Редактор: Юрий Серебрянский
(рассказ)
Для секретных разговоров выходили на чёрную лестницу — покурить. С усилием открывалась дверь, тянуло нежилым сквозняком, известкой, пылью. Акустика раскачивала звуки, говорить хотелось шёпотом… Мы устроились под форточкой, достали сигареты. Точнее, достал я, а Ольга заявила:
— «Магна» — отрава пролетариата. Хорошо, что я бросила.
И элегантно угостилась.
— Что за новость-то? — я щёлкнул зажигалкой, — рассказывай уже.
Ольга, референт и тёзка моей начальницы, зябко шевельнула плечами. Дым, поколебавшись, выскальзывал на улицу. Снаружи доносился ровный гул шоссе. Окурки в блюдце хранили интимные следы помады. Минуту назад, в коридоре, Ольга шепнула: «Есть новость… Не здесь».
Наконец она спросила:
— Это ведь твоя статья «Защиты эго и локация конфликта»?
— Да. То есть… неопубликованная. «Вопросы психологии» бортанули. Рюрикова отдала в «Психологический журнал». Обещала замолвить там. А что?
— Она взяла кусок себе в докторскую. Ты знал?
— Я… не понял.
С интонацией воспитателя младшей группы Ольга повторила:
— Она включила. Часть твоей статьи. В свою диссертацию.
— Как это так — включила?
— Так. Я сама набирала. Она пометила, что вставить и куда. Вижу, на титуле автор — Смирнов… э-э, да ты не знал… — Ольга вздохнула. — Мерзко, да?
Я безуспешно стягивал пыльный мешок с головы.
— То есть… дословно что ли? А… кавычки, ссылки?
— Мм-мм. На что ссылаться?
— Ну… «в печати» там… я не знаю… Она пристроила статью в журнал. И когда опубликуют, добавит…
— Вряд ли. Финальный вариант докторской будет готов через пару недель.
Я открыл рот и понял, что спрашивать больше нечего. Хотелось завершить, а лучше отменить этот нелепый разговор. Я сказал:
— Дашь мне глянуть на финальный вариант?
— Само собой, — Ольга, морщась, затушила сигарету, — но больше никому об этом, ладно?
Последующее чувство было мне знакомо. Оно живёт на территории, почти не проницаемой для слов. Где-то между первой и второй сигнальными системами. Возникает, когда не пришли за ребёнком в детсад. Или кто-то из друзей внезапно умер. Или оставили кошку на даче. Бедняга сидит у закрытой двери и персонифицирует это чувство, лишенное имени. Мне изменила девушка год назад. А может, не изменила — доказательства отсутствовали. Были подозрения, их не опровергли. Парадокс, однако, в том, что доказательства не требовались. Они стали ненужными, пустыми, как слова.
Беседуя с двумя попутчиками, я незаметно оказался у метро ВДНХ. Затем куда-то долго ехал: вниз, по горизонтали и наверх. На проспекте Вернадского угодил в очередь. Шла эпоха несовпадения товаров, денег и людей. Многие отчаянно хотели что-то продать. Другие — что-то купить, но не то, что продавалось, и уж точно не за столько. Словом, везде рынок или очередь. Встань и бери, пока дают. Давали креплёный напиток «Листопад». Час спустя мой кейс потяжелел на килограмм. Странно. Лично мне выпить не хотелось. Хотелось внутреннему голосу номер один, чтобы полюбовно достичь консенсуса с голосом номер два. Первый был идеалист, второй — насмешник и мерзавец. Таким без «Листопада» не договориться, это ясно. Обоим надоел закольцованный спор.
— Этого не может быть, — твердил первый, — Рюрикова не станет так мараться. Так мелочиться и подставляться. Не изменив даже запятой, присвоить…
— Ага, приватизировать, — ехидничал второй, — где тут подстава, дурачок? Чем она рискует? Кто читал статью? Научный руководитель стырил текст у аспиранта? Бред.
— Вот именно! Зачем ей рядовая в общем-то статья? Две-три оригинальных мысли… почерпнутых у Шульца. И тема её докторской там рядом не лежала.
