Как-то пришлось «полемизировать» с одним малоизвестным прозаиком, членом регионального отделения Союза писателей России. Уж, конечно, его фамилию не стану называть – во-первых, из деликатности, во-вторых, как я всегда говорю, дело не в фамилии, а в тенденции. А что такое тенденция, о которой я поведу речь, в масштабах российской литературы? Повсеместное, пугающее своей многоликостью явление, которому не знаешь, как противостоять – да и возможно ли противостоять, не вызывая на себя огонь упреков в интеллектуальном фашизме?..
Типичная провинциальная история.
Герой – в прошлом военный летчик. У него вышло несколько книг. Уверена, что печатались его книги за свой либо спонсорский счет, то есть книги, на мой взгляд, «не настоящие», - но ты попробуй объяснить товарищу, что они ненастоящие, а, главное, почему!.. Предыстория нашего спора была такова: при местном союзе писателей России периодически устраиваются «практические занятия» для прозаиков, где разбираются произведения, даются советы… Процесс достаточно бесполезный, обсуждение ради самого обсуждения, а не то чтобы «с прицелом» на публикацию. Но, в силу того, что прозу в городе обсудить больше негде и не с кем, есть узкий круг людей, кому эти вольные занятия нравятся. И даже могут пригодиться. Раз обсудили этого самого летчика. Рассказ он предложил – из своей свежей книги «малых форм» - рассказов и повестей.
В силу извращенности критического ума я прочитала всю книгу данного прозаика. Название ее мне тоже не хочется приводить – к чему человека позорить? Но мой муж, едва услышав название, сказал, что читать не станет, а уже знает, какова книга. Он угадал; это случай редкого единства формы и содержания. Почти все рассказы построены по форме «рассказ в рассказе»; почти во всех действовали бывшие летчики; почти в каждом были подробно описаны полеты и какие-то летные катастрофы – не сомневаюсь, что со знанием дела! Не почти, а каждый рассказ содержал четко прописанную мораль. Нечто вроде книги историй С.В. Образцова про зверюшек и птичек «Так нельзя, а так можно и нужно», целевая аудитория которой – развитые дошкольники. Только для взрослых. И почти каждый рассказ воспевал героизм «афганцев» в частности и советских воинов вообще, а также «кусал» современное безнравственное время, когда афганцы и воины стали не нужны новому строю, а также успешных представителей нового строя… К тому же тяжелым, казенным, практически газетным языком, еще и перегруженным «профессиональными» подробностями настолько, что гуманитарный ум не мог справиться с этой премудростью.
Короче, не столько художественная проза, сколько весьма шаблонная публицистика.
Стали обсуждать творчество летчика. В ходе обсуждения выяснилось:
- летчик предпочитает писать о том, что знает – то есть о полетах и армейской среде;
- почти все его произведения построены на реальных событиях. В тех случаях, когда имеют место «домысливания», они базируются на четких знаниях – например, о психологии собак;
- летчик пытается находить другие темы, но не хочет расширять их круг, потому что надо писать о том, что хорошо знаешь;
- летчик уверен, что его книги найдут своего читателя. Одного уже нашли. Мальчишка, сын его знакомых, якобы, прочитав одну из этих книг, ушел из института в летное училище, теперь учится дальше по выбранной стезе, а родители не разговаривают с бывшим другом несколько лет;
- летчик не владеет литературной терминологией, не представляет себе, какие бывают жанры, чем «газетная мелодрама» отличается от рассказа, что такое «производственный роман», но ему и не надо это знать, потому что он хорошо знает авиацию, о которой пишет;
- летчик пытался читать других авторов, которые пишут о небе, но не смог. Например, он читал «классика» литературы Антуана де Сент-Экзюпери, ибо тот писал про авиацию - и «Ночной полет», и «Маленький принц». Но ему стало скучно, и он бросил опусы маркиза. Я недоуменно спросила: «Разве «Маленький принц» - про авиацию?». Он удивился в ответ: «А про что же?»;
- он не читал и даже не слышал имени другого писателя-летчика Ромена Гари, не читал и даже не слышал о производственных романах Артура Хейли;
- он не собирается меняться как писатель. Его совершенно не волнуют отвлеченные рассуждения критиков (в моем лице) о том, что описание непосредственно прожитого и пережитого – это первая, низшая ступень писательской деятельности, которая, по сути, еще не делает человека писателем, а только хроникером;
- идейную базу литературного произведения он путает с идеологией (точнее, уверен, что это одно и то же – потому его литература и построена на «марксистских» принципах).
