Обзор журнальных поэтических подборок от 30.10.17

Воистину, поэзия, что женщина, – может всё. По весне мучился от жары в квартире, потому что отопление не успели отключить, а солнце палило как из пушки. Садился за компьютер и читал зимние стихи, от которых по коже холодок, и становилось «более чем» хорошо. Жить было можно и даже иногда казалось, что нужно. Осенью обратная ситуация. Под вечер знобит особенно. Тянешься к батарее в надежде получить хоть немного тепла, но она предательски ледяная. В такие минуты ничего не остаётся, как устроить себе (в упрёк операторам местной котельной) личную весну, представить развесистое мартовское солнце, которое светит во славу международного женского дня, и читать-читать новые журнальные публикации такого всемогущего и сильного, но всё-таки слабого пола.

Сегодняшний обзор посвящён им – женским лицам современной поэзии. Их неожиданно много. Чтобы только пробежаться глазами по именам, нужно минут пять крутить колёсико мышки. А ведь казалось, изредка мелькнёт что-то хорошее, бросишь в папочку и отвлечёшься на заглушающую всё и вся мужскую разноголосицу.

Конечно же, виной тому отношение моё к женщинам вообще. Вижу в них объект сексуального влечения (или же не влечения), а уж то, чем этот объект занимается, меня мало интересует. Понимаю, что подобная позиция отдаёт средневековой нетерпимостью, поэтому борюсь с ней, и вот, видите, почти побеждаю. Улыбка.

Подборки, о которых буду писать в обзоре, за исключением первых трёх, выбраны наугад, вслепую. То есть какой-либо системы в этом обзоре искать не надо.

Чтобы избежать мужской надменности, которая способна промелькнуть в тексте независимо от моего желания – такая вот жалкая у меня натура, – слова «поэтесса», «авторша» и тому подобные эпитеты, намекающие на гендерную принадлежность пишущего человека, постараюсь исключить из своего сегодняшнего лексикона. Побуду в роли бесстрастного рыцаря, – правда, сомневаюсь, что эта ипостась может существовать в природе. Тут либо «рыцарь», либо «бесстрастный». Два в одном – нереально, и всё же я – попробую.



I.

В первую очередь надо информативно (коротко) упомянуть о подборках авторов, которые принимают участие в формировании современного литературного процесса, дабы читатель не прошёл мимо, внимательно ознакомился. Мне кажется, важно знать стихи, скажем так, «играющего тренера / арбитра» – пишущего толстожурнального редактора. Видны точки отсчёта и тенденции. Их разность подкупает и вдохновляет. Сначала они, а дальше  – как получится.


Ольга Ермолаева. Варнавинское водохранилище // Звезда, № 7, 2017 г.

Стихи Ольги Ермолаевой – это единство пяти стихий, дающее возможность рождения шестого, седьмого – да какого угодно по счёту – иного, ещё никому не ведомого и не знающего своего имени элемента природы. Подборка характерна. Автор тяготеет к мироощущению сказительницы. Эпическое (былинное) начало, в котором угадывается роль «воды», опирающееся на традицию – «землю», органично сочетается с энергией «огня» – эмоциональной (чувственной) наполненностью. Они не перекрывают друг друга, наоборот, дополняют, оставляя место для «воздуха» – человеческого дыхания, неотделимого от «эфира», – пятого элемента, того, чем согласно древнегреческой мифологии, дышат боги.

Дай в парке обниму линяющий платан –
о, с набережной звук нейдёт в укромны скверы,
где крашен серебром скуластый истукан,
как памятник чужой, инопланетной эры...


Галина Климова. Вдоль высокой воды // Дети Ра, № 5, 2017 г.;
Каракули чёрной каракульчи // Иерусалимский журнал, № 56, 2017 г.

Лежим голова к голове,
но – разные полушария.
Не спится.
Один соловей
такие закатывал арии,
такой разговор по душам,
по косточкам и падежам
о жизни в родном бестиарии.

