ОДНАЖДЫ ПРИДУ НАСОВСЕМ
Любопытная теория была в одном фильме: когда человек умирает, время для него становится ещё одним пространственным измерением, и он может свободно перемещаться, задерживаясь в любом моменте прошлого.
Мне самой иногда кажется, что некоторые мгновения жизни как бы параллельны, а не последовательны, и длятся постоянно – такие, которые повторяются: хотя бы летнее утро, когда переплываю реку и брожу по своим любимым пустынным песчаным косам. Это как отдельное существование, которое началось много лет назад и длится непрерывно, как будто не было зимы, жизни в другом городе. И точно так же не прекращается тёмное зимнее утро, когда, увы, нужно рано вставать и идти куда-то.
Только уникальные моменты не повторяются. И остальное, как бы ни было хорошо или тягостно, служит для них обрамлением, наслаивается, как речной песок. И чем больше лет проходит, тем явственней различие между бесконечными наслоениями песка и проблеском воды за ними.
Если время и правда обретает свойство пространства, то я вернусь именно в сегодняшний день, который длится и длится четыре года назад. Вернусь не только потому, что он и два последующих были уникальны и я никак не продолжу их в своём настоящем.
Вернусь просто потому, что этим самым утром у тебя всегда будет разряжен телефон и я, пытаясь дозвониться из поезда, решу, что ты не встретишь. Пойдёт дождь – и я буду одна с вещами на Белорусском вокзале – и вдруг через головы встречающих-провожающих увижу твои волосы цвета куполов – которые «чаще Господь замечает». «И в каком-то нечаянном будущем / Ты закружишь меня на руках» (это из первого посвящённого тебе стихотворения – написанного тогда, когда ещё не представляла, что именно о тебе буду писать в последующие годы). И мы с тобой всегда будем идти к метро – и я расплету косу, о чём пожалею на эскалаторе. В вагоне ты одной рукой поднимешь над сидением пьяницу, заснувшего рядом со мной и примостившегося у меня на плече. И всегда будет этот ливень, в котором нам тогда не пришло бы в голову искать романтику, так как ты будешь тащить мои сумки, а я – подворачивать джинсы)) Но дома я напомню тебе то, что ты сам когда-то говорил: все поворотные моменты твоей жизни случаются в ливень. Мы посмеёмся, пока ещё посмеёмся.
…В этом году один добрый человек приводил мне цитату из другого фильма. Что-то вроде «Сначала ты забудешь его черты, потом его голос, потом…» Наверно, по смыслу героиня должна была забыть о том, что забыла героя) Но… ещё иногда говорят: «Такое бывает только в кино». Так вот – такое бывает только в жизни: каждая
твоя минута жива – настолько, что не верится, будто она жива лишь в моей памяти.
Если бы мы тогда знали – когда ты играл мне на фортепиано, пересказывал Манна, выдавая за собственный опыт, вешал со мной картины времён твоей учёбы в МАРХИ (помнишь – твоя любимая недописанная Мадонна Литта?) – если бы мы тогда знали, что
я будущая стою здесь и наблюдаю за всем, что мы делаем… что
я будущая пришла сюда жить.
…Нам до этого, наверно, не было бы дела. Потому что тогда мы жили сами – эти три дня вместе, потом ещё много – на расстоянии, но всё равно вместе. До последнего дня, пока ты был ещё
тобой.
Спасибо, что мне есть куда прийти. Однажды приду насовсем.
7 июля 2015
ОНА БЫ НЕ ОДОБРИЛА ГРУСТИ
Сегодня День рождения моей бабушки. Формально. На самом деле родилась она 14-го, и назвать её хотели другим именем. Но пока прадедушка дошёл до ЗАГСа, он решил: пусть будет 15-е января и – Таисия.
В детстве оставаться с бабушкой, когда родители куда-то уходили, было самым большим праздником. Начинался не просто отрыв – анархия…))) Смутно припоминаю полёт на метле (точнее – швабре) по дачной улице прямо в речку с победным индейским кличем и многое в таком роде.
Именно бабушка пристрастила меня к бразильским сериалам, дух которых перенёсся на мои игры с куклами (мама не раз в испуге прибегала в детскую на душераздирающие крики «Педро! Коварный изменник! Моя жизнь окончена!»), а потом и на мою собственную жизнь (мама тоже прибегала, и папа))
Именно бабушка сохранила секрет (что в саду на даче спрятан щенок дворняжки, которого мама сказала отнести туда, откуда взяли), а когда секрет открылся, щенка решили уже не возвращать. Так в моей жизни появилась… о собаке, которая стала мне больше, чем другом, больше, чем первым слушателем (и одним из героев) моих первых стихотворений, как-нибудь напишу отдельно.
Именно бабушка купила мне первый черновик. С тех пор это всегда тетради на 96 листов. И с тех пор не покупаю их сама – прошу кого-то. Долгие годы это была бабушка.
И, конечно, именно бабушка готовила вкуснее всех, покупала самые желанные подарки, давала самые эксцентрические советы и ц/у (ценные указания), как называла их мама.
…Да, и ещё. Когда в отсутствие родителей я поймала ящерицу (ловить ящериц на даче было моим любимым увлечением), а ящерица укусила меня, бабушка решила, что сейчас я непременно умру и даже скорую вызывать поздно, ибо яд (!!). Мне было лет шесть. Конечно, я поверила и легла на диван умирать. За несколько часов перед глазами пробежала уже богатая приключениями к шести годам жизнь. «И с отвращением читая жизнь мою…», я не заметила возвращения родителей, которые, обнаружив меня в сим скорбном положении, а рядом – обливающуюся слезами бабушку, спросили в чём дело, и я искренне обрадовалась, что успела повидать их в мой смертный час. Эх… как-то и доставалось за все мои проделки по большей части бабушке.