— Уверен — она стырила именно эти мысли. Спорим? На это у Рюриковой хватит мозгов. Её метод: идейку — оттуда, две — отсюда.
— Но тема…
— А мы реально помним её тему? Что-то очень мутное, не так ли? Какая-то ахинея типа восприятия субъектом отношения к действительности. Или отношение субъекта к восприятию… хрен поймёшь чего. Психология — наука оттянутых ушей, спецэффекты не меняют замысла, особенно если его нет. Ты-то что молчишь? — внезапно обратился он ко мне.
— Да. Сам-то что думаешь? — поддержал идеалист.
— Я? Я думаю, что надо подождать и убедиться. Я думаю… здесь все-таки… какая-то ошибка.
— А если нет?
— Тогда… мм… будет сложный разговор.
— Не льсти себе. Не будет разговора — схаваешь и поклонишься.
— Да пошёл ты!..
Мерзавец усмехнулся.
— Знаешь, может, это решающий тест на лояльность. Она психолог-то хороший, только в жизни, не в науке. Ты уже её курьер. И переводчик, и корректор. Ты по её звонку меняешь планы. Ты в любой момент свободен для неё. Стерпишь это, завтра побежишь ей за шампанским. Кстати, наливай.
— У неё есть, кому бегать за шампанским. Она меня ценит, понял? У нас совсем другие отношения! — Я опустил кулак на стол. — Другие. Другие.
— Ага. Сейчас он признается, что любит её.
— И признаюсь! И люблю, но только…
— Странною любовью, — хором подсказали голоса.
Для упрощенного взгляда на мои чувства к Ольге Павловне сгодится аналогия. Например, Кай и Снежная Королева. Или — Эдмунд и Колдунья Джадис. Условно говоря, подросток, очарованный эффектной, властной женщиной. И аморальной, не забыть. Коллизия, истасканная жизнью, но ещё более — литературой. Оказаться внутри такого сюжета — как попасть в герои бульварной хроники. Хочется крикнуть: не верю! Это не я. У меня всё иначе, сложнее.
Эдмунд был уже совсем не мальчик — двадцать восемь лет. За плечами тревожная юность. Отчисление из университета, восстановление, бег с препятствиями от армии. Следствие по делу об угоне мотоцикла. Учительство в нехорошей школе, а там год, как два. Роман с эгоцентричной, легкомысленной особой, которая неделями динамила меня. И вдруг явилась в аэропорт, красиво заплаканная, прибавив к моему и без того разобранному состоянию ещё одну ненужную деталь.
Я улетал в Москву, надеясь украсить действительность хоть каким-то смыслом. Слишком долго моей жизнью управляли без него. Я мог бы, допустим, родиться в Швейцарии. В семье потомственного банкира… Нет, это перебор. Просто в Швейцарии. А родился в посёлке Химзавод Самарской области. Приглашая девушек в гости, я стеснялся выговорить адрес. Посёлок Химзавод, улица, мать её, Крайняя… Где здесь, помилуйте, смысл? И кому теперь всё это исправлять? Ладно, вытри сопли, — кивнули наверху. — Вот тебе чистый лист, пиши. Москва, точка. Спецфакультет психологии. Ольга Павловна Рюрикова, декан.
Потом, конечно, говорили, что моё очарование ею — выдумка. Я пытался возражать, но мне усмехались: да ладно, брось. Ты всё отлично рассчитал: второй диплом, аспирантура, защита, кафедра… Удали Рюрикову из этой системы, и что останется? Вот. Я перестал спорить. Удобнее выглядеть циником, ловким стратегом, чем пытаться объяснять необъяснимое. А именно: как я мог увлечься надменной, властолюбивой стервой, для которой люди — инструменты? Ведь правда в том, что я увлёкся ею. Мало того, — был влюблён. Это надо понять хотя бы сейчас.
