* * *
Лесное яблоко, ты падаешь? Постой,
останься в воздухе растерзанном, замри
на миг, на вечность над холодной и пустой
ладонью озера в развалинах зари.
Прекрасен сон на дне пророческой воды,
где зреет зеркало для каждого из нас.
Я — только тень. Ты — только яблоко. Следы
двудольной жизни на ростках закрытых глаз.
Свобода робко совершается извне,
но неизменно завершается внутри,
когда смирение, визжащее во мне,
крысиной стаей обживает пустыри.
И дивный новый миг торопится в огонь,
платя покорностью за дивный новый день -
на дно, на холод, в обмелевшую ладонь.
И рядом падает отброшенная тень.
* * *
Эти перья — голубиных, голубых кровей.
Эти страсти — слаще крови, круче кипятка.
Ах, комедия дель арте, пьяная река,
изумлённые изломы вскинутых бровей.
Деревянный трон. На коже — ржавая пыльца.
Два часа до воскресенья. Этот мир оброс
электрическими, злыми контурами гроз
для меня — убийцы, вора, гада и лжеца.
Два часа до воскрешенья. Сонные сомы
поджидают, поджимают, поднимают муть.
И последним кислородом набивая грудь,
попросить прощенья, что ли — или дать взаймы?
Или выбраться на берег. Где-нибудь. Не суть.
В простоте копать картошку и купать коней.
И взрослеть. И становиться — если не умней,
то хотя бы осторожней. Выдохнуть. Вдохнуть.
И упасть — смешно и горько, точно бровь Пьеро,
и лежать — лицом на запад, сердцем на восток,
наблюдая, как уносит медленный поток
по воде земного шара белое перо.
* * *
В теле, холодном, как утро над Андами. Или
в мокрых осенних проулках под сетью брусчатки.
Или в подлеченной лаймом дешёвой текиле,
высохшей годы назад на беспалой перчатке.
В гонке по горному городу. В памяти. Вроде,
ты и не ищешь его, наглеца, самозванца,
лживого, точно чужие стихи в переводе
на торопливый жаргон поцелуев и танца.
Длинный, в нелепой одежде из мятого блеска,
ливень как ливень. Единственный. Бывший однажды.
Вроде, и ты для него — не скользящая леска
ниже щетины на горле. Лекарство от жажды.
Вы не вернётесь. Но здесь, над жаровней с углями,
в байкерском баре на всё ещё юном востоке,
светит квадратное солнце с кривыми углами —
ваш амулетик, случайно забытый на стойке.
БОГОМОЛ
Безумен, как старый шляпник от передоза
соединений ртути с колючей страстью,
вонзается богомол, богослов, заноза,
живыми шипами страха в её запястье.
И медленно поднимается по наклонной -
пророком на час, инквизитором-иноверцем.
И что происходит в его голове зелёной,
склонённой, влюблённой, ведомой зелёным сердцем?
Две сотни шагов от изножия к изголовью.
По сладкому мрамору кожи — с небес в пучину.
Ты чувствуешь, пучеглазый? Запахло кровью.
Стихами запахло, которым она — причина.
Войной. Совершенством. Криком. Ночные джунгли
визжат и стрекочут, и тонут в голодных гулах.
И падают звёзды. И долго шипят, как угли,
на мускулах чёрных скал и железных скулах.
Она засыпает в молниях. Гладиолус
чернеет на фоне взрыва. Дрожит посуда.
Учись говорить, мой хрупкий второй. Отсюда
на волю способен вырваться только голос.
* * *
Струны. Дорожный столб. Город вокруг столба.
Танцы на дне реки. Люди, любовь и голод.
Время сорвать венец, шрамы стереть со лба
и обратиться в крест, благословляя город.
Город её детей. Сладкий шипучий пот.
Крылья и мёд. Она — точно оживший улей.
Выросла для меня, и для меня поёт
женщина на земле дикорастущих углей.
Ближе — лицом к лицу. Голод. И я беру
губы с настоем слёз, солнца и померанца.
Вздрогнет, ладонь мою крепче прижмёт к бедру,
чтобы не потерять. Чтобы не потеряться.
Чёрная пыль трущоб. Красный воздушный змей.
Белый сухой огонь. Бег по тягучей лаве.
Кровососущий ритм. Выживи и сумей
вынести этот фанк. Сделай меня в облаве
между летящих пуль, в дырах зубов и стен,
звуком терновых струн вторя ночным сиренам.
Похорони меня, и обвенчайся с тем,
кто над людьми — крестом, яростным и смиренным.
Он на твоих губах, я за твоей спиной —
столб на краю земли, шрам посреди дороги.
И у чужих детей, эти — мои со мной —
вечные, как долги, странные диалоги.
* * *
Рогатый череп бога. По рогам
расселись птицы. В горло по горам
проникла осень. Стиснула. Сковала.
«Ты станешь нем. Ты слышишь, мой поэт»?
Молчание – осенний пируэт
бельканто. Каллиграфия вокала.
Опять учусь безмолвию. Опять
боюсь, что не успею опоздать
не к танцу, но к усталости от танца.
Белеет кость. Кончается коньяк.
Вот только эта осень всё никак
не кончится. «Я ухожу». «Останься».
Июнь. Зима. Проходит немота,
слова не уплывают мимо рта,
и снова голос ясен и певуч. Но –
кому теперь нужны мои слова?
Я крикну. Хлопнув крыльями, сова
взлетит и расхохочется. Беззвучно.
* * *
Привычно доедать до последней крошки,
привычно доживать до финальных титров.
Сценарий жизни старой подвальной кошки
достоин девяти уссурийских тигров.
Сценарий лжи. Леплю куличи из ила,
тяну больное, путаясь в алфавите.
Честней, пока не поздно, разлить чернила,
и кинуть грош Харону, и встать, и выйти;
и вновь — по темноте за бессонным стражем,
в окраинном кинозале, в луче экранном,
где мир, подобно мне — короткометражен,
а я — всего лишь пепел над океаном.
_________________________________________
Об авторе:
АНДРЕЙ ШИРЯЕВ
Родился в Казахстане. Учился в Литературном институте им. Горького на отделении поэзии в семинаре Юрия Левитанского. Начинал карьеру, работая журналистом, артистом в нескольких филармониях, редактором отдела Интернета в журнале Hard’n’Soft, а затем главным редактором раздела юмора на портале ПОЛЕ.RU. В начале 2000-х переселился в Эквадор, жил в городе Сан-Рафаэле. Был владельцем эко-ресорта Arcoiris в джунглях реки Напо, левого притока Амазонки.
Организатор и ведущий международного конкурса писателей-фантастов «Эквадор», в своё время наряду с «Грелкой» самого популярного конкурса писателей-фантастов.
Стихотворные сборники: «Продрогший пантеон» (1989), «Мастер зеркал» (1994), «Глиняное письмо» (1996), «Бездомные песни» (1999), «Стихотворения» (2006).
В 2007 году Андрей Ширяев получил поощрительный диплом V Международного литературного Волошинского конкурса за стихотворение «…и сражение роз неизбежно, и злой лепесток…».
Покончил с собой 18 октября 2013 года
скачать dle 12.1