Вот вам «портрет явления»: неграмотный писатель. Не боюсь этого слова, потому что, может, как летчик он и ас, но в интеллектуальном плане и в части литературного мастерства – совершенный младенец: неискушенный. Однако «младенец» упорный: знает, как единственно он может писать, и делает это. А учиться писать – зачем?..
Но он обладает «корочками» писательского союза, которые ему вручили, сочтя его дарование и умение владеть словом – достаточными.
Может быть, наличие этих «корочек» и прибавляло ему апломба. Мол, раз я член союза писателей, то уже писатель, кто бы там что ни говорил.
А говорили, кстати, в основном хорошо. На том обсуждении почти все стали на сторону не моих требований к литературе – по мнению оппонентов, неоправданно завышенных. Если кому планка показалась неоправданно заниженной, это их проблемы (говоря прямо – мои).
Знаю, что в каждой области, в каждом писательском объединении сыщется такая фигура – и не одна!.. Потому и говорю не о человеке с фамилией Иксов, а о тенденции – слабый и малообразованный автор считает сам себя писателем, и его считают писателем коллеги по перу (столь же неуверенному и непрофессиональному). С этой позиции его не свернешь: «Аз есмь писатель!» – и точка!..
Может быть, этот случай усложняет «армейская» структура мышления, мало расположенная к интеллигентской рефлексии: «Кто я? Что я? Чего умею? Чего достиг?..»?
Летчик ответил и мне на критику: адекватно, по его мнению. Достал текст одного моего рассказа, однозначно прочтенный и обдуманный специально ради этой встречи, и сделал несколько замечаний, предваренных общей фразой: «Вот почему я говорю, что надо писать о том, что хорошо знаешь!». Все замечания были фактического характера (обмолвился – я, мол, о вашей идее ничего не буду говорить!) и сводились к перечню ошибок, допущенных при описании работы НКВД-шника 30-х годов. Все замечания были авторитетные.
«А вы откуда знаете?» - спросила я (боюсь, невежливо).
С многозначительностью, в лучших традициях помянутой системы, он, летчик послевоенного года рождения, ответил: «Знаю!».
Первый лист мы с ним прочли. Второй и последующие он, оказывается, не «разметил» своим редакторским карандашом.
«Поправьте, а то нельзя запускать в свет – такие ляпы…».
Сколько народу с высшим образованием и привычкой к чтению читали этот рассказ прежде, на фактические ошибки внимания не обратили, захваченные – в положительном либо отрицательном смысле – общим смыслом произведения…
Нет, я благодарна своему добровольному рецензенту за кое-какие разъяснения. Хотя, строго говоря, он был не совсем прав, вероятно, потому, что не дочитал рассказ до конца, но это мелочи. Главное же, мне кажется, то, что у формально творческого человека «сработало» мышление не писателя, а солдата. Что основной задачей писателя он счёл достоверность деталей – а не, допустим, характеров либо коллизий. В литературном поле он не смог компетентно со мной полемизировать. Но нашел применение и своей компетенции.
Правомерно было бы его назвать: консультант.
Идеально было бы, если бы он рассказывал – а кто-то за него писал.
Но нет, он писал сам. Результатом его писаний явились несколько книг. Но что собой являют эти книги – библиотечные единицы либо произведения литературы? Для меня сомнений нет.