Когда мне было 17, моей бабушки Таисии, по материнской линии потомка древнего польского дворянского рода, одной из самых красивых женщин, которых мне доводилось видеть, не стало. Но лучше вспоминать светлые, смешные, радостные моменты (а только такие и были с ней связаны). Она бы не одобрила грусти.
15 января 2015 DEEP PURPLE, ПАРАНОИДНЫЙ ШИЗОФРЕНИК И ЛЕТНЯЯ ИНТЕРЛЮДИЯ
Когда Кафка, звучавший в плеере третий час подряд, окончательно осточертел, решила послушать музыку. Наткнулась на «Wasted Sunsets», к которой не возвращалась с лета. Включила – и летнее мироощущение вдруг ожило и продлилось ещё чуть-чуть в отрыве от всего, что создавало его тогда.
Вспомнились огромные звёзды и речной воздух, которым дышала, гуляя вечерами под эту песню.
«У вас в Беларуси звёзды огромные, как лампы. Я таких больших никогда не видел, даже на Востоке».
Тоже слова из лета. Сразу вспоминаю, чьи. Прошлое лето – не только звёзды и «Deep Purple» в плеере. Это почти каждодневная переписка с параноидным шизофреником (пианистом, знатоком религии и полиглотом, писавшем мне, случалось, и по-арамейски). Редкая музыка разных времён, с которой он знакомил меня. Попытки наладить с ним человеческую телепатию (в её существовании он сомневался и искал подтверждений, тогда как телепатия с бесами, ангелами, Святым Духом и самим Господом Богом была для него делом обыденным). Конечно, ничего у нас не получилось, и мы погрешили на расстояние, договорившись продолжить, когда вернусь в Москву.
Прошлое лето – это новые стихи, рождавшиеся от такого удивительного общения, это начало работы в «Лиterrатуре», это оголившиеся песчаные косы за поворотом реки на другом берегу. Я любила плавать туда в одиночку. Там почти никто не бывал. Песок нетронутый, золотистый, а в небольших заливчиках, разделяющих косы, вода тёплая-тёплая. Можно лечь в ней, как я и делала, положить подбородок на руки и смотреть поверх воды на реку – всю в солнце… на берега, травы, разгуливающих огромных белых чаек или прямо в прозрачную воду. Там стайки мальков – подплывают, знакомятся, а потом покусывают) И ещё бегать, как по морскому прибою. А над всем – аромат лугов.
Иногда я брала одну из палочек, которые втыкали рыбаки, изредка заплывавшие туда на лодках, и с восторгом школьника выводила на песке всяческие антропонимы, личные местоимения и глаголы изъявительного наклонения) Не удовлетворяясь этим, на всю длину одной из кос записывала стихи Элюара, Тарковского, Маяковского и свои) Со временем там образовалась маленькая «песчаная библиотека».
К обеду возвращалась домой, где в почте меня уже, как правило, дожидалось письмо, а в плеере, кроме старого рока, тогда ещё совсем не Кафка – «Иосиф и его братья», созвучные атмосфере лета и огромных звёзд, о которых вспоминал мой необычный собеседник.
…о которых мы вскоре вспоминали вместе – за чаем в московском кафе, и он боялся развивать наиболее невероятные темы – вдруг посетители кафе читают мысли.
Чтобы развеять его страх, я громко сказала: «Сейчас расскажу тебе государственную тайну! Итак – государственная тайна…»
Он огляделся. Но никому не было дела до государственной тайны и, как он убедился, – тем более до чтения его мыслей)
Правда, и при личной встрече телепатии у нас не вышло. Но она была уже ни к чему.
16 февраля 2015 ДВЕ ЖИЗНИ
У меня было две жизни. И сегодня у них равноденствие.
10 лет назад, 13 сентября 2004 года, мне было 10. И в мою жизнь вошла поэзия – через чудо, которое на ту пору было принято мной как нечто вполне естественное и не подлежащее сомнению – наряду, к примеру, с существованием Деда Мороза)
И только с годами, по мере того как реальность и сказка разъединялись в моём представлении, я всё больше начинала понимать, что главная, лучшая часть моей реальности – для многих сказка или предмет уже взрослой, часто нетвёрдой веры. Это понимание привело меня к Богу как к единственному объяснению происходящего со мной – уже идентифицированного как чудо. Конечно, я ни о чём никому не говорила. Заговорили стихи – единственная форма, в какой мог прозвучать подобный рассказ. Стихи – как нечто, где реальное и чудесное по-прежнему, как в восприятии ребёнка или глубоко верующего, суть одно. Стихи, ради которых в то же время, думаю, всё и случилось. И мне до сих пор бывает совестно, что они часто о другом и – другим.
Уже завтра моей жизни с тобой будет на день больше, чем жизни без тебя. Вот и всё, что скажу сейчас – в этот день, о котором мечтала 10 лет и всё равно немножко не верила, что он наступит.
13 сентября 2014 КАК Я ЧУВСТВА ВОСКРЕШАЛА
Плыву сегодня, а по берегам уже одни рыбаки. Вот и вспомнилось.
Было мне 13. И решила я чувства воскрешать.
