Михаил Гундарин, Ганна Шевченко. ПОКОЛЕНИЕ «ТРИДЦАТИЛЕТНИХ»: КОРОЛИ ЛИТЕРАТУРНЫХ МЕДИА

Редактор: Иван Гобзев





Продолжаем разговор о литературных поколениях – важных внутренних элементах писательского сообщества. Литературное поколение объединяется помимо соотнесенности дат рождения общностью литературных задач и методов их решения. Например, поколение «шестидесятников» как концептуальная общность объединяет в себе людей родившихся с разницей в 20 с лишним лет, и не включает многих авторов, вроде бы «подходящих» по дате рождения. Об этом, а также о соотнесенности известной «теории поколений» с литературными реалиями шла речь в статье «Литературные поколения: от бумеров к миллениалам». Сегодня мы попытаемся нарисовать «эскиз» одной из самых активных литературных генераций — условных «тридцатилетних».


ВОЛНА ЗА ВОЛНОЙ

Разговор о литературных поколениях важен еще и потому, что в наше время дата рождения — одна из немногих «объективных» характеристик. Можно изменить место проживания, гражданство, даже пол. Уж не говоря об авторских литературных стилях, которые многие современные авторы меняют как перчатки. Уж такова текучая современность, в том числе (а может быть, особенно) и литературная. 
В высшей степени «текучи» и эфемерны и всякого рода литературные объединения, возникавшие многие столетия по принципу «эстетической» или «дружеской» близости. Смысла говорить о них, мимолетных, практически нет - как справедливо было замечено Ж. Голенко, понятием «поколение» сегодня во многом заменяется «понятие «литературное течение», ждущее от творческих людей, помимо единства метода единения по географическому и временному признакам. А социокультурное «поколение» снимает временные и географические границы, предоставляя свободу разговора о литературе и о внелитературном факторе, определяющем данную литературу».

Кроме того, обращение к исследованию литературных поколений в какой-то мере восстанавливает историческое единство литературного процесса. В этом есть отмеченный не раз парадокс: с одной стороны, поколение – это то, что отличается от других поколений, и тут есть тема разрыва, отделения. С другой — сама идеология поколенческого анализа стоит на том, что поколения сменяют одно другое, и катастрофы не происходит, фатального разрыва эпох нет. Сегодня уже категорически не хочется отрекаться от прошлого. Если мы говорим о ныне живущем поколении, мы все равно имеем в виду, что до этой волны были волны другие — и будут после.

Может быть, чтобы не путать демографию и изучение писательского сообщества стоило бы говорить даже не о поколении, но о некоей «эстетической субпоколенческой генерации». Но пока все же будем пользоваться привычным термином.


ДЕТИ ОДНОЙ МАТЕРИ

Собственно, спорных моментов во всех рассуждениях о поколенческой дифференциации два. Во-первых, границы поколения. Те же миллениалы в изначальной версии «теории поколений» «растянуты» на невозможные 20 лет — с 1983 по 2003. Во-вторых, и это самое главное, важны основания для объединения писателей в ту или иную генерацию.
Что до поколенческих границ, то поэт и публицист Игорь Караулов, откликнувшийся на нашу публикацию содержательной репликой «О поколениях поэтических и человеческих», говорит о неком «осевом годе рождения», отделяющем одну генерацию от другой. Можно говорить и об «осевом годе», который определяет лицо поколения не по факту рождения, но по факту, повлиявшему на его коллективное становление. Например, «поколение 1937 года» (термин предложен в свое время критиком Владимиром Бондаренко) — тут осевым является год рождения. Или более известное определение «поколение 1956 года» – здесь уже имеется в виду не год рождения, ХХ съезд КПСС, разоблачивший культ личности; говорят и прямо о «поколении ХХ съезда». В это поколение в свое время «помещались» авторы с большим «разбросом» дат рождения. (Впрочем, включая и 1937 год, что создавало путаницу, практически неизбежную при поколенческой дифференциации)

