Литературные итоги 2015 года. Часть III

Часть I . Часть II >

Окончание

1.Чем запомнился Вам литературный 2015-й год? Какие события, имена, тенденции оказались важнейшими?
2. Назовите несколько самых значительных книг прошедшего года (поэзия, проза, критика).
3. Появились ли новые имена писателей, на которые стоит обратить внимание?

На вопросы редакции отвечают Марина Гарбер, Ольга Балла-Гертман, Юлия Качалкина, Владимир Чичирин, Евгений Фурин, Марина Волкова, Юрий Казарин, Ян Пробштейн, Андрей Грицман, Лиля Панн.
_______________



Марина Гарбер, поэт, литературный критик (Люксембург):

Известно, что всё новое – хорошо забытое старое. Во многом исходя из этого расхожего утверждения, кратко отвечу на вопросы «Лиterraтуры», так как прошедший год запомнился больше отголосками (звуком длящимся) – как из недавнего, так и из уже отдаленного прошлого. А цикличность, говорят, одно из существенных качеств времени…

Так, знаковым продолжением года предшествующего прозвучала книга Ирины Ермаковой «Седьмая» (М.: Воймега, 2014), удостоившаяся премии Волошинского фестиваля 2015 года. Книга – водно-воздушная, о беспрерывности времени, в том числе исторического. Именно стихотворения этой – «пространства и времени полной» – книги натолкнули меня на размышления о наметившейся тенденции в современной русской поэзии – тенденции постепенного отступления от фрагментарности и всё четче обозначающегося поворота в сторону лирического эпоса. Тенденция, естественно, зародившаяся не вчера, но упорно идущая по восходящей. Чтение сборников некоторых других авторов, антологий и отдельных текстов в значительной мере подтвердило эти ощущения – определенного тяготения наших современников к эпическому письму с драматической или даже драматургической канвой. Удержусь от преждевременных выводов, но, возможно, из этого следует, что сознание современника постепенно расширяется, становясь более пластичным и вместительным, время замедляется, и в нем острее проявляется наш протест против обезличивания.

Поэтической книгой года для меня стал сборник москвича Михаила Свищева «Кладбище велосипедов» (М.: Издательство Российского союза писателей, 2015). Сборник представляет собой условный «довесок» – досказывание, выход из скобок – к предыдущей книге поэта, «Одно из трех», поскольку его главные темы (детство-любовь-смерть) в силу своей масштабности требуют такой обособленности. Чрезвычайно динамичная книга – мощного внутреннего движения, неожиданной, но при этом мотивированной поэтической логики, обманчивой образной рассогласованности и, временами, «бесстыдной» фронтальной экспозиции. Хочется связать эту поэзию гармоничного синтеза несовместимого не только с так называемой «поэтикой удвоения», но и с (хорошо забытым?) магическим реализмом, новый виток которого начался с Александра Кабанова, чьи стихотворения почти всегда «бытуют» между реальностью и вымыслом (не путать с недостоверностью). Собственно это направление представляется наиболее соответствующим нашему времени, поскольку сегодняшняя реальность такова, что многое в ней кажется невероятным.

Событием года, безусловно, стало присуждение Нобелевской премии Светлане Алексиевич, что в свою очередь повлекло вереницу откликов, как одобряющих решение Нобелевского комитета, так и резко порицающих его. Авторы последних в большинстве своем поднимали вопрос о разграничивающей черте между документалистикой и художественной литературой. Вопрос, разумеется, не праздный и давно обсуждаемый (см., к примеру, статью Н. Ивановой «По ту сторону вымысла» в журнале «Знамя», 2005, №11). «Промежуточный жанр»? Пожалуй. В литературе, как известно, все жанры хороши, кроме скучного… Книги Алексиевич напоминают человеку о человеческом в нем, а это – то немногое, что литература вообще может сделать для человека. Необходимость в подобном напоминании обостряется в периоды полномасштабных трагедий, о которых пишет лауреат. Ее книги говорят о такой «банальной» вещи, как ценность каждой отдельно взятой человеческой жизни. Предполагаю, что если бы писателя спросили, что ценнее – жизнь или литература, она процитировала бы Альберто Джакометти, примерно так ответившего на похожий вопрос: «Если горит ваш дом, оставьте Рембрандта и спасайте вашего кота». В этом контексте книги лауреата вписываются в русскую прозаическую традицию, не одному поколению послужившую «учебником жизни», в то время как сам факт победы Светланы Алексиевич еще раз подчеркивает неотъемлемость русской литературы от мировой.
 
Продолжая разговор о прозе, важной для меня книгой стал сборник прозы, в том числе автобиографической, «101-й километр, далее везде» Вальдемара Вебера (СПб.: Алетейя, 2015). Органичный сплав документалистики и художественности в прозе Вебера вызывает острую болевую реакцию (как, впрочем, и его поэзия). При этом автор никогда не позволяет себе уйти в надрыв, в сентиментализм, в каждом рассказе – выдержанные интонации, неравнодушный, но спокойный голос. История страны (репрессии, ссылка, война) неотделима от автобиографии – всё, включая детские влюбленности и дружбы, первые опыты человеческих отношений, перипетии частной жизни, происходит не на фоне истории, а внутри ее, не параллельно, а одновременно, туго переплетаясь. Нет, чувства здесь не выносятся на поля повествования, напротив, присутствие личности, располагающей надежным духовным тылом, который можно назвать высокой внутренней культурой, явственно обозначено на этих страницах. Удивительным оказывается и то, что, будучи человеком другого поколения, я моментально узнавала атмосферу описанного Вебером быта – все эти запахи, домашние и уличные, знакомые вещи и предметы, праздники (тепло одних и абсурдность других, причем без обязательного отталкивающего эффекта последних), даже персонажи похожи на людей из моего окружения застойных времен... Но дело, конечно же, не в этих пересечениях и узнаваниях, а в том, что история – даже для читателя сведущего – вдруг оказывается на расстоянии протянутой руки, то бишь прямого рукопожатия. Мы, обобщенное человечество, уже, кажется, разобрались с таким понятием как «банальность зла», поэтому зло, описываемое в том числе и на этих страницах, продолжая вызывать негодование, почти не вызывает недоумения. Возможно, поэтому нота прощения, казалось бы, неизбежная при обращении к такой теме, в книге не озвучивается напрямую. «101-й километр» – не столь о нашей потребности в переосмыслении прошлого, сколь о необходимости прошлого в нашем заинтересованном внимании в нем, в посильно доскональном знании, в его свободном выдохе и выходе – через нас.

Касательно критики вместо конкретных имен назову журнал «Лиterraтура», чей критический раздел (ред. Б. Кутенков) стараюсь не пропускать. Впечатляет как жанровый размах (обзоры, опросы, рецензии, критические эссе, аналитические статьи, избранные записи из соцсетей и т. д.), так и авторское разнообразие – от маститых до начинающих. Нисколько не преувеличу впечатление об успехе журнала, если скажу, что каждый его номер – маленькое, но важное событие в современной литературной жизни.