Вообще впервые влюбилась в четыре года – в диктора новостей на первом канале, но в пять променяла его на Красного пирата из мультсериала «Чёрный пират». Красного там показывали всего единожды – и то на виселице. Это меня, видимо, и покорило. В шесть лет пирата затмил соседский оболтус Виталька, который, сколько себя помню, днями просиживал у нас на даче, возил меня маленькую в колясочке (был на четыре года старше), с аппетитом ел мои куличики из песка и запивал «зельем» из грибов, черноплодки и речной воды. Ничто не предвещало глобальных перемен, и родительская шутка по поводу брачного контракта между неразлучной парочкой могла бы спустя несколько лет сохранить в себе лишь долю шутки, как вдруг появился ОН.
…Но спустя два волшебных года, за которые я начала писать стихи, осознанно поверила в Бога и потустороннее, ОН пал в моих глазах. Две носатые блондинки за всю его жизнь – для меня это было слишком. Но без него и чувств жилось тоскливо. Вот я и решила воскресить – последнее, разумеется.
На даче в сделанной папой деревянной рамочке стоял ЕГО портрет, написанный мною ещё в пору попранного доверия. И я решила портрет утопить, чтобы потом об этом пожалеть и снова полюбить изображённого. С энтузиазмом взялась выполнять столь беспроигрышный план))
Но портрет, поскольку рамочка была деревянная, не утонул, а поплыл. Я, пытаясь заставить себя переживать (что получалось не очень), смотрела ему вслед – больше интересуясь, далеко ли заплывёт. Течение в Соже сильное, и мой художественный опыт не застрял в ближайших водорослях, а скрылся за поворотом.
И тут я поняла, что об этом тоже можно пожалеть! И стала усиленно жалеть, ожидая, что вот-вот воскреснут чувства. Всерьёз опечалиться не удалось, но сделать вид – перед самой собой – вполне. То есть всё шло более-менее по плану. Теперь для окончательного результата осталось только догнать портрет, как догнала бы человека, и спасти из бушующей ряби Сожа.
Но самой идти за поворот было страшно. И я позвала соседского мальчика Женюрку (агента Швондера) – штатного детектива моего агентства «Полярная звезда», охватившего всю Беларусь: агентов я вербовала так же споро, как придумывала дела, которые они всерьёз расследовали.
Сказав, что «есть дело», повела его за поворот – на другой пляж. Там с удочкой уныло стоял незнакомый рыбак. Я к нему с вопросом: «Дядь, а тут портрет не проплывал?» Он, не сразу поняв, недоумённо посмотрел на нас со Швондером, а потом, припоминая, сказал: «Да, что-то плыло. Я ещё приглядывался». Но я уже и без него заметила, как это «что-то» белеет в конце пляжа, зацепившись за водоросли.
Было уже по-осеннему холодно – в воду не залезешь, даже с целью воскрешения чувств: мама дома воскресила бы разум на всю оставшуюся жизнь. Поэтому я, видя на рыбаке высокие резиновые сапоги, решила воскресить свои чувства чужими руками. Но глубоко оказалось и для сапог рыбака. Тогда он (звали его, как оказалось, дядя Валера, и на носу у него красовалась помазанная зелёнкой бородавка) вытащил из кустов старую шину, опустил её в воду, сам встал на неё и концом удочки подцепил портрет.
С капельками воды под плёнкой двух разрезанных файлов, приспособленных заменить стекло, он действительно смотрелся грустно. И мне впрямь стало жаль изображённого. Но надо было, чтобы воскресли чувства – и я, желая сымитировать это хотя бы перед собой, вспомнила яркие примеры из любимых бразильских сериалов и слилась с ним в поцелуе. Швондер плюнул, дядя Валера в замешательстве отвернулся.
На прощание он спросил нас, как портрет оказался в речке. «Уплыл», – сказала я. «Откуда?» – «Из дома»… Так ничего и не поняв, дядя Валера отпустил нас с миром.
Портрет, ещё долго сохранявший подтёки воды под целлофановой плёнкой, вернулся на свой шкаф, чувства не воскресли, зато случай этот лёг в основу сюжета моего абсурдистского рассказа «Мишка с Шишкой», написанного в пятнадцать лет, когда… чувства всё же воскресли. Сами. Но это уже совсем другая история, как говорил, сидя под деревом, сказочник из моего любимого детского сериала, шедшего днём (мыльные оперы – в семь вечера).
17 августа 2015 ОБ ИНТРОВЕРТАХ, СОКРАТЕ И МАСОНСКОЙ ЛОЖЕ
Несколько лет назад я вошла в необычную компанию – интеллектуалов разного возраста (от 25 до 60), разных профессий (учёный, бард, герпетолог, фермер, иконописец, светорежиссёр), живущих в разных городах (от Москвы до Верхней Пышмы). Оказалась среди них единственной девушкой. Мы списывались, созванивались, с кем-то встречались в реале. В какой-то момент наша типа-масонская ложа, увы, распалась – у всех одновременно наступил непростой период в жизни.
Всё это время я вспоминала о них, хотя сомневалась, что мои высоколобые дядьки помнят наши феерические диспуты, длившиеся иногда сутками, словесные дуэли, вышибание новичков, страстно желавших проникнуть в наше закрытое сообщество, забавные амплуа (я, к примеру, была Артюром Рембо). Но не далее как на прошлой неделе произошло нечто поразительное: в одну ночь мы все нашли друг друга. Необъяснимый импульс заставил не общавшихся годами, уже почти чужих людей опять же одновременно написать друг другу. По их словам, период нашей дружбы был самым счастливым временем их жизни. И они тоже не забывали – всех и каждого в отдельности.
