Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
1999
В поезде со спартаковцами я оказался под вечер, а в Новороссийск прибыл уже в глухой южной темноте. Прохладный пол зала ожидания был весь усеян спящими телами в красно-белых шарфах.
От троллейбусной остановки к морю ещё нужно было идти. Многие разбрелись, до пляжа из всего «мясного салона» добралось с полдюжины пассажиров. Я в изнеможении лёг на гальке, слушая, как вдоль воды разносятся крики и песни фанатов.
В полдень Олег мрачно курил за столом, на котором лежала его вчерашняя, покрытая пятнами разных цветов, футболка. Сам он был в непонятно откуда взявшейся спартаковской майке с написанной черным фломастером фамилией Тихонов на спине. Я умылся, отыскал в груде вещей свой рюкзак. Паспорт не пропал, но кто-то стащил кассету Оффспринга. Заперев избушку, ключ от которой оставили в прибитом к забору почтовом ящике, мы отправились в город.
Все шумели, то тут, то там вспыхивали стычки с местными или между разными компаниями приезжих. Олег, которого я, спустя столько лет увидел вчера с девушками на пляже, смотрел на всё это, сардонически усмехаясь. Он сообщил, что заработал здесь неплохие деньги, запер их в ячейке, и теперь собирается сваливать.
Олег ушёл служить, неожиданно бросив учёбу в политехе посреди года, и почти сразу оказался в Чечне. На районе после дембеля он не появлялся.
У стадиона протолкнуться и вовсе было нельзя. На кассах висела табличка «Все билеты проданы», мы отошли в сторону, решив переждать накрапывавший дождь под деревьями.
После окончания футбола встретили у автостоянки фаната Тиму из моего двора и его отца. Они приехали дня за три, жили в Кабардинке и взяли билеты на центральную трибуну. Оба крупные, жизнерадостные, нам нашлись места в их микроавтобусе. «А как же твоя ячейка?» - спросил я, когда машина уже выехала из Новороссийска.
На темной трассе Олег высунул ноги в окно. Мы с Тимой играли в футбольные клубы, как играют в города, слушали AC/DC. Километров за тридцать до Краснодара Олег вдруг заливисто свистнул и попросил высадить его у ближайшего поворота. Тима с отцом поохали, я нащупал под сиденьем рюкзак.
Минут десять мы шли в темноте между рядами тополей, пока не очутились у входа в неприметную хату, стоявшую у дороги, но чуть в глубине двора. За забором, у фонаря кружилась мошкара, Олег решительно открыл калитку и жестом пригласил следовать за ним. Собака сначала зарычала, но потом, узнав знакомого, принялась радостно скулить. Олег взял ее за ошейник, отвёл к конуре и привязал. «Дед! Бабка! Гостей встречайте!» - резко прокричал он.
Ночью сидели с чаем на стопке шин и беседовали с огромным прокуренным дедом Петей, слышавшим в новостях, что главой правительства скоро станет директор ФСБ. Еще он рассказывал о празднике урожая, который ожидается уже в ближайшие выходные.
Последнее лето
x
Внимательно смотрю на дно бокала, в телевизоре кто-то говорит, что слово гротеск рифмуется со словом протест. На днях мне сообщили, что квартира оплачена до конца лета и на этом всё. Родителям тоже нужно пожить, а кое-кому пора начать зарабатывать не только на пиво.
- Какой счет? – спрашиваю бармена, одним глазом косящего в монитор.
-Закончили 2:0, –он стучит костяшками по деревянному покрытию.
В ответ я показываю большой палец. Первые дни июня, но на улице такая жара, что совсем не хочется выныривать из-под кондиционера. По ящику начинается «Секс в большом городе». Я отхожу в туалет и, вернувшись, сажусь обратно за стойку. И, конечно же, у Кэрри Брэдшоу снова какие-то проблемы.
x
Альбина ждёт на террасе летнего кафе с большой чайной чашкой в руке. Прежде чем подойти, я минут пять-шесть наблюдаю за ней, прикрывшись журналом «Мужское здоровье». Встречаемся мы ровно в полночь.