Но ведь помимо литературных тенденций есть еще и окололитературные, и эти последние радуют чуть меньше. Если всего несколько лет назад мы с энтузиазмом говорили о поэзии «поверх границ», подразумевая, прежде всего, географические, то сегодня мы безрадостно отмечаем тенденцию высокомерного отчуждения – поэзии метрополии от региональной, российской от эмигрантской… К счастью, пока что речь идет лишь об обособленных голосах, называть которые по понятным причинам я не стану, однако несколько изданий, способствующих сближению в пределах одного литературного пространства, упомяну: сетевой московский журнал «Лиterraтура» (гл. ред. А. Романов), нью-йоркская «Интерпоэзия» (гл. ред. А. Грицман), киевский журнал «Шо» (гл. ред. А. Кабанов), выходящая в Бельгии «Эмигрантская лира» и одноименный поэтический фестиваль (гл. ред. А. Мельник), калифорнийский альманах «Связь времен» (гл. ред. Р. Резник), выходящий в Германии «Плавучий мост» (ред. В. Штемпель) и другие.

Новые имена в поэзии появляются достаточно часто, но с такой же частотой исчезают из поля читательского внимания, не успев оправдать приветственный энтузиазм критиков. Поэтому говорить о новых именах, пожалуй, следует в рамках не одного года, а, как минимум, нескольких лет. Рискуя оказаться в стороне от столбовой дороги, назову пять имен «теневых» поэтов, с разной степенью активности выступающих в периодике и обнаруживающих, на мой взгляд, как отчетливую линию роста, так и несомненный потенциал: Андрей Болдырев, Андрей Дитцель, Андрей Фамицкий (да, странным образом – все – Андреи!), Марина Немарская и Анастасия Юркевич. 

Под Новый год принято загадывать желания. Их много, озвучу лишь несколько: пусть у Дмитрия Воденникова выйдет новая книга (стихи, очерки), пусть Михаил Шишкин напишет новый роман, пусть какой-нибудь талантливый переводчик переведет «Жизнь Марии» Сергея Жадана на русский…

В остальном же остаюсь верна своим давним предпочтениям, продолжая читать тексты непохожих друг на друга (что само по себе замечательно) авторов – поэзию Александра Кабанова и Ирины Евсы, критические очерки Ольги Балла и Лили Панн, а также эссеистику Владимира Губайловского, Марии Степановой и Григория Стариковского.

 

Ольга Балла-Гертман, литературный критик, редактор отдела философии и культурологии журнала «Знание-Сила» (Москва):

1. Как же тут не назвать присуждения Нобелевской премии и споров вокруг этого. Споры оказались не только внелитературными, но, к счастью, в небольшой своей части и литературными. Я, вначале сама занимавшая позицию, согласно которой Алексиевич – событие скорее этическое и ценностное, чем собственно литературное, благодарна этой ситуации за то, что получила возможность перечитать и перепродумать этого автора и понять и оценить её именно как событие словесности.

Издательство РИПОЛ-классик именно в этом, кажется, году начало издавать интересную прозу (моё читательское воображение занимают, будучи ещё непрочитанными, «Поклонение волхвов» Сухбата Афлатуни, «Есть вещи поважнее футбола» Дмитрия Данилова и «Город на воде, хлебе и облаках» Михаила Липскерова). Я пока читала только нехудожественную её часть – то, что вошло в две новейшие их серии, обеим я очень рада: это «Территория свободной мысли. Русский нон-фикшн» (в ней уже вышло три книги: «Музей воды: венецианский дневник эпохи твиттера» Дмитрия Бавильского, «Цейтнот. Диалог поэта и философа» Глеба Шульпякова и Леона Цвасмана и «Шкура литературы. Книги двух тысячелетий» Игоря Клеха,– все датированы, правда, 2016 годом, что не помешало им быть прочитанными в 2015-м) и серия критики – «Лидеры мнений» («Великая лёгкость. Очерки культурного движения» Валерии Пустовой и «Вот жизнь моя: фейсбучный роман» Сергея Чупринина). Идеи обеих серий кажутся мне интересными и перспективными.

Переселившийся из нашего печального отечества в Латвию Дмитрий Кузьмин немедленно использовал своё положение вненаходимости для того, чтобы начать издавать у себя в Озолниеках новую и международную поэтическую серию – «Поэзия без границ» (часть, насколько я понимаю, более широкой издательской программы – «Литература без границ»), в которой выпустил по крайней мере одну (если я ничего не пропустила) книгу: «Так это был гудочек» Линор Горалик.

Ещё мне кажется достойным внимания то, что сразу несколько «толстых» журналов в этом году посвятили по одному номеру (а «Новый мир» – и целых два) литературам бывших советских республик. В «Новом мире» это сентябрьский – украинский и двенадцатый – казахский; в «Знамени» – ноябрьский, армянский, в «Октябре» – сентябрьский, балтийский, августовские номера «Дружбы народов» – грузинский и «Звезды» – узбекский, и декабрьский номер «Москвы» – (частично) молдавский. Молдавской литературе посвятил свой вышедший в этом году 29-й номер также журнал «Зарубежные записки». (Вроде бы ничего не пропустила.) Важно, что происходящее в литературе этих стран получает возможность стать частью русского культурного сознания.

2.Проза:

(1) Полина Барскова. Живые картины. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015.
(2) Лена Элтанг. Картахена. – М.: РИПОЛ классик, 2015. 
(3) Александр Иличевский. Справа налево. – М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2015.

Поэзия:

(1) Григорий Дашевский. Стихотворения и переводы. – М.: Новое издательство, 2015.
(2) Издательство «Арт Хаус медиа» выпустило большой сборник большого поэта Михаила Лаптева, умершего больше двадцати лет назад и издававшегося крайне скупо, – «Последний воздух», куда вошли в основном стихи последнего года его жизни, 1994-го (то есть, собрание очередной раз неполное, но довольно представительное).
(3) Владимир Гандельсман. Разум слов. – М.: Время, 2015, – большая сумма написанного Гандельсманом за несколько десятилетий, дающая возможность перечитать и перепродумать его всего.
(4) Николай Олейников. Число неизреченного / Сост., подгот. текста, вступ. очерк и примеч. О.А. Лекманова и М.И. Свердлова. – М.: ОГИ, 2015. – где собраны все известные его тексты, включая те, что ему приписываются, и предварены большой качественной статьёй о поэте, которая – сама по себе, не такая уж небольшая, монография.

Что-то всё переиздания да первоиздания прежде написанного получаются у нас в этой рубрике, Большие Суммы. Однако это – если говорить именно о значительном, – о меняющем, в пределе, культурную оптику – или хотя бы о существенно её проясняющем. Но ведь были и книги, ничего радикального с культурной оптикой как будто не делающие, но просто сильные и важные.
Мне очень хочется тут назвать книгу Сергея Шестакова «Другие ландшафты» (М.: atelierventura), первый вышедший в России (прежние выходили в зарубежных русских издательствах) сборник Марины Гарбер «Каждый в своём раю» (М.:Водолей), «Забыть-реку» Леты Югай (М.: Воймега), «Камчатку полночь» Лены Элтанг (РИПОЛ классик). Я уже упоминала, не грех и повторить, «Так это был гудочек» Линор Горалик (Ozolnieki: Literature Without Borders, 2015. – (Поэзия без границ)).