Не всякая красивая женщина — стерва. Но любая стерва, как минимум, заметна. Такому содержанию необходимо всегда быть в форме. В неизменной готовности интриговать, соблазнять, побеждать. Запоминаться. Можно знать человека лет двести и не помнить цвета его глаз. Да что там глаза. Имена большинства одноклассников я забыл наутро после выпускного. У Ольги Павловны глаза были цвета аквариумной воды. Зеленоватые, цепкие, абсолютно кошачьи. Я увидел это за секунду, в первый день, с большого расстояния.
Рюрикова шла по коридору мимо абитуриентов, беседуя с профессором Запрудиным, начальником того и сего. Говорила она, босс хмуро кивал. И чуть поодаль — кафедральная свита. «Здрасьте, Ольга Павловна!» — фамильярно крикнули из толпы. Деканша перечеркнула нас злобным взглядом и сразу отвернулась. Но мне хватило, я ощутил родство: запредельное самомнение, провинциальные амбиции, комплекс неполноценности. Я понял, что могу быть рядом с ней. Попасть в её избранный круг.
И для этого мало хорошо учиться. Надо стать узнаваемым. Но! Не умничать. Не суетиться. Не шестерить. Честный, заинтересованный взгляд, еле заметный кивок. Каждый лектор ищет в аудитории две-три пары надёжных глаз. Особенно — лектор посредственный. Лекции Рюриковой напоминали спич О. Бендера в шахматном клубе, затянувшийся на два семестра. Студенты — в основном учителя и соцработники, народ практичный, битый, зрелый — недолго велись на апломб и туфту. Ольга Павловна была непопулярна.
И да, вокруг неё образовались маленькое стадо подхалимов. Выскочек, искателей преференций и льгот. Людей холуйского склада, которым эстетически приятна диктатура. Ольга Павловна не принимала их всерьёз. Я — тоже. Спокойно, — твердил я себе, — она разберётся. Сама тебя заметит и воздаст. Мой триумф на зимней сессии должен был её впечатлить. Однако следовало в этом убедиться. Пришлось добавить резкости в сюжет.
В школе я учился без горячки. В институте — намного прохладнее. Притом всегда знал, что легко могу стать отличником. Но зачем? Отличник был синонимом изгоя. Девушки любили вольнодумцев и фарцовщиков. Тратить лучшие годы на красный диплом виделось пиком абсурда. Кому он нужен, за исключением вашей мамы? Может, сельскому учителю? Ха.
Но вот появился шанс доказать. Я включил мозги примерно на две трети. Зачёты и экзамены сдавал без подготовки, меня отпускали, не дослушав. Я становился чем-то вроде достопримечательности. Увы, в этом не было личных заслуг. Будто в компенсацию за Химзавод судьба наградила меня памятью шпиона. Моя проблема — не запомнить, а забыть. Общую психологию — дисциплину Рюриковой — нам сберегли на десерт. Скверный предмет, одна информация — народ увлеченно готовил шпаргалки. За несколько дней до экзамена я позвонил ей домой. Откуда взял домашний номер? Не припомню. Тогда мне еще не полагалось его знать. Звонок был наглым даже без учёта содержания. Звонок-тест.
— Ольга Павловна, я готов сдать ваш экзамен досрочно. Если можно, завтра утром. Найдёте время?
Она могла бы сказать: «Что вы себе позволяете?» Или: «Кто вам, собственно, дал этот номер?». Или просто: «Нет». Но она сказала:
— Смирнов, на последней лекции я, кажется, закрыла эту тему…
Пауза. И вдруг:
— Хорошо, предположим, я сделаю для вас исключение. Но вы сильно рискуете. Билетов не будет, задаю любые вопросы, отвечаете без подготовки. Согласны?
Ещё бы не согласен. Ура. Я её зацепил. Через полгода я услышу от неё «Слава» и «ты».
Июнь. Вчера я защитил диплом с отличием. Завтра подаю документы в аспирантуру. Научный руководитель: Рюрикова О. П. Я несу большой шелестящий пакет. Слишком громко шелестящий и заметный. Любому ясно, что в нём — коробка эксклюзивного шоколада самарской фабрики «Россия». Изысканная, белая с золотым тиснением. Можно представить, что за шедевры там внутри. Шоколад организовала мама. Переправила с оказией в Москву.
