ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Вера Зубарева. В ОТСУТСТВИЕ МОИСЕЯ

Вера Зубарева. В ОТСУТСТВИЕ МОИСЕЯ


Размышления об эмиграции


Автобус юлит над обрывом.
Дорога к границе – что к Господу на суд.
По таким неправдоподобным извивам
Лишь ангелы смерти преставленного несут
По его же замирающим мозговым извилинам.
Каждый чувствует себя распиленным
Или расколотым вследствие грандиозной аварии
На левое полушарие
И на правое полушарие.


(из цикла «Вена»)


Так писала я, пересекши с семьёй границу в 1989-м. Всё виделось по-другому тогда, в том числе, и переезд, который в моём сознании был чем-то наподобие эвакуации. И действительно, Одессу было уже не узнать. Друзья метнулись в Израиль, в Канаду, улицы притихли, посерели, ни прежнего тебе колорита, ни шуток, какие-то новые, чужие лица. Не в смысле незнакомости, а в смысле несвойственного одесситам выражения. Тем не менее, уезжать совершенно не хотелось. Во-первых, отец оставался, его сестра, моя любимая тётка, некоторые друзья, тоже близкие. И книга с предисловием Ахмадулиной должна была выйти. Но это держало меньше. Больше – Город. Нет, не тот, что к тому времени сложился или – точнее – разложился, а тот, что в крови, в душе. Пришлось многое преодолеть в себе и отправиться вместе с мужем и его семьёй, так ждавшей этой возможности.

Дело в том, что в Штатах у бабушки моего мужа был похоронен родной брат. Её выпускали туда раз в несколько лет, но это держалось в секрете, по понятным причинам. Когда она привозила заграничные подарки, все были уверены, что это с какой-нибудь «толкучки» типа одесского рынка, на котором торговали жёны моряков и фарцовщики.

В документах, которые из года в год заполняла бабушка, цель поездки значилась одна и та же — «на могилу к брату». Для кого-то это могло бы быть только предлогом для путешествия за кордон, а для бабушки это было именно посещение могилы Элика. В Штатах её всегда встречала семья второго брата, тогда ещё живого, и они отправлялись на кладбище, а потом проводили вместе остаток бабушкиного отпуска.

В семье все знали бабушкино желание — быть похороненной вместе с Эликом, и она только ждала возможности, когда откроют границу и позволят всем уехать. Историю Элика я узнала, будучи уже женой Вадима.

В 1941-м в Одессу пришли фашисты и фашиствующие румыны. Город вспыхнул, как факел. Мучеников жгли заживо, а пытавшихся спастись, отстреливали. И наоборот — всех, кто отказывался выходить на расстрел, сжигали. Печально известные артиллерийские склады на Люстдорфской дороге до сих пор хранят память о втором дне оккупации Одессы (17 октября 1941 года). Четыре партии по 3000 человек каждая были загнаны в помещение, где разобрали крышу, чтобы сверху удобнее было облить всех бензином. Двери заперли снаружи на замок и 12 тысяч человек вспыхнуло одномоментно.

Людей хватали прямо на улицах и гнали по Ново-Аркадийской дороге. Тех, кто отставал, расстреливали на месте.  В числе тех, кого в эти дни повели на расстрел, был и Элик. Группу смертников поставили на краю обрыва и прошили автоматной очередью. Тела один за другим скатывались в ров. На краю остался стоять один Элик. По нему дали вторую очередь. Он продолжал стоять. Пуля даже не задела его. Всё повидали на своём веку каратели, но такого… Вызвали коменданта. Он приказал прекратить огонь, взял Элика к себе, выписал ему справку о том, что он святой и его нельзя трогать и отправил с братом Борисом… в Освенцим. Там им удалось дождаться освобождения под прикрытием того же ангела-хранителя.

Братья никогда не разлучались ни в лагере, ни после. В день, когда  фашисты оставляли Освенцим, спешно расстреливая партии заключённых, Борису удалось спастись, спрятавшись в дырке туалета. Он просидел там несколько часов, пока всё не стихло. Где был в это время Элик, осталось тайной. После Освенцима братья бежали в Бельгию, а затем в Америку. Приехав в Штаты, Борис обзавёлся семьёй, а Элик прожил жизнь одиноко, при брате, был неразговорчив и замкнут и всё, что оставил по себе — память о своём чудесном спасении.