Впрочем, когда-то Лев Аннинский не без иронии отозвался на это — и любое другое — выделение одного «осевого года» на целое поколение: «Розанов когда-то подсчитал, что все великие русские писатели от Пушкина до Толстого могли бы оказаться – хронологически – детьми одной матери. Красиво сказано. Но достаточно реалистично: все-таки от рождения Пушкина до рождения Толстого – три десятка лет! Два поколения уложить можно. А тут целое поколение – в один год». Между тем сам автор термина «поколение 1937 года» защи-щает свой концепт, подчеркивая коренное отличие авторов, попавших в эту когорту от «шестидесятников» (что характерно, «официальной версией» наименования этого поколения были «сорокалетние», про 37-й год старались не упоминать); «Романтика шестидесятников в двух словах сводится к модели неоленинизма, которую пытались осуществить идеологи страны, чтобы на идеологии романтизации неоленинизма («Лонжюмо», «Братская ГЭС», «Коллеги», «Комиссары в пыльных шлемах» и т. д.) хотя бы продлить сталинский Прорыв в будущее, осуществить какой-то рывок страны вперед. Этот рывок захлебнулся. Сорокалетние писатели блестяще понимали тупик шестидесятников и начинающийся кризис общества.

Поэтому исходя, может быть, не только из своей пока еще непонятности, а исходя из общего отношения к меняющемуся обществу, из общего взгляда на своего современника, так называемого амбивалентного героя, из близкого видения реальности семидесятых годов, они романтической исповедальности шестидесятников противопоставили жесткий советский неореализм». Как видим, здесь Владимир Бондаренко применяет «политически-эстетический» подход, выводя особенности эстетики («советский неореализм») из изменившейся политико-идейной ситуации в стране.

Очевидно также, что эстетический критерий здесь все же является преобладающим — ибо в данное поколение по версии Бондаренко не попала масса авторов примерно того же года рождения, но с иными художественными принципами. Например, Р. Киреев, А. Курчаткин, В. Маканин попали, а вот их ровесник А. Битов — нет. 
И еще о поколенческих границах. Как справедливо отмечала М. О. Чудакова, «Структурный, формирующий поколение признак проявляется либо в критические моменты жизни общества, когда происходит резкое отмежевание, выделение некоей общности людей – с «роковой», героической, трагической и т.п. судьбой, либо по истечении времени – в ретроспективе». То есть, поколение литературных «зетеров» (с 2003 года рождения по американской версии) может быть названо поколением какого-нибудь «2030 года». Хотя воображать, чем должен запомниться тот год как-то не хочется, и 2020-го хватает…

Ну а пока «осевой год» не выбран приходится пользоваться привычной терминологией, опираться на возраст, говорить о «двадцатилетних» и «тридцатилетних». Тут свои сложности: годы идут, возраст людей меняется. Игорь Караулов в цитировавшейся статье вспоминает о неудачной с его точки зрения попытке «создать» целое поколение - вышедшем в 2002 году сборник «10/30: стихи тридцатилетних». По мнению Караулова, «Его участники были неоднородны. Костяк составляли поэты, группировавшиеся вокруг журнала «Арион» (М. Амелин, Д. Тонконогов, С. Янышев, Г. Шульпяков, И. Кузнецова), и примыкающие к ним по поэтике Борис Рыжий, который вообще-то так и не дожил до тридцати, и Александр Леонтьев, который, к сожалению, выпал из всех обойм. Были там и Михаил Гронас, позже ставший иконой «актуальной поэзии», и «поэты вне групп» Дмитрий Воденников и Андрей Поляков. Выдвижение в качестве фронтменов поколения всего лишь десяти авторов ощутимо исказило и обеднило общую картину». 

С Игорем Карауловым можно и поспорить: любая попытка констатации поколенческого единства обречена быть одной из многих, и на исключительность не претендует. А критики, писавшие о сборнике все же находили у его участников немало общего.
Как бы то ни было, те тридцатилетние уступили свое место и звание новым тридцатилетним. О них и поговорим.


ДЕТИ ПЕРЕСТРОЙКИ, ЦИФРОВЫЕ АКТИВИСТЫ

Для очерка одного поколения мы решили остановить свой выбор на нынешних тридцатилетних. Тех, кто по всем социальным нормам приближается к пиковым порогам совей социальной активности. Они родились с 1980 по 1990; согласно американской классификации, родившиеся до 1982 — поколение Х. После — уже миллениалы. Но мы-то с вами держим в голове 1985 год, вот уж осевой из осевых — начало перестройки. Очевидно, поколение тридцатилетних следовало бы разбить на две части, два субпоколения. Те, кто родился до 1985, успели прочитать свои первые книги, посмотреть первые фильмы, наконец, пойти в школу (то есть пройти первую ступень социализации) еще в Советском Союзе. Остальные — в «бурные 90-е», на развалинах Империи. Собственно, распад СССР отрефлексировали — в крайне малой степени просто из-за возраста — только первые. Для других и Советский Союз, и его трансформация лежит уже в мифологической области. 