— Рюрикову трудно удивить, — сказал я в телефонном разговоре, — за границей часто бывает, и вообще.
— А надо удивить? — спросила мама.
— Ну, да… Отвлечь внимание. Мне как-то… ну… стеснительно, не знаю.
— Не волнуйся, отвлечём.
Достать презент мне удалось почти спонтанно. Он возник на краю стола, будто давно там лежал. Непринуждённость отняла все силы. Отказали речевые зоны коры головного мозга.
— Ольга Павловна, вот… Хотел какой-то скромный… Не корысти ради… [боже, что за хрень я несу] Чайку попить на кафедре…
Рюрикова тоже смутилась и от этого вдруг помолодела. На мгновение я увидел провинциальную девчонку из советского кино. Вплоть до конопушек под глазами и на шее.
— Слава, зачем?.. Это лишнее, забери.
— Меня здесь нет, — промямлил я.
И быстро вышел.
Не корысти ради. Тогда действительно зачем? Что искал я в Ольге Павловне? Нравилась ли она мне внешне? Даже этого я не могу понять. Говорили, что в молодости Рюрикова была сногсшибательна. На взлёте карьеры умело этим пользовалась. Сломала пару многолетних браков. Фамилии пострадавших мелькали на обложках учебников.
Помню, отмечали её новую книгу или должность. Звучали хвалебные тосты на грани сарказма. Профессор Лодочкин, живая иллюстрация к сказкам Братьев Гримм, изрядно выпил. И высказался так:
— Да хватит сиропом-то поливать: выдающийся учёный, звезда науки… Много сладкого вредно… кхэ-к… Я Ольгу знал вот… — он опустил ладонь до уровня стола. Затем поднял её до горлышек бутылок. — Во такой! Аспиранткой была у Сомова, царствие небесное. Приехала из Ярославля вся такая мм-м… юная, волнующая блондинка. Глаза зелёные — чистая ведьма… У мужчин на кафедре, понятно, слюноотделительный рефлекс. Помнишь, Оль? Я тогда…
— Перестаньте, Василий Нилыч! — Рюрикова кисло улыбнулась… — Давайте лучше выпьем за моих учителей.
— Нет уж, продолжайте! — крикнула доцент Птицына.
Дальний край стола поддержал:
— Пусть человек закончит!
— Василь Нилыч, дальше-то что?
— Дальше? Я подумал: какая ей, к чертям, наука? Ей бы в кино сниматься! В журналы эти, как их… И сразу захотелось…
— Принять валокордина, — тихо вставил кто-то.
Профессор усмехнулся:
— И это тоже.
В интернете есть недавнее фото Ольги Павловны. Не без колебаний я открываю его. Рюриковой около семидесяти, и она всё так же хороша. Мастерство европейских хирургов плюс специфический взгляд — надменный и опасный. Знающий о вас что-то недоброе. Может, именно опасность завораживает в ней, соблазн риска, искушение бездной? Четверть века назад я погрузился в иллюзию близости к этой женщине. Потом ускользнул от зависимости, соскочил. И вот уже лет двадцать не решаюсь ей позвонить.
А тогда ей было сорок пять, и она говорила мне «Слава». Иногда забавы ради я думал: а слабо мне назвать её Олей? Коснуться её руки, вдохнуть аромат шампуня… Нет. Даже в мыслях — нет. Почему? Вновь накрывает ощущение зависания. Воздушной ямы, неясной территории, которую избегают слова. Но мне уже не двадцать восемь. Я на коротком, счастливом этапе правды, вербальной точности, освобождённой речи. Если не сейчас, то никогда. Дальше — возраст междометий.
