ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Обзор новинок переводной литературы от 01.01.17

Обзор новинок переводной литературы от 01.01.17


Анна Аликевич

в е д у щ а я    к о л о н к и


Поэт, прозаик, филолог. Окончила Литературный институт им. А. М., преподаёт русскую грамматику и литературу, редактирует и рецензирует книги. Живёт в Подмосковье. Автор сборника «Изваяние в комнате белой» (Москва, 2014 г., совместно с Александрой Ангеловой (Кристиной Богдановой).
(О книгах: Фернандо Пессоа. Банкир-анархист и другие рассказы. – Пер. с португальского А. Чернова, В. Коконовой, М. Тютюнникова, А. Хуснутдиновой. – М., Центр книги Рудомино, 2016.
Фернандо Пессоа (Алваро де Кампуш). Морская ода. Триумфальная ода. – Пер. с португальского К. Корчагина и Н. Азаровой. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2016)



Творчество португальского классика начала XX века Фернандо(у) Пессоа, поэта, эссеиста, новеллиста, философа и переводчика, сравнительно обширно изданное в России в этом году, правильнее всего было бы назвать «возвращённой литературой». Созданные в 1906-35-х гг., избранные лирические стихотворения Пессоа, опубликованные на родине под различными гетеронимами (поэт любил жонглировать фальшивыми личностями и сотворил их около 70), впервые вышли в отечественных переводах Е. Витковского в 1978 г. Таким образом, советский читатель хотя и был знаком с Пессоа, но только в обличии лирика и весьма ограниченно, а его личность, сильно «подретушированная» и «обрезанная» цензурой, имела очень отдалённое сходство с оригиналом.

Сегодня у нас есть возможность познакомиться с очередным альтер-эго поэта, автором новелл и притч, создателем странного повествования «Банкир-анархист», благодаря переводам А. Чернова. Сразу следует сказать, что повествование Пессоа было бы вернее назвать завуалированным авторским монологом и лишь формальной попыткой следовать жанру рассказа (новеллы, притчи). На самом деле это не что иное, как изложение политической позиции поэта (или одного из его гетеронимов, или автобиографического героя – как вам будет угодно открыть тройное дно этой шкатулки). Удивительные по форме и необычные по стилю изложения и своему содержанию, идеи главного героя «Банкира-анархиста», увы, представляются современному российскому читателю как нечто хорошо знакомое и даже читанное не раз «где-то ещё». Поэтому повествование 1922 года скорее ценно как открывающее новую грань португальского классика, нежели как нечто оригинальное или революционное (на что как раз и претендует герой повествования). Актуальность политических идей Фернанду Пессоа представляется мне принадлежащей прошлому.

Герой повествования, банкир, своей историей отражает ранние политические заблуждения автора, бывшего в молодости сторонником военной диктатуры, как наиболее перспективной и стабильной формы правления. Постепенно «прекрасные социалистические порывы» угасли в сердце героя, когда он понял, что большинство государств, переживших социалистическую революцию, заканчивают классической тиранией, тирания же никак не может способствовать счастью граждан – в этом отношении даже буржуазная республика предпочтительнее.

«Идеи, которыми руководствовались революционеры, цели, которые они преследовали, все это испаряется в такой социальной реальности, главная составляющая которой – военный режим. Из революционной диктатуры может получиться только одно – военная диктатура. И по-другому не бывает. <…> Чем бы ни закончилась Русская революция – это (военный деспотизм) на много лет задержит построение свободного общества. Впрочем, чего ещё можно было ожидать от страны безграмотных крестьян и мистиков».

Теперь становится совершенно очевидно, почему проза Пессоа не переводилась в советские годы. Истины, которые сегодня представляются нам азбучными и вызывают скуку, век назад могли стать для человека, не имеющего собственного опыта «построения диктатуры», откровением, а полвека назад – были неприемлемы для отечественной печати по идеологическим причинам. Сегодня же, по иронии времени, они неактуальны именно в связи со своей общеизвестностью.
…Поиски «другого пути к свободе, равенству и счастью» привели героя повествования от лагеря социализма в лагерь анархизма. Но и здесь он столкнулся с извращением теории практикой, с зарождением тиранических структур, с филистерством, недалёкостью и сизифовым трудом. «Революционеры-анархисты» оказались подпольной кучкой плохо организованных пропагандистов со смутными целями, косными служителями буквы манифеста и людьми, жаждущими не столько всеобщей свободы, сколько личного благоденствия за чужой счёт.

Посмотрев на всё это, герой счёл, что
«С какой, собственно говоря, стати тот, у кого только одна жизнь, тот, кто не верит в жизнь загробную, тот, для кого есть только один закон – Природа, тот, кто противопоставляет себя государству, потому что оно не естественно, деньгам, потому что они не естественны, браку, потому что он тоже против естества, всем социальным условностям – потому что они не естественны, почему этот человек должен быть альтруистом и приносить себя в жертву ради других… <…> Человек не рождается для того, чтобы стать чьим-то мужем или женой, чтобы быть португальцем, чтобы быть богатым или бедным, чтобы быть солидарным с кем бы то ни было… человек рождается лишь затем, чтобы жить для себя… человек рождается – эгоистом».