Так это я к чему) Не потерялись мы в эти годы только с профессором криминалистики Сократом (в реале личностью уважаемой и известной). И ночные диспуты всей компании мы с Сократом заменили спорами один на один. И вообще я всего лишь хотела привести цитату из вчерашнего спора, а предыстория написалась сама собой.
Спор был о том, интроверты поэты или экстраверты (к слову, Сократ сам пишет очень даже неплохие стихи, этак «под Бодлерчика»). На мои аргументы в пользу интровертности он возразил следующей репликой и «сделал мою… ночь»: «У любого поэта есть стремление, развитое в той или иной мере, – выплеснуть свой рифмованный бред на кого-то, несчастного. Даже не учитывая, выдержит ли этот несчастный! В суженном сознании без учёта последствий появляется это острое стремление травмировать встречных своими «шедеврами». И, главное, авторитарно заставлять их, ошарашенных, надевать намордники и радоваться. =))))»
26 декабря 2014СКОЛЬКО ВОЗМОЖНО
Долго думала, писать ли этот пост. Но решила, что надо – хотя бы с целью отвлечённого сопоставления.
Уже как-то рассказывала о своём друге, страдающем параноидной шизофренией.
Сутками внутри головы у человека не замолкают бесы – грязно ругаясь, приказывая делать нелепые вещи, мешая спать, создавая ощущение открытости мыслей – будто все: его мать, знакомые, прохожие – читают их. Мало того, голоса от имени окружающих отвечают на его мысли, так что волей-неволей ему начинает казаться, что существует телепатия. Когда это переходит в уверенность, мой друг «слетает в психоз».
Ни на одной работе долго продержаться не может, а теперь из-за диагноза вообще трудно где-то устроиться. Он оканчивал консерваторию, блестящий пианист. До болезни и в первые её годы играл в оркестре. Потом сменил массу профессий: от звукорежиссёра на телевидении до церковного певчего – в последние лет десять, с тех пор как состояние ухудшилось.
Но. Семь лет он обходится без таблеток. Решил «оставаться человеком столько, сколько возможно». Стоило огромных усилий научиться игнорировать бесовские реплики, нарочно провоцирующие на диалог, не отвечать ни голосом, ни мимикой, ни мысленно. И те, кто общается с ним не слишком тесно, не подозревают, что этого позитивного, остроумного человека непрерывно изводит болезнь.
Он держится верой, молитвенными правилами, в частности – любимым Серафимовым правильцем, которое «…душу открывает». Даже в преддверии рецидивов ему удаётся относиться к себе и своим «откровениям» с лёгкой иронией. И с её же помощью – снова подниматься, оказавшись без работы, без средств к существованию, а нередко и с физическими травмами после периодов, в которые себя почти не помнит.
Так было и в последний раз. С ним уже и монашки «общались духом», и бабуля, которой он дом после пожара помогал восстанавливать. А потом его так избили на улице (пел на ходу и «сам с собой» разговаривал), что вообще едва оправился.
Но с весны он осваивает новое дело. Благодаря разностороннему уму и воле снова стал преуспевать, дважды ездил за границу, купил в Эйлате гавайскую гитару и обещает спеть мне «Мишель» Битлз, когда вернусь в Москву. Учит иврит, «чтобы понимать язык, на котором Бог говорил Моисею» (азы арамейского усвоил ещё прошлым летом). Снимает квартиру в прекрасном районе, чтобы дать маме передохнуть и теперь сам помогает ей. А часть заработанных денег (как и в самые трудные времена) отдаёт на благотворительность. Всё равно надеется на улучшение своего состояния и мечтает о семье, пусть и без детей.
Но на днях из его «духовного дневника» я (как архивариус)) узнала, что и в последнее время ему было ничуть не легче. А он и виду не подавал.
И в эти же месяцы, пока мой друг выкарабкивался из очередной беды, в который раз начинал с нуля, вставал на ноги,
другой знакомый – абсолютно здоровый, эрудированный, талантливый человек – рассказывал мне о своей нескончаемой депрессии. Впал он в неё много лет назад, уверившись, что у него уже никогда не будет ни работы, соответствующей способностям, ни достатка, даже относительного, ни семьи («характер сложный»), и ему остаётся только смириться со своим положением (что получается не очень, и он продолжает пребывать в депрессии). Но больше всего злится тогда, когда ему говоришь, что ситуацию его можно при желании исправить.
И в один прекрасный день я перестала от себя скрывать:
не верю. Это не невозможность что-то изменить, а нежелание. Когда легче упиваться незадавшейся (незадавшейся? – при здоровье, уме и талантах) жизнью, чем пересилить уныние и нарушить привычный уклад.
Поймала себя на том, что после общения с такими «нормальными» людьми бегу плакать в жилетку «ненормальному» по общим меркам. И у него всегда находятся мудрые слова и оптимизм, которого хватает и на других.
22 августа 2015ТОМАС МАНН
Томас Манн начался для меня задолго до прочтения его книг, а именно – тёмной-тёмной ночью в тёмной-тёмной комнате при свече. Выпучив глаза и нервически морща переносицу, один незабвенный выпускник Гнесинки живописал мне, как однажды накануне экзамена в этой самой комнате открылось окно, оттуда повеяло леденящим холодом и…
Думаю, заимствуя этот сюжет у Достоевского, сам Манн не рискнул бы предположить, во что тот трансформируется, будучи заимствованным уже у него… Но тогда ни о каком Леверкюне я и понятия не имела (как и об Иване Карамазове), посему самый яркий образчик фаустианской традиции (в силу незамутнённости сознания аллюзиями и живости повествования) для меня – именно ночной рассказ моего эксцентричного повествователя. Когда-нибудь запишу это как пародию самой жизни на интертекстуальность а-ля «Умберто Эко нервно курит…» Или как эпизод одной грустной истории.