Кроме того, словами я полжизни зарабатывал на хлеб и ветчину. Вторую половину — цифрами, и в этом есть логика. Я убеждён: любой, кто знает толк в словах, найдёт его и в цифрах, особенно за хорошие деньги. И наоборот. Суть едина — код, система знаков. Правильные символы на правильных местах дают искомый результат. Дихотомия технари-гуманитарии списана в утиль, как многие другие типологии людей. Человечество разделилось исключительно на умных и дебилов. Дебилы победили, остальное — несущественно.
Я ухожу от темы. Территория дурачит меня, подсовывает ложные ходы. Она не любит гостей. О чём мы? О поиске верных слов. Думать о Рюриковой нежно я не мог, ибо она не была нежной женщиной. Но именно женщиной крутой, сильной. Начальницей. Это не всё. Думать о ней в сексуальных терминах казалось мне запретным, противоестественным. Будто думать подобное о своей… Ну да, о своей матери. Что же получается? Ольга Павловна стала для меня… имитацией матери? Подменой? Отредактированной, улучшенной, может быть, версией… Такой, какой бы мне хотелось её видеть. Там, где у нормальных людей — сыновние чувства, у меня давно образовалась пустота. Тёмный прямоугольник на обоях, который хочется закрыть.
Но в маме тоже ощущалась пустота, вакантное место для идеального сына. Я не получился идеальным, даже хорошим, чего уж там. Из меня не вышло золотого медалиста. Я не закончил с отличием мединститут. Не стал хирургом с мировым именем. И великим пианистом не стал тоже. После вручения аттестатов я отказался танцевать с ней вальс на потеху всему залу. Не умею я танцевать вальс! И учиться не хочу.
Словом, ребёнок на троечку с плюсом. А рядом, точно камешек в ботинке, — мальчик Женя, сын институтской подруги. Ода к радости для мамы с папой. Таам-дам-дам-дам-да-да-да. Таам–дам-дам-даа-дада! Золотая медаль, красный диплом, интернатура, престижная клиника… Моральные высоты и здоровый образ жизни. Никаких тинейджерских заскоков и юношеских драм. Картина в жанре соцреалистического монументализма. И женился ведь, подонок, на отличнице, комсорге факультета. Я в то время увлекался продавщицей обуви. А может, парикмахершей, но звали точно Галя.
Когда Женины родители приходили в гости или мои туда, беседовали, естественно, о нём. Обо мне тактично помалкивали. После этих бесед мама отбывала в розовый мираж. Там её сыном был Женя, а я исчезал, как мелкое недоразумение. Мамины грёзы и реплики в пространство я довольно скоро возненавидел. И самого Женю заодно, хотя он был, конечно, ни при чём. Милый, безобидный человек, скучный, как хрестоматия. Впрочем, для хирурга — самое оно.
Настоящая и символическая мамы были кое в чём похожи. Волевые лица, резкие черты, спины победительниц. Ещё — самонадеянность, гордыня, бескомпромиссные оценки. Только мама оценивала людей по шаблону нравственных принципов. Не попал в размерчик — вытянуть либо обрезать по самые уши. А Рюрикова — сообразно нужности и преданности лично ей. И хорошо. И пусть. Я был предан ей и нужен. Притом морально неустойчив. И если она скомпилировала чей-то текст, я мог это понять. Мало ли кто чего заимствует. Но зачем она проделала это тайком, а главное, — со мной? Да я бы с радостью отдал, спроси она по-человечески…
Откуда-то сбоку выплыло название запретной территории. Когнитивный диссонанс. Но это — лишь термин, фантик. Что мы представляем, когда слышим: «чёрная дыра», «коллективное бессознательное»? Или «наркотический приход»? Или «одинокое пьянство»? Ничего. Даже эксперты, увы, немногословны. Как описать загадочное варево на медленном огне, которое тщательно перемешивают, добавляя новые ингредиенты? Там есть отчаяние, растерянность, сомнение, надежда… Мимо — всё не то. Не сумма элементов, а новое качество. Злость ещё — на всех, на себя. Поскольку ты знаешь: это действительно случилось. И одновременно не знаешь.
— Ольга Павловна, я хотел спросить насчёт… моей статьи, помните? «Защиты Эго и локация конфликта»? Вы собирались отдать в «Психологический журнал»…
Рюрикова подняла взгляд от бумаг.
