ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Обзор новинок переводной литературы от 10.05.17

Обзор новинок переводной литературы от 10.05.17


Анна Аликевич

в е д у щ а я    к о л о н к и


Поэт, прозаик, филолог. Окончила Литературный институт им. А. М., преподаёт русскую грамматику и литературу, редактирует и рецензирует книги. Живёт в Подмосковье. Автор сборника «Изваяние в комнате белой» (Москва, 2014 г., совместно с Александрой Ангеловой (Кристиной Богдановой).
(О книге: Джон Стейнбек. Русский дневник. Пер. с англ. Е. Кручины. – М.: Издательство «Э», 2017. (Из личного архива).


I.

Мне кажется, пора уже всерьёз обозначить новый сегмент современной (и возвращённой) зарубежной прозы – иностранцы о своём пребывании в СССР в воспоминаниях и документальных романах – настолько часто выходят книги «об этом»: Макдугалл и Капоте, Герхарди и Тейер… Книги, покупаемые из любопытства: «А какими они видели нас?», из сомнения: «Такие ли они были, как мы, так ли они жили, как мы?», из уверенности: «Конечно же, снова нагородили вредный вздор о тех, кто уже не может возразить». Иногда автор стремится соответствовать ожиданиям и намеренно играет в поддавки, как Капоте, как Макдугалл. Хотите гротеск и медведей на Красной площади в наших обезумевших от страха перед Советами филистерских головах? Получите, нам не жалко. Хотите капиталистическую, косную, задавленную предрассудками и социальным неравенством Америку, как на агитплакатах? Нет проблем.

Но «Русский дневник»-47 от Стейнбека (в очередной адаптации) – серьёзная вещь. Сюжет книги, казалось бы, не оригинален – ещё одна совместная поездка журналиста и фотографа из США по центрам послевоенного СССР с «наивной» целью познакомиться с народной жизнью и сделать репортаж. Сборник претендует на простоту и объективность, на документализм и общедоступность, а в то же время это сложная, психологически тяжёлая и весьма личная работа. Потому что те, кто хоть немного любит Стейнбека, понимают, как опрометчиво причисляют его к социалистическому лагерю и как неоднозначен может быть этот самый документальный реализм-«камера!».

Конечно, автор «Гроздьев гнева», в юности представленный нам (возможно, даже родительской подписной серией) как борец за права фермеров, вовсе не собственная уменьшенная картонная копия на полке с соцреалистической традицией, которую вы вот-вот подарите районной библиотеке. Открывая «Русский дневник», вы сразу же понимаете, что автор не только очень умный человек, который пишет «просто о сложном», но ещё отлично разбирается в ситуации – и в политическом, и в человеческом смысле. Поездка в Россию не первая, жизнь крестьян знакома Стейнбеку не из окна поезда, проходящего мимо весенней цветущей деревни, бюрократия и цензура не становятся для писателя сюрпризом, передовицы «Правды» не удивляют и не шокируют… Словом, читатель не получает повода для ложной гордости за себя перед растерянным лицом не готового к разбитым дорогам и холодным гостиницам изнеженного капиталиста, а, напротив, нередко сам сидит в калоше.

Сегодняшний относительно сытый и благополучный Любопытный оказывается внезапно погружен в печальный и серый послевоенный мир разрушенной собственной страны. И у него болит душа, которая, как выясняется, у него всё же есть, при виде нехватки самого необходимого, руин на месте городов и сёл, почти полного отсутствия трудоспособного мужского населения, «военщины» и беспризорников. Пусть бы только это, но ещё он вынужден наблюдать колхозную «потёмкинскую деревню», возводимую из последних сил, дабы обмануть того, кто всё прекрасно понимает. И тогда от этого абсурда читателя начинает наполнять злоба – сложно сказать, на кого. На этих «беспечных» зарубежных журналистов, которым украинские крестьянки, лишившиеся кормильцев, вынуждены выставлять последнее, чтобы показаться хлебосольными, в ущерб своим детям. На режим, доведший население от того, что оно безумно шарахается от любого фотоаппарата и задает заученные «политические» вопросы, на которые получает от всё понимающего Стейнбека такие же заученные, шаблонные ответы. На военную агрессию, превратившую горожан в жителей землянок на долгие годы. На самих себя, за свою счастливую мирную жизнь на фоне страданий нескольких поколений, вся вина которых только в том, что они родились в трудное время.    