Увы, избитую истину, что для того, чтобы узнать человека, надо прочитать повлиявшие на него книги, я поняла слишком поздно. И Манн, и Достоевский, и другие стали для меня уже не картой, по которой можно форсировать фантастические дебри чужого сознания, а картой Атлантиды. Той, которой больше нет, но той, где мне посчастливилось побывать одной июльской ночью – пусть ничего и не понимая.
И странно годы спустя всё ещё узнавать и узнавать
его книги среди тех, которые попадаются случайно. А Томас Манн так и остался моей летней традицией: «Доктор Фаустус» – «Волшебная гора» – «Иосиф и его братья» – «Будденброки».
С прошедшим Днём рождения, любимый писатель! (6 июня 1875)
7 июня 2015 ЧИТАЮ ЛЮБОВНЫЙ РОМАН…
«…С детективной целью. Решила упредить события и ознакомиться с книгой до того, как посоветовавший её сойдёт с ума, прыгнет с табуретки или исчезнет из моей жизни при мистических обстоятельствах. Чтобы до этого хоть немного его узнать)», –
…хотела я написать недавно, но повременила. Составить представление о значительном авторе по одному-двум произведениям и мчаться дальше не могу. Конечно, многое таким образом теряю: некоторые успевают открыть для себя двадцать разных писателей, пока я изучаю одного. Но и в их способе чтения есть минусы: за видимостью эрудиции – часто неспособность поддержать более глубокий разговор ни об одном из десятков имён, о которых упоминают вскользь.
И вот близится к концу третья подряд книга Х, светоча постмодернизма. Однако не оставляет ощущение, будто всё это время читала одну. Как говорится, каждый писатель всю жизнь создаёт одно произведение. Но когда схожи и персонажи, и их расстановка, и силовые линии и даже недочёты, то это уже слишком.
В начале каждого романа автора хочется проклясть. Потому что оторваться нельзя. К середине, однако, собственное детище ему наскучивает, и Х «добивает» его немилосердно, не заботясь даже об эстетике)
Первый прочитанный мной шедевр оказался и самым увлекательным (увы, для оценки творчества Х нужно пользоваться этой категорией, к чему отдельно пришлось привыкать после любимых Пруста, Манна, Камю). Интригу дядя закрутил лихо. Но только пришло время узелочкам развязываться, началась такая путаница, что мигом улетучился интерес – единственное, что заставляло читать, так как ни о достоинствах слога, ни о глубине мысли (хотя это виднейший «интеллектуальный писатель») и речи нет.
Второй – тот самый любовный роман. Он, она и все дела. Поелику постмодернизм – то пародия на некую традицию. Пародия заключается в том, что роман об определённой эпохе написан в современном ключе: здесь и лексика, и Фрейд, и ёрничанье над героями, и сравнение их с молодёжью XX века, но смешно мне становилось там, где смеяться не следовало. К примеру, в первой главе, когда «их глаза встретились» (нет, в этом эпизоде пародия не предусматривалась). Итак, с первой главы до середины романа я ждала, когда же (совершенно неожиданно))) начнётся любовь… И когда любовь началась, я, понятное дело, задалась следующим вопросом: ОН останется с НЕЙ или с её заурядной (а как же!) соперницей? Тут, казалось бы, да, пародия. Самое время разгуляться.
Но автору уже надоело, и он стал придумывать финал. Но… не придумал) Те версии, которые у него родились, были одинаково надуманны, но больше заморачиваться ему не хотелось. Поэтому, ничтоже сумняшеся, он представил их все – вполне себе постмодернистский приём, только здесь, опять же, лишённый даже эстетики.
Третий дочитываю сейчас. Интрига, как и в первом, хорошая, «увлекательная». И у меня та же мысль: как можно было её так «запороть»? Начать «запарывать» с самого начала – насквозь искусственного стечения обстоятельств. Ладно, спешил перейти к самому интересному) И получилось. Интересно. Если насильно абстрагироваться от неправдоподобия. Хотя и его можно оправдать: псевдореалистическая коллизия – метафора состояния современного общества. Но проблема в другом: неправдоподобна не ситуация, а характеры, поведение героев. Случись то, о чём пишет Х, в действительности (что, кстати, вероятно, да и происходило не раз), ни ОН, ни ОНА (конечно, как же без НИХ) не повели бы себя так, как пишет Х. Ладно, герой псих и по замыслу. Допустим, и героиня идиотка, но действия её (если забыть об их искусственности) должны по авторской задумке свидетельствовать об уме. И худо-бедно свидетельствуют. Но когда Х начинает показывать происходящее её глазами, то перегибает палку: стараясь продемонстрировать, что мыслит девушка, да ещё двадцати лет, и что он знает, как мыслят девушки двадцати лет, Х поначалу рисует в лучшем случае мировосприятие шестнадцатилетней, выраженное языком четырнадцатилетней. Потом, правда, немного раскрепощается и IQ героини резко возрастает) Посмотрим, чем всё закончится. Впрочем, Х, кажется, уже опять надоело.
Но эти книги я бы тоже посоветовала каждому. Кто пишет прозу. Не будь они и без того известными. Наглядное пособие по кройке и пошиву литературного произведения – без нудной теории, «увлекательное».
31июля 2015 ВООБРАЖАЕМАЯ ВСТРЕЧА
Впервые меня привлекла книга, которую проходили по программе, – привлекла настолько, чтобы вернуться к ней в свободное время. То, что вызывало у меня интерес, обычно либо отсутствовало в учебном курсе, либо было мной давно прочитано.