Критика:

(1) Александр Чанцев. Когда рыбы встречают птиц: Книги, люди, кино. – СПб.: Алетейя, 2015. Там не только о словесности, но тем интереснее.
(2) Григорий Дашевский. Избранные статьи. – М.: Новое издательство, 2015.
(3) Александр Белых. Феноменологический синематограф. О творчестве Николая Кононова. – СПб.: Алетейя, 2015.
(4) Дмитрий Бак. Сто поэтов начала столетия: Пособие по современной русской поэзии. – М.: Время, 2015. – (Диалог).
(5) Сергей Чупринин. Критика – это критики. Версия 2.0. – М.: Время, 2015. – (Диалог)
(6) Валерия Пустовая. Великая лёгкость. Очерки культурного движения. – М.: РИПОЛ классик, 2015. – (Лидеры мнений).

Две весьма интересные, резко своеобразные по устройству мысли, достойные пристального обдумывания (несмотря на их на удивление небольшой объём) книжки издал Александр Марков, в неведомом издательстве без указания места его локализации – «Издательские решения»: «Историческая поэтика духовности» и «Теоретико-литературные итоги первыхпятнадцати лет XXI века: SVMMVLA DE LITTERIS».

Это – если говорить только о литературе в строгом и узком смысле. Но в этом году было и несколько важных книжных явлений в областях, к литературе с разных сторон примыкающих, без которых, строго говоря, литература не слишком мыслима. Поэтому мне не кажется лишним сказать и о них.

(1) Тут должен быть назван выпущенный издательством Ивана Лимбаха двухтомник «Свободный философ Пятигорский» (Александр Пятигорский. Свободный философ Пятигорский: в 2 т. /Вступ. статьи К. Кобрина, О. Серебряной, М. Эндель; Науч. ред. А. Марков. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015.). Ещё из философских книг кажется важным назвать «Эстетику пространства» (СПб: Алетейя, серия «Тела мысли»).
(2) Андрей Шарый. Дунай: река империй. – М.: КоЛибри, Азбука-Азбука-Аттикус, 2015.
(3) НЛО издало большой том материалов к биографии художника Эдика Штейнберга: Эдик Штейнберг. Материалы биографии. - М.: Новое литературное обозрение‚ 2015. – (Очерки визуальности).
(4) То же НЛО, в той же серии: Оксана Булгакова. Голос как культурный феномен. – М.: Новое литературное обозрение, 2015. – (Очерки визуальности).
(5) Живое слово: логос – голос – движение – жест: Сборник статей и материалов / Сост., отв. Ред В.В. Фещенко; ред. Кол. А.М. Айламазьян, В.В. Аристов, Е.М. Князева, И.Е. Сироткина. – М.: Новое литературное обозрение, 2015. – (Научная библиотека).
(6) Илья Кукулин. Машины зашумевшего времени: Как советский мотаж стал методом неофициальной культуры. – М.: НЛО, 2015. – (Научная библиотека).

Необходимо назвать также вышедшие в этом году книги Михаила Ямпольского:
(7) Михаил Ямпольский. Из хаоса (Драгомощенко: поэзия, фотография, философия). – СПб.: Сеанс, 2015;
(8) Михаил Ямпольский. Живописный гнозис (Гриша Брускин. «Алефбет». Индивидуальное спасение. Двоемирие. Эхнатон. Гнозис.). – М.: Ш.П. Бреус, 20015.

(Знаю, что в НЛО, в «Научном приложении», вышла ещё третья книга Ямпольского, датированная, правда, уже 2016-м, – Пригов: Очерки художественного номинализма». Она должна быть важной, но я её ещё не читала.)

Немыслимо не назвать огромную качественную биографию Ивана Аксакова, написанную Андреем Теслей:
(9) Андрей Тесля. Последний из «отцов»: биография Ивана Аксакова. – СПб.: Владимир Даль, 2015.

Лично для меня были важны – помимо названного:

(1) Катя Марголис. Следы на воде. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015.
(2) Ильма Ракуза. Мера моря: пассажи памяти. – СПб.: Алетейя, 2015. (Уместно ли упоминание перевода при разговоре о русской литературе? – по-моему, да.)

3. Каюсь, я не слежу пристально за литературным процессом, поэтому тут я всё пропустила.

 

Юлия Качалкина – руководитель направления современной российской прозы «РИПОЛ классик»; Владимир Чичирин – продюсер проектов современной российской прозы «РИПОЛ классик» (Москва):

В. Ч.: Для меня все литературные достижения измеряются читательской реакцией на них. В моей картине мира читатель – главный персонаж. В этом смысле 15-й год особо ничем не примечателен. Никаких особых прорывов нет. Как росло количество запросов в интернете «что почитать?», так и продолжает расти. Книги выходят, читать охота, а почитать все равно нечего. На полках либо то, что уже набило оскомину самому непритязательному клиенту, либо то, что, может, и очень классно написано, но опять про ГУЛАГ, Сталина, ментов, чиновников, насилие. Да знают все про это. В меру своего образования, жизненного опыта и плюс ежедневная новостная лента в Фейсбуке. Неужели кто-то думает, что хочется читать такие книги еще и вечером после работы? Это же прямая дорога в «дурку». И при этом все валят на читателя. Мол, он деградирует. Книги никому не интересны. Такие, конечно, неинтересны. У человека не так много времени на отдых. И хорошо, что у него есть выбор, как его потратить. И раз издатели не ставят его ни во что: для одних он набор статистических цифр, а вторые считают тупым, то он выберет лучше кино, например. Или, раз уж будет невмоготу, возьмет что-то из классики.

А, еще была «Красная площадь». Ну, в смысле, площадь осталась, я про «книги России». Бог с ним, с логотипом «Года литературы», но это все же было событие. Не знаю, что из набранного прохожими реально будет ими прочитано, но я за любую «движуху», которая нацелена на читателя и выходит за границы литературной тусовки.

Ю. К.: 1. Уходящий год стал для меня уникальным в том плане, что я впервые не прочла ни одной (!!!) книги современной поэзии. Ни авторской, ни коллективной. Думаю, что со мной что-то не так (шутка), и стихи перестали попадать в мое поле зрения. Из абсолютно положительных впечатлений: торговала до упаду на всех значимых книжных ярмарках Москвы, общаясь с читателями современной прозы максимально плотно и заинтересованно. Общаться было интересно еще и потому, что когда ты стоишь за книжным прилавком, читатель не опознает тебя как издателя или редактора, он просто общается с тобой о самом главном – книжках, думая, что ты ну так, девочка с косичкой. А ты в этот момент впитываешь важнейшую информацию: что понравилось и что не понравилось в текстах, обложках, почему покупают именно то, а не другое, как реагируют на разные цены и типы переплетов… уникальной в этом плане общения с читателями стала ярмарка на «Красной площади». Такого тесного контакта с читателями у меня не было никогда.