Альбина работает заместителем директора туристического агентства. Называет себя «буржуазной девушкой», любит порассуждать о том, что дороже денег может быть только любовь.
Альбина постоянно говорит о двух вещах: работе и своём разводе. С мужем Павлом они уже три года живут порознь и за неимением детей не желают делиться друг с другом «ни пядью» совместно нажитого имущества. Раздел последнего превратился для них в своеобразный, но при этом жизненно необходимый процесс коммуникации. Альбине 34, мне 21. Это мне в нас нравится больше всего.
Альбина сидит напротив и щурится. Вокруг снуют круглосуточные тусовщики, но Манчестером здесь не пахнет совершенно. «Может, в кино сходим?» - спрашивает Альбина. Я качаю головой. Выпив по стакану ананасовой воды, мы отправляемся пройтись.
Альбина живет в центре. В её полупустой квартире я ночую, когда мы считаем нужным быть вместе. «Хочешь, - спрашивает Альбина, - устрою тебя к себе агентом?» Агентом я быть не хочу.
Альбина принимает ванну, я сижу на стиральной машине и листаю FUZZ. «Эй, морячок», - шепчет она. Отбрасываю журнал и прямо в шортах с футболкой запрыгиваю в воду.
Альбина любит наряжаться стюардессой и ходить по комнате, хватаясь за стены, словно при турбулентности. И чтобы я смотрел в сторону, как будто происходящее совершенно меня не касается.
x
На предзащите все прошло гладко. Заходили по очереди на кафедру прикладных исследований, озвучивали паре скучающих джентльменов тезисы работы. Потом собрались вместе и похлопали друг другу. Я занял у старосты Саши три сотни. Она беременна, мы поговорили немного в кафе. Саша жаловалась, что муж теперь совсем не уделяет ей внимания и просто уже невозможно находиться в общежитии. Там, где мы были так счастливы когда-то на втором курсе. Ну, на то он и второй курс. Сделав украдкой пару затяжек, Саша подвела губы и сказала, что после получения диплома уедет на море к родителям, где ее ждут закаты и камни, помнящие Лермонтова.
x
У многих тут были красивые машины. Вечером мы приехали на дачу к друзьям Альбины – обворожительным работникам органов правопорядка. Особенно мне запомнился белокурый парень из наркоконтроля. Он, всхлипывая, нанизывал на шампур мясо и рассказывал о том, как приходится допрашивать всяческих. Потом парень быстро напился и бродил по поляне между домиками, приобнимая всех встречных и произнося те же реплики, но более невнятно. Выглядело диковато, но мясо приготовил вкусное.
Стемнело, я отошел от утонувших в обсуждении общих знакомых, политики и прочей текучки ребят и стоял ближе к реке, слушая то сверчков, то доносившиеся со стороны воды гудки проплывающих барж. Потом Альбина за рукав потянула меня к тропинке, ведущей вниз.
Спустившись, мы шли вдоль зарослей камыша. От реки несло тиной, но пахло скорее приятно. «А представляешь, - сказала Альбина каким-то незнакомым голосом, – мы бы сейчас очутились на корабле». Я ничего не ответил и позволил вести себя дальше, пока, зачерпнув во тьме кроссовком воду, не уперся коленом в скамейку.
Сверху кто-то позвал «Альби-и-и-наа», но она не отозвалась. Мы оба знаем, что такое лето – последнее, поэтому спорить о чём-либо бессмысленно.
x
Телефон зазвонил в сумерках. Не сразу поняв, где нахожусь, я, вскочил, сжав кулаки, готовый отбиваться.
-Ваня, мне очень нужны деньги! – сходу заявил незнакомец.
- Печально, но я не Ваня.
-И, тем не менее, деньги мне все-таки нужны.
-Мне кажется, сегодня они нужны нам всем.
-Не время шутить! Я практически в заложниках!
-Как и все мы. Живем в заложниках у этого мира.
-Пожалуйста, мне больше не к кому обратиться! Это черный рынок! Они меня прикончат, если я не откуплюсь до восхода солнца! Они убьют меня! Они зарежут меня как свинью!