Исключением стал роман Гюисманса «Наоборот» – и каникулы начались с лёгкого и изысканного литературного «десерта».
Как несколько лет назад пустилась в необыкновенное музыкальное путешествие сначала с Адрианом Леверкюном, а потом с самим Томасом Манном по маршруту «Романа одного романа», попутно прослушивая разнообразные оперы-сюиты-симфонии, теперь последовала за дез Эссентом в его фонтенейский дом (который уже есть отдельное явление в искусстве), а далее – всюду, куда вела нас обоих его мысль.
Это оказалась идеальная для меня на сегодняшний день книга: один герой, с которым почти ничего не происходит и который почти ничего не делает (ревновать не к кому, грешить на несовпадение сюжета с моими ожиданиями незачем). Из реальности я перешла в воссозданную моим воображением реальность персонажа, откуда вместе с ним перешла в реальность, созданную его воображением)) Там мы и уединились, обсуждая латинскую литературу, христианских писателей, парнасцев, символистов, реалистов и натуралистов, Вагнера и Шуберта и, конечно, любимых художников дез Эссента, с которыми я могла знакомиться прямо на месте – в фонтенейском доме под его комментарии (т. е. у себя дома с экрана ноутбука).
Итак – «из художников дез Эссент больше всего восхищался Гюставом Моро. Он купил две его картины и ночи напролет простаивал у одной из них, "Саломеи"».
«Гостиную он обил ярко-красным штофом, а на черных эбеновых панелях развесил гравюры Яна Луикена. …У дез Эссента висела серия его "Преследований за веру". На гравюрах изображались все виды пыток, мыслимых и немыслимых, придуманных служителями церкви. …Фантазия художника разгулялась: пахло горелым мясом, капала кровь, раздавались вопли и проклятья – и дез Эссент в своем красном будуаре с трудом переводил дух и дрожал от ужаса».
«В соседнюю с гостиной просторную прихожую, которую украшали панели из коричневатого кедра, дез Эссент поместил не менее причудливую живопись. … Была там литография Бредена – "Добрый самарянин"…»
«И все же чаще останавливался он у соседних полотен. Они были подписаны именем Одилона Редона.
В позолоченных рамках из простого грушевого дерева возникало самое невероятное: голова в меровингском стиле, выглядывающая из кубка; бородач, полужрец, полуритор с пальцем на громадном пушечном ядре; мерзкий паук, и в брюхе у него человеческое лицо. А вот рисунки – словно и вовсе бред сумасшедшего».
…Сегодня мой литературный десерт, увы, закончился. Осталось только вздохнуть над брошенными в безнадёжно далёкое будущее словами дез Эссента: «…Как и где и на какой земле искать эту родственную душу…?»
Но с другой стороны, воображаемая встреча точно устроила бы этого изощрённого эскаписта больше всего:)
21 января 2015 ЛИПКИ
Вот и позади Липки, как с оговорками и без продолжают называть форум в Звенигороде.
В первый день, стоя в холле небольшой компанией и ожидая ребят, с которыми не виделись ровно год, спрашивали друг друга: «А на кой»? Словом, зачем каждый сюда приехал. Ответы были такие: за славой, за Славой (товарищ, которого, в частности, ожидали), за-ради общения и т. д.
Думаю, в Липках встречам со старыми друзьями может быть равноценно только одно – обретение новых. А поскольку в мире абсурда (который являет собой литсреда) всем, как известно, правит случай, то эти встречи и обретения зависели исключительно от времени выхода из номера/столовой/актового зала: отправился на поиски приключений минутой раньше – одна компания, чуть-чуть замешкался – другая). Так, случайно столкнувшись с Арсланом и Еленой, провели прекрасный вечер за домашним «вином правды»). Чуть позже к нам присоединились Фарид и Евгений.
Но знаменитый философ абсурда не учёл одного – предчувствия, перерастающего в уверенность, – когда ты уже точно знаешь, что именно случится с тобой в ближайшее время. И что для этого нужно сделать. Ну, к примеру, совсем не к месту (или не совсем) упомянуть всуе имя австрийского неопозитивиста, на самом деле вселяющее в тебя только ужас). Но это упоминание оказывается как будто откликом на внутренний запрос обстоятельств, которые, возможно, только его и ждали, словно кода, чтобы в спонтанном диалоге соединить давно намеченных ими людей.
Спасибо, Липки, за всё ожидаемое, неожиданное и долгожданное.
23 октября 2015 ПИНСК. 12 ИЮЛЯ
Решили в одночасье. Из интернета узнали, что нет уже дома, где прошли детские годы мамы. От улицы остались двухэтажное строение с колоннами (там когда-то жило многочисленное еврейское семейство – друзья по играм) и капличка.
Горка, с которой зимой съезжали на санках, оказалась совсем покатой, а в памяти была ого-го)
Кинотеатр «Дружба», куда за 10 копеек покупался билет непременно в первый ряд, трансформировался в церковь. Папа предположил, что он ею и был изначально.
В здании детского сада с 90-х располагается женский монастырь.
Одно из самых ярких воспоминаний мамы – тайные набеги советских пионеров в костёл. Однажды ксендз положил ей ладонь на голову и что-то прошептал по-польски. Тогда в костёле почти не было людей, стоял полумрак. Мама говорит, что помнит это на уровне ощущений.
Чудесная улица Ленина, теперь пешеходная, по которой бегали в музыкалку. Здесь почти на каждом здании висит табличка «Охраняется государством». Ау, израильские друзья! В одном из них учился ваш первый президент.
