Вот уже двенадцать лет я путешествую по Индии. Как правило, по самым нетуристическим местам, в глубинке ее, где жизнь аутентична и чудесна, а чужеземцев видят крайне редко, если вообще видят. По преимуществу, это джунгли, экстремальные вылазки в них, когда риск не вернуться 50 x 50, а порой и куда более, но иначе мир не откроется тебе по-настоящему в своей полноте, не примет тебя, не позволит близости, и так, конечно, во всем, чем живем, но особенно в джунглях, в дикой природе, с которой наша связь все более призрачна. А по пути между заповедниками – дороги, дороги, хутора, люди, разговоры, заброшенные, почти никому не известные древнейшие храмы мирового уровня, или еще живущие в лесах племена, которые пытаются удерживать последний редут между своим укладом и подгребающей их под себя цивилизацией. А еще – буквальные открытия, способные случиться чуть не на каждом шагу: например, наскальные рисунки 5-тысячелетней давности, показанные мне местными змееловами неподалеку от тихого хутора в глубинке Индии. Или останки динозавра в перелеске за деревней. Или дольмен, заросший травой, которую щиплют козы… Потому что Индия, как ни парадоксально, еще не открыта, несмотря на 21 век. И полна чудесами. Которыми местный житель просто дышит, воспринимая их не более чем как воздух.
Так вот, лишь в этом году я наконец переключил режим фото в своей камере на режим видео. И привез около 20 часов различного дивного материала. Из которого сделал два фильма. Один – о тейяме, мистериальном танце духов, древнейшем (праиндийском) ритуале необычайной красоты и силы, все еще происходящем в наши дни в небольшой округе городка Каннур в северной Керале. А другой фильм-сериал – «Индийские записи», сейчас в нем 33 серии, около 20 минут каждая. И эти записи я надеюсь продолжать в будущем, пока ноги носят. Что касается жанра, я бы наживил примерно такой ряд: art-doc-road-movie. Хотя к каждому из этих слов надо бы давать комментарии. Поскольку art здесь, скорее, не house, а life. Как и вся жизнь в Индии – то искусство, где «дышит почва и судьба», но незаметно для дышащего, потому как началось это и вошло в их кровь в те непроглядные времена, когда они, индусы, придумали невероятное – ноль, и сели играть в изобретенные ими же шахматы. И для них, как и в первые дни творенья, мир еще не сотворен, а творится, и краски еще не просохлиотому – всё возможно, буквально всё, что и является их привычной поговоркой. Да и что он, мир? Майя, головная боль без головы.
Вот странно, родился я и полжизни прожил в Киеве – в радостном странствии тела, а голова обитала в Москве, а сердце в Крыму, куда и переселился в конце 80-х, а потом уж в Германию. И всегда и всюду жил свободой – и так жил, как хотел. Но только в Индии я испытал по-настоящему чувство дома, родины. Казалось бы, где я и где Индия, даже при всей моей внутренней устремленности к ней. Но вот, как я недавно сказал, и не словами, а всей, что ли, судьбой: да что ж это такое творится – я ослеп от счастья, контужен им, и ноги мои не касаются земли, как их ни прижимай к ней. Ну невозможно это – вот так идти поутру по деревне, и все – знакомые и не –одаривают тебя этим непереносимо несбыточным дуновеньем головы из стороны в сторону, и ты, отвечая тем же, видишь, как распускаются их лица в такой улыбке, какая нам, в нашей смертной вселенной не снилась и не уготована никогда. И столько в этой улыбке настоящей открытости и света... И я прекрасно понимаю, что, говоря "настоящей", ни один по ту сторону Индии не понимает, о чем и до какой степени идет речь, не обольщайтесь. Но и не в улыбке дело, это лишь отраженный свет того, что мы давным-давно утратили, а может, и не имели. Того, ради чего и был сотворен этот мир. И если когда-то и суждено ему исчезнуть, то последними уйдут (и именно отсюда, потому что больше нигде этого не осталось в такой живой естественной силе): вот эта свобода – легкая, как воздух, бесстрашная и бескрайняя, и эти боги в печных горшках – куда более настоящие, чем те, о которых вздыхал Мандельштам, и этот лад – и тела и духа, и – главное – этот неизъяснимо чуткий лад их связи с живой энергией по всем полям жизни, и та безоглядная готовность прийти всей округой, всем миром на помощь в беде – свой ты или пришлый. И в той настоящей мере, которая по нашу сторону ожидаема лишь от кровно близких, да и то не факт. А тут – и это проверено на своей шкуре и не раз – подобное отнюдь не доблесть, а ежедневный быт – для любого. И это легкое дуновенье головы, и эта улыбка, за которую я пойду на смерть. Не на словах, а всей жизнью – за Индию, за мой дом, мой народ, последний на земле, тот, ради которого и приснился этот мир.