Такова история семьи моего мужа. Мой собственный опыт жизни в Одессе ограничивался лишь общеизвестной историей Ирины Ратушинской, а также приходом в наш дом одной стукачки. Жили мы тогда в унылой хрущёвке, где я писала на кухне в тихие утренние часы и смотрела, как сереет ноябрьское небо над крышами напротив. О публикациях и речи быть не могло, но это не только не омрачало, а даже наоборот – вдохновляло. И друзья приходили. Звонок в дверь – и друг на пороге, а за ним другой, и третий... Кофе, чай, сигареты, разговоры, холодильник нараспашку. А как-то повадилась к нам одна девица. Красивая, умная, в преферанс играла. А в перерывах стихи читать просила. Мои. Читала очень внимательно, уточняла, что я имела в виду там и сям. Когда все папки перерыла, исчезла. Потом оказалось, что стукачка. Посадила нашего общего друга. И надо же, когда его освободили, и его мать стояла в Москве в очереди на оформление документов на выезд, она оказалась с ней в той же очереди. Но быстро исчезла. Уже в Филадельфии, когда я училась в докторантуре Пенсильванского университета, мы столкнулись нос к носу. Я узнала её не сразу в обрюзгшей уборщице с ведром и тряпкой. Она же сориентировалась мгновенно и, низко наклонив голову, заторопилась в подсобку. Пока она исчезала в сумраке коридора, оживал её образ - копна светлых волос, ярко-синие глаза, гибкий стан... И всплыла в памяти та история, когда эта Миледи чуть не посадила всех моих друзей.

Человеку свойственно искать более благополучное место жизни. И когда открылась граница, многие так и поступили. А в прессе приравнивалась эта массовая эмиграция к Исходу. И продолжает приравниваться. Ну вот, сразу же по поиску выходит статья Владимира Бондарева под названием «Отъезд российских ученых на Запад: командировки, эмиграция или исход?» Не знаю, знаком ли автор этой статьи с деталями Исхода или приплёл метафору для весомости, только Исходом в его аргументах и не пахнет. В. Бондарев, в частности, пишет: «Причинами отъезда являются не только экономические трудности, как в 90-е годы, но все больше и больше — идеологические ограничения и запрет на контакты с зарубежными коллегами». То есть, эмиграция – местами политическая (идеологическая) и местами экономическая. Ничего общего с Исходом это не имеет. Не обещал Господь Своему народу лучшего фараона и более справедливого социального строя, при котором народу будет дозволено налаживать контакты с другими народами. Единственный контакт, который требовалось наладить, это контакт с Богом. Поэтому, наверное, и ужесточил Он сердце фараона не единожды, дабы не говорили потом, что выбрались из Египта по милости доброго фараона.

Скажем прямо – Моисея ни в одной из эмиграций не было. Не стала ни одна эмиграционная волна тем библейским Исходом, о котором иногда пишут историки. Ну да, все мы в курсе того, что первая эмиграция спасалась от советского режима, а третья – наполовину от режима и наполовину от загнивающей экономики, связавшей по рукам и ногам советский быт. Только Земля Обетованная была не столько экономической и социальной, сколько, прежде всего, новой духовной перспективой. Она была обещана в обмен на выполнение обязательств иудеев перед Богом. По сути это был договор о принятии и соблюдении Закона Божьего. Ответственность, возложенная на плечи иудейского народа, была велика, и не все это выдерживали. Кое-кто возвращался, включая и примкнувшие к иудеям племена, прослышавшие про сказочные земли. Не имея миссии и стержня, их чисто экономическая миграция не состоялась.

То же случилось и с некоторыми гражданами бывшего СССР, не выдержавшими тягот становления на новых землях и вернувшимися, в конце концов, в дым отечества, где можно было потешать публику рассказами о мерзостях американской жизни, развенчивая, в частности, миф о зимней клубнике, на самом деле, отвратительной на вкус. К трудностям были не готовы, полагая, что из рога изобилия всё само польётся, комфорт сам наладится, а язык сойдёт и свой. И в чём-то не ошиблись – пожилым, но ещё активным людям действительно дали и бесплатную медицину, и поселили в субсидированные дома, и дали деньги на пропитание, но от этого чувство неудовлетворённости только возросло. И вскоре блага уже не замечались, как воздух, а на первый план выплыли сущностные вопросы. И главный из них – зачем я здесь? Особенно тяжко было наблюдать за родителями, получившими разрешение на воссоединение с детьми. После краткой эйфории они начинали тосковать по дому и кое-кто, не сдаваясь на уговоры детей, возвращался в родные пенаты.

