ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Денис Драгунский: «КОГДА ВОКРУГ ВСЕ БЕЗУМЦЫ, ЗНАЧИТ – ВСЕ НОРМАЛЬНЫЕ»

Денис Драгунский: «КОГДА ВОКРУГ ВСЕ БЕЗУМЦЫ, ЗНАЧИТ – ВСЕ НОРМАЛЬНЫЕ»

Редактор: Павел Пономарёв





Денис Драгунский — российский писатель и журналист. Родился 15 декабря 1950 г. в семье писателя Виктора Драгунского, став прототипом героя «Денискиных рассказов». Писать прозу начал в 2007 году, первую книгу издал в 2009-м. За это время написал более 1200 новелл, романы и повести. Издал 20 книг прозы. Его последний роман, вышедший этой осенью – «Автопортрет неизвестного», драматическая история трех поколений советской элиты с тридцатых годов до наших дней.

Недавно у Дениса Драгунского вышел роман «Богач и его актер». О новой книге, о новом формате презентаций книг, о молодежном бунтарстве, почему скучна фантастика и зачем в книге появились иллюстрации — у Дениса Драгунского узнавала Марианна Власова


– Начнем с темы самоизоляции. Я недавно поймала себе на мысли о том, что не помню, как это все началось, потому что у меня практически ничего не изменилось, просто стало больше работы. 

– У меня такая же история. Потому что я практически все время живу в такой же самоизоляции. Изменилось то, что ушли любимые мною дела: презентации, библиотеки, встречи с читателями, не говоря уже о походах в гости и приеме гостей в своем доме, что мы очень любим. Увы, этого нет. Прогулок нет, просто выходов на улицу. Я люблю забежать в магазин, например. Просто зайти и купить чего-нибудь вкусного на вечер. А сейчас мы закупаем по заказу сразу много всего, чтобы хватило на несколько дней. Ну, а что касается работы, все осталось так же, как и было. И вы правильно заметили, что стало даже больше работы, потому что такого количества интервью, видеоконференций, бесед по скайпу – у меня давно не было.

– На днях прочитала вашу заметку о том, какими мы выйдем из самоизоляции. О том, что «осенней коллекции» модной одежды скорее всего не будет. И согласна с вами, что это прогнозы не пессимиста, а реалиста. Даже если просто считать, как у нас растет число заболевших, можно понять, что пандемия будет с нами до конца года, это точно.

– Да.

– И я хотела спросить вас, как вы думаете, изменится ли формат презентаций книг? Как вообще отразится эта ситуация, на ваш взгляд, на писателях?

– С одной стороны, я думаю, что мир очень инертен. И поэтому, в общем и целом, конечно, книжки будут издаваться и продаваться, в магазинах ли, рассылками ли. Может, какой-нибудь «Озон», «Амазон», какие-нибудь сети на этом подзаработают. Может быть, книжные магазины тоже будут работать. Вполне возможно, книжных магазинов парадоксально станет больше. Смотрите, буквально сейчас мне пришла в голову эта мысль, сию минуту. Люди сейчас боятся инфекции, коронавируса. Я — тоже. Меня на аркане не затащишь в магазин «Москва», в «Книжный мир» и так далее. Там же толпы народу, оттуда выйдешь – и весь в коронавирусах. И такое чувство будет долго. И возможно, появятся маленькие магазины, такие киоски.

– Типа «Союзпечати»?

– Да. Типа того, как сейчас бывает «Книжный рай», где продаются уцененные книги. Про уцененные книги — это особая тема, для отдельного интервью, когда-то я это изучал. Чего я там только не видел! Я видел там за 100 и даже 50 рублей книжки, которые стоили по 800-500 рублей в центральных магазинах. Одновременно! И вот — будут маленькие специализированные магазинчики. «Современная литература», «Женская проза» или «Поэзия». На любителя, где будет один продавец. Безопасно для людей. И действительно, когда я прихожу в книжный магазин, прежде чем я доберусь до того, что интересно мне, я вынужден продираться сквозь огромные ряды полок с книгами по кулинарии, парапсихологии, псевдоистории. Правильно, ведь книжный магазин рассчитан на массового покупателя, поэтому он должен удовлетворять массовый спрос, так же, как в продуктовых магазинах на первой выкладке находится то, что люди берут больше всего. А уже всякие утонченности, гурманские штучки отдельно. Я помню, как в американских супермаркетах отдел «Деликатесы» – в самом дальнем углу. Поэтому, возможно, книготорговля будет активно сегментироваться, развиваться в сторону специализации. Но, кроме того, конечно, будут новые способы презентации книг в интернете. Я сейчас нашел для себя такую форму — чтение книги вместе с автором.