Этот год для меня во многом рубежный: я перешла из ЭКСМО, где в течение восьми лет делала русскую прозу, в «РИПОЛ классик», где продолжаю делать российскую прозу, но уже в совсем ином качественном формате. Чувствую драйв, словно мне снова едва за двадцать. А драйв в нашей профессии безумно важен, без него умираешь, начинаешь выпускать скучные книжки, которые никому не нужны.

В отрицательном отношении 2015 запомнился сокращением торговых площадей книжных магазинов и еще одной конкретной историей, случившейся со мной в сетевом книжном недалеко от центра Москвы. Я хотела купить подарочное издание «Короля Лира» Шекспира и попросила консультанта подобрать мне издание, на что консультант сказала, что книги, к сожалению, нет, и не хочу ли я купить что-то другое из раздела истории про английских королей. Теперь шутка про английского короля Лира стала у нас в семье постоянной.

Какие имена стали самыми значимыми для меня? Их не так много, но – как в стишке – «он с именем этим ложится и с именем этим встает»;) Сухбат Афлатуни, Дмитрий Данилов, Саша Окунь, Оксана Даровская, Александр Снегирев, Галина Юзефович, Константин Мильчин, Сергей Алещенок, Дмитрий Бавильский, Елена Пахомова, Сергей Чупринин, Валерия Пустовая, Ирина Барметова, Григорий Кружков и… пусть будет Бертольт Брехт (он дает вдохновение на всё остальное).

Событием года стало, наверное, то, что первая изданная мной книга современной российской прозы в «РИПОЛе» – «Камов и Каминка» – стала книгой месяца в магазине «Москва». Радость от этого освещает работу намного вперед.

Ну и еще не могу не сказать о личностно важном для меня событии: в крупнейшем литературном агентстве страны «ФТМ» стартовал проект современной драматургии. Проект сложный, рискованный, амбициозный и инновационный. Буду следить за ним пристально и увлеченно.

2. Поскольку о катастрофическом для меня чтении книг поэзии в 2015 году я сказала выше, то мне остается сказать только о чтении прозы и критики. Из прозы очень хотелось бы отметить публикацию Дмитрия Данилова в «Новом мире» (журнал не боится отчаянных жанровых экспериментов, и это здорово), выход романа «Кадын» Ирины Богатыревой (я за этот роман очень болела и успела купить на него права в издательстве, где работала до «РИПОЛа», но не успела выпустить в свет), «Исламское государство» Майкла Вайса (всё мечтаю прочесть эту книгу, когда чуть «вынырну» из рабочих забот на каникулах) и, конечно, «Желтая сумка» Лижии Божунга (кто любит Туве Янссон – не пожалеете).

Нескромно скажу, что заметных книг критики – кроме книг Сергея Чупринина «Вот жизнь моя! Фейсбучный роман» и Валерии Пустовой «Великая легкость. Очерки культурного движения» – я и не видела в 2015 году. Вся критика (ну или почти вся) уходит в социальные сети, критики ведут странички, люди на них подписываются, и это здорово. Тут не всегда нужны книги, потому что книга – не самоцель…

3. Думаю, стоит обратить внимание на Игоря Савельева – хотя имя этого писателя уже, конечно, не новое, но «молодое», как у нас любят говорить. Безусловно – на Дмитрия Иванова, яркого автора, в свое время нашумевшего в «СНОБе», Татьяну Леонтьеву (молодой прозаик из Петербурга), Антона Бильжо, Ивана Шипнигова, Марианну Ионову… я могу продолжить этот список, но понимаю, что меня прочтут «охотники» за свежими текстами, поэтому не хочется раскрывать свободные карты, так сказать;) Имен много, но главное даже – скажу страшную вещь – не имена, а тексты. Истории, которые рассказаны этими людьми.

 

Евгений Фурин, литературный критик (Усть-Лабинск, Краснодарский край):

1. Печально, но Год Литературы в России запомнился скорее отсутствием больших литературных событий как таковых. Не беру в расчет замечательные и нужные культуртрегерские проекты, которые зародились ранее, околопремиальные мероприятия и книжные салоны, к которым человек читающий уже привык. В остальном же мне как раз не хватило некого взрыва, скандала, в хорошем смысле этого слова. Даже вручение Нобелевской премии выглядело предсказуемым и запланированным актом. Пресный междусобойчик – фестиваль на Красной площади – скорее еще более четко обозначил раздел между книжным миром и потенциальным читателем, а публичное чтение «Войны и мира» более походило на мантру, при помощи которой пытались вернуть утерянные навыки чтения. Стоит ли говорить, что подобный «общественный молебен», даже если к нему привлечен премьер-министр, был обращен в пустоту? Очевидно, что необходимо заниматься повышением уровня гуманитарного знания, а не обрушивать на безграмотного человека набор непонятных культурных знаков и кодов.

Что касается тенденций, то они были обозначены не в этом году. Отражение дня сегодняшнего по прежнему нашим писателям дается с трудом, и «заход» на современность через исторический контекст становится делом привычным. Среди приятных исключений книги Бориса Екимова, Василия Аксенова, Романа Сенчина (понимаю, что «Осень в Задонье», «Весна в Ялани» и отдельные новеллы из «Зоны затопления» были опубликованы еще в 2014-м, но хотелось бы говорить не о календарном годе, а о сезоне в целом).

Приятно, что в современной русской литературе формируется пласт мейнстримной прозы с ориентацией на западные образцы. Как правило, это романы, написанные на стыке жанров, с детективной и приключенческой линиями, яркой любовной историей и историческим фоном, но с акцентом на традиционные нравственные и философские проблемы. В этом плане «Зулейха открывает глаза» Гузель Яхиной, «Ненастье» Алексея Иванова и предшествующая этим книгам «Обитель» Захара Прилепина вполне сопоставимы (с поправкой на качество) с такими западными бестселлерами как «Щегол» Донны Тарт, «Светила» Элеонор Каттон или «До свидания там, наверху» Пьера Леметра. На мой взгляд, именно этот пласт литературы обладает на сегодняшний день наибольшей потенцией: подобные книги способны вернуть читательский интерес, именно в этой среде может зародиться и «большой русский роман», которого мы так давно ждем.

2. Если говорить о прозе, то я выделил бы экспериментальные книги Дмитрия Данилова «Сидеть и смотреть» и «Есть вещи поважнее футбола», документальный роман «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича и «Зону затопления» Романа Сенчина. Все три автора держат планку.

Современную поэзию читаю мало, и все же назову один сборник – это «Переключатель» все того же Дмитрия Данилова. Столь пристальное поэтизированное внимание к «серенькому и убогому» лично меня впечатляет.

В области критики стоит обратить внимание на книги «Великая легкость» Валерии Пустовой и «Медиумы безвременья. Литература в эпоху постмодерна, или Трансавангард» Евгения Ермолина.

3. Так уж вышло, что самый яркий дебютный роман стал одновременно и книгой года. Такое случается не часто, и лично у меня есть опасения, что столь щедрые авансы, выданные Гузели Яхиной, могут не пойти автору на пользу.