Набережная реки Пина. Огромные булыжники по склону. Гребцы. Семейство уток. И липы, липы кругом. Жаль, что уже отцвели.
P. S. Когда мы путешествуем на восток от Гомеля, названия населённых пунктов одно в одно: Бухаловка, Веселовка. К западу прозаичнее: Ивановка, Борщовка и... Сияние Света) От поездки и правда светло.
13 июля 2015 PINK-FLOYD ВЖИВУЮ
В исполнении «Brit Floyd».
Любимые композиции, которые знаешь настолько, что, с точностью до секунды помня любой пассаж, ожидаешь его: запоздает – или случится вовремя; растянется, стушуется – или прозвучит в полную мощь. Так Марсель на постановке «Федры» следил за каждым движением Берма.
Видеоряд на огромном экране, дополненный световой феерией, иногда создавал единую реальность с музыкой (для меня – тогда, когда складывался как будто из оживших сюрреалистических фотографий или из фрагментов старых голливудских фильмов). И всё рушилось, когда появлялись некие компьютерные персонажи, герои мультиков или полуобнажённые готичные барышни, в моём восприятии мало ассоциирующиеся с музыкой «Pink Floyd».
Благо во второй части концерта анимационные изыски почти полностью уступили место хаотической игре света и цвета, что создавало нужное настроение.
Ждала «Hey You» и «Vera». Не дождалась. Зато насладилась «Time», «One Of These Days», «Money», «Wish You Were Here» и, конечно, «Another Brick In the Wall», под которую (естественно, в лицах) в разное время вспоминались то гимназия, то лицей, то гомельский универ, то Лит).
И перед глазами прошли все эти времена – когда в подростковом возрасте, чуть родители за порог, неслась к «Веге», снимала прозрачную крышку, доставала из стопки виниловых пластинок «Delicate Sound of Thunder» с завораживающей картинкой и пропускала через себя эту музыку – до тех пор, пока она не осталась во мне. Но тогда слушать её стало ещё приятнее.
Вспоминала и автомобильные поездки, когда папа просил следить за дорогой и учиться по его действиям. Но как это было возможно? Перед глазами прокручивались «клипы» на музыку, звучавшую из динамиков. На каждую любимую композицию (будь то классика или рок) с детских времён у меня существует собственный видеоряд с персонажами из жизни или фантазии, иногда и в нескольких вариантах. Так музыка становилась (и становится по сей день) саундтреком к ещё не снятым фильмам по ещё не написанным книгам. Как уж тут уследишь за дорожными знаками…)
Вспоминался и прошлый год, когда – почему-то именно под «The Wall» (хотя обычно вообще работаю в тишине) – писала задиристый стихотворный цикл, на который, узнав себя в антилирическом герое, вусмерть обиделся адресат, – до сих пор дуется. А зря!
Вспоминался, наконец, недавний рассказ о том, что планирую делать в выходные: «Уйти в книгу Жана Жене – и так до вечера воскресенья, на который намечен ”Brit Floyd”». C первым пунктом не задалось – пришлось готовиться к ужасающей контрольной (вместо чего, кстати, пишу этот пост), а со вторым – вполне (благодаря чему этот пост и написала).
26 октября 2015 БОЛЬШОЙ ТЕАТР
Трудно объяснить, почему смотрела на оркестр больше, чем на сцену. Танец «даёт новое имя Земле», а вчера, по ощущениям, оно зарождалось именно в приглушённом свете, где поблёскивали инструменты и взлетали смычки. И это имя тоже было «лёгкая».
Впервые сценическая постановка (будь то опера или спектакль) вызвала чувство глубокой внутренней гармонии, упорядочения, очищения и отдохновения – совсем не в смысле «хорошо развеялся».
Сколько помню себя, столько и музыку Чайковского. Но её ежесекундное рождение во время – от (именно
от) материальных предметов, от-стояние от них на грани собственного исчезновения даёт совершенно иное восприятие. В случае «Пиковой дамы» этому способствуют аскетичные декорации и известный сюжет, за которым можно не следить, всё внимание направляя на то, чему он служит опорой в реальности.
28 сентября 2015 О «СТРЕЛОЧНИКЕ»
Давно хотела написать о «Стрелочнике» Йоса Стеллинга.
Помню, как наугад выбрала фильм, ничего не зная ни о режиссёре, ни о его стиле. Поначалу несколько раз приходила в замешательство от нереалистичности и одновременно – от красоты этой нереалистичности, пока не осознала, что это сюр)
Изысканная француженка с двумя чемоданами нарядов по ошибке сходит с поезда на железнодорожном разъезде среди мрачных холмов Шотландии, где единственное обитаемое место – ветхий домик стрелочника, страдающего пограничной дебильностью (которого мастерски сыграл Джим ван дер Вауде).
Её поведение, часто немотивированное или просто алогичное, наводит на мысль, что она ещё более не от мира сего, чем главный герой. А режиссёр стоит их обоих)
Но в то же время становится очевидно: может быть только так и не иначе, всё естественно – в условиях художественной реальности. И её беготня на тонких каблучках по сугробам (на белоснежном фоне – непременно в алом пальто и вуалетке). А это, в свою очередь, на фоне быта неотёсанного мужлана с сознанием ребёнка. Она не знает языка, он фактически не способен к общению. И ясно, что отношения, которые возникают между героями, уже целиком принадлежат к сфере художественного и развиваться будут только по его законам. Ход событий иногда определяется не житейской логикой, а тем, куда красивее упасть солнечному лучу. И всегда – непрерывным, свободным движением жизни, перетекающим из людей в предметы, из предметов – в сам пространственно-временной континуум, который тоже расцветает, болеет, обновляется, стареет. Причинно-следственные связи иные, они глубже привычных нам – иногда и углубляют их до символа, иногда полностью нивелируют, выворачивают наизнанку, шаржируют.
