(рассказ)
Побрился. Ледяной водой смыл пену, холодными пальцами отшлепал до красноты гладкие втянутые щеки. Поставил чуб. Побрызгался всем. Первый раз за много дней нагладил рубашку. Первый раз за много недель надел галстук. Начистил туфли. Подносил к лицу, дышал и плевал на них, и полировал салфеткой для солнцезащитных очков. Взял в карман солнцезащитные очки. Не пил. Пошел голосовать.
Необычайно яркий свет. Как будто пронзает насквозь. Журчит подтаявший март. На скамейке у подъезда бабка Наталья с первого этажа, горбатая и глухая на одно ухо. Рядом ее ухажер, одноглазый дед Максим из соседнего подъезда. На войне он потерял глаз и чудом не потерял мозги. Получил Орден Славы, который всегда на нем, как и единственный пиджак. Плюс двадцать или минус – пиджак. И орден.
Кряхтит и, раззявив рот с черными деснами и единственным коричневым зубом, подхихикивает бабке Наталье. На его коленях, как облезлая лисья шапка, на боку разлегся рыжий кот Иосиф. Лениво глядя перед собой, вылизывает единственную переднюю лапу.
Эта святая троица постоянно здесь. Голоса стариков скрипят неспешно, как кривая телега по неровной проселочной колее. Катит себе тихонько, пошатываясь, подрагивая. Скрипит и катит, не ведая, на каком камне подскочит да надломится, треснет непрочный каркас да отвалится колесо, да поклонится, да скатит с дорожки и да приляжет на бок. Порастет травой буйной, майской…
- …а я пойду! – воодушевлённо потрясает кривым пальцем бабка, – Буду голосовать за «Б»! Он даже внешне на президента похож!
- Завтра скажут тебе, Наталья, кто похож на президента, хех-хех, – кисло хрипит в ответ дед Максим, – не забудь про стограм в буфете. Сегодня там ветеранам бесплатно.
- Я не ветеран, сколько повторять тебе, пень ты старый?! А жертва нацизма!
- А ты зайди! Может, за полцены нальют! Жертва нацизма! Хех-хех-хех!
- Вот и молодежь голосовать тоже! Беги, сынок, сделай выбор…
.......
- Вы знаете, к сожалению, с военным билетом нельзя.
- А водительское?
- Водительское тоже, к сожалению. Только паспорт.
- А может, это?
Из внутреннего кармана достал вчетверо сложенный лист А4, стал разворачивать – отыскал в столе среди прочих бумаг копии первых страниц своего паспорта.
- Ксерокопия паспорта, к сожалению, тоже не подойдет.
Да знаю я, твою мать! Но видно же, что это я! Вот мое имя в вашем журнале, вот мой адрес!
Молча, встал, пошел прочь. Холодные пальцы приканчивали в кулаке лист А4. И ведь не возразить. Права эта девица с жирными сахарными устами, в строгой блузке, но расстегнутой так, что только глаза оттуда вылавливай.
Только сердце чего-то заклокотало. Так бывает, когда что-то случается не по плану, чего нельзя исправить на месте и что придется в себе задушить. На короткое время пелена застилает зрение, затуманивает разум, уши закладывает, давление давит, и ты – не ты. В это время при малейшем колебании извне можно сотворить беду, испортить все. Вмиг, влет.
.......
На пути охранник. Молодой сержант лет двадцати двух с укороченным АКМ наперевес. Бронежилет. Из нагрудного кармана антенна рации. На манер американского спецназа блестит звезда на кокарде бейсбольной кепки…
- Простите, у вас все в поряд…?
Не дав сержанту договорить, двумя ладонями с наскока резкий толчок в грудь!
Он только вскинул руки в перчатках с обрезанными пальцами, выпустив рукоятку и цевье автомата, и под весом накачанного торса в бронежилете, перевалился через перила холла второго этажа медицинского колледжа. Задранные ноги буквой V – только сверкнули стальные шурупы, ввинченные в протекторы его шнурованных на пол-икры ботинок – с грохотом и хрустом вниз на ступени. И все. Без шансов. Эффект внезапности. Тот случай, когда либо ты, либо тебя. Без возможности второго удара.
Все: хох! Застыли, как на паузе, все смотрят. Глаза – буквой «О», рты – буквой «О», даже ноздри двумя маленькими буквами «о» – округлились и замерли, не зная, что делать: орать, бежать врассыпную? Будут ли их сейчас убивать, взрывать, насиловать?…
Какое, сука, твое дело?! Даже слова ей не сказал! Ты ее трахаешь, что ли?!