Я положил трубку, походил по комнате, включил и выключил радио. Раздвинул пальцами жалюзи, поймал взглядом последние на сегодня блики безжалостного июльского солнца. Нацепив мятые зелёные шорты, гавайскую рубашку и кеды, вышел во двор-колодец сырого дореволюционной постройки дома. Почти все жильцы его, спасаясь от вечерней духоты, собрались под фонарями у столов и, потягивая напитки, играли в домино или смотрели в висевший над головами телевизор.
На днях, катаясь без цели в троллейбусе, я видел на одном из перекрестковАльбину. Одетая в белые просторные брюки и майку с голубыми буквами «УРУГВАЙ» на груди, она стояла возле торгового центра и разговаривала с кем-то по телефону.
В середине лета на центральных улицах города, девушки в коротких юбках, плеер с Beastie boys, очереди за мягким мороженым, рэперы, служащие офисов, - поэзия, оставляющая равнодушным.
Время – за полночь, дверь опять была не заперта. Голая Альбина сидела на полу гостиной в позе лотоса и курила кальян. Колоколом накрывала какая-то восточная музыка. Я прошелся по квартире, выключил кондиционер, достал из холодильника колу.
Час или сколько-то спустя мы лежали там же, на полу. Я старался не слушать, как монотонно, голосом зачитывающего обвинительное заключение прокурора, Альбина рассказывала о своей работе. Исчерпав тему, она съехала на ещё менее интригующие рассуждения о разводе.
-Может, поиграем в стюардессу?
-Говорю же, адвокат Павла совершенно не желает прогибаться. А вдруг он педик?!
-Нет. В стюардессу надоело.
-Ты меня слушаешь?
-Может, потанцуем?
-Посоветуй мне что-нибудь.
-Давай потанцуем.
3 и 4 октября
Третьего октября под ярким почти летним солнцем мы сидели на скамейке и играли в дурака. Макс явился в куртке с порванным рукавом и рассказал, что на него у стадиона «Динамо» напали гоп-стопщики. Угрожая перочинным ножом, они забрали деньги и порцию мороженого в вафельном стаканчике. Последняя подробность почему-то лишила меня возможности сочувствовать, и, пока Макс разрабатывал план мести, я, глупо улыбаясь, думал о его сестре Даше.
Вернувшись домой, доделал домашку и стал смотреть футбол. «Спартак» играл с «Ротором», шедшим в чемпионате вторым. Интриги не было, тот сезон красно-белые прошли практически без очковых потерь. О том, что в Волгограде «Спартак» все-таки проиграл, я узнал только на следующий день. Во втором тайме при счете 0:1 трансляция прервалась, потому что в это время начался штурм «Останкино».
Первый канал не работал, а по РТР весь вечер показывали какой-то американский фильм про терпящий катастрофу самолет, у которого медленно заканчивалось горючее. Из открытого окна пахло жареным воскресным мясом. Кино прерывалось спецвыпусками «Вестей», потом на экране появился Егор Гайдар, призвавший москвичей выйти на улицы, чтобы защитить демократию. Что именно для этого нужно делать, он, по-моему, не понимал сам.
Я долго не мог уснуть, ворочался, ходил на кухню пить компот и хлебнул случайно растительного масла из баллона. Потом снилась неприятная ерунда, а утро снова оказалось солнечным, день – жарким. Учились мы во вторую смену, после завтрака я собрался и пошёл в школу. До первого урока еще оставалось около часа, с пацанами, как и договаривались, стали играть зеленым резиновым мячом в футбол. Макс рассказывал, что видел в новостях таранящий телецентр грузовик. Кто-то выбил мяч в аут, и он улетел через забор за гаражи.
Запыхавшись, я сходил попить в туалет на первый этаж, а когда вернулся, увидел во дворе Дашу. Она сидела на теннисном столе и болтала загорелыми ногами в белых кроссовках. Я остановился и стал на нее смотреть. Даша тоже на меня посмотрела, а потом отвернулась.
Москва
Несмотря на середину сентября дышать в поезде было совершенно нечем. На остановках мои попутчики Алексей и Стас бегали в ларёк за холодной минералкой. Мы почти не разговаривали, лишь иногда я свешивался с верхней полки, чтобы узнать, чем они заняты. Заняты они были обычно картами. Парни через Москву возвращались учиться водить вертолёты в Смоленск. На юге они были на практике.
