ШТИЛЬ
Доберешься до хутора - и уже осень.
Ленивые кошки говорят по-жмудски.
И чем изящнее во дворе изгибы сосен,
тем молчаливее дети и богаче закуски.
Отведав угря только что из коптильни,
выслушав старика, пережившего бурю,
я начинаю прощаться и говорю, что Вильнюс
не идет ни в какое сравнение с вашим Бубуле.
Меня провожают две прохладные женщины.
Держатся за руки, как сиамские сестры.
Я представляю: они голые и уменьшенные
молча пропалывают необитаемый остров.
...Ночью иду к морю самой медленной из дорог.
Раздеваюсь у коряг, сложенных в штабель.
Вода ледяная, палтусы выскальзывают из-под ног.
Посередине земли застыл пограничный корабль.
СЕСТРЫ
Чупати Марья, урожд. Будберг, вдова капитана,
Эриксон Констанция, дочь поручика,
собирали чернику, одну в рот, другую на донышко стакана,
и попали под дождь волею случая.
Смирнова Олимпиада, дочь титулярного советника,
Николенкова Прасковья, сердобольная сестра,
разговаривали, держась за доски штакетника,
и умолкли, увидев пролетающего комара.
Уман Тереза, дочь мещанина,
Феоктистова Клеопатра, сиделка,
перелистывая репродукции неизвестных художников,
обратили внимание на картину,
где впивается в небо непонятная стрелка.
Смирнова Марфа, дочь умершего провиантского комиссионера,
Краузе Юлия, дочь почетного гражданина,
слышали, что наступает новая эра,
безрыбья, механизмов и пластилина.
Дружинина Марья, дочь коллежского регистратора,
Благовещенская Анастасия, дочь священника,
не догадывались, что это эра вечного эскалатора,
черных рубильников и ремонта помещений.
И когда она наступила, испуганные, они выправили осанки,
стали повторять одно и то же в надежде, что их услышат.
Но пора, сестры, Господь приготовил санки,
выпал снег и остался лежать на одноэтажных крышах.
На скользкое небо не подняться без фуникулера,
но осторожными шажками, заглушая сердцебиенье,
они двигались, держась за нить разговора.
Их видели с вертолета: Марфа шла впереди,
за ней Анастасия — дочь священника.
Не будем говорить, какой там ветер,
какое расстояние, Прасковья насчитала одну тысячу двести тридцать два,
из них тридцать два она прожила на свете,
остальное держала в уме, но растеряла, пока спала.
Уставшие, они съели по кусочку хлеба,
перекрестили Прасковью, превратившуюся в сугроб.
Спи, лапа, в глазах твоих белое небо
будет струиться, переворачиваться, не остановиться чтоб.
И заскользили вниз, подпрыгивая на трамплинах,
ныли полозья, не оставляя следа на льду,
закрывали глаза и видели
пульсирующие перья павлина.
В 2003-м году.
ОВОЩИ
А вот и моя жена.
У нее две ноги и каждая из них длинна.
Спускаясь по лестнице, держась за перила,
она иногда взлетает - проверяет силы.
А когда из троллейбуса выходит на тротуар,
за нею катится необъятный шар.
Шуршит сеном, репьями, прошлогодней листвою.
Она спрашивает: "Что это такое?" А что это такое?
Я умен, хитер, вчера ходил за пивом.
Какая-то баба назвала меня чертовки красивым.
Но я не взглянул на нее. Вы представляете, даже не взглянул.
Мне намедни приснился туманный аул.
Все бы хорошо, да на берегу Белого моря.
Со мной аксакал спорил. И я его переспорил.
Ух ты! Опять моя жена.
Наверно с покупками - пойду взгляну на
Огромную картошку,
моркови полкило.
Я в юности окрошку
любил, но все прошло.
И мыслимо ли это?
над сумкой овощей
увидел я поэта
совсем других вещей.
АБДУЛЛАЕВ
В большом городе
жили на съемной квартире
две девушки –
позвоночник пунктиром.
Если у одной заканчивались слова,
другая тут же вытаскивала из рукава.
Зажечь бы лампочки электрические,
но отключили за неуплату
новости культуры, события политические,
голос пропал у телефонного аппарата.
Слесарь в ребристых ботинках подходит к двери,
слушает, что происходит внутри.
бегут бегут по стенке свисают с потолка
лодыжки и коленки принцессы табака
а девушки в обнимку как цуцики лежат
рисует черт картинку но он не виноват
что здесь необитаем невидим и забыт
кондуктор абдуллаев какой-нибудь лежит
ночует под диваном в космической пыли
не стерт с лица земли
Вышли они из дома и не вернулись,
запутались в проводах, как воздушные змейки.
Или пропали на пересечении улиц
Рубинштейна и Маросейки.
ЛИФТ
Мечется в кабине Белла Исааковна,
давит на кнопки и уже начинает рыдать.
Муж выносил помойное ведро после завтрака,
сразу все понял и жену побежал извлекать.
Видит: топчутся тапочки парусиновые,
розовая ночнушка выглядывает из-под халата.