– Расскажите подробнее об этой форме презентации.

– У меня четыре года назад вышел роман «Дело принципа». И я сейчас его выкладываю в Фейсбуке, в нем 36 глав, и рассчитано это на 36 дней, глава в день — полглавы утром, полглавы — вечером. Собралось примерно 300 активных читателей. Они все время задают вопросы. То есть мы вместе читаем.



(фото обложки книги «Дело принципа»)


– Это такая «времезатратная» история. 

– А что вы мне предлагаете? Чтобы я наелся макарон и лег поспасть? Это очень хорошее дело, и людям это нравится. Поэтому, вполне возможно, такие презентации книг будут развиваться.

– Вы выкладываете роман, который издатель хотел продать.

– В данном случае тираж уже полностью распродан. Издательские права уже кончились.

– Тогда это логично.

– Я не исключаю и такой возможности, что я могу выложить новый роман, который я, может, еще не написал, или старый роман, который был написан, например, в 2013-м году, и сказать: «Ребята, если вам понравится, то потом скиньтесь». Постоплата, чтобы я мог получить какую-то сумму, а потом отчитаться перед налоговой.

– Это больше благотворительность напоминает.

– Ну, как вам сказать... Однажды, давным-давно, Стивен Кинг стал выкладывать в сеть свой новый роман, главу за главой, и сотни тысяч читателей на него набросились, чуть было сайт не рухнул. А потом Кинг написал: «Стоп, ребята! Тырить газеты у слепого газетчика — некрасиво. Поэтому договоримся так. Если через неделю на моем счету не будет 300 тысяч долларов, то я прекращаю публиковать роман». А так как в те годы Стивена Кинга в интернете читало самое маленькое полмиллиона человек, то эту сумму он получил через 3 дня. Я не могу сказать, что человек, который платит музыканту в метро, благотворитель. Он просто платит по совести. Знаете, как говорят у нас русские мастеровые, которых спрашивают, сколько заплатить? «Да сколько не жалко, хозяин!».

– Кстати, у вас в новом романе «Богач и его актер» есть такая сцена, когда психоаналитик обозначает актеру стоимость его услуг 300 крон за 20 минут. Тот удивляется. На что психоаналитик отвечает: «Если же у вас нет денег, если вы бедны или находитесь в затруднительном положении, то, так и быть, 100. А если вам не хватает на хлеб, (...) тогда 10 крон, или, если угодно, один доллар. Бесплатно нельзя». Такая же история?

– Почти – да, психологам бесплатно нельзя совсем.

– Почему?

– Нормальные отношения клиента и психолога формируются только тогда, когда клиент ему платит. Какое-то взаимное уважение формируется. И взаимоотношения писателя – читателя в общем-то такие же. Ведь писатель — это тоже в каком-то смысле психолог, поэтому ты должен что-то заплатить.

– А потом, если не поддерживать писателя, он же...

– Просто перестанет писать. И поэтому я думаю, что вследствие этой самоизоляции какие-то новые отношения писателя с читателем, конечно, возникнут. При этом прямой контакт они вряд ли заменят. И все преподаватели, которые сейчас ведут занятия онлайн, хором жалуются, что невозможно без живых глаз, без живого голоса. Но кто его знает — мы же ко всему привыкаем. Если так прожить еще года два, тоже будет нормально...

– Вы не думали податься в фантастику?