 

Марина Волкова, издатель, культуртрегер (Челябинск):

1. Для меня как человека активного, создающего события, самые важные события – «собственного» производства. В прошлом году эксперты «Лиterraтуры» уже называли проект «ГУЛ» (Галерея уральской литературы, который мы сделали вместе с Виталием Каьпиди) самым масштабным проектом, в 2015 «ГУЛ» продолжился уже как Год уральской литературы и завершился двухмесячным фестивалем. События этого проекта, его герои, партнеры и читатели – вот с ними и прошла большая часть года. Потому я и тенденции отслеживаю, связанные с действием этого проекта, например, публикации в «толстых» журналах об уральских поэтах (их было 96, из них 39 напрямую связаны с проектом), или всплеск издательской и культуртрегерской активности на Урале, внимание СМИ к нашим поэтам, увеличение числа литературных групп и читателей и т.п.

Порадовали и фестивали, в которых «ГУЛ» непременно участвовал: Компрос в Перми, «Перепост фестивалей страны» и «Дни современной поэзии» в Екатеринбурге, фестиваль поэзии Поволжья в Перми, Дни поэзии в Казани…

И еще 2015, можно сказать, стал началом литературной революции. Вместе с поэтами и культуртрегерами Виталием Кальпиди и Дмитрием Кузьминым запустили новый проект «Русская поэтическая речь-2016». 200 русских поэтов из 17 стран мира и 27 регионов России уже получили приглашения к участию в проекте, еще столько же, возможно, будут выдвинуты номинаторами или станут самовыдвиженцами. Планируем, что в проекте примут участие не менее ста ученых и критиков, не менее тысячи читателей поделятся своим впечатлением от поэтических текстов. Главный качественный показатель – выявление и исследование реального среза современной русской поэзии без учета репутационного давления, статусов и прочего; поэзии в ее чистом, так сказать, виде. Вот этот зарождающийся в 2015 году тренд и станет, надеюсь, важнейшей тенденцией 2016 года. В ходе проекта «Русская поэтическая речь-2016» будут изданы две книги – антология современных поэтических текстов (анонимных, без указания имени поэта!) и том научно-исследовательских работ. Пользуясь случаем, приглашаю к сотрудничеству читателей «Лиterraтуры» – работа найдется всем!

2.Безусловно, книга Виталия Кальпиди «IZBRANNOE». 400 страниц настоящего артефакта от интереснейшего поэта – не каждый год бывают такие удачи. Из прозы – Андрей Ильенков «Повесть, которая сама себя описывает» (хотя повесть читала раньше в журнальном варианте, но именно в 2015 году она вышла в «Кабинетном ученом» отдельной книгой). По чтению критических заметок, рецензий, аннотаций я в этом году поставила личный рекорд: дотошно перечитала разделы критики во всех журналах «Журнального зала», журналах «Воздух», «Вещь» за 2014-2015 годы (готовила доклад о том, как критики и литературоведы анализируют творчество уральских поэтов). Мой безусловный фаворит – Василий Чепелев, пишущий ярко, эмоционально, выверенно. И, пожалуй, единственный критик, чьи аннотации вызывают желание прочитать саму книгу.

3. Увы, современную прозу я почти не читаю, либо читаю «для кругозора» тогда, когда просто некуда деть время – в поездках, в больнице. А если хочется почитать «для души» – перечитываю классику или читаю писателей прошлого «второго, третьего плана».

 

Юрий Казарин, поэт, филолог, заведующий отделом поэзии журнала «Урал» (Екатеринбург):

1. 2015 год был почему-то объявлен Годом литературы. Видимо, поэтому год был переполнен мероприятиями, скорее, не литературного, а формально-отчётного характера. Так сказать, это был год литературных галочек. Тем не менее, в июне в Екатеринбурге состоялся съезд редакторов крупнейших российских литературных журналов. Для меня главное событие года – это приезд Ольги Седаковой и Петра Чейгина на Урал. Впервые эти поэты читали свои стихи уральцам.

Важнейшей тенденцией в сфере стихотворчества, на мой взгляд, оказалось столкновение и дальнейший распад, реже синтез нескольких просодических традиций: воспользуюсь модной терминологией, – речь идёт о регулярных, полурегулярных и нерегулярных стихах. Мне кажется, что сегодня доминируют стихотворения полурегулярного характера.

2. Главным открытием для меня оказалась книга Николая Заболоцкого «Метаморфозы» (ОГИ, 2014). Это полное собрание сочинений поэта, которое также включает в себя сто писем Заболоцкого из тюрьмы, лагерей и ссылки. Книга Сергея Шестакова «Другие ландшафты» (М., 2015) порадовала меня стабильно высокой энергоёмкостью поэтического мышления и говорения. Вадим Месяц издал книгу избранных стихотворений, написанных за 30 лет: «Тщетный завтрак: Избранное 1984–2014» (М.: «Водолей», 2014) – очень сильная книга, я часто заглядываю в неё.

3. Каждый год ко мне возвращаются старые книги и известные имена поэтов, и сами поэты в каком-то новом качестве. Каждый год я заново открываю для себя таких поэтов, как Денис Новиков, Владимир Казаков и др. Из совсем новых для меня больше всего запомнились стихи Одиссея Шаблахова и моего земляка Алексея Кудрякова. Кроме того, мне показались очень интересными стихи моей хорошей знакомой Леры Манович.

 

Ян Пробштейн, поэт, литературовед (Нью-Йорк):

1. Главное событие года – уже многократно упомянутая Нобелевская премия Алексиевич. Реакция на нее свидетельствует больше о состоянии современного российского общества, чем о новых литературных тенденциях. Вся эта шумиха напоминает мне советские времена: такая же реакция была на премию Б. Л. Пастернака, А. И. Солженицына, а у довольно многих и на премию Бродского, даром что сейчас вышла книга известного в узких кругах окололитературного деятеля, в которой тот стремится причислить Бродского к стану патриотов. Поднялся бы такой же шум, если бы, скажем, премию присудили В. Сорокину? Складывается даже впечатление, что все были бы довольны, если бы премию присудили зарубежному писателю или поэту. Во время обсуждения прозвучала мысль о том, что в списке номинированных был также Боб Дилан – как отнестись к этому? Сразу же напрашивается параллель: когда национальную премию «Поэт» дали Юлию Киму, Кушнер и Рейн демонстративно вышли из жюри. В этом мне также видится некий консерватизм.

Недавно на сайте «Gefter.ru» было более конструктивное обсуждение творчества Светланы Алексиевич. Идею о сдвиге точки зрения – уходе от литературоцентричности, канона в сторону сдвига, остранения по Шкловскому, – поддерживаю. Помимо цензуры официальной, есть еще самоцензура читателя, который не хочет слышать неприкрытой правды. Есть еще консервативность общества и литературного сообщества. О завистниках и дураках скучно даже говорить. Все в основном смотрят (читают) со своей точки зрения – литературоцентричной, исторической, социальной: почему бы не посмотреть с точки зрения тех задач, которые ставила перед собой сама Алексиевич? Тяжело читать? А Солженицына или Шаламова легко? Мне – нет. 

