Андрей Родионов. ВНУТРЕННИЙ ТЕАТР.DOC

ХОТЬ БЫ С КЕМ, ХОТЬ БЫ С ПОДУШКОЙ

Любит человек лежать,
Хоть бы с кем, хоть бы с подушкой,
Вместе с хором лягушат
Подпевать большим лягушкам.

Полнолунья древний культ,
Желтый круг между кустами.
Ах, боюсь, мой стих Минкульт
Патронировать не станет.

В пятницу расцвел пион,
Липа зацвела в субботу.
Ах, нарушу ль я закон,
Оскорблю ли чувство чье-то?

Если тихо прикоснусь
К половым губам природы,
То на всю Святую Русь
Прослыву врагом народа.

В силуэтах тех дерев
Лица со старинных фото:
Бородатый — это Лев,
Волосатый — это Федор.

Словно в кепочке Сергей,
В шляпе войлочной Владимир.
И луна между ветвей
Цензурирует родимых.




ЕСТЬ Д'АРТАНЬЯН, НО ЕСТЬ И АНАНАСЫ

Знакомый театральный режиссер
Задумал почитать бомжам Платона.
С актерами, со мной (я не актер),
Но вышел совершеннейший Платонов.

На Тимирязевской есть хоспис, там
Есть в красном уголке картина в раме,
Платона пир прочли мы по ролям
Перед седобородыми бомжами.

И все старались: Агафон, Сократ,
Эриксимах, Аристофан, Павсаний.
И перед стариками на свой лад
Раскрыли тему голубых исканий.

А после пили чай мы с крендельком,
И говорили нам бездомные софисты
С тем русским, с этим горьким юморком,
Что там про голубых и им не близко.

Я вспомнил: объясняли нам весь год
По телевиденью, в газетах про две расы:
В России есть народ и есть урод,
Есть д'Артаньян, но есть и ананасы.

Платонов и Платон — внутри Москвы
Различия мы замечаем редко.
А надо бы, итоги таковы,
И сердца горького печальные заметки.




БЕРЕГИТЕ СВОЙ ВНУТРЕННИЙ «ТЕАТР.DOC»

Столичные власти назвали причины
Выселения театра документальной пьесы.
Столичные власти — это мужчины
И женщины, и они представителям прессы

Со всей своей женственностью и мужественностью
Рассказали о расторжении договора аренды.
Представитель департамента городского имущества,
Не скрывая факты, сообщил об этом.

Действительно произошло расторжение
Договора аренды. Театр нарушил закон,
Было направлено уведомление
В одностороннем порядке. Заявил он.

Со стороны арендатора нарушение
Выразилось в незаконном осуществлении
Перепланировки части помещения,
Что за собою влечет прекращение.

Комментируя ситуацию, мэр Собянин
Заявил корреспонденту, имея в виду
То, что и должен говорить россиянин,
Когда его спрашивают про ерунду:

«Ничего не слышал про «Театр.doc»
И его проблемы, но вообще
В Москве много театров, которые бог
Знает занимаются чем».

Снег с дождем. А что вы не спите?
Ночью заморозки. Итог
Прочитанного прост. Берегите
Свой внутренний «Театр.doc».




НЕ ХОЧЕТСЯ ДОБРЫХ, ХОРОШИХ ПОСТУПКОВ

Владимир Мединский, министр культуры,
Сказал, что после «Левиафана»
Не хочется добрых, хороших поступков
Делать, а мне это странно.

Мне это странно. Я думаю, как же
Хорошего может быть сделано много!
Можно в лицо девушкам кашлять,
Можно плевать людям под ноги.

Переспать с женою лучшего друга,
Оставшись в гостях у него ночевать.
Выйдя за рамки порочного круга,
Влезть в их супружескую кровать.

Можно пить. Ведь это же можно?
Мы же творцы, раз творим и ищем
Фильм, возмущающий осторожных,
Жизнь, обобщенную притчей.

Сколько фантазий в башку приходит:
Выйти — и дать кому-нибудь в челюсть,
Скоро Крещение, скоро прорубь.
Я окунусь — и прошла неделя.