– Нет, не думал. Мне скучно читать фантастику. Наша жизнь настолько фантастична, что украшать ее разными гаджетами, лазерами, трансформерами, по-моему, просто не надо.  Я не люблю придуманные вещи. Мне этого не надо для того, чтобы сопереживать, удивляться, ужасаться, думать. Мне не нужно дополнительных стимуляций. Есть люди, которые нуждаются в наркотиках, в новой любовнице каждую неделю, в путешествиях, в экзотических блюдах. Люди, которые жадно поглощают новые впечатления. Я этих людей – и страстных путешественников, и донжуанов, и гурманов (за исключением наркоманов, конечно!) – вполне уважаю. Но при этом есть люди, которые живут больше внутренним миром. И когда я читаю простое реалистическое произведение, неважно какое, это может быть и «супер жесткач», и какая-нибудь классика, мне достаточно, что я вижу человека. Джона и Мэри, Пьера и Наташу. Их взаимоотношений мне хватает, чтобы сразу начать фантазировать, выдумывать, чувствовать, переживать... Мне хоббиты не нужны, так же, как мне не нужен укол. При этом я понимаю, что есть люди, у которых так устроена психика, что им нужна развлекуха, «Звездные войны».

– Если фэнтези и фантастика — нет, то сказки — да?

– Сказки, фольклор — да. Это совершенно другое, это особый жанр. Я люблю сказки, причем люблю сказки всяких разных народов.

– Какая любимая?

– Они все хорошие. Про Емелю со Щучьим велением, про Гензеля и Гретель, или сказки чукотские, эскимосские, например.

– Своей дочери вы, конечно же, читали сказки на ночь?

– Конечно! Самые традиционные сказки из сборников. Про лису, зайца и петуха. Про царя, царевну и Иванушку.

– Сейчас родители читают больше сказки и произведения зарубежных писателей. Это обусловлено, как мне кажется, тем, что в советское время они сами не дополучили порцию такой литературы. 

– Не берусь судить. В моем детстве я все дополучил. Очень много было зарубежных сказок. И английские народные, и немецкие братьев Гримм, и сказки французских писателей, и не только Шарля Перро. И современные книги тоже. Я помню замечательную книгу «Лошадь без головы» про французских школьников. И была еще толстая книжка «Мужчины 12-ти лет» про «зарубежных» школьников, которая была очень идеологически закручена. Про то, как плохо живется современным детям при капитализме. Там была и Латинская Америка, и Турция, и Франция. Родители были обязательно безработные, лавочник был жадный, квартирный хозяин грозил выгнать на улицу, полицейский был злой, ну, сами понимаете. Но при всем при том это была вполне аутентичная заграница. Была замечательная книжка немецкой писательницы Ирмгард Койн «Девочка, с которой детям не разрешали водиться». Это про веймарскую Германию 1920-х годов. Потрясающая книжка, она и грустная, и безумно смешная. Ну и «Карлсон», конечно... Первое издание на русском – 1957 год. Мы свою порцию Запада получили.

– Недавно в одном из интервью вы сказали, что «Дело принципа» – ваша любимая книга. Почему?

– Моя любимая книжка из написанных мною, надо уточнить. А то подумают, что я нарцисс какой-то. Да, из моих она мне больше всех нравится. Там интересная главная героиня-рассказчица — 15-летняя девушка. Интересная ситуация, антураж — Австро-Венгрия, 1914 год. Аристократы, богачи, помещики, полицейские агенты, террористы, гувернантки со своими комплексами, служанки и поварихи, домашние учителя, учитель русского языка, эмигрант-революционер, слепой учитель истории, страшные семейные легенды... Девочка, брошенная матерью, живет с отцом в поместье. Она попадает в лапы полицейского агента, который хочет ее использовать. А мать связана с террористами, которые хотят убить эрцгерцога. Мощная интрига, острый сюжет, но при этом все очень неторопливо развивается. Много умных разговоров, описаний пейзажей, домов, интерьеров. И еще там множество скрытых аллюзий, которые знающий человек увидит, поймет, на кого мы намекаем, кто имеется в виду, какой реальный исторический персонаж или литературный герой. 

– Как у вас в книге появлялись эти персонажи?