2. Слежу преимущественно за поэзией, той, которая доступна в Зарубежье: в основном в интернете, журналах. Тем не менее, из нон-фикшн мне интересна была книга литературоведческих статей Ильи Кукулина «Машины зашумевшего времени» (М.: Новое Литературное Обозрение, 2015), новое издание Александра Пятигорского. Очень интересны книги В. Шубинского о Хармсе и Гумилеве, жду переиздания книги О. Лекманова о Мандельштаме, интересна была бы книга Бит-Юнана и Д. Фельдмана «Василий Гроссман в зеркале литературных интриг» (у нас здесь не все доступно). Из публикаций – Борис Дубин, статьи о переводе; статьи, переводы и стихи Григория Дашевского. Едва успеваю следить за многосторонней и разнообразной деятельностью Ольги Седаковой, Александра Маркова. Сам больше занят исследованием поэзии и поэтики (как русской, так и европейской и американской), нежели критикой, но слежу за критикой, особенно новой поэзии.

Поэзия, на мой взгляд, самый динамичный, многообразный и развивающийся жанр, и в каждом направлении, в каждом поколении есть интересные книги и публикации (опять же, мое зрение выборочное). Из запомнившихся поэтов и книг: Алексей Цветков «Все это, или Это все» (2 т.), Бахыт Кенжеев «Довоенное», Катя Капович «Другое», Владимир Гандельсман «Грифцов», Дмитрий Веденяпин «Стакан хохочет, сигарета рыдает»; книги Федора Сваровского, Александра Кабанова, Василия Бородина, Льва Оборина, Галины Рымбу, Евгении Сусловой. Из новых имен: интересна книга Андрея Фамицкого «Звёзды для одного».

3. Появляются новые имена и в русском Зарубежье. Так, мое внимание привлекли стихи Марины Эскиной, которая уже издала несколько книг, Нины Косман, поэта, прозаика и переводчика, и Ильи Бронштейна, который еще и в периодике почти не печатался. Кстати, в эмиграции заявили о себе представители нео-авангардного направления – Игорь Сатановский, редактор альманаха «Новая кожа», Александр Гальпер.

Мне попалось несколько статей Игоря Дуардовича (вспоминаются слова Вагрича Бахчаняна: «Драматург с именем, но без отчества и фамилии» – хотя в данном случае речь о критике) в журнале «Арион»: его все беспокоит вопрос о том, отличается ли современная поэзия русского зарубежья от поэзии метрополии. Как пример приводится так называемая «Гудзонская нота» (думается, не совсем удачное название, придуманное Лилей Панн и Соломоном Волковым, очевидно, по аналогии с «Парижской нотой»). Эмигрантская ли это поэзия или единая русская? Вопрос, на мой взгляд, праздный или провокационный: есть прекрасные поэты в Бостоне, в Калифорнии, Колорадо, в других частях Северной Америки, в Европе, Израиле, есть поэзия ближней и дальней диаспоры – Александр Бараш, Гали Дана-Зингер, Феликс Чечик, а есть просто стихотворство – по обе стороны океана. Кстати, если уж говорить о Феликсе Чечике, который, по словам Дуардовича, весь духом «там, туда, оттуда», то окажется, что он все-таки эмигрант, если сравнить его поэзию с прекрасным поэтом Геннадием Русаковым, прожившим более четверти века в Нью-Йорке. В стихах Русакова мы не найдём не только примет места (вместо Нью-Йорка – Ока, Кашира, Москва и Подмосковье), но и времени – либо беспризорное детство и юность, либо вечность (и здесь, как ни странно, его стихи и по тематике, и по отношению к жизни, и по метрике мне очень напоминают стихи Вениамина Блаженного-Айзенштадта, у которого, правда, была иная судьба).

Я не помню, когда загорелся во мне этот свет,
Но еще я был юн, но еще я был мальчик почти,
Оказалось, что мне больше сотни и тысячи лет,
Что проходят века — а еще я в начале пути.

И я понял, что свет этот был где-то прежде меня.
И какой бы ни брел я дорогою долгою бед,
И какая бы мне ни грозила в пути западня,
Он навеки во мне — этот праздничный девственный свет!

(Айзенштадт, 1992)

Посмотри, как я, господи, вымахнул из невмещающей кожи,
как шагнул через слово и выбрал гнусавый рожок,
как мелеет пространство, себя до размеров ветошки скукожа,
и слабеет и меркнет усталое зренье-ожог;
как распарил мне ноздри творенья разъяренный запах –
этой бешеной спермы твоих полутварей-стрекоз,

жесткокрылых ублюдков на скошенных крыльях и лапах –
заготовок, обрезков, которых ты спишешь в отброс!
Допусти меня, боже, к тяжёлому этому мясу,
к первослепленной плоти с отрыжкой эдемовых трав!

(Русаков, 2003).

Я всего лишь душа, а душе быть положено нищей
И оглядываться, не бредет ли за нею костлявая тень,
И положено ей ночевать на забытом кладбище,
Паутинкою тонкою где-то висеть на кресте...

Я всего лишь душа, а душа это только свобода,
Та свобода, которая бродит с дорожной клюкой и сумой
И грозит небесам императорским жезлом юрода -
Почему оно, небо, как пес, увязалось за мной?..

(Айзенштадт, 1934)

Отрекаюсь от молодости и от старенья.
От себя – кем я не был и кем, по незнанию, стал.
От вчерашнего пакостного стихотворенья,
потому что на завтрашнем злей и прочнее металл.
Отрекаюсь от этой зарыданной электрички
(прямиком через поле, куда ты, остановись!).
От наставников жизни, бредущих в потёмках со спичкой,
От обломных дождей, над собой прорастающих ввысь.
Отрекаюсь от всех, кто не лучше, а просто счастливей.
От моих незабвенных, моих недолюбленных дур.
Пусть мне будет Уитмен, Бетховен в нечесаной гриве
или этот похабник, недокормыш, гений Артюр!
Да подите вы все! Я и так никому не подарок
и в четверг домотаю поденно расписанный срок.
Отрекаюсь: толстовский мужик-перестарок,
накануне ухода
харчи собирающий впрок…

(Русаков, 2010).

Вывод Дуардовича: эмигрантская поэзия – а если шире, литература Нью-Йорка и США – вполне региональная, нечто между Нижним Новгородом, Самарой и Владивостоком. Во-первых, я считаю, что именно туда – в Нижний Новгород и Владивосток – сейчас перемещается духовная жизнь России, во-вторых, почему-то уважаемый автор сосредоточился лишь на нескольких авторах, в основном активных сегодня, то есть печатающихся в толстых журналах. Да и тех к региональной поэзии вряд ли корректно было бы отнести: Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Владимир Гандельсман, Катя Капович, Ирина Машинская, Илья Кутик, Владимир Друк – не региональные поэты, а делающие честь любому изданию, уже не говоря о поэтах и прозаиках более старшего поколения (о которых – ни полслова): Наум Коржавин, Дмитрий Бобышев, Павел Грушко, Давид Шраер-Петров, даже Есенин-Вольпин, Генрих Худяков, ныне здравствующие, Вагрич Бахчанян и Константин Кузьминский, а уж если на то пошло, то и Сергей Довлатов, которому как никому удалось выразить самый дух русской эмиграции третьей волны, скажем, в замечательной повести «Иностранка». Петр Вайль и Александр Генис – в некотором роде летописцы эмиграции, и третьей, и четвертой волны, в частности, но дело в том, что они не разделяли, как это было принято в первой и во второй волне, литературу эмиграции и метрополии, а писали (и пишут) – о единой неподцензурной литературе, что совсем не учитывает уважаемый критик, которому важно доказать совсем другое. Причем, прошу заметить, о Нобелевском лауреате Иосифе Бродском, которого взяли на вооружение патриоты и которому как никому удалось выразить и, так сказать, ностальгические мотивы, и преодолеть их, я намеренно не пишу здесь.