Что-то толкает нас к этому. Фильмы?
К этим поступкам по-своему сложным.
До «Левиафана» хотелось не сильно.
Теперь захотелось, и это тревожно.

Надеюсь, на деньги из госбюджета
Снимут фильм без позолоты и лака
С таким совершенно другим сюжетом,
Что после него захотелось бы плакать.

Чтоб хвастал министр поступком добрым,
Чтоб Серебряков не уехал в Канаду,
Чтоб церковь построили рядом с домом,
Чтоб даже и «Оскара» было не надо.




ЭКРАН ПОГАС, ПОЛИЛСЯ ДОЖДЬ

Стоит кинотеатр «Октябрь»,
Вокруг толпятся критики.
Сегодня кинофестиваль —
Искусство вне политики.

Прощаясь с речью в скорбном рту,
Годар покажет варварам
Свою мохнатую звезду,
Собаку популярную.

Она пришла на нас смотреть
С немою укоризною,
Чтоб «нет» сказать и умереть.
Все завершится тризною.

Бухие зрители в ночи
Бредут и спотыкаются,
Там в темноте Годар молчит
И грозно ухмыляется.

Сегодня бешеный показ —
Валерия Гай Германика.
Любовь преследовала нас,
Но мне милее паника.

Так молодость погубит страх.
Я, молодости беженец,
Люблю смотреть экранный трах
Среди девчонок бешеных.

Экран погас, полился дождь,
Бежит собачка куцая.
В кустарнике гранитный вождь
Молчит про революцию.

Прощай, великое кино,
Забыты фильмы каннские.
Пойду в продукты твенти фо,
Где новости луганские.




И ЕСЛИ, НЕ ДАЙ БОГ, ОТТЕПЕЛЬ

Надето красивое платье,
На справке — Луганска печать.
Хорошая девочка Катя
Гражданство идет получать.

Навстречу ей я — безмятежно
Иду по нечистым прудам,
Упрямою черною пешкой,
Не глядя по сторонам.

Тут, около нашей «Оптики»,
Особенно грязен снег.
И если, не дай бог, оттепель —
То здесь и дощечки нет.

В тумане от гари душно
И мокро от грязной воды.
Я Кате кажусь равнодушным,
Далеким от всякой беды.

Но на удивленье Луганску
Я не ковыряю в носу,
А Катю хватаю в охапку
И вот через лужу несу.

Смотрите, прекрасная тетенька,
Какими огнями горим.
Жаль только, проклятая оттепель
Накрыла теплом Третий Рим.

Гражданство свое вы утратите,
А что его стали менять?
Вдруг завтра мы станем братьями
И лужи замерзнут опять.

Какие же все вы ушлые,
Мне Катя ответила вслед.
Эх вы, москвичи равнодушные,
А мы, украинцы, мы нет.

Ушла. Я смотрел ей в спину,
Мне нравилось очень смотреть.
Я холоден был, как калина.
Я был одинок, как медведь.




ОН ПРИДЕТ КО МНЕ, МАРКЕС КОШАЧИЙ

Двор мой тихий, спокойный дворик,
Лишь воробушки да бычки.
Я смотрю из него на море
Ваших странных фигур, москвичи.

Наступает светлая Пасха,
Тихий дворик мой рад весне.
И, как в старой и доброй сказке,
Рыжий кот у меня на окне.

Москвичи совершают покупки,
Есть за домом базар небольшой.
Я воробушек радостно чуткий
Пред котом и пред жизнью чужой.

Москвичи выбирают подарки,
Ходят в гости, и я не грущу.
И ко мне придет только Маркес,
Больше я никого не впущу.

Он придет ко мне, Маркес кошачий,
И подставит пушистый лоб.
И из глаз, умудренных несчастьем,
Слезы счастья пролью я на гроб.

Там война, там гробики едут,
Стонут люди и льется кровь,
Но ведут свою тихо беседу
Два покойника про любовь.

Про печальный запретный дворик,
Где поет небольшой воробей,
И когда смерть придет в этот город,
Как обычный простой муравей.