Всё это при максимальном немногословии и такой силе операторской работы, что по живописности просмотр фильма равен посещению выставки импрессионистов или фотографов-сюрреалистов.
16 июня 2015 А КАК ТУТ, КРАСИВО?
Гуляли по летнему парку. Фотографировала ораву гостей, а вспоминалось…
Серая пороша, река во льду, конец моста, заснеженные ступеньки к зарослям, нужно поворачивать обратно. Ни одного человека, насколько хватает глаз. Лишь впереди вбегают на мост двое дерущихся мальчишек. Движемся навстречу. И чем ближе – тем явственней вижу, что это не мальчики, а два карлика, мне по грудь, лица иссиня-чёрные, в кровоподтёках. Бросаются, отшвыривают друг друга то к левому, то к правому ограждению моста. Визжат.
Машинально делаю в наушниках громче «Сто лет одиночества». Идём прямо друг на друга. И проходим.
Вступаю с моста в парк. На весь парк с дворцом, мостиками, заснеженными аллеями, беседками, мёртвыми аттракционами – только я и толстая переваливающаяся цыганка, которую помню с детства, а этой зимой мысленно называю Пилар Тернерой, хоть та была не цыганка. Но имя уж больно подходит и, к тому же, часто звучит в наушниках.
Нет, вон ещё дедушка с палочкой медленно переставляет ноги, не отрывая от земли.
А там, вдалеке, в самом конце этой части парка – на скамейке мужская фигура (сразу не заметила). Сидит в одном положении, уронив голову на руки, снег на него ложится.
Обхожу и здесь круг. Оборачиваюсь. Дедушка чуть-чуть продвинулся вперёд. Парень – в той же позе. Цыганка. Никому из нас не предлагает предсказать будущее…
Часть 019, 020… 029… Значит, 2 часа прошло. Пора домой.
Роман-притча, роман семиотический, роман психологический, философская трагедия, историческая трилогия, снег, шаги, никого, мечта хотя бы о собаке, – всё, что помню. То, что не забывается. Зима этого года.
– Машуль, сфоткай на фоне моста. А как тут зимой, красиво?
12 августа 2013МИР, В КОТОРОМ ХОРОШО
Безусловно, один из лучших вечеров этого лета. Мастерская художника. Приглушённая музыка из колонок и такой же мягкий свет. Картины – открытые двери во внутренний мир удивительного человека, присутствующий рядом, наравне с миром окружающим, и создающий в нём совершенно особую атмосферу. Вместе с беседой о живописи, литературе (в которых всё так похоже), кинематографе, где даже посоветовать что-то друг другу трудно – не сговариваясь, смотрели одни и те же фильмы.
О музыке – любимых обоими Pink Floyd, Deep Purple, Led Zeppelin – переговорено ещё в мои восемнадцать, когда, случайно прочитав интервью Александра Сушкова в областной газете и узнав, что в родном городе живёт такой мастер, просто не смогла не позвонить в ту же газету и не попросить у знакомого корреспондента его координаты)
В том же году вышел сборник моих стихотворений 15 – 18 лет «Гореальность», на обложке которого картина Александра Сушкова «Плывущие по воде».
Многое в моей жизни изменилось за эти три года. Но спасибо, Саша, за то, что есть ты и твой мир, в котором всегда хорошо.
2 августа 2015ПУСТУЮЩЕЕ МЕСТО СЧАСТЬЯ
Вообще это должен быть пост о спектакле «Пролетая над гнездом кукушки» в Ленкоме.
И будет – только в более широком смысле. О финальной сцене спектакля, когда всем известный герой, молчавший 12 лет, вырывается на свободу. В фильме он выбил двери, выворотив умывальник. В спектакле он просто бросился на решётку, она упала, и вспыхнуло зарево.
Хочется, чтобы почаще обрушивались такие решётки. Прошлого, настоящего, которое не устраивает. Иногда для этого достаточно просто тёплого осеннего вечера, театра (чего угодно – лишь бы приносило радость) и тех людей рядом, которые эту радость разделят. С которыми дышишь одним воздухом, а не сидишь за решёткой в одиночной камере, находясь якобы не один. И не имеешь сил эту решётку выломать, думая, что за ней будешь уже окончательно один.
Но однажды всё же решаешься – и сразу жизнь заполняется теми людьми, которые ценят тебя, разделяют твои увлечения и самые бесшабашные порывы. Ну, как, например, сегодняшнее ночное вторжение неистовой студентки на территорию спящего вуза, откуда в дневное время стремишься скорей убежать).
И маленькое примечание. По иронии судьбы, идя на спектакль с человеком из своего настоящего, встретила человека из своего прошлого. Двигались мы, конечно, в противоположные стороны. Как и тогда, когда сидели рядом пару лет назад на другом спектакле, куда затащила его чуть ли не силой и где он благополучно проспал оба акта. Тогда нас разделяло несколько сантиметров, сегодня на одно мгновение нас разделял какой-то метр между его машиной и тротуаром. А всегда, по сути, разделяло одно, чего я в то время не могла понять или почувствовать, так как это было отсутствие. Пустующее место счастья.
23 сентября 2015Фото Регины Соболевойскачать dle 12.1