Размеренная интонация. Очень соблазнительная или, будет вернее сказать, завораживающая. Почти оккультная. Автор (её лирическая героиня) визуализируется в образе панночки из кинофильма «Вий» с Натальей Варлей. Независимо от моих ассоциаций, темы стихотворений – миролюбивые, без агрессии. Слова звучат на придыхании. Особый метрический строй, еле уловимый. Стихи воспринимаются как прямое обращение к тому, кто читает, – присваиваются моментально. По крайней мере, когда бормотал их себе под нос, казалось, будто они адресованы лично мне. Даже какие-то истории из жизни всплывали в памяти – глаза лезли на лоб то ли от удивления, то ли от испуга. Непонятно, почему у Галины Климовой нет огромного числа подражателей. Её поэтика (если говорить не о содержательной части, а вот именно об интонационной), заразительна и, благодаря своей вязкой индивидуальности, по всем законам жанра просто обязана притягивать к себе толпы эпигонов – авторов, которые не имеют своего собственного голоса, но, обладая способностью к версификации, складно рифмуют, пользуясь манерой и приёмами какого-нибудь яркого поэта. Хотя, может быть, я чего-то не знаю и они – подражатели – есть. Дай-то бог. Хочется, чтобы такой интонации в современной поэзии было больше.

Ты – мой борей.
И я – твоя бора,
твоя раба.
И мы в прямом эфире…


Марина Саввиных. Из книги «Кров бескрайний» // Дети Ра, № 5, 2017г.

Образ автора – Марины Саввиных – сопоставим с архетипом «женщина-воин»: она занимается, по сути, мужскими делами, но при этом не теряет своей женственности, – осовремененная трактовка античного типажа. В отличие от известного и хорошо растиражированного не только в поэзии, но и в русском обществе образа Родины-матери, которая зовёт, она не остаётся безучастной, требующей защиты, напротив, сама, «превышая условности и границы», стремится оказаться в гуще событий – на переднем крае сражения. Слово «враг» встречается в первых трёх стихотворениях из пяти, причём оно употребляется в бескомпромиссной и ультимативной форме: «враг очевиден», «враг не будет церемониться», «у кротких нет врагов, но» (в четвёртом стихотворении – обращение к врагу, в пятом – обращение к «со-ратнику»). Это умение видеть врага / обозначать его и без предупреждения нападать, не давая возможности оправдаться или опомниться, дорогого стоит и, как правило, даёт преимущество в любой драке. Однако надо отметить, что «покой», являющийся в данном случае антонимом «вечного боя», не так чтобы чужд её лирической ипостаси. Он реален и достижим, но… только после победы в сражении.

И такая ли – не дух и не плоть –
Разливается лучистая даль,
Что поверишь, наконец – сам Господь
Утоляет нашу боль и печаль…

 

II.

Нет в человеке более бессмысленного стремления, чем его бесконечные попытки упорядочить Хаос – первооснову мира. Ничтожная часть (единица) вселенной, возникшая на фоне разверзшейся бездны, тратит огромные усилия на то, чтобы эту ямку – бездну – прикопать. Но ведь с чего начинались, с тем и закончимся. Упадническая космогония как утяжелённый терминологией библейский стих: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Бытие 3:20); «…всё произошло из праха и всё возвратится в прах» (Бытие 3:20) – это печальная данность, озвучивать которую можно разными словами, но изменить её – нельзя. 

Существует мнение, что, дав какому-либо явлению название, люди считают себя вправе его контролировать – руководить им. Мнение завязано на природе человека-родителя, который даёт имя своему ребёнку. Контроль – это, по сути, желание взять на себя чужие функции, причём с тем условием, что ответственность за их выполнение останется лежать на контролируемом. То же самое происходит с присваиванием имён Богу. Различные религии как образы мышления и Церковь как социальный институт, – рычаги управления Богом. Нет, не людьми, а вот именно Богом. Это мы думаем, что нас, овец заблудших, ведёт пастырь, а в действительности – пастырь следит за тем, чтобы Бог не сказал что-то лишнее его подопечным – овцам.


Светлана Кекова. Прозрачные картины // Знамя, № 9, 2017г.