Старый тополь с серой корою,
В шелухе и окурках земля.
И земля с незаметной травою,
И прекрасные тополя.




ПОД СИНЕ-БЕЛЫМИ ГИРЛЯНДАМИ

Под сине-белыми гирляндами
Опутанных древесных тел
Гуляют женщины нарядные,
Я из окна на них глядел.

Я был доволен, я был только что,
Назад минуту или две
Улучшен, проапгрейден полностью,
Как снег, что тает на траве.

Доволен я своей светлицею
Живу на первом. Только «но»:
Когда кто вызовет полицию,
Они стучат ко мне в окно.

Мое окно всю ночку светится.
Куда же им еще стучать?
Кто им откроет дверь на лестницу
И в третий, и в четвертый час?

Моя прекрасная полиция
В лице двух юных мусоров,
На третьем снова мордобитие —
Там требуют даров волхвов.

Приехали! Такие русские.
И аккуратно тук-тук-тук
Стучат в окно стволами тульскими
Или ижевскими — на звук.

И снова, их впуская с улицы,
Я попрошу их документ.
И вновь как из детсада умница
Мне автомат покажет мент.

Мол, да, я — волхв из джунглей каменных,
Дары мои весьма малы,
Но словно фильмы Параджанова
Они бессмысленно милы.

Так я пойму свою беспомощность
И нерешительности гнет.
Дары ментов — такие овощи,
Которых вряд ли кто сорвет.

И их впустив, я вновь задумаюсь,
Гирляндой уличной пленен,
Про ту единственную, ту мою,
Чье имя прежде всех имен.

И про дары свои убогие
Подумаю не торопясь,
Пока там вяжут дети строгие
Циничную бухую мразь.

Средь пучеглазых охлобыстиных,
Средь новогодних мусоров
Все мои истины не истинны,
Не тянут на дары волхвов.




В ПОЛЕ ХОДИТ ЧЕРНАЯ ГАДАЛКА

А в июле вдруг воскрес Стаханов,
Там, где спился, в городе Торез,
Оглянулся: сто князей, сто ханов,
Каждый проявляет интерес.

К сожалению, не к алкоголю,
К «Боингу», который грохнул ты,
Из детей, разбросанных по полю
Выросли колючие цветы.

В поле ходит черная гадалка,
Собирает жесткую траву.
Это просто белая горячка
Или происходит наяву?

Дети мертвые протягивают руки,
И Стаханов пожимает их.
Как голландской речи дики звуки,
Страшен шепот лютиков степных.

Он небесной сотни видит каски,
Мертвые к Стаханову нежны,
Трупы из Славянская и Луганска
Обступили, нежности полны.

Эхо слов хороших, поминальных
Слышит тут Стаханов Алексей.
Раны алы, как цветы у мальвы
В палисадниках далеких мирных дней.

Из окна московского ночлега
Молча в степь далекую гляжу.
Только мертвый любит человека,
А живой все тянется к ножу.




СКАЖИ, ПОЭТ, КТО СОВЕСТЬ НАЦИИ

Скажи поэт, кто совесть нации,
Не то, слова на ритм дробя,
Субъекты нашей Федерации
Стихи напишут за тебя.

Взгляд опускаешь ты, безжизненно
Поникла буйна голова,
Смотри, услышишь неожиданно
Простые горькие слова.

А то исчезнешь ночью сонною
В той клоунаде деловой
И станешь пятою колонною
В сей колоннаде столбовой,

Пока ты просидел в прострации
И ждал, что расцветут кусты.
Скажи поэт, кто совесть нации,
Нет, брат, наверное, не ты.





_________________________________________

Об авторе: АНДРЕЙ РОДИОНОВ

Родился в Москве, детство и юность провёл в Мытищах. Окончил Московский Полиграфический институт. Семнадцать лет работал в музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко в красильном цехе. Два года прожил в Перми, пока там шла культурная революция. Живёт в Москве. Пишет стихи со школы. Получил несколько литературных премий. Последняя книга называется «Звериный стиль».


Фото Анастасии Цайдерскачать dle 12.1