И если бы это был единственный пример писателя, не представляющего себе, что значит литературная работа!.. Единственный пример писателя, принятого в союз писателей по весьма сомнительным заслугам!.. Единственный случай, когда рекомендованную местным союзом писателей кандидатуру с сомнительными писчими заслугами утвердили в столице!..
Я вдруг всерьез испугалась – столько раз уже писала о необразованности, неподготовленности к литературной работе «местночтимых» авторов, что поняла: сама отупею, если буду продолжать в том же духе! Ни моря не зажгу, ни одного «условно годного» писателя не перевоспитаю, только себя загоняю по кругу, как та шахтерская лошадь!..
Но пришла поддержка извне!
Чуть ли не в тот же день на портале «Живая литература» я нашла очень дельную, на мой взгляд, статью Константина Комарова «Страшная профессия».
Она о том же самом – что в литературе разбираются все, что мало кто находит обязательным работу над словом, кругозором, текстом. Стало быть, «идеи носятся в воздухе», и сознание того, что литературная среда перестает быть профессиональной, мучает не одну меня – но и очень многих причастных литературе людей.
Возможно, корень этого зла – в том, что быть писателем перестало считаться престижным? В том, что за званием «член союза писателей» на местном уровне никакой практической пользы не следует? Потому его и стало возможным присудить, кому придётся? В том, что требование «иметь две книги» для приема в СП элементарно выполняется – сколько издателей в провинции и столицах работают на удовлетворение амбиций местных авторов и за цену разной степени сходности выпускают им книги, никогда почти не интересуясь, что внутри оной? В том, что разрушена система критериев, по которым оценивается литературное произведение? Явно не «здесь и сейчас» она разрушена, а давно и прочно…
Да, но если требовать от называющих себя писателями, помимо отличного владения азами их основной, кормящей профессии, минимального «интеллектуального ценза» во владении словом, тут же, я чаю, и услышишь: «Фашизм! Снобизм! Противоестественный отбор! Нравится человеку писать – пусть пишет! Не смейте мешать художнику!..».
Помешаешь им, как же…
Ведь членов региональных союзов писателей гораздо больше, чем писателей! И не обращать на них внимания можно до поры до времени. Когда разрастутся местные союзы и станут являть собой реальную даже не силу, а силищу – правда, не литературную, скорее, социальную, но заставят к себе прислушиваться и уважать свой талант…
В регионах давно уже в местные союзы принимают не за талант. За что угодно – но не за талант. За научную деятельность; за уважение; за статус (ученого, допустим, либо преподавателя вуза), который неплохо «приплюсовать» к статусу организации; за дружбу с кем-то из членов союза; наконец, просто за то, что человек хороший – милый, неконфликтный, деятельный… опять же, иногда - с потрясающей биографией…
Для равновесия, видимо, кое-каких авторов, напротив, не хотят принимать в местные писательские организации, хоть у них и книги выходили в солидных издательствах и приносили авторам гонорар: «Мы вводим в свои ряды не только писателя, но и человека, а у него (неё) с моральным обликом не всё ладно!».
Моральный облик людей искусства – это широкая волнующая тема. Но можно говорить о качестве литературных произведений и безотносительно к моральному облику их создателей.
Боюсь, художники от слова «зато человек хороший!» уже сегодня мешают российскому писательскому сообществу (я имею в виду всю разноплановую творческую среду, не то что союзы, кружки, объединения и школы). А в перспективе, не столь отдаленной, помешают и русской литературе. Понизив планку «профессионального уровня писателя» так, что и коллизия, описанная в рассказе-фельетоне А. Зорича (Василия Локтя) «Трудный случай» (там молодой человек пришел к видному психиатру и потребовал его загипнотизировать, чтобы писать хорошо, а то слова «никак не расставляются», а заняться ничем иным он не хочет – ведь он писатель!) покажется лузганными семечками.
скачать dle 12.1