Я бы обозначил направленность подборки стихотворений Светланы Кековой словосочетанием «религиозный бунт» и желанием обойти контроль «социальных институтов», получив тем самым возможность слушать «напрямую». Давление главенствующих религий на мышление отдельного человека уравнивает его со всем сущим. Ощущая себя частью толпы, трудно оставаться собой. Душевные метания между прошлым и будущим, адом и раем, Библией и Кораном, язычеством и христианством, между вещью-для-себя и вещью-в-себе похожи на безумство испугавшегося человека, перед которым неожиданно возникли врата, открывающие путь к Страшному Судилищу. Появляются сомнения: той ли дорогой шла всю жизнь, о том ли говорила / писала / думала, то ли делала / чаяла / желала. Переоценки нет, да и не может её быть, потому что подвергается сомнению не только то, чем жила, но и то, чем жить не могла и не хотела. Растерянность, с которой раньше смотрела на окружающий мир, сменилась показной усталостью, выраженной в сухой констатации «земного» факта – «сидим на обрыве и волосы сушим». За этой усталостью, как за ширмой, прячется почти животный страх, возникающий от осознания того, что «прямой связи» может не получиться. Сильное внутреннее напряжение при внешней расслабленности. И чем легче идёт строка Светланы Кековой, тем больнее читать её.

И только солнце, как больная совесть,
выглядывает из-за облаков.

Самый пик по эмоциональному накалу подборки приходится на третье стихотворение. Там нет яркой, зловещей картинки, как, допустим, в девятом. Оно даже какое-то уравновешенное – без истерики, с главной героиней, которая сидит у реки и «моет кому-то косточки», то есть ругается на кого-то, ворчит. Но вот пугает эта вот уравновешенность и сам процесс «мытья», да ещё и с упоминанием «косточек», которые постепенно обрастают плотью и жилами, будто само зло оживает и Мефистофель предстаёт перед глазами читателя во всём своём нереально реальном обличии.

После третьего стихотворения автор «играет на понижение». Образы упрощаются, встречаются пасторальные интонации, жизнь мельчает до уровня насекомых. Правда, насекомые кажутся мёртвыми, пришпиленными иголкой энтомолога, а над этими, как бы райскими, уголками, висит раскалённое облако ада.

Композиция подборки удивительна. В общем-то, я уже начинаю привыкать к тому, что «знаменские» публикации сопоставимы с небольшими сборниками стихотворений. Давеча даже подумал, что в скором времени формат книги стихов уступит место формату стихотворной подборки – отойдёт, как не востребованная современным обществом архаичная безделушка. Но это я к слову сказал. Оставим в покое современное общество и вернёмся к Светлане Кековой.

Её поэтика – «голубое яблоко воды», гладкая поверхность которой сравнима с холстяным полотном. На этом полотне пишется природа. Картинки непроизвольно исчезают и вновь появляются. Житейской суетности противопоставляется чувственность. Любовь, как то, ради чего стоило затевать земную жизнь – это единственное, в чём автор к середине подборки перестаёт сомневаться. Хотя и тут, сглаживая противопоставление, она оговаривается: «Здесь речь не о любви, а о тщете…»

речь шла о страсти, о её тщете,
о том, что страсть гнездится в пустоте,
где скачет смерть, как всадник в чёрной бурке.

Десятое стихотворение как итог метаний и возврат к новозаветным ценностям, исполненный на мотив Песни Песней Соломона – гимна любви на все времена. Придуманный героиней бог, тот, к которому она обращается, появляется в образе Божией коровки. Риторика: если Божия коровка (её бог) улетит на небо, то кто останется с ней? В финальных строках понимание, что божья коровка – всего лишь такая же, как и она сама, Божья тварь. Может быть, в этом понимании и есть настоящая «прямая связь», которую ищет автор.

и в одежде ветхой к Завету Новому               
Божья тварь ползёт по листу кленовому.

 

III.

Дорасти до Мандельштама оказалось проще, чем до Ходасевича. Ещё в юношеском возрасте буквально за одну ночь одолел пространство, находящееся между Сергеем Есениным (первая любовь) и Осипом Эмильевичем (первая страсть). Было не так сложно оторваться от «глупого сердца», чтобы окунуться в «невыразимую печаль». Переход из крайности в крайность для подростковой психики нормален: «Всё встречаю, всё приемлю, // Рад и счастлив душу вынуть…» (Есенин) и  «Я от жизни смертельно устал, // Ничего от неё не приемлю…» (Мандельштам). Достаточно один раз открыть книгу и зацепиться глазами за «нежнее нежного» и «шерри-бренди», чтобы потом она стала настольной. А вот с Владиславом Ходасевичем такого не получилось. Нужно было сначала хотя бы пережить свой собственный «Некрополь», разочароваться в ближних, троекратно сойти с ума от ощущения ненужности, пресытиться одиночеством и невозможностью преодолеть его, выхолощить сознание до полного единения с пустотой, постареть раньше времени и только потом получить свыше право на понимание «откровений ходасевичевского духовного мира».