Жара не отступала почти до самого Воронежа. Там в шесть вечера перецепляли тепловоз. Почти часовая остановка и, кажется, первая прохладная. Стас и Алексей вышли за тыквенными семечками, я решил прогуляться с ними. Вернувшись, встретили в своём плацкартном купе двух девушек.
Худощавая блондинка Лена в нарядном брючном костюме цвета хаки напомнила мне однокурсницу, которая вначале пыталась издеваться и язвить, а во время экзамена с перекошенным лицом просила дать списать. Лена ехала со свадьбы подруги, с которой год назад закончила учиться в институте.
Арина невысокая, с темными курчавыми волосами и пронзительными темными глазами. «Эй, говорит, улыбаясь, но при этом серьёзно - давай к нам». Я спускаюсь, беру предложенный стакан и сажусь с ней рядом. Как будто мы знакомы несколько месяцев, а, может, и лет.
Лена парням интереснее, потому что глупенькая и много хохочет; из железнодорожной семьи, работает «голосом вокзала» в своем родном Первомайске. Поезда там останавливаются на две минуты, а она однажды объявила: «Поезд будет стоять две недели». Долго смеется, рассказывая об этом. Со спрайта переходит на пиво, которым заставлен стол.
Арина называет себя типичным представителем среднего класса города-миллионника, иногда она оставляет на выходные сына с няней и едет к сестре тусоваться в Москву. Арине тридцать, а сыну двенадцать. Вообще, они с сыном лучшие друзья.
Мечтала поступить во ВГИК, но муж запретил. Где он теперь? Было два мужа, а сейчас есть друг-музыкант, который живет и работает в Венгрии. Провалила экзамены на юрфак, через год поступила и теперь вот работает. А интересуется психологией и философией. Я слушаю все это под поездной нойз и думаю о том абсолютно непредсказуемом будущем, которое ждёт в Москве после того, как просто собрал вещи и уехал. Своим новым друзьям я говорю, что студент. Я, может, и правда студент, не знаю, кто я теперь.
Скоро станция Лены, гурьбой идём её провожать. В поезде гасят свет, и мы качаемся из стороны в сторону, толкаясь и смеясь как в общежитии при веерном отключении энергии. Арина, не удержавшись, прижимается ко мне, и мы чуть не падаем на кого-то из спящих.
Когда поезд снова трогается после короткой стоянки, милая Лена с её Первомайском исчезает в темноте. Арина рассказывает про своих многочисленных подруг, страдающих из-за парней, нелегально поселившихся за океаном.
После полуночи я все-таки решил лечь, но надремал в сумме не больше сотни минут. Слышал, как Арина с парнями в сумерках плацкарта ходили, посмеиваясь, курить, о чем-то шептались. Проваливаясь в сон, шел с той же Ариной по Будапешту слушать Детей Пикассо. Она держала меня за руку, рассуждая о чем-то важном для своего среднего класса.
Поезд прибывает без четверти пять. Люди судорожно комкают грязное белье, какие-то очереди, а у нас с летчиками и Ариной стадия немотивированной бессонной эйфории. Я сижу на рюкзаке, Арина запрещает грызть натощак зеленое яблоко.
На вокзале, пока ждем открытия метро, ходим вдвоём курить, я без каких-либо сомнений оставляю парней сторожить свой скарб. Арина в бейсболке «Уайт сокс» ведет смутные рассуждения об Америке, вокруг нас копошатся бездомные, идет обычная круглосуточная жизнь. Между делом Арина говорит, что я интересный. Минуты медленно убегают вдаль, вокзал закрыт на санитарную обработку.
Час спустя, когда Стас с Алексеем уже едут по радиальной на Белорусский вокзал, с Ариной мчим по кольцу от станции «Павелецкая». Она с грустью говорит, что часто бывает в Москве, и стоило бы обменяться телефонами. Я улыбаюсь и ничего не отвечаю, понимая, что больше мы не увидимся никогда. Перед выходом пытаюсь поймать взгляд под надвинутым козырьком кепки и всё.