Вернемся же к фильму. Я включал камеру всякий раз по наитью, спонтанно, и все, что происходило, все, что показывал и рассказывал – чистая импровизация. Даже в тех особых случаях в джунглях, когда я подбирался, например, к дикому слону едва ли не расстояние его вытянутого хобота, и что-то нашептывал в камеру бог знает что – и вдруг о Хайдеггере или еще куда выведет узор мгновенья и речи – а он стоял и слышал этот шепот, и перебирал у ног на весу веточку, как мою жизнь, решая, что с ней делать. Или в чудесных придорожных едальнях ставил камеру на столе напротив, ел и рассказывал о еде этой, об индусах и обо всем, куда непредсказуемо может завести речь – во всех мирах, существующих и не.
Но ближе к делу. Сегодня я приглашаю вас на премьеру первых двух серий из тридцати трех, которые будут добавляться к этим по одной еженедельно. В этих двух сериях 9 коротких (по несколько минут) фильмов. Вот они.
Первая серия, шесть фильмов.1. На маяке. Край света, рыбацкая деревушка Харни в Махараштре, где смешаны все столетья вперемежку, где живут во вросших в землю и оплетенных лианами кораблях, чередующихся с домами и хижинами, живут напротив необитаемого острова великого короля Шиваджи, который в 17 веке освободил две трети Индии от мусульманского владычества, где бродят одичавшие люди, превращенные в коз за то, что отправились на этот остров в поисках сокровищ короля, а на деревьях висят десятки тысяч летучих лисиц – сладостраниц и цветочных веганов с лицами демонов. Я сижу на мысе, у маяка, солнце ложится в океан, за моей спиной гавань с нарисованными божьей детской рукой корабликами, я рассказываю…
2. Шар. Сидя у исполинского круглого валуна в джунглях, похожего на свалившуюся с небес шарообразную книгу (книга – шар, по слову Хармса) перебираю вслух «четки» Востока и Запада, говорю о положении «я» в той и другой традиции, о том, что один из возможных путей в живое будущее – постепенное высвобождение себя и соответственно мира от тотальной экспансии этого «я».
3. У водопада. Джунглевый водопад с зеленоглазыми «билибинскими» каменными чашами воды, тишь, маленькая светелка нашей жизни, прибираемся, не боясь спугнуть этот мотылек счастья.
4. Паршурам. Тихий, заросший лесом, безлюдный храм Паршурама, одного из богов индуистского пантеона, того, который принес Веды, кто спорил, тягаясь с другими богами, более сильными, того, кто поныне проводит дни в Гималаях, а ночевать прилетает в небольшой городок Чиплун, неподалеку от этого храма и ровно 19.30 ежедневно ложится в свою кровать, постеленную ему у алтаря… А у входа в храм – растет баньян, древесный Вавилон, у которого ни ствола, ни ветвей, а вот такая симфония без конца и начала, где всё переходит во всё, образуя со временем целую рощу. Вот таким и письмо должно бы быть…
5. Тарибандер. Так называется местечко в устье реки, впадающей в забытье океана с пустынными берегами. Там чинят рыбацкие фелюги. Чинят и красят так, как и тысячу лет назад. А через протоку переправляет перевозчик с шестом на долбленом и челне. Я выплываю и рассказываю…
6. Новогоднее. Сижу на веранде своего дома в рыбацкой деревушке у самого океана, на руках у меня козочка, на часах – вот-вот Новый год, за спиной елка из пальмовых веток, на которые подвешены рыбки с рынка, а ног – акула и креветки величиной, какая не снилась. Веселое, новогоднее, обо всем на свете, а в конце козочка поздравляет на санскрите.
Вторая серия, три фильма.7. Рынок. Рыбный рынок, в гавани деревушки Харни, прямо у кромки океана, на песке. Сонмы людей, лодок, белых быков с повозками, разгружающих рыбу с лодок прямо в воде, сонмы тысяч рыб и диковинных пучинных жителей, лежащих на земле – кучками, рядами и порознь. Гомон, аукцион, пылающие наряды женщин. Пиршество красок, рядом с которыми средневековые картины фламандцев меркнут.
8. Рыба. Два фильма в одном: сидя на крыльце дома, а за спиной океан, подготавливаю для жарки двух акулок, купленных на рынке, а пару дней спустя там же готовлю ската, и рассказываю байки обо всем на свете.
9. Coconut. У озерца в джунглях, где живут крокодилы и из леса выходят разные боги и звери и где собирался стать лагерем на несколько дней, разговариваю с местными, они угощают кокосом, пью и превращаюсь в него. С игрой слов в конце: кока – кокаин, nut – дурачок (в одном из значений). Поскольку, как говорили древние, мы есть то, что едим, пьем, мыслим, в чем отражаемся.
Ну вот, а теперь добро пожаловать в кинозал - https://www.youtube.com/channel/UCmafwjKgkPaGaila107aLBw________________
P.S. В следующих сериях будет умонепостижимая индийская свадьба и храмовое чтение 10 мандалы Ригведы (о сотворении мира) в моем переводе на русский с инструментальным и голосовым сопровождением друзей-индусов. скачать dle 12.1