– Это мой человеческий опыт, потому что там черты людей, которых я видел в своей жизни. И мой читательский опыт. К книге «Дело принципа» я специально не готовился и специально не читал какие-то описания, истории, архивы. Но почему не читал? Потому что я и так уже прочитал за свою жизнь столько, без подготовки, из интереса, что это все само собой вылилось в миллион знаков.

– Давайте перейдем к новой книге «Богач и его актер».

– Меня иногда спрашивают: «Почему у вас действие происходит за границей?» Потому что это целиком европейская история. Все описанное в России произойти не могло в принципе. Такое собрание людей, съемки такого фильма, интернациональный бизнес и грандиозные возможности богача из династии промышленников, идущей с XVII века. Но, замечу в скобках, в России тоже есть или были ситуации, которые в принципе невозможны в Европе. Например, история Саввы Морозова и Николая Шмита – богатейших людей страны, которые помогали революционерам.



(фото обложки книги «Богач и его актер»)


– У вас в книге возникают образы русских — богатый режиссер, который непонятно как заработал крупное состояние, и администратор отеля Лена.

– Ну, а как же без русских? В то время – речь идет о 1980-х – отдельный советский деятель искусств мог попасть в Европу и там процвести. А девочка Лена — уже наша современница, потому что она действует уже в 2010 году. Надо рассказать, что действие романа растянуто с 1912 примерно года (когда главный герой, Богач, еще мальчик) – через 1940-е (когда мальчиком мы видим Актера), далее в 1980-й, когда снимается фильм про Богача, которого играет Актер – и завершается действие в 2010-м, когда престарелый Актер приезжает в отель, где снимался фильм.

– Как вы создавали мир в своей книге?

– Я сажусь на диван, закрываю глаза и пытаюсь себе вообразить, как это все было: родителей Ханса, его семью, как они завтракают и обедают, о чем они разговаривают, его мать, ее круг интересов, ее разговоры с сыном, как она его заставляет понять неправильность его жизненного выбора. Кроме того, я видел именно этот Гранд-отель, я в нем жил две недели, обошел его со всех сторон. Прекрасно помню этот огромный зал библиотеки высотой в два этажа, яхтенный причал, дорожки, скамейки и маленькие улочки, где живет в основном обслуга отеля, домики с китайским рестораном и дорогой рыбный ресторан. Это все я вижу во всех подробностях. Как нынче выражаются, я  «визуал». То, что я как бы глазами вижу и могу описать все происходящее – очень важно для меня. Это придает мне внутреннюю убежденность в достоверности того, о чем я пишу.

– Мне все описанное напомнило сказку.

– Это, действительно, сказочная жизнь, к которой мы не имеем никакого отношения. Но тем интереснее попытаться в эту жизнь проникнуть и найти тот нерастворимый кристалл, который делает ее интересной для нас. Человечески интересной, а не в смысле экзотики. Увидеть судьбу актера Дирка, представителя классического типа неудачника, которому один раз в жизни крупно повезло, и он обижен на весь мир, потому что фанфары славы замолчали. Или тип Ханса, которому вроде бы везет постоянно, и он богаче всех богатых. При этом он трагически несчастный человек из-за своей сестры, потому что он ее любит и безумно к ней привязан. А она совершенно сумасшедшая и отравила жизнь всей семье.

– Что находят ваши первые читатели в новом романе?

– Один человек увидел в этом романе протест против бунтарства. Он мне сказал: «Видишь, как ты правильно написал, что это все безумие и тупик. Сигрид, сестра Ханса, хотела жить самостоятельно, а кончилось это все дурдомом, ожирением и смертью». Ее желание нарочно жить не так, как ее родители, привело к этому. У меня не было такой задачи – опошлить, окарикатурить, дискредитировать молодежное бунтарство, но я хотел показать, что иногда бунтарство бывает именно таким – бесцельным и саморазрушительным. И недаром наш Ханс, когда размышляет о судьбе своей сестры, говорит: Сигрид тусовалась с непризнанными поэтами и никому не известными художниками, но от них все-таки хоть что-то осталось, что в руках можно подержать. Книжечки, картинки остались. А от Сигрид не осталось ничего. Она просто вокруг них плясала – и исчезла, не оставив даже мемуаров. Она свою жизнь пропила и прокурила в богеме. В этом семейная трагедия Ханса, ведь по сути своей он созидатель, строит заводы, машины, что-то изобретает. Хотя весельчаки и бездельники тоже существуют, и, наверное, они тоже зачем-то нужны.