Мне на оранжевую ветку, а Арине на красную. У вестибюля допиваю минералку из купленной в Воронеже бутылки. Скоро приедет автобус и увезёт меня вглубь района. Солнце только показалось из-за домов, но уже очевидно, что москвичей и гостей столицы ожидает сегодня прекрасный день.
Людей очень много
Со Славой вышли с трибуны минут за пять до окончания матча, когда началась уже серьёзная толкотня. В Самаре стояла такая жара, что я задолго до футбола снял рубашку и, потом, оставил ее где-то в районе Дна.
На переполненных секторах было очень много пьяных, ещё и прибитых сорока волжскими градусами, что гарантировало обилие стычек в стиле «чего смотришь?» Драки вспыхивали стихийно и с разных сторон, но с беговой дорожки нюансы не просматривались, и колышущееся цветное море просто выглядело впечатляюще. «Девяностые вернулись, – сказал Слава, – каждый моб теперь снова сам за себя».
После игры прошлись от стадиона по аллее, потом взяли по бутылочке светлой «Самары» и загрузились в троллейбус. Я обвязался чьим-то флагом, Слава налаживал контакт с водителем Еленой. От их ни к чему не обязывающего веселья смягчились даже строгие блондинки в шортах Lacoste.
Слава забрался в кабину, где пел Елене про божью коровку. Уже около вокзала она разрешила ему побибикать. В дыму файеров по площади волнами неслось: «Красно-Белые! Красно-Белые!». У Елены закончилась смена, и она осталась тусить с нами в привокзальных сумерках.
Говорили о том, что спартаковский движ снова накрывает кризис, потому что новые лидеры, хотя и очень старались, не смогли стать авторитетом для всех. А людей за какие-то год-полтора пришло много и разных.
Постоянно появлялись какие-то малознакомые чуваки, выдававшие сакраментальные фразы вроде: «Зачем покупать билет, когда эти деньги можно пропить?» Чел с пятном крови на кислотно-зелёном свитере заявил, что не хочет отсюда уезжать и тут же свалил в темноту.
Слава сидел на корточках рядом с всхлипывающей Еленой и серьёзным тоном доказывал ей, что самое прекрасное в человеке это сиськи, а так как сиськи у неё отличные, то и расстраиваться нечего, - всё будет хорошо.
Потом омоновцы стали выдавливать в город безбилетников, мы принялись маневрировать. Прорвавшись к поездам, Слава с раменскими вписались на сидячку до Пензы, а я сказал, что намерен искать свой особый путь и остался.
Сумерки перетекли в короткую ночь незаметно. Елена больше не плакала, она предложила отправиться на пляж. Город шелестел под полной луной, вокруг сновали деловитые мясные с пятилитровыми канистрами пива. Вдвоем мы шли вниз по улице Льва Толстого.
Улица Ленина
Свернули между двухэтажным зданием лесхоза и заброшенными с девяностых цехами бывшей мебельной фабрики. Где-то за ними тахикардически тарахтел трактор, куры беспорядочно петляли по обочинам. На фабрике, стоящей на улице Ленина, плели мебель, которую "покупал весь Советский Союз". Теперь там, в одном из подъездов избирательный участок, в остальных, говорят, жили нелегалы, беженцы, но это разговоры, ничего там нет.
Дом стоит за ярко-голубым забором. Машина во дворе накрыта брезентом, зять спит после ночной смены. За столом с нами кроме дяди, которому следующим летом исполнится семьдесят пять, - его жена, дочь и внучка. Дядя во время одного из последних запоев хлебнул какой-то гадости и с тех пор не видит почти ничего; внучка по вечерам читает ему "Тихий Дон". Работал полжизни на кирпичном заводе, раз в шесть-восемь месяцев запивал, недели на три становясь сам не свой.
Дядя говорит, что в этот раз голосовать за депутатов не пойдет, когда спрашиваю про фабрику, отвечает, что она не нужна никому, потому что построена в СССР. «При Советской власти маргарин был вкуснее, чем сейчас масло. Брали маргарин с хлебом и ходили по улице, работали. И никто не болел».