Катя Капович. В те дни // Дети Ра, № 3, 2017 г.;
Стихи // Звезда, № 9, 2017г.;
Стихотворения // Новый берег, № 56, 2017г.

У меня сложные отношения с эмигрантами. С одной стороны, внутри меня живёт земляной червь, всей своей сущностью привязанный к родине и завязанный на ней, – где родился, там и пригодился, – а с другой стороны, считаю, что высшая точка развития личности как единицы духовной материи, – это преодоление условностей места обитания. «И было и светло, и грустно мне, // и вся земля была моя». Неважно, где находишься: в России или в Америке, на Луне или на Марсе. Важно только то, что ты есть. Если бы человек мог, под стать дереву, ногами врасти в землю, а головой – в небо, то я бы так и сделал. В общем, почвенник и космополит в одном флаконе. Но именно это сближает меня («как бы листвы сердцебиение / передавалось пальцам рук») с поэтикой Кати Капович, которую можно считать прямым потомком Ходасевича, учитывая сдержанность энергии стиха обоих.

Духовное обеднение эпохи, как это чувствует автор, предопределяет аскетичное бытование слов. Роскошь выразительных средств приравнивается к материальным благам, которые диссонируют с нищетой окружающей среды и поэтому не могут нести в себе отражение общей картины. Частности тонут в масштабе (или под масштабом?) её зрения. «Эпоха» и «поэт» – синонимы, причём одного калибра. Их можно заменить друг другом без ущерба для смысла – с высоты такого подхода к самоидентификации наполняется вся содержательная часть стихотворений Кати Капович, тогда как их форма остаётся непроработанной – за ненадобностью.

 В подборке «В те дни» («Дети Ра») считывается сюжет: детство, юность, первая любовь, подготовка к эмиграции (сборы), эмиграция. Нелинейная композиция: приведённый мной порядок действия сделан для читателя. В составлении самой подборки использован элемент случайности. Первая часть берёт своё развитие с романтических настроений и «снежной лапши переходного возраста». Романтика сначала натыкается на обыденность, а потом становится ею. Детское негодование: «ибо одно тут и то же» – интересно, что в этой строчке заключено – «и то же» = «итожа», то есть подводя итог. Подготовка к эмиграции описывается с иронией: «но в геометрии я была гением // линий, ведущих куда-то туда» или «вот русские печи, подписались на евроремонт», где «русские печи» – не что иное, как образ эмигранта. Описание переезда в другую страну идентично «свободе слова» конца 80-х и так же не лишено иронии, правда, к ней добавлена горчинка: «Вот так выходит человек на волю после долгих лет, // а воли нет».
                                                          
В двух других подборках явный сюжет не прослеживается. Публикация в «Звезде» чуть ближе к человеку, его личным переживаниям и мыслям. Публикация в «Новом береге» затрагивает замешанную на политике гражданскую позицию. Если кто-то, читая обзоры, решит отталкиваться от моих предпочтений, то я бы рекомендовал посмотреть подборку в «Звезде», потому что политика – это времянка, ветер. Сегодня в правое ухо дует, а завтра – в левое. А вот это вечное:

клены облетают – это важно,
это очень даже хорошо…

Ни один политический строй не сможет изменить законов природы.



IV.

Сложно оставаться, когда всё время хочется уйти. Но не уходишь, потому что вернуться будет ещё сложнее. А кто сказал, что надо обязательно возвращаться? Так ведь и никто не говорил, что надо обязательно уходить.

Помните, как в анекдоте: не стоит разводиться для того, чтобы снова жениться. Следующий брак может оказаться ещё хуже. Фатальная неизбежность при любом раскладе. Поэтому живёшь на пороге: «всё ещё здесь» или «пока ещё здесь», то есть не ушёл, но и не остался. Сидишь в прихожей и ждёшь, когда либо вытолкают на улицу, либо втащат назад – в глубину спальни.