Трудности эмиграционного периода были не духовного, а в основном социального и психологического характера. Вспоминая всё это, думаешь – нет, неспроста Всевышний мурыжил Свой народ 40 лет. Родители, дети, внуки – все поколения вместе, в одной связке, как в песне у Высоцкого. А до Земли Обетованной нужно было дорасти духовно.

Не было Моисея ни у одной из эмиграций.

В этом плане, эмиграция любой волны без-Исходна, хотя в каждой есть верующие. Но критическая масса не уезжала с целью исповедовать иудаизм или христианство. Эмиграция была светской, с проблемами светского характера. Наиболее яркими фигурами были диссиденты, а не верующие. На Ратушинской, к примеру, американские политики прокололись, ожидая от неё сотрудничества против России. По воспоминаниям Ирины Ратушинской, она была «принципиально не согласна работать против России». «Понимаете», - объясняла она в интервью «Русской жизни», - «одно дело разбираться с коммунистическим строем. Только коммунизм у нас уже кончился, а Россия осталась. Но вот путь через штатовские и другие гранты, которые потом надо отрабатывать так, как этого хочет грантодатель – это очень скверный путь. Я же видела этих людей – до грантов и после. Люди начинают работать действительно против своей страны, начинают лгать, это все нехорошо. Это страшно портит людей. Именно портит».

В Штатах её пригласил к себе президент известного издательства Random House Боб Беренштайн и предложил ей организовать Helsinki Watch в Англии в обмен на успех её новой книги. «Ирина, в Америке я решаю, кто писатель, а кто нет. А у тебя сейчас выходит новая книжка, ее успех или неуспех зависит от меня. Хочешь, чтобы она стала бестселлером? Тогда организуй Helsinki Watch в Англии, мы профинансируем. Я ответила – не буду этим заниматься, мне Англия ничего плохого не сделала. И он очень спокойно сказал: - Ну, смотри, Ирина, я ж тебе говорил. Наказали меня за это и в самом деле крепко.


- Как наказали? Не издали книгу или что-то еще?
- Книгу уже издали, а вот до магазинов ее не допустили. И пока Беренштайн оставался президентом Random House, меня в Америке больше не публиковали».


(Мордовские лагеря и моя прекрасная няня. - «Русская жизнь», 30 апреля 2007)


А сколько тумана было в мою бытность в Одессе вокруг её имени! Кто знал правду о том, за что Ратушинская получила 7 лет в женской колонии строгого режима для «особо опасных государственных преступников»? Её считали диссиденткой и практически все были уверены, что она отбывает срок за политические стихи. А она сидела за стихи о Боге, стихи не имевшие «политической окраски». «Я считаю, что политика – слишком низкая и грязная тема для поэзии», - сказала И. Ратушинская в интервью православной газете. «Я писала про Бога и Родину. И пять моих стихотворений – это пункт моего обвинения. Остальное – хранение самиздата». («Конечно, благословляю! Конечно, в Россию». Поэтесса Ирина Ратушинская о Боге, Родине, тюрьме и митрополите Антонии. Православие.ru, 11 марта 2015 г Беседовал Николай Бульчук).

А вот весьма знаменательный отрывок из письма Солженицына к Рейгану, в ответ на приглашение в Белый дом:

«Я не располагаю жизненным временем для символических встреч. Однако мне была объявлена (телефонным звонком советника Пайпса) не личная встреча с Вами, а ланч с участием эмигрантских политиков. Из тех же источников пресса огласила, что речь идёт о ланче для “советских диссидентов”. Но ни к тем ни к другим писатель-художник по русским понятиям не принадлежит. Я не могу дать себя поставить в ложный ряд». (А.И. Солженицын. Письмо президенту Рейгану. // Публицистика в трёх томах. Т.3. С.17. Ярославль, «Верхняя Волга», 1997.)

Как же можно оставаться патриотом, когда тебя выдворили из страны?