Дядя курит во дворе. Я стою на крыльце, слушая, как бессмысленно лает дворняга. Дядя спрашивает, сколько в Москве стоит хлеб. От его дочери узнаю, что за обеды, которые невозможно есть, в сельской школе собирают по сорок долларов в месяц; детей после занятий заставляют мыть полы и стены, - все, как и пятьдесят и сто лет назад. Рассказывая об этом, женщины улыбаются.
Перед уходом срываю несколько гроздей подмороженного винограда. "Вино будешь делать?" - глухо спрашивает Дядя. Я обнимаю его и возвращаюсь на улицу Ленина.
Пятница в Белграде
«Он сам тебя найдет, не переживай», – мягко сказала Милица. Вот и с чего мне было переживать? В Черногории скрывался, сам не зная от кого, потом перебрался в Грецию, в гречку, как они говорят. И вот теперь с разряжающейся трубкой стою в мягкой пустоте ВПП аэродрома. Стюардесса жестом приглашает к трапу, потом берет мой чемодан, берет меня за руку…
Дождь закончился. Марко очень смешно изображает ярость болельщиков «Партизана» после проигранного чемпионства (как и Милица, он – ярый фанат «Црвены Звезды»). Мы сидим в кафе на загазованном перекрестке, рядом – огромная стоянка такси. Еще нет даже одиннадцати, а места за всеми столами вокруг заняты потягивающими ракию стариками.
Марко рассуждает о том, что если девушка мало спит, то уже неважно, чем она занимается. Все отражается у нее на лице, а значит, она не уважает себя. Если она не уважает себя, значит, она не уважает окружающих. И, конечно, она не уважает и мужчину, который будет с ней рядом, уверенно резюмирует Марко.
До кафе дошли пешком от Мараканы, куда Марко привез меня прямо из аэропорта. Взяв в ларьке кофе, мы через решетку смотрели, как тренируются длинноногие легкоатлетки. Какие-то парни каждый прыжок одной из девушек сопровождали короткими подбадривающими выкриками. Закончив серию, она всякий раз поворачивалась и, улыбаясь, махала рукой в сторону площадки у клубного магазина, на которой мы стояли.
У Марко нет постоянной работы, как, кажется, у большинства здешних людей его возраста. Им с Милицей по тридцать шесть. Свой бедный, зимой отапливаемый дровами город, на какой-нибудь Будапешт мы не променяем, рассказывала она мне. Все это странно, потому что Милица только весной вернулась в Белград после пятнадцати лет жизни в Москве.
Марко боится, что детей им с Милицей заводить уже поздно, спрашивает совета. Девять лет он прожил с подругой, которая потом уехала в Нью-Йорк. Теперь Марко ненавидит Америку еще сильнее. «Америка ис эвил», – заявляет он, сжимая бокал. Конечно, мы не можем не говорить о войне.
В полдень Марко забрасывает меня в свою квартиру и отправляется на подработку. Я ложусь спать и вижу во сне все те же унылые хипстерские приключеньки.
Чтобы вечером встретиться с Марко и Милицей мне нужно по мосту перебраться из Нового города в Старый. Марко с надувной булавой разгуливает в сквере у Калемагдана. В чем состоит его подработка, я понять так и не смог. Мы переходим дорогу и, срезав по главной улице, в районе Патриаршей церкви сворачиваем в богемные, нависающие над рекой и мостом, переулки.
Сидим в кафе и смотрим на прикрытые пестрыми одеялами окна заброшенных заводских цехов, в которых поселились цыгане. Милица на высоченных каблуках появляется стремительно и без предупреждения. Вырастает буквально из-под земли. Загорелая, вся в черном и с метровым желтым зонтом, она приобнимает меня и целует Марко.
«Какие планы?» – спрашивает Милица и, подмигивая, добавляет: «Я бежала». Марко предлагает махнуть в Земун и оттуда, взяв лодку, отправиться на Великий остров. Некоторое время мы всерьез обсуждаем эту идею. «От кого ты прячешься?» – вдруг серьезным тоном спрашивает Милица. Глаза ее смеются. Я не знаю, что толком ответить и обещаю позже описать подробности своих черногорских странствий. Милица понимающе кивает и по-сербски просит Марко сходить за вином. Глаза буквально хохочут. Этим пятничным вечером все немного возбуждены.