Проблематика ухода лежит в основе не только взаимоотношений мужчины и женщины. В ней вещи разного порядка: от бытового или социального уровня до общефилософского (быть или не быть). По внутреннему содержанию уход ближе всего к полёту, который зачастую оборачивается свободным падением.

Когда вдруг захотелось самоубиться («что ты скажешь мне хемингуэй». Анна Павловская), то я подумал, что будет некрасиво, если уйду из жизни, не простившись с каждым, кто меня любит или ненавидит, уважает или презирает. С тех пор прошло лет пятнадцать, но я даже половине адресатов не успел засвидетельствовать своего почтения. Процесс трудоёмкий. Требует много душевных сил. Плюс ко всему, каждый новый день добавляет к общему списку энное количество людей, которым тоже надо было бы уделить внимание.


Анна Павловская. Держи меня в воздухе // Дружба народов, № 3 , 2017г.

Начиная разговор о подборке Анны Павловской (впрочем, я его уже давно начал), хочется процитировать два перекликающихся друг с другом стихотворения за авторством Владимира Строчкова и Оли Хохловой.

Я говорю, устал, устал, отпусти,
не могу, говорю, устал, отпусти, устал,
не отпускает, не слушает, снова сжал в горсти,
поднимает, смеется, да ты ещё не летал,
говорит, смеётся, снова над головой
разжимает пальцы, подкидывает, лети…
Владимир Строчков

лети говорит лети
крылышки расправляй
а у меня размах – не ахти
а неба столько, что не вместить
вот и сижу повторяя эти лети-лети –
глупая баттерфляй…
Оля Хохлова

Прошлись глазами? А теперь кликайте на подборку Анны Павловской и читайте первое стихотворение:

мне выдали крылья как прочим тесак и рубанок
а я между прочим была неразумный ребёнок…

Если принять, что Владимир Строчков и Оля Хохлова дают отправную точку, то Анна берёт её и выводит целую линию. Понятно, что у каждого из трёх авторов своя мотивация. Строчков пишет «о втором дыхании», Хохлова «о выходе из депрессии», а Павловская «о периоде взросления» (переосмысление себя). Но стоит только отбросить авторское наполнение и дать волю читательской интерпретации, как все три текста сливаются и становятся одним целым, причём текст Павловской, благодаря тому, что исполнен сюжетом, делает две трети от всего впечатления. Выход из чего-либо равен уходу от кого или чего-либо. Месседжи одного плана. По сути, это уже даже не проблематика, как развёртывание вопроса в процессе размышления, а вот именно философия – особая форма познания мира. Философия ухода.

Я ушла от тебя, поселилась в прихожей,
В тёмном зеркале, в шапке, в пуху и пыльце.
Я ушла в белом платье в зелёный горошек
Самым длинным тоннелем со светом в конце.

Все стихи подборки пропитаны этой философией. Буквально с первой строки первого стихотворения, в котором рассказывается о полёте как о схватке с небом, до последнего, где женщина ночует в прихожей, пытаясь сохранить в себе или найти внутри себя ту девочку, которой она была раньше, – это всё философия ухода. Она даже там, где автор не бросается в воспоминания – в прошлое, как это принято у большинства лириков, а притягивает их, делая будущим (второе стихотворение). Другой ракурс подмены реальности. Чтобы написать то, что получилось у Павловской, нужен особый угол зрения: знаниями школьной геометрии здесь не обойдёшься.

Мир лежал как на ладони,
не менялся календарь,
мчались бронзовые кони
в гобеленовую даль.
(...)
Пусть всё это повторится
в будущий далёкий год –
девочка увидит птицу,
в небо руки окунёт.

У подборки удачное название. Помимо эстетической составляющей – со вкусом звучащая фраза, – оно очень точно передаёт содержание. «Держи меня в воздухе» по смысловой нагрузке сочетается с «подвешенным состоянием» – неопределённостью положения, в котором необходимо находиться лирической героине для того, чтобы чувствовать себя живой личностью. Невесомость как идеальное наполнение окружающего пространства.



V.