— А, ну да… закрутилась, извини. Значит так, Слав… Отдавать пока нельзя, работа слабая. Завернут даже с моей рекомендацией, и всем будет неловко. Её надо целиком переписать.
— Неужели всё так плохо?
— Неплохо. Но ты мой аспирант, поэтому забудь такое слово. Текст сырой, доказательная база под вопросом. Выборка тридцать человек — это смешно. И ссылки только на американцев: Келлерман, Фестингер, Шульц… Надо привлечь отечественную литературу.
— Так ведь… отечественной нет. Вы сами знаете.
— Кого это волнует? Найди.
Сейчас. Решайся. Ну?..
— У вас в докторской есть кое-что по теме. Очень похожее…
Рюрикова уставилась мне прямо в глаза. Нет, в самый мозг. Я ощутил себя аквариумной рыбой, травой в зелёной воде.
— Кафедральный экземпляр читал?
Я кивнул.
— Быстро. Молодец. Я у тебя взяла там кое-что… Чтоб ты потом сослался на меня. И в диссертации своей особенно. Мне оно, сам понимаешь, без надобности. А у тебя должны быть ссылки на работы научного руководителя. Иначе странно.
— А… почему вы раньше не сказали?
— Считай, что проверяла твоё внимание, — её взгляд соскользнул с меня, — всё, беги. Мне работать надо.
— Ольга Павловна, это нечестно, — произнёс я чужим голосом.
— Что?
Звук «о» качнулся в амплитуде изумление-угроза. Ещё был шанс затормозить. Увидеть, как мелкие камешки сыплются вниз, постоять на обрыве и… Но я шагнул вперёд.
— То, что вы сделали. То, что сейчас говорите. Вы украли у меня полторы страницы текста, не изменив ни единой буквы. Походя, легко, как… о тряпку ноги вытерли. И даже не подумали сказать! Но ведь это… мелко, низко… подло. И зачем? Просто так? Потому что можно? Потому что люди — мусор? Даже те, которые от вас зависят, которые… вам преданы, обязаны. Ваши люди. Даже они для вас — мусор. Я многим вам обязан, да. Но я нашёл себя не на помойке…
Происходящее казалось мне далёким, нереальным, будто сон. Я чувствовал, как быстро уменьшаюсь в росте, удаляюсь, исчезаю. Одновременно исчезают аспирантура, диссертация, Москва. И кабинета этого, в сущности, уже нет… Единственное, что отчасти походило на реальность — жестокие, прозрачные глаза. Принадлежали они не Рюриковой, а дикому зверю, готовому в любой момент напасть.
— Вон! — услышал я. — Пошёл вон.
Этим же вечером, быстро покончив с формальностями, я улетел из Москвы. Оставаться в аспирантуре, менять научного руководителя не имело смысла. Ольга Павловна была злопамятна. От меня шарахнулись бы все.
Моя дальнейшая судьба не представляет интереса. Скучная работа в центре профориентации. Скучная зарплата, но с гарантией и вовремя. В конце девяностых ахнул кризис. Наши клиенты потеряли деньги. Тотчас иссякли заказы и почти синхронно — областной бюджет. Я халтурил психологом в нескольких школах и детских садах. Вечерами регулярно напивался. Типичный уважающий себя интеллигент, не нашедший понимания в мире. Постепенно меня отовсюду уволили. Где-то мимоходом я женился и развёлся. За двадцать лет толком не познакомился с сыном. Или за двадцать пять. В итоге — одиночество, безденежье, депрессия. Две попытки суицида, вторая — удачная. Меня нашли спустя три дня в пустой квартире. По адресу: Самарская область, пос. Химзавод, ул. Крайняя 14-66.