– Недавно читала вашу статью про образование, о конфликте учеников и учителей. Дети не понимают, зачем идти в школу. Это понимание современных детей помогало писать о детях Хансе и Сигрид?

– Отчасти да. Они оба ровесники века. Если Ханс — положительный герой, образцовый ребенок эпохи индустриальной модернизации, если бы он не был сыном миллионера, он был бы инженером, юристом, журналистом, человеком с целью. Сигрид интересна тем, что ее поведение тогда однозначно оценивалось как «ку-ку». Значит девочка не здорова, раз она не может завести семью и не может работать. Зигмунд Фрейд считал, что у психического здоровья есть два параметра: работа и любовь. Если у человека есть семья и работа – он душевно здоров. А если этого нет, то значит он сумасшедший. А сейчас это стало нормой.  Мы видим молодых людей, которые не могут установить постоянные любовные связи, годами то «бойфрендятся», то расходятся, плюс мода на «полиаморию»; вдобавок они годами не работают, постоянно «ищут себя» (или делают вид, что ищут), скачут со стажировки на стажировку. То есть с точки зрения 1920-х годов - они безумцы. Но понятие о норме базируется еще и на статистике. Если все кругом сумасшедшие, значит, все они нормальные.

– В этой книге о ком было сложнее рассказать — о богаче или об актере?

– Конечно, об актере. Потому что у богача, несмотря на все его жизненные трагедии, жизнь снаружи нормальная, а внутри у него кипит страшная история с сестрой. Его можно ненавидеть, как «акулу капитала», а можно сострадать ему, как человеку с внутренним горем. С актером плохо везде: внутри у него бесконечные конфликты, страхи и тревоги, он трагический персонаж, у которого нет собственного «я». Его дергает за нитки какая-то внешняя сила. У него было ужасающее детство с убийством девочки, в которую он был влюблен. Он из-за легкомыслия и спеси предал любящую женщину. У него нет актерского образования, он, по сути, самоучка. И потом вдруг – такая невероятная удача, такая роль, такая слава. Но в нем нет никакого внутреннего стержня, и он не смог это удержать, развить свой успех. И дальше – унылая жизнь бедного человека, который все время  вспоминает о своих 15 минутах славы. Конечно, о таком человеке трудно написать, чтобы к нему возникла некая симпатия.

– В вашем тексте появляются такие слова, как «краудвотчинг» или «ритрит». Зачем вы вводите эти слова?

– Они нужны как речевая характеристика персонажа. Слово «ритрит» я в первый раз услышал в 1995 году в Вашингтоне, когда нас вывезли в какой-то загородный отель, и мы там семинарились три дня. Это и был «ритрит». А «краудвотчинг» — я о нем где-то читал, это примета времени.

– Ваш Дирк не может заниматься краудвотчингом, потому что у него, как у писателя, сразу рождаются истории в голове.

– Да, для краудвотчинга нужно иметь спокойную душу, бесконфликтную, чтобы любоваться внешностью идущих людей. А он тут же начинает на себя это примерять.

– Почему у вас в книге возникли иллюстрации? Для чего они нужны?

– Я ехал в метро, и рядом со мной сидела дама и читала Ремарка, старое издание. Она перевернула страницу, и я увидел, что там — иллюстрация, там какой-то город нарисован. Мне стало так приятно вспомнить вот такие книги, которые я держал в руках в молодости. И мне захотелось, чтобы моя книжка тоже была с картинками, как в те годы. Я договорился с редакцией Елены Шубиной, и они на это пошли. У нас даже был тендер. Мы выбрали художницу Марию Волохонскую. Потом я ей показывал, к каким местам текста мне нужны иллюстрации. Получилось 30 картинок, не считая портрета на обложке. То есть к каждой главе по 2 картинки: большая, на целую страницу, а в конце главы маленькая. Я этому очень рад.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 120
Опубликовано 18 апр 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