Бывает такое состояние, когда очень хочется спать, ложишься, но отключиться не можешь («овечка за ней овечка за ней овечка». Анна Русс). Мешает хаотичное перебирание мыслей и общее ощущение тревожной усталости – цикличности бытия. Мелкая дрожь по всему телу. Холодная испарина. Пролежав так несколько часов, отрываешь голову от подушки и понимаешь, что усталость никуда не ушла. Состояние, близкое к тому, что чувствовал страдающий от бессонницы Рассказчик из романа Чака Паланика «Бойцовский клуб». Можно было бы закинуться успокоительными, только от них никого прока, наоборот, становится ещё хуже. Голова по-прежнему работает как токарный станок, а движения, будто ей наперекор, исполнены характерной коровьей медлительности. На лице печать флегматичности, при том, что внутри бурлит сплав самых ярких эмоций. Просто они внешне никак не проявляются. В такие часы человек подобен спящему вулкану: снаружи холодный, но где-то там в самой глубине его чрева пузырится раскалённая лава.

У меня есть друг, который звонит мне, если чувствует, что его накрывает сильная депрессия, идущая от безысходности материального положения. Звонит и просит подробнее рассказать о том, как обстоят дела в моей жизни. Наслушавшись страшных историй, облегчённо вздыхает, прерывает разговор и, пожелав удачи, начинает наслаждаться относительной лёгкостью своего бытия. А что я? А я взял на вооружение его метод выхода из кризиса и, когда мне становится невмоготу, читаю стихи Анны Русс и становится немного легче.


Анна Русс. На цокольном этаже // Новый мир, № 3, 2017 г.

После трёхлетнего перерыва стихи Анны снова появились на портале «Журнальный Зал». Поэтика изменилась почти до неузнаваемости. Ушла щедрость языка и слэмовская восторженность (заведомая публичность), которой она грешила в предыдущие годы – на заре своего взлёта. Теперь превалирует стремление к хаосу и желание разрушить всё, к чему можно было бы прислонить эпитет «красивое». Опять же, есть ощущение того, что автор работает над стихами так же, как Рассказчик из романа Чака Паланика работает над собой, пытаясь посредством саморазрушения (борьба с инстинктами и подавление жажды физического превосходства) прийти к власти над духом, в процессе чего привлекает к помощи своё альтер-эго.

Бесформенность и подчёркнутое пренебрежение правилами пунктуации делают её поэтическую речь похожей на реплики человека, находящегося в сомнамбулическом состоянии. Тексты лишены привычной стройности и явной последовательности. Первый план держится за счёт какого-нибудь одного простейшего месседжа, как, допустим, «пока-пока» и «вали» в стихотворении «я больше никуда не постарею». Но этого месседжа хватает на то, чтобы услышать / понять автора, примерить стихи на себя, на свою ситуацию, и удивиться точности попадания.

Где мы сойдемся, там
И будет край земли

вали
 
Присущая стихам прошлых лет ироничность не выходит за рамки интенции – намерения, то есть видно, что автор хочет «улыбнуться», только вот улыбка получается несколько натянутой, роднится с гримасой. Так звучит последнее стихотворение о цикличности неудач, где человек, проспавший Новый год, пытается развлечь сам себя – устроить свой собственный праздник. Он бежит в магазин, накупает еды, возвращается домой, готовит, съедает, но, так и не почувствовав радости, опять засыпает и в этот момент к нему повторно (а может, уже и в сотый / тысячный раз) приходит Новый год, стук в дверь которого человек опять не слышит, потому что спит. Стихотворение закольцовывается. Его можно читать по кругу, причём с любого четверостишия.

Такая же обречённость и цикличность в стихотворении об Андрее Платонове («Дворник»), который, убрав снег, отправляется спать, а утром возвращается и видит, что снега опять полным полно. Другое дело, что в этом стихотворении ещё есть какой-то свет, потому что для дворника Платонова «главное – что он созерцает вечером перед тем, как идти домой». Но это главное есть только у дворника Платонова. У героини стихотворения, слова которой звучат под стать голосу за кадром, его – ровно такого же главного – нет:

Два часа ежедневно он очищает от снега маленький пятачок,
Получая за это едва ли не пятачок
Наутро снег выпадает снова

Хреново

Но выполнимо
В отличие от иного, которое кажется мнимо:
Бесконечное выяснение отношений
Работа, не предполагающая повышений
Родители, не подумавшие о благополучии многочисленного потомства
В девяностые
Когда это было относительно просто

В общем, на колу мочало, начинайте читать обзор с самого начала.