Тем не менее, нынешних «тридцатилетних» многое объединяет. Например, отсутствие необходимости определяться по идейно-политическим признакам, что было обязательным для шестидесятников и тех, кто пришел им на смену. Конечно, тридцатилетние определяются, да еще как — но это именно их свободный выбор, выбор некоторых (другие предпочитают определяться, например, по признаку пола — и ли путешествовать между полами).

Вообще, уровень свободы выбора чего бы то ни было — вот важнейшая черта тридцатилетних, и тридцатилетних литераторов тоже. Номенклатура возможностей выбора неограниченна, любой сделанный выбор — не более чем иллюзия, поэтому так часто они словно «зависают» «между» - между всего на свете. А если говорить о глобальных трендах, считается, что эти люди в сравнении со старшими позже вступают в брак, больше занимаются спортом, употребляют меньше алкоголя, чаще развлекаются вне дома, позже выходят на первую работу и, конечно, постоянно сидят в интернете.

Если брать эстетическую сторону, то все тридцатилетние сформировались в эпоху постмодерна. Однако более молодые «тридцатилетние», или «тридцатилетние-2» захватили расцвет и начавшееся угасание постмодернистской культуры. Ситуацию, когда, по известному выражению, реальность подменяется субститутами культуры, а субъект помещается в «вечное настоящее» сменяющихся образов. Мифологией поэтому является не только новейшая история, но история вообще — точное знание отсутствует как таковое (как отличаются современные квантовые теории от надежной и объективной физической картины мира, которую преподавали авторам этой статьи в средней школе!).

Возможно и нашумевшая в определенных кругах «дискуссия» Константина Комарова (тридцатилетние-2) и Евгения Никитина (тридцатилетние-1) относительно верлибра и верлибристов связана с несовпадением изначальных мировоззренческих установок. Никитин, различающий разновидности, тона и оттенки современного «свободного стиха» не может не возмущаться активными нападками Комарова на «верлибры вообще». Для Никитина это, как можно предположить, непозволительная анархия, для Комарова — обычный постмодернистский способ рассуждения о чем угодно. 

Сказанное выше относится к тридцатилетним как демографической генерации. А что же литературная генерация?
Прежде всего, заметим, что единым литературным поколением тридцатилетних считать нет должных оснований. По нашей гипотезе, озвученной выше (и нуждающейся в дополнительных исследованиях) перед нами как минимум два поколения, разделенных осевым 1985-м. И трем не менее, нельзя не обратить внимание на литературную активность тех, кому сегодня от 30 до 40.

Именно тридцатилетние руководят сегодня многими литературными интернет-проектами - «Лиterraтура» (Наталья Полякова), «Текстура» (Андрей Фамицкий, Клементина Ширшова), «Транслит» (Павел Арсеньев), «Формаслов» (Анна Маркина, Евгения Баранова), «Метажурнал» (Евгений Никитин), «Легкая кавалерия» (Игорь Дуардович) и др. «В руках» литературных деятелей этой возрастной категории «новый» журнал «ДК» (Дана Курская) и «старая» «Юность» (Сергей Шаргунов). Они входят в ред. коллегии многих других литературных изданий, например, «Дружбы Народов» (Александр Снегирев). Они курируют издательские проекты, те же «Лиterraтура», «Формаслов», «Стеклограф». Наконец, все больше «тридцатилетних» становятся обладателями престижных литературных наград — от Григория Служителя и Саши Филипенко до Сергея Шаргунова и Анны Козловой.

Нам видится здесь общность именно социального, не эстетического порядка. Достаточно молодые, уверенные в своем призвании профессионалы (вне зависимости, получают ли они за свою работу деньги) — нынешние тридцатилетние «со стороны» видятся достаточно мощной колонной. 

А как «внутри»? Каковы ориентиры содержательные принципы отнесения себя и других к одному литературному поколению? Как наши писатели разного возраста «вписывают» себя в поколенческий контекст?

Этому будут посвящены следующие статьи проекта.скачать dle 12.1