Уважаемые пассажиры! Через несколько минут наш борт совершит посадку в аэропорту города Самары. Пристегните ремни, выпрямите спинки кресел… Где я? О, мерзость… Какой отвратительный сон… Сон? Минуточку. Неприятный разговор с Ольгой Павловной, буфет в аэропорту, рейс Москва-Самара… Главное — финальной части разговора не было. Ведь не было? Она сказала: иди, я ушёл. Сто пятьдесят в кафешке у метро, чтобы нормально всё обдумать. Не получилось. Внуково, буфет. Не получилось. Мне требовалось с кем-то говорить — запутанно, косноязычно, долго. Друзья не годились, внутренних собеседников я разогнал.
Вот и пятиэтажки с гудронными швами. Подъезд, новый слой краски цвета «мокрая шинель». Похабные месседжи, выцарапанные на стенах, с годами обретают античную загадочность. Прочесть их могу только я. Кисловатый, въевшийся дух захолустного уюта, щей, жареной рыбы… Моя дверь. Родина.
— Ты где успел набраться? — спросила мама.
— В Москве.
— Что случилось? Тебя выгнали?
— Нет. Просто… когнитивный диссонанс.
— Понятно. Есть хочешь?
— Да.
На кухне я подробно рассказал ей обо всём. Мама выслушала, не перебивая. Затем она удивила меня, что случалось редко. Мы оба слишком предсказуемы. Вместо «Ну и дрянь же твоя Ольга Павловна» мама сказала:
— А ты попал в хорошие руки, сынок. Теперь я относительно спокойна. Воротись, поклонись рыбке. И передай спасибо от меня.
— Не понял. За что?
— Она из тебя человека делает. Мою, по сути, делает работу. У меня не очень-то вышло, а ей, похоже, удаётся…
— Мам, ты меня слышала? — перебил я. — Какого ещё человека?
— Свободного.
Моя дальнейшая судьба не представляет интереса. Я стал кандидатом наук. До сих пор жив. И адрес у меня другой.
На заседании ученого совета Ольга Павловна сидела где-то с краю. Смотрела в телефон, иногда что-то записывала. Скучала, будто режиссёр на юбилее образцового спектакля. Когда из вражеского лагеря позволили двусмысленную реплику, едва заметно обернулась, но все увидели. И раздавила негодяя взглядом. Волновался я умеренно, держал моэмовскую паузу. Одёргивал себя: медленнее, спокойнее, не тарахтеть. Думать. Еще медленнее… Хотя результат был известен: у неё бы табуретка защитилась.
Вскоре Ольгу Павловну назначили завкафедрой. Она выбила грант на совместную книгу — аналог моей диссертации. Её фамилия, естественно, шла первой. Затем профессор Роберт Шульц из Университета Южной Калифорнии пригласил меня на стажировку. Устроить это было нелегко, я долго окучивал Роберта, писал, звонил. Переводил его новейшие статьи. Делился результатами своих экспериментов.
Рюрикова была в тихой ярости. Искать преподавателя в середине года — большая канитель. Но главное — использованных людей всегда бросала она. А тут вдруг кинули её. Я оказался способным учеником. Ничего личного, просто Южная Калифорния — другой уровень ценностей. Мы оба это понимаем, разве нет? Шаткая ступенька верх лучше, чем надёжная — обратно. Отсутствие движения — иллюзия, и билет наш всегда в одну сторону. Стал ли я свободным человеком? Непростой вопрос. Я бы взял помощь друга — не ответа ради, так, договорить. Только звонить мне некому. Ольга Павловна не будет разговаривать со мной. А маме позвонить уже нельзя.
_________________________________________
Об авторе:
МАКС НЕВОЛОШИНПрозаик. Автор двух сборников рассказов — «Шла шаша по соше» (2015) и «Срез» (2018). Первая книга попала в лонг-лист премии «НОС». Лауреат нескольких литературных конкурсов. Рассказы публиковались в изданиях России, Австралии, Новой Зеландии, США, Канады, Украины, Бельгии и Германии. Работал учителем средней школы. После защиты кандидатской диссертации по психологии занимался преподавательской и научно-исследовательской деятельностью в России, Новой Зеландии и Австралии. С 2003 года живёт и работает в Сиднее.
скачать dle 12.1