Кстати, в свое время к Гудзонской ноте причисляли и Вадима Месяца, который долго и активно здесь работал и жил, а потом вернулся и стал Гулливером (вот только непонятно – в стране лилипутов или великанов? Или йеху?). Его стихи и прозу американского периода к какой категории причислить? Да и в Америку он постоянно возвращается, выступает здесь. То же насчет Лимонова: прозаик диаспоры? Лучшие стихи им были написаны еще в бывшем СССР, а проза – в эмиграции. Куда причислить Анри Волохонского, Игоря Губермана или Александра Иличевского? В 1990-х гг. наконец опубликовали писателей и поэтов первой, второй и отчасти третьей волны эмиграции и вышли примечательные антологии («Мы жили тогда на планете другой», сост. Евг. Витковский, в 4-х тт., М.: Моск. Раб., 1995; «Вернуться в Россию – стихами», сост. В. Крейд, М.: Республика, 1995), и многочисленные энциклопедии и словари, которые свидетельствуют прежде всего о том, что не до конца осмыслено творчество писателей русского зарубежья первых двух волн, не говоря уже о тех поэтах, которые продолжают писать и печататься – как в периодике, так и отдельными книгами. Думается, что лучшее, что может сделать интернет, это создать некое общее поэтическое, а если шире – литературное пространство, где будет предоставлено место и уже известным литераторам, и тем, кто только входит в литературу. Причем чем дальше от столиц, тем становится неожиданней и интересней: от Нижнего Новгорода, Саратова — до Екатеринбурга, Челябинска, Томска и Владивостока. Московский счет никто не отменял, но литература и литературный процесс не должны сводиться к обоймам, тусовкам, литературным премиям и толстым журналам.

 

Андрей Грицман, поэт, главный редактор журнала «Интерпоэзия» (Нью-Йорк):

1. Сразу скажу, что трудно ограничиваться только 2015-м годом. Многие события, имена авторов, книги – это явление, находящееся в развитии. Поэтому, я думаю, более адекватно ответить на этот вопрос кратким обзором журналов, тенденций, авторов, развивающихся в последнее время. Таким образом, я буду говорить о том, что привлекло мое внимание в последнее время. Снова подчеркну, о чем говорил и в прошлом году: это – важность тенденции к децентрализации литературного процесса, то есть выход за пределы «толстожурнальной» культуры. Продолжает развиваться ваш актуальный современный сетевой журнал «Литеrrатура». Привлекают внимание относительно новый журнал «Homo Legens». журнал «Окно», «Артикль», недавно издающийся в Израиле, билингвальный журнал «Стороны Света».

Транслингвальная или билингвальная литература, то есть творчество не на родном языке или на двух-трех языках, – это важное явление, о котором, особенно в России, мало известно и на которое необходимо обратить внимание. Особый мой интерес к этому связан, естественно, с тем, что я принадлежу к небольшой группе так называемых билингвальных поэтов, то есть пишу по-русски и по-английски. Любопытно, что буквально в последние пару лет эта тема – транслингвальности в литературе, – все больше привлекает внимание академиков, в особенности в США, что объяснимо, поскольку Штаты – «плавильный котел» культур. Здесь живет множество людей, которые пишут на американском английском, не являющимся для них родным языком. Недавно появился журнал транслингвальной литературы, серьезное академическое издание; эта тема изучается в университетах и проходят международные симпозиумы по теме создания литературы, в том числе поэзии, не на родном языке. В России это явление менее распространено в связи с тем, что русская культура, русский язык довлеет над большинством авторов, в ней живущих. Русский язык, как известно, является одним из нескольких мировых языков lingua franca: английский, испанский, китайский («мандарин»), русский, в какой-то степени французский и арабский.

Все более развивается обмен культурной, литературной информацией на Facebook. То есть литература получила возможность непосредственного, ежедневного обмена информацией и фрагментами творчества. Создается некая лента – гипертекст, плывущая информация. В этом, естественно, имеется много шума, но есть и большие достоинства. Люди объединяются в группы единомышленников, и одиночество творческого человека, необходимое, разумеется, в творчестве, но, с другой стороны, вредное для психики, перестает быть абсолютным. Несколько разочаровывает и даже раздражает нарастающий процесс премиальности, конкурсов, бесконечных наград, отметок и т.д. В этом смысле литература превращается в нечто вроде непрерывно идущих олимпийских игр с зачетами, которые вывешиваются в сети. С моей точки зрения, это нездоровый процесс, совершенно не обязательный, часто уводящий в сторону за счет постоянной конкуренции, в сторону от настоящего литературного процесса. Литпроцесс подменяется красочной мишурой с фотографиями, постоянно выбрасываемыми на страницы Facebook. Я бы это назвал литературным эксгибиционизмом.

Из событий, коснувшихся меня лично, я бы назвал литературное путешествие – выступление в «нестоличной» России: Казани, Красноярске, до этого – в Киеве и Львове. Очень важен и приятен большой интерес пишущих людей вне Москвы. Собственно, об этом я хорошо знаю по работе в нашем журнале «Интерпоэзия». Несколько важных ежегодных мероприятий оформились и стали постоянными фестивалями, объединяющими профессиональных авторов, как раз тех, которые и создают литературный процесс: «Киевские лавры» в Киеве (Александр Кабанов), Волошинский фестиваль (Андрей Коровин), фестиваль «Питерские мосты» (Галина Илюхина), «Эмигрантская лира» (Александр Мельник), сибирские фестивали (Татьяна Шнар).

Хочу отметить фестивали, которые курирует и организует заметный поэт-верлибрист Лилия Газизова. Это уникальный фестиваль – Международный поэтический фестиваль имени Н. Лобачевского, интереснейшая идея, еще не до конца развитая и осознанная, но у которой, с моей точки зрения, большое будущее. Также заметен казанский Хлебниковский фестиваль «Ладомир».

Особо следует отметить новый проект поэта Владимира Друка, создавшего специальную компанию под названием «Textonica», которая начала создавать так называемые V-books. Идея заключается в создании электронной книги (поэзии или любой другой) в Сети, когда текст произведения сопровождается авторским чтением поэта. При этом текст может дополняться фотографиями, иллюстрациями. Таким образом создается мультимедийность произведения. Это особенно важно для поэтов, которые, как известно, работают (или должны работать) с голоса. Это некий шаг вперед в обмене звуковой поэтической информацией. Поэзия – речевое искусство, и здесь мы можем слышать живой голос поэта, интерпретирующего свои собственные произведения.

