Ирина Шостаковская. ОЧЕНЬ ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ

* * *

сегодня был практический семинар по философии:
Вольфрам сказал, что предоставит на паре тело-без-органов
для эмпирического ознакомления,
просто принесет с собой в аудиторию,
и принес.
на скамейке, куда он показывал, и не было ничерта,
а органы лежали все отдельно, рядом, в пакете.




* * *

памяти маленькой кошки Маськи

темные окна и черный дом
светится желтым черная тень
это она говоришь приходила тень
обрывала номер психушки номер психушки номер
Штраус ноктюрн в голубых тонах
ничего-то не разберешь впотьмах
снова замерло все до рассвета и я
замер
когда-то я действительно пыталась вырвать у нее трубку, пока не начала звонить сама
год после смерти она мне нечто над потолком вкрадчиво вещала, это была ошибка
мои глаза, которые я и Витя считаем зелеными, кошкины желтые фонари
она не мучилась, главное, ты на нее не смотри
если скоропостижно, в лифте – силуэт незримый крылатый
если под анестезией – человеческий ли, звериный оскал
бессознательно бьющимся телом мстится.
я Алиса. я девочка, с которой ничего не случится.
первый снег, начавшись, успел сойти
вербным желтые листья на нашем пути
незнакомые лица, мужчины, женщины, труп не раб
и от книжная полка к лицу моя
недоступные мрази небытия
отпечатки кошачьих лап




* * *

безумцам конечно безумие где русалка выползет из блокнота стуча хвостом
ты в замешательстве что ли взгляд приподнявшись раскинув ноги косым крестом
что немедленной смерти от восхищения дальше картинка режется
перед засыпало снегом войной чумою ссылкой в дальний кишлак
я не знаю какой души но можно забыть и русский язык и русскую водку

некогда в раньшей жизни без лишних движений
верно ужас в том что и безотносительно есть не умру
может я чугунный или кристальный
но пожалуйте что не умру никогда
и не сеткой-рабицей застит ми място под зимнее солнце

может повернувшись лицом косою или дугой
ты говоришь что боишься вскинуть голову иначе меня забудешь
а здесь ли меня над небом искрит железнодорожное полотно
помню осенним ветром куртку срывало
и как же они уставились у подъезда

в давнем детстве сломленным беспомощным сжатым в точку
я смотрел в зеркальные серые глаза отличные от моих
(о детстве лишь по себе никаких иллюзий желтые домики и брусчатка)
а дальше рассвет и в прямых лучах кирпичный фасад разваливается в картон
дребезжит в стекле и трепещет трамвай что достоин жить и какими глазами
нас бы кто разлучил




СОНЕТ С НЕ САМЫМ ПРИЯТНЫМ ПОВОДОМ К НАПИСАНИЮ

нет, весь я не умру – отъеду фрагментарно;
так часть моя большая тленья убежит –
одна, другая, третия, пиит.
о, так умру не весь! о, выживу бездарно!

воздвиг я монументум в небо головой,
и аквила летит на шпиль нерукотворный...
в твоих глазах песок мешается с водой,
и реет интернет, и канис спит позорный,

а аквила летит. песок в твоих глазах,
полет смущается, где зелень у подножья,
где велено идти в нерукотворный сад,

где весь я не подохну, если осторожно...
экзеги монумент в натуре невозможный:
вмещен, где в интернет глаза твои горят!




* * *

...нет у меня ни души, ни какого-либо еще замута по этой феньке;
так, условно сказать свободе – базарный цы́ган, цепной медведь.
десять метров туда-сюда, но эта песня будет на ваши ноты.
живы будем нечего умереть.

это примерно как щелкнуться в середине июля у Арбате на полароид,
я взбешен или страшен, нарисуй на бумаге простой кружок,
фонарь утухнул. витриной что зеркалом отражены, и будто невидимо где в позвонках распрямится Победа,
за никакими ребра подряд. трое или четверо. краткое издание Маркса.

стоило ли в одно шататься под скользким небом,
стоило ли в одно в ответ по дуге в обход...
возможно, я знаю, что дальше, но не хочу на тебя смотреть.
живы будем нечего умереть.




* * *

«я жду когда он вернется домой война на Вкраине все завязали мешают вино с вискарем».
кладбище истеричек
нежные создания в море слез
пиво
невкусное жидкое пиво Карлсберг
они прерывают со мной разговор как само собой разумеющееся, не сказав «ухожу»
что дальше
дальше я пойду за куревом думая что нужные книги мне бормотал на ухо чернокнижник
обложки были черные
на редкость осмысленно ведется повествование думая когда
искусственные эмоции, искусственный темперамент
тоже не очень реалистично, мне кажется иногда, что его у меня просто нет
хороший ли признак ощущать внезапно замкнутое пространство, складываясь в позу эмбриона
какая всё же ерунда по сравнению с ядерная угроза и все перешли на фронтовые сто грамм
на ветке птица не сидит
чужая речь ее пронижет
под сердцем бьются девять граммов,
притягивая как магнит
чужую речь в чужом пространстве
где воздух сперт и неподвижен
и ниц не гибнет Куртуазия,
а рядом с ней шизофазия.
на ветке птица не сидит,
чужая речь не бередит.
в метро не хватает рекламных щитов нежный саунд на эскалаторе кажется отличным сопровождением в никуда
подруги носят треники
может вообще не одеваться, выходя на улицу. думая, когда же
это произойдет.




* * *

я растерял слова у меня внутри ровно
к весне на этой площадке взойдет футбольный газон
а пока над водою только и носятся сохранные чувства
в неяркой прохладе коротких дней все напоминая друг друга
я растерял людей не тянет на блядки
или иные проявления тонкой душевной организации
принадлежать там быть в надобности владеть
мысли даже не мелькает думаю только о бессмертии
округлом материальном несложном как вакуоль
иногда отвлекает при чтении но чаще не отвлекает
незыблемы и внятны оттисков знакомые ряды
вот вряд ли забудешь кириллицу
я потерял тебя, наверное, при Хрущеве
а то и раньше так что тошно и вспоминать
и нужно ли сам бессмертен по дцатому кругу
чего же боле
this fall уровень интеграции опять как футбольное поле
благодарим, Земля, что не петля Нестерова
глянь-ка в окно воробушек на ветке как в мае
машет зеленым хвостом сворачивается и трепещИт







_________________________________________

Об авторе: ИРИНА ШОСТАКОВСКАЯ

Родилась в Москве. Не смогла окончить 4 высших учебных заведения филологического и исторического профиля, в т. ч. Литературный институт. Работала и работает корректором. Стихи и проза публиковались в альманахе "Окрестности", журналах "Вавилон", "Дети Ра", "Арион", "Воздух", сетевом журнале РЕЦ, сетевом журнале TextOnly, на сайтах kastopravda.ru, Vernitskii Literature и др.
Автор четырех книг стихов: "Ирина Шостаковская в представлении издательства "Автохтон"" (1999), "Цветочки" (2004), "Замечательные вещи" (2011), "The Last Year Book: 2013 - 2014" (2014).
Входила в лонг-лист премии "Дебют" в 2000 и 2001 (кажется) году, дипломант премии "Московский счет" за книги "Цветочки" и "Замечательные вещи", лауреат Премии Андрея Белого за рукопись книги "The Last Year Book: 2013 - 2014".
До сих пор живет в Москве непонятно как (последнее предложение не считается).скачать dle 12.1