Он схватился руками, напряг лошадиные силы,
дрогнули тросы и раздвинулись двери как надо.
По этому случаю Белла Исааковна поставила тесто.
Заполночь пили чай и говорили о многом.
Знаешь, Белла, я буду спать рядом, там мое место,
мало ли что, трясение земли, воздушная эта тревога.
И они полетели, как осенние листья.
Белла Исааковна чихала от уличной пыли.
Он притворялся кузнечиком, притворялся рысью,
а кем еще притвориться, чтобы любили?
ПОЛУДЕННАЯ СТАРУХА
Она сидела за столом
Перед разложенным обеденным прибором,
а старый кот переходил полоску света
и мнил себя толковым словарем.
Он что-то знал, но не раскрыл секрета,
ушел в себя и сделался царем.
И жили медленно томительно они,
но память не хранила эти дни.
Повсюду растекалось и слоилось
тяжелое бессмысленное лето.
Оса, ползущая по чешуе паркета,
цветы, склонившиеся от жары,
а на стене огромная картина,
где вечно катятся железные шары
по желтой плоскости, натертой парафином.
* * *
Не тронь моих чертежей!
Архимед
Люди уехали в город
и даже собаки.
Яблок урожай небывалый
в деревне Дедково.
Последняя бабка
весила пять килограммов,
вращала глазами.
С ней говорила сорока
в галстуке
цвета морковного сока.
Над озером длинным
гуляет простуда.
Падают яблоки ниоткуда.
Лодки лежат,
втянув животы.
Маршируют на месте
яблоневые сады.
Где же ты,
Патриарх Московский
и всея Руси?
Сходи куда надо
и за меня попроси.
Было бы куда проще,
превратись я
в нетленные мощи.
Легкая-легкая,
сухая тростинка,
репродукция Господа твоего
и Его половинка.
Патриарх выезжает,
кричит, погоняет шофёра.
Лежит за холмами
обитель «Небесные норы».
Братья мои,
усердные ученики,
были мы ёлочные игрушки,
хрупкие морские коньки,
школьные скрипки,
щипки и ужимки,
зашнурованные наспех
полуботинки,
сны без сюжета,
щелчки поворотника,
очки плюсовые
Иосифа-плотника.
Господи,
в неурочный час
задвинь в долгий ящик
всех нас.
Чтоб море увидеть успеть и Париж,
пока в безвоздушном пространстве паришь.
КУРЫ
Сидели мы около дома, и много раз
я открывала рот, а Диана щурила глаз.
Пришла Сабина с муфточкой и в шикарном пальто,
хотя было лето и так не ходил никто.
— Ну чо? — спросила Сабина, выгибая плечо.
Мишка Фараджев сплюнул и сказал: бараны́.
(Бараны животные умные, а это явно не мы,
поэтому ударение на последнем слоге.)
Пойдем, говорит Мишка, к морю по этой самой дороге.
И мы пошли. Я, Диана,Сабина, Алибек, Пирзия,
Фатима, Патя, Сония, Мадя и Леночка.
Последние шесть имен — алибековские куры.
Он за ними присматривал, за них отвечал,
а Леночку почему-то особенно привечал.
Миновали дорогу железную и вышли на пляж городской.
Сабина ставила ножки крестиком, Мишке махала рукой.
И навернулась в море с песчаной косы. В пальто.
Весь пляж и так с замиранием смотрел,
ведь так не ходил никто.
А тут еще в море упала.
Мишка сказал: бараны́!
И в воду полез, подворачивая штаны.
ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
Присмотреться — какое нескладное
тело длинное, продолговатое.
Бесполезная, глупая, жадная,
ходит по дому кошка горбатая.
Проезжает автобус последний,
погружаясь в туман с головой.
Собирает старуха в передник
гуттаперчевый гриб дождевой.
Никуда торопиться не надо,
даже бабке в свои Кутырлы.
Потихоньку играет эстрада,
и вратарь пропускает голы.
Пассажиры летят в самолете,
даже яблоку негде упасть.
И поет в небесах Паваротти,
разевая бездонную пасть.
Вдоль ограды реки неизвестной
два поэта ведут разговор.
И кончается берег отвесный,
начинается водный простор —
это камера съехала вправо,
оператор на что-то нажал.
Золотая лежала оправа,
отражая Московский вокзал.
Там и я, бледнолицый и хмурый,
выношу на перрон рюкзаки.
Все закончилось литературой
и продолжилось ей вопреки.
_________________________________________
Об авторе:
ДМИТРИЙ ТОНКОНОГОВ
Родился в 1973 году в Москве. Работал в экспедициях в Сибири и на Севере, в литературных изданиях. Автор публикаций в журналах "Смена", "Юность", "Арион", "Дружба народов", "Новая Юность", "Октябрь", "Знамя", антологии 10/30 "Стихи тридцатилетних", поэтических сборников "Темная азбука" (2004), "Один к одному" (2015) и нескольких книг для детей. Лауреат премии "Московский счет" (2004) и поощрительной премии "Триумф" (2004).
скачать dle 12.1