По-видимому, отечество и политический строй – разные вещи. Отечество – это место, где впервые слух души уловил глас небес. Это связь духовная, не всякому доступная. Ощутив её однажды, разорвать её уже не можешь. Любовь к земле – это таинство, его не разложишь на элементы, на социальные свободы, на политический уклад и экономический разлад. Если Бог есть любовь, то вот она в чистом виде, не корыстная, не имеющая разгадки, как сам Творец, который выше человеческого понимания. Для кого-то такой землёй стал Израиль, а для кого-то Россия как родина православия. И Солженицын, и Ратушинская вернулись на родину, как только это стало возможным. И этого не могли принять бывшие соотечественники и активисты. Для них возвращение обоих было равносильно капитуляции или признанию советского режима, которого, правда, давно уже не было. И о чём тут можно говорить, когда общий язык потерян, когда большинство мыслит в терминах идеологических, а не библейских, когда «не убий» прилагается только к единомышленнику?

В отличие от диссидента, верующий даже в изгнании не станет сотрудничать против своей земли. В статье «Две дороги Али Рахмановой» Елена Дубровина повествует о судьбе некогда взлетевшей на пике писательской славы Рахмановой, высланной из России в 1925 г. вместе с мужем, австрийским учёным. Тема книг Рахмановой была актуальной, и они вскоре стали бестселлерами. «Слава Али Рахмановой», - пишет Елена Дубровина, - «затмила даже известную в 1930-1940-ые годы американскую писательницу и философа русского происхождения Айн Рэнд…». Постепенно Рахманова втянулась в нацистскую политику и после присоединения Австрии к фашистской Германии начала активно поддерживать Гитлера. И она не единственная, кто избрал такой путь. Е. Дубровина приводит список русских изданий и лиц, поддерживающих политику нацистов за рубежом. Начиная с 10 августа 1944 года, «Рахманова принимает активное участие в общественных работах по защите рейха и заканчивает в тот же день свою дневниковую запись короткой молитвой, обращенной теперь лично к фюреру: “Господи, помоги Гитлеру в его борьбе!”». Единственный сын её погибает в 1945 году, сражаясь за Гитлера. Примеров из отечественной истории этого периода тоже предостаточно.

Первая волна эмиграции спасала свою жизнь, и это свято. Исход же был направлен на спасение веры. В первую очередь. Вторая и третья волна эмиграции спасала в большей мере свою свободу. И это тоже свято. Но свобода, к которой стремится обыватель, и свобода человека религиозного – разная. «Пока свобода ещё в XVII—XVIII веке несла прежние представления о религиозной ответственности, это была свобода благодетельная, но, когда образ Высшего затмевается, куда-то исчезает, а вся жизнь переходит вот в эту суету и кипение, вот тогда свобода обесценивается», - говорит Солженицын в телеинтервью японской компании «Нихон». (Телеинтервью японской компании «Нихон» // Публицистика в трёх томах. Т.3. С. 56) Это взгляд на мир сквозь призму библейских представлений о добре и зле.  «Нынешнее общество Запада, как оно существует, всё более в виде потребительского, разочарованного в труде, гедонистического, с разрушаемой семьёй, наркоманского, атеистического и парализованного терроризмом, — исчерпало свою жизненную силу, потеряло духовное здоровье, — и в сегодняшнем виде не может выжить. И социализм — не выход, а только другая форма той же болезни.» (А. Солженицын. Главный урок // Публицистика в трёх томах. Т.3. С.10).

Политика всегда конкурировала с религией, переиначивая её основные положения. Вот, к примеру, есть такая иудейская молитва: «Адонай мелех, Адонай малах, Адонай имлох ла-олам ваед». Что означает: «Бог правит, Бог правил, Бог будет править вовеки веков». Напоминает что-то? Ну да, «Ленин жив, Ленин жил, Ленин будет жить». Представляю, как потешались изобретатели этой формулы, внедряя её в массы. Это и есть цинизм в высшей степени. Подобное кощунство никому не обошлось даром, отразившись и на нас, впитавших с кровью отторжение от «религиозных догм», которые зачастую путают с политическими догмами.

У каждого своя история эмиграции и выхода из неё. Под «выходом» я разумею Исход из рабства идеологий. Для многих он так и не состоялся. Да, среди эмигрантов были и есть талантливые, неординарные люди, начитанные, интеллектуальные, знающие историю, знающие своё дело и внесшие вклад в ту землю, к которой они стремились по тем или иным причинам. И всё-таки брешь осталась. Брешь между нами и нашими библейскими предками, их песками и нашими перелётами.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 469
Опубликовано 30 май 2019

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