Как бы пытаясь уравновесить мрачные картины послевоенной России, автор мастерски насыщает текст анекдотами и игрой слов. В красках описывает «безобразное» поведение своего спутника-фотографа, издевается над приставленным к нему переводчиком-чекистом, коверкая его фамилию на разные лады и переходя на американские малопонятные жаргоны. Рассказывает гадости про Симонова и выдает тайну оборотистого шофера, обслуживающего американское посольство. Но весь этот маленький театр на краю пропасти никого не обманывает. Читатель движется по маршрутам прошлого из Ленинграда в Москву, из Москвы в Киев, наблюдая везде катастрофическую разруху, как в чёрно-белом документальном фильме о руинах неизвестных городов (ах, это Сталинград!). А ему при этом бодрым голосом рассказывают вместо цифр, имён и хоть каких-то сведений о том, что, собственно, произошло, анекдот про подтяжки, на которые фотограф Капа наступил, неуклюже вылезая из ванны в «Савойе» и – опа! – всё залило водой.


II.

Вспомним, что период позднего сталинизма, как это научно называется, время тревожное и унифицированное. Гражданин максимально «совмещ`н с фоном», искусство шаблонизировано, оставшиеся в живых советские классики «перековывают» себя. Послевоенное население, «хлебнувшее» Европы и усомнившееся в правильности Пути, в очередной раз подвергается «чистке». Многие оценивают этот этап – с 45-го по 53-й – как ещё более трагический, нежели полоса большого террора после гибели Кирова. Таким образом, мы попадаем не в полные ожиданий 20-е, с их иллюзиями, эклектикой, расцветом искусств, как в мемуарах Макдугалла и Айседоры, не в исполненные надежд хрущевские времена, как у Капотэ, а в самый тёмный промежуток советской эпохи, подчиненный Страху. По крайней мере, так видим это мы. Но не Стейнбек, как кажется на первый взгляд.

Обычно писатель-иностранец пребывает в (разыгранном) удивлении, в изумлении, а подчас и в шоке от «коммунистического чуда», но здесь шокирован отечественный читатель. Шокирован прямотой автора, его прозорливостью, его политическим умом, одновременно осуждающим культ личности, но признающим необходимость «потёмкинской деревни». Или впадающим в отчаяние при запрете на фотографию на тракторном заводе, но тут же замечающим, что американское правительство тоже оберегает свои промышленные тайны. Понимая необходимость конфиденциальности, театрализации, правил игры в верхах, в то же время Стейнбек с непривычной (неприличной) для нас откровенностью выражает свои эмоции. На минуточку, мы в 1947-м году! У всех «одинаковая одежда, одинаковое жилье, одинаковое мнение».
 И тут автор на нескольких страницах критикует культ личности как порочную практику, объясняя, почему система управления в США в этом плане выигрывает. Иронизирует над гипертрофированной страстью русского человека к музеям и его тягой к созданию объектов для поклонения (Мавзолей!). Безжалостно выставляет напоказ текущую канализацию, неисправную вентиляцию самолётов и чудом ездящие трофейные машины. Сомневается, что «инженеры душ» способны создать что-либо стоящее, несмотря на все заседания и дачи, хоть коллективно, хоть в розницу. Позволяет себе называть Капу свиньёй, алкоголиком и бездельником «в прямом эфире». Пытается «развеять политические иллюзии» у зашоренной переводчицы из известного ведомства. И вообще – словно задаётся целью сделать всё, что нельзя и категорически нельзя, при этом не нарушая никаких официальных запретов. Живой и неуловимый образчик свободы в самое несвободное время в истории, Стейнбек не борется с режимом, а чудесным образом существует параллельно ему. Он может подходить ближе, отступать дальше, говорить с чиновниками по-чиновничьи и заигрывать с колхозницей, исподтишка наблюдать за городской нищенкой и поддерживать беседу о Рузвельте со «случайным рабочим», но мы никогда не знаем, что он сделает и скажет дальше. Мы восхищаемся тем, как хорошо писатель ориентируется в контексте, как быстро он перестраивается, как знает меру и какое имеет чутье. На секунду у нас даже создается впечатление, что когда-то автор уже получил подобный опыт визита в тоталитарное государство или даже сам в нём жил в прошлом. Но мы гоним эту мысль как невероятную. А потом мы напоминаем себе: это же не просто «американский писатель», это Стейнбек, он же хорошо понимает, как живут низы и в чем их беда и страх, он же посвятил этому жизнь, а суть – она мало отличается, даже если страна другая. И ведь он уже приезжал в Союз до этого. В 1937-м.
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 451
Опубликовано 11 май 2017

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