2. Мне, пожалуй, трудно перечислить конкретные книги, которые точно вышли по плану издательств в 2015-м году. Пожалуй, проще и адекватнее упомянуть имена наиболее значительных для меня авторов, за работой которых я слежу и у которых выходят новые книги, публикации и подборки. Не менее важно говорить о публикациях в журналах. Мне особенно приятно и интересно говорить о публикациях, появившихся в последние год-полтора в журнале «Интерпоэзия» (который я редактирую).

В последние годы значительно развилось издательство «Воймега». Издатель и редактор – интересный поэт Александр Переверзин. Там издаются небольшие книги стихов, и большинство этих книг – знаковые для нашего времени. То есть заметные и, в основном, развивающиеся авторы, за которыми нужно следить. «Новое литературное обозрение» выпустило несколько интересных книг, в частности, в серии «Поэзия русской диаспоры». (Серия выпускалась в 2003-2010 гг. – Прим. ред.) Издательство «Водолей», «Арт-Хаус медиа» и некоторые другие. Некоторые авторы этих издательств регулярно публикуются на страницах «Интерпоэзии».

Из поэтических книг – появились две новые книги Владимира Гандельсмана, «Грифцов» и как бы собрание сочинений, выпущенное издательством «Время». Публикации Гандельсмана всегда событие. Это любопытный случай, сходный с историей Бродского: метод, манера, интонация всегда угадываются, и тем не менее с каждой публикацией происходит какое-то развитие, появляется новый оттенок голоса.

Значительным событием явилась публикация нового романа Мишеля Уэльбека «Submission» («Подчинение»). Знаковый роман, в какой-то степени футурологический. Рассказывать о нем я здесь не буду, а советую всем его прочесть. Он в чем-то сходен с великолепными произведениями Владимира Сорокина «День опричника» и «Теллурия». В последние годы Владимир Сорокин практически стал современным Салтыковым-Щедриным в русской словесности.

Я много слышал о новом романе Донны Тарт «Щегол» («Gold Finch»). Роман большой, пока не одолел, но надежные источники утверждают, что это тоже крупное событие. Честно признаюсь, что ранее почти не слышал о Светлане Алексиевич, новом лауреате Нобелевской премии. С большим интересом читаю о ней, интервью с ней, и начал читать ее произведения. Это весьма удивительный, многообещающий жанр, подход. По-моему, если чем-то и полезна Нобелевская премия, так это – привлечением внимания к именам, которые до этого были относительно мало известны.

Особо хочу отметить великолепные подборки появившиеся в этом годе в «Интерпоэзии» – Юлия Гуголева и Ирины Котовой. Уникальная интонация, энергия, гнев и отчаяние – знаковые стихи нашего времени.

Ну и, понятно (к хорошему быстро привыкаешь), каждая новая подборка (или книга) Александра Кабанова – это шаг на другую сторону русского языка, «обратная сторона» метафорической луны, всегда открытие новых образов, телескоп превращается в микроскоп и сразу в перископ…

3. Будучи главным редактором журнала поэзии, который включает в себя и короткую прозу, и эссеистику (занятие и благодарное, и неблагодарное), я постоянно встречаю новые имена интересных авторов, что является основным удовольствием и радостью при издании журнала. Интереснейшая встреча произошла у меня на прошлом фестивале «Киевские лавры» с молодым украинским поэтом Любовью Якимчук, с которой у нас была совместная программа. В следующем номере «Интерпоэзии» (№ 4, 2015) выходит большое интервью с ней и перевод ее поэмы «Абрикосы Донбасса», сделанный Борисом Херсонским.

Заинтересовали меня молодые московские поэты, которые объединяются в группу «вменяемых», – Жбанков, Кащеев, Шабуцкий. Привлекает необычная манера письма, ненавязчивое использование приемов постмодернизма. При этом остается живая речь, голос поэта.

В последнее время привлекли мое внимание нежные, тонкие верлибры Лилии Газизовой, поэта из Казани, которая идёт своим путём. В них соединены психологизм, простота, сдержанная эмоциональность, и, с другой стороны, ненавязчивый восточный орнаментализм, свойственный и другим замечательным русским поэтам «азиатского происхождения»: Сухбат Афлатуни, Вадим Муратханов, Санджар Янышев.

Последние два-три года «расписалась» наш соратник, друг и член редколлегии «Интерпоэзии» Марина Гарбер. Каждая ее подборка является новым открытием. Внимательно слежу за творчеством Натальи Резник, также члена редколлегии нашего журнала – поэта редкого по «выдаче», обнаженности высказывания, умеющего почти постоянно быть «на краю» и, тем не менее, остающегося на территории искусства.

Снова скажу, что с большим интересом и вниманием слежу за каждым выпуском Вашего журнала «Литеrrатура». Вы нащупали живой «нерв», умеете находить новых авторов, и литературный процесс через призму Вашего журнала выглядит развивающимся и интересным.

 

Лиля Панн, литературный критик (Нью-Йорк):

Всё смешалось в доме литературы: читатели и писатели, поэты и фуршеты, прозаики и лекторы, люди и людены, журналы и сериалы, литература и жизнь... И вообще литература едет на дачу – по виртуальной ветке, на станцию Фейсбук. У нее там от фейсбучного романа родилось чудо-бэби – Лайк, читает со средней скоростью страница в секунду, но, случается, и скорости света достигает. И то: запостишь эссей этак на дюжину страниц, и в ту же наносекунду видишь под ним Лайка. Как успели ему понДравиться ума моего холодные размышления и сердца моего горестные заметы? Смущает меня такой преданный френдшип, чем-то не тем попахивает. Но я-то что, я – френд не из властителей дум, а вот как думам тех живется под обстрелом спасибами, не представляю, как они-то делать литературу ухитряются? И уж совсем вообразить не могу, как Лайк врубается в стихи, на даче нашей уютной поэзия цветет круглогодично, ей-богу, есть, во что врубаться. Вообще-то секунд и тем более минуты-другой в случае выдающихся строк (озаряются и такими иные поэты) может и хватить для считывания, но как Лайк-мотылек может сохранить хотя бы на полдня читательское блаженство в душе (ради коего и существует литература), ежели он мечется от одного френда к другому, как Нева в своей постели беспокойной, а он, Лайк, что ни говори, не резиновый.

Если подумать, однако, с Лайком-писателем и даже с Лайком-поэтом ничего страшного не происходит – напротив, он видит, что широкие рои читателей тоже пером владеют, в этой здоровой атмосфере соревнования автор мобилизуется на взятие нотой выше. Что означает, в частности, дать место нашей дачной жизни в честном портрете жизни per se. Кое-какие опыты уже есть, но до пронзительных образов 2015-й не дотянул, будем надеяться на новый год. Остается всё же полная неясность с читателями: как на нашей даче реализовать от века положенное им сотворчество-блаженство (ради коего и существует литература, как сказано выше)? Стать писателями? литературы без читателя? то есть с читателем Лайком, читающим в модусе «monkey mind» (см. википедию).

Похоже, я впала в поколенческие луддитские стенания, а литература, пусть и не второе правительство в нынешней России, всегда такая, какую народ (виртуальный, само собой) заслуживает...скачать dle 12.1