Постепенно герой пришёл к выводу, что лучше сделать счастливым и свободным хотя бы самого себя, перестав быть жертвой социальных препон и классовой дискриминации, что лучше быть «анархистом-одиночкой», нежели рабом среди рабов, но зато «солидарным». Таким образом, его юношеские поиски всеобщего внесоциального равенства, одинаковых стартовых возможностей для всех в зависимости от природных дарований и больше ни от чего – вылились в идею личного обогащения как способа подняться над условностями материальности и буржуазности: если система управляется «золотым эквивалентом», то самый простой способ стать свободным и независимым от неё – капитал.

Финал рассказа предсказуем, как и ход рассуждений банкира-анархиста, но само по себе погружение в мир Пессоа, в его логику, философию и ценностные ориентиры – важно при попытке собрать хоть сколько-нибудь цельное представление об этой парадоксальной и ускользающей фигуре.    
  
Другие рассказы, вошедшие в сборник, тоже отражают различные социально-политические идеи автора. Так, «Декоративные хроники» указывают нам на власть шаблонов и иллюзий над большинством граждан, добровольно живущих в мире фантастических и даже абсурдных представлений, которые более уютны и привычны, более «настоящи» для них, нежели реальность. Встреча с «подлинным» японским профессором Боро из Токио разрушает стереотипное представление героя об этой стране, которую в его воображении населяли изображения с национальных чайников и пиал, «фарфоровые люди». Оказывается, что в Японии есть современные научные достижения, дома терпимости, проблемы с рабочими забастовками и даже социалистические движения. И это разрушает хрупкий иллюзорный мир жителя Португалии, привыкшего к своему выдуманному представлению обо всём на свете.

«А может, – хотя подобного цинизма я даже и представить себе не могу – ему бы даже пришло в голову утверждать, что мужчины в Японии имеют половые отношения с женщинами, что у них еще к тому же рождаются дети, и что все эти люди вместо того, чтобы быть всегда одетыми, как фигурки на фарфоровой посуде, одеваются и раздеваются, точно так же, как в Европе».

Конечно, в повествовании проскальзывают нотки абсурда, гротеска, пародийности, но даже использование столь очевидных литературных приёмов не может скрыть некоторой двойственности авторской позиции: в конечном итоге он не уверен, что мир суровой и прозаической реальности предпочтительнее, чем мир ложных или поэтизированных представлений, потому что в конце концов всё искусство и представления об истории и культуре в какой-то мере нереальны и лишь опосредованно связаны с настоящими событиями и людьми.

Ведь если мы будем трезвыми прагматиками, освободившимися не только от узких стереотипов, но и от поэтических представлений о мире,
«…у нас уже не будет персидских ковров. Не будет картин с видами Южного полюса. И так со временем мы лишимся китайского шелка и японской посуды».
Иногда сложно уловить ту грань, где от абсурдизма и иронизирования автор переходит к серьёзности, где его остроумие, силлогизмы и насмешки над нежеланием прогресса («Нам необходимо организовать Антинаучную Лигу, которая будет отстаивать непреложное право неоткрытых земель оставаться неоткрытыми»), темнотой («Повсюду распространился  разгул научного мировоззрения») и обывательщиной («Опасная легкость прогресса, сделавшего столь быстрыми передвижения через леса и поля, которые издавна были вотчиной разбойников и грабителей, а также то, что современная цивилизация искоренила институт  пиратства – есть не что иное как печальные последствия Французской революции и разгула анархии») переходят в действительные сожаления о потерянной «традиционной картине мира», благодаря которой было создано много прекрасного.

Оставшуюся часть сборника составляют «опыты», «поделки», стилизации, демонстрирующие владение автора жанрами и знание им классического наследия.  Подражание Боккаччо, рекламный текст, посвящённый автомобильной краске BERRYLOID, монолог софиста о бесполезности чужих советов, воображаемая речь на суде от лица женщины, убившей своего супруга от вынужденности жить с нелюбимым человеком без возможности прекратить ненавистные отношения иным способом, откровенно стилизованные басни с моралью, отсылающие нас и к античному анекдоту, и к дидактике Возрождения… Всё это скорее любопытно для исследователя творчества португальского классика, чем для широкого читателя, но работа, проделанная для издания в России хотя бы ещё некоторой части значительного наследия поэта, всё же заполняет вынужденные лакуны в западном литературном процессе XX века для современного человека, хотя и несколько запоздало.


***

Если проза Пессоа ценна скорее для специалиста, то современный перевод его центрального поэтического произведения – «Морской оды» – стоит приобрести за небольшую сумму или хотя бы познакомиться с ним в Сети всем, кого хоть как-то интересует первый ряд мировой поэзии. Впервые «Ода» была издана в Португалии в 1915 г. в рамках футуристического проекта журнала «Орфей», где поэт выступил от лица своего гетеронима Алваро де Кампуша, а отечественный читатель смог открыть для себя этот шедевр, благодаря Наталии Азаровой, лишь в 2014 г.