История безумия
Бывает такое состояние, когда выходишь рано утром из поезда и не можешь понять, спишь ты или уже проснулся. Никакого волшебства, на привокзальной площади кружат троллейбусы, таксисты приветливо машут кожаными кепками; сквозь туман медленно проступают бессмысленные очертания города.
Рюкзак оставил в камере хранения, скольжу между сырыми ноябрьскими деревьями. Когда-то всё началось с того, что я купил на этом рынке «Историю безумия в классическую эпоху». С трех сторон он огорожен стальными листами, а с четвёртой - лесом.
Раньше тут поштучно продавали сигареты и наклейки Panini с образами футболистов. «Холодно, да?» - спрашивает женщина в капюшоне. Голова ее виднеется между журналами Роллинг стоун, Гео, Психолоджис, Максим. «В Москве мороз уже, снег лежит», - говорит кто-то за кадром. «Это в Москве, - посмеивается продавщица. – А у нас тут чаёк». «А ты, – не поворачивая голову, вкрадчиво спрашивает она, – Ты, что тут забыл?»
Я брожу между прилавками, в какой-то момент понимая, что вокруг нет никого. Даже собаки, монотонно подвывающие откуда-то из-за стеллажей с книгами, делают это через аудиоколонки. Что я здесь забыл? Почему молодежь выбирает карьеру порнозвезды?
У выхода в неогороженную, дикую часть рынка меня окликает Арбузов. Мы не виделись со времени окончания факультетов. Арбузов стал еще ниже, полы кожаного пальто волочатся по земле. В смешном картузе, небритый, по своим меркам трезвый, он изображает нечто вроде радости.
Арбузов приходил на физкультуру всегда пьяным и показывал футбол в стиле Гарринчи. Никто из нас не видел матчей Гарринчи, поэтому приходилось верить старику на слово. Играл он хорошо, когда видел что я чуть вышел из ворот, перекладывал мяч под правую и отправлял в дальнюю девятку, будто рукой.
Арбузов подводит меня к оклеенному клетчатой клеенкой столику, достает из-под него банку с коричневой жидкостью. «За рулем», - опережая вопрос, говорю я. «Сартр, Камю, Аристотель, Рив Гош», - бормочет Арбузов. Из стоящей поодаль белоснежной газели раздаётся пароходный гудок.
«А я вот тут женился. По залету, да. И, знаешь, ничего не изменилось. Зубы пока не выпали, мысли по-другому не выстроились, так что все это мифы. Мифы, через которые нужно продираться». Оглядевшись, Арбузов запрокидывает голову и делает шумный глоток. «Ааррр», - рычит он, едва не выронив банку. Мы смотрим друг другу прямо в глаза.
У деревьев, за полосой асфальта, отделяющей условную цивилизацию от условной первозданности, на картонке разложил лимоновские газеты парень с прической «конский хвост». Переминаясь с ноги на ногу, он стоит в шлепанцах на фоне тумана, как поп-звезда из 80-х.
Что я забыл? Спать в поездах вредно для спины, в лужах усмехаются птицы с облаками. Неудачи от нервов, болезни тоже, на асфальте промокший «Спорт-Экспресс» с Е. Титовым на обложке. Березы расступаются, пустая аллея зияет в моросящем пространстве. На троллейбусной остановке девушка в рэперском наряде из девяностых жонглирует соксом. Узнаю её, но не подаю вида. История безумия уже написана, я сажусь на скамейку и открываю книгу.
_________________________________________
Об авторе: ДМИТРИЙ ВОРОНИН
Прозаик, журналист. Родился в 1982 году в Краснодаре. Жил в Москве, потом в Краснодаре, с середины 2000-х опять в Москве. По образованию социолог, работает журналистом. Посещал семинар Руслана Киреева в Литинституте имени Горького, печатался в журналах «Октябрь», «Бельские просторы», «Новая юность», «Кольцо А».
|
|
