы, на которых стоит дом моего детства, чтобы однажды упереться в достаточно плотный запах твоих больных зубов
            и чтобы это было четче, чем кажимость, чтобы это требовало других усилий, чем тексты. думая об этих днях, я чувствую, что оказался близко к тому, что от меня потребуется что-то большее, чем слова – и у меня это есть или я найду это. что мне придется суметь.
            думая об этих днях, о том, что они закончились, я думаю о том, что все остальное вслед за этим тоже закончится, не так уж нескоро, мне просто надо подождать – так, как получится, где получится, и что мне больше не придется стараться. что я смогу просто наблюдать, как это проступает через все поверхности, на которые я смотрю, а мне остается меньше, чем каждой из них – и все это когда-нибудь просто исчезнет – и этого больше не будет, и того, что я вспоминаю, разглядывая.)







_________________________________________

Об авторе: ИЛЬЯ ДАНИШЕВСКИЙ

Родился в Москве. Учился в Литературном институте им. А.М. Горького и на факультете истории религии в РГГУ. Руководитель проекта "Ангедония" (издательство АСТ), посвященного вопросу легитимации насилия в современной России, и куратор отдела литературы Snob.ru. Стихи и проза публиковались в журналах "Зеркало", "Носорог", "Сноб", на порталах post(non)fiction, L5, Stenograme,etc.; интервью и критические работы в "Новой газете" и Colta.ru. Автор романа "Нежность к мертвым" (2015 г.).скачать dle 12.1