Если говорить о сюжете «Оды» (для нас это скорее поэма), то он крайне прост: герой, стоя на причале и глядя на отходящие и прибывающие корабли, предаётся то воспоминаниям детства, то мечтам юности, то порывам и стремлениям легендарных героев моря, пытаясь оторваться от скучного и чопорного мира портовой реальности и погрузиться в неизведанное и прекрасное море своих фантазий и грёз.

И я, приверженец современной цивилизации,
            я, обожающий механизмы,
 Я, инженер, я, образованный, я, учившийся
            за границей,
Хотел бы видеть лишь парусники и деревянные
            корабли
И из всех морских жизней знать лишь старинную
                       жизнь морей!


Но содержание этого необычного произведения далеко не исчерпывается сюжетом.      
Перевод, выполненный свободным стихом и максимально осовремененный, даже весьма смелый с точки зрения лексики, прекрасно передаёт эмоциональную природу текста, его импульсивную, живую, «морскую» структуру, с трудом поддающуюся рациональному анализу. Как всякое произведение традиции символизма, неоромантизма (хотя внешне и принадлежащее к авангарду и даже имеющее футуристические элементы), «Ода» многослойна. На реалистический пейзаж движения судов накладываются мысли о вечных странствиях души человека, отталкивающиеся чуть ли не от Платоновых «идей»:

О, кто знает, кто знает,
Не отплыл ли я как-то раз до себя
От причала; не оставил ли на солнце
Косом рассвета
Порт какой-то другой?


Почти христианские размышления о Великом Причале, Первоисточнике жизни, об Абсолюте — внезапно, как бы обратившись стихийными волнами, сменяются гораздо более романтическими фантазиями.

Герой взывает к идеализированным образам пиратов и флибустьеров прошлого, к их кровавым деяниям и первобытной свободе. Отбросив представления о гуманизме и морали, оковы современной цивилизации и сухой рационализм, грезящий юноша стремится слиться душой со всем, что является древней стихией, ещё не взнузданной религиозными учениями и не закованной в камень цивилизации.

О Индийский, самый загадочный из всех океанов!
О Средиземное море, сладкая, без малейшей
            тайны, классика, море, чтобы биться о
Белые статуи на променадах с ароматами ближних
            садов!
Все моря, все проливы, все заливы, все бухты!
Я хотел бы прижать вас к груди, в себе ощутить
            вас и умереть!


Из отвлечённого мечтателя, немного напоминающего нам лирического героя поэзии Гумилева, его «Капитанов», из путешественника, заворожённого далекими странами, великими открытиями и романтикой единоборства со стихией, герой вдруг вновь превращается – но уже в революционера, в демонизированный образ борца с Богом, столь характерный для поэзии 10-х гг. XX века.

Не то чтобы только быть временем, и кораблями,
            и волнами,
Не то чтобы только быть вашими душами, телами,
            вашей яростью, вашей мочью,
Не то чтобы быть конкретно вашим абстрактным
            Действием оргии,
Не то чтобы только этим я хотел быть – большим
            чем это, Бог-это!
Быть именно Богом, Богом от обратного,
Зверским сатанинским Богом, Богом
            С пантеизмом в крови…


Однако истоки этого громадного, чудовищного, поистине космического бунта лежат в простых и понятных вещах в вынужденности постоянно сдерживать себя, в требующейся корректности, в рамках буржуазного общества, не позволяющего душе проявить себя и человеку стать собой, так что в каком-то смысле это и социальный протест личности, заключённой в прокрустово ложе формализма, механизма и сословной иерархии.

В дерьмо
Любую жизнь, похожую на нашу, в ней всего
            этого нет!
Я вот тут инженер, принужденный работать,
            подверженный всему,
Тут вот застыл по сравнению с вами, даже если иду;
Вялый – даже если я действую; слабый – даже если навязываюсь,
Статичный, разбитый, трусливый отступник
            от вашей Славы,
От ваших великих деяний, резких, горячих,
            Кровавых!


Но вот бунтарский порыв иссякает, вечер переходит в ночь, волны утихают, и герой вновь обращается своими мыслями к ностальгическим образам дома детства, ища в них забвения и успокоения.

Погрузившись в текст «Оды», мы найдем множество перекличек с богоборческим бунтом В.В. Маяковского и разочарованностью в современной цивилизации А.А. Блока, припомним Гюисманса, столкнемся с откровенной интертекстуальностью и футуристическими экспериментами с образами и языком, с калейдоскопом фигур родственников и знакомых лирического героя, с книжными и историческими персонажами, мы увидим, как герой, подобно хамелеону, меняет личины, представляясь то бунтарём, то лирическим мечтателем, то пиратом великих морей, то маленьким одиноким племянником своей заботливой тётушки, то кровожадным аморальным сверхчеловеком, творящим зло ради зла, то скорбящим о погибших и потерянных душах плакальщиком.

Романтическое желание отождествить себя со всем на свете и испытать весь спектр эмоций выливается в поэму-фантазию, в биографическую и одновременно фантастическую вещь, всего лишь одно произведение – и тем не менее целый огромный мир выдающегося поэта начала XX века.
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 140
Опубликовано 02 янв 2017

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