- Дайте пройти!
Впритирку с форменным плечом сержанта по лестнице вниз. Забрать с податливой обмякшей шеи автомат и крушить мир, кончать чужие и свою жизни в мире, где нет будущего, где даже нельзя приживить маленький беспомощный сперматозоид своего мнения к яйцеклетке чьей-нибудь выборной кампании, чтобы их мимолетный союз породил возможное потомство. Какое-нибудь светлое завтра без войн, без политики, с высокими зарплатами и низкими ценами. Но без паспорта этому не бывать, сперматозоиду не жить.
Да, никто не виноват, что паспорт забыл на базе после пятничной смены. И что не хочется тратить два часа выходного дня на дорогу туда и обратно? Думал, а вдруг прокатит, но не прокатило.
Хотел еще заглянуть в буфет медколледжа, где лучшие пирожки в городе. А сегодня, в День Выборов, там открыто наливают водку, чего в любой другой день в образовательном учреждении быть не может. И людно, и шумно в буфете поболе, чем на втором этаже, на избирательном участке со столами для комиссии и кабинками для голосующих. И такими вот девицами, с сахарными устами и строгими блузками.
Нет – вылетел из головы буфет. Мимо него пронёсся в черной пелене – прочь из медколледжа! Сбил в дверях входящих людей, бегом через площадь, словно объятый черным облаком и оглушительным стуком в висках: «Круши! Круши! Круши!»
Наконец, остановился у Вечного Огня, будто на этот огонь, как мотылек во тьме и летел.
За угол. Плечом к стене. Затаиться, отдышаться, осмотреться. Нет ли погони, слежки, засады. Люди ходили спокойно, внимания не обращали. Семьями, компаниями, парами, поодиночке. Говорили громко, смеялись, молчали. Не выглядели враждебно. Духовой оркестр у драмтеатра играл что-то знакомое, вдохновенно-советское, но в самый последний момент не узнаваемое. Со стороны городского парка веяло шашлыком и попкорном. Все спокойно.
Пелена сошла, давление в ушах ослабло. Груди девицы с сахарными устами уже не колыхались перед глазами, подталкиваемые членом сержанта, треск ломающихся костей и хлюпанье горячего влагалища отдалились, заглушенные духовым оркестром.
Ослабил галстук, лед затек под рубашку, солнце обожгло, отразившись в туфлях, бросил на траву под кусты автомат – подальше от греха, от мыслей… С досадой вспомнил про буфет, хотелось водки, но возвращаться нельзя. Вдруг замкнет? Достал из внутреннего кармана солнцезащитные очки, о которых в спешке забыл напрочь, подышал на темные стекла, потер о пальто, надел. Выдохнул. Хух.
.......
Пробегая мимо знакомого кафе «Ассорти» на третьем этаже торгово-развлекательного центра, затормозился с мыслью подняться и дать чутка. Секунду постоял, разглядывая разноцветные буквы на торце здания, зашагал дальше. Сперва дела, потом чутка. Доехать до базы. Взять на воротах пропуск, взять у дежурного ключ, взять паспорт. Чтобы все наладилось и пошло по плану, чтобы без сломанных шей и автоматных стрельб. Хватит уже. Маршрутка. Есть места. Сесть, перевести дух и просто забыться на полчаса…
…прежде часто ходил в «Ассорти». Бывало, сам, но чаще с Вéталем. Пил украинскую горилку «Немирофф». Садился прямо за стойку и пил стограммовыми порциями. Цедил сквозь зубы. По капле набирая в рот, катая языком по щекам, глотая и выжигая себя изнутри. Блаженно. Медленным огнем. Если заканчивалась бутылка, просил бросить в стакан огненный стручок перца. Съедал. Много курил, так же медленно, глубоко, лениво, пухлые кольца в потолок. Голос сзади. И легкий хлопок по плечу.
Один за стойкой. Никого. Тихо. Темно. Стакана нет, пепельница чистая. Снова голос.
- Простите, мы уже закрыты.
Появился бармен, пошел что-то делать.
- А что, уже…?
- Четвертый час, – он поднял руку вверх, ткнул в белый циферблат часов над баром, словно свинченных с вокзальной платформы. Десять минут четвертого. Ого!
- Я уснул?
- Было дело.
Веталь. Где Веталь?
- А этот… со мною был…
- Вашего друга вывела охрана.
- Как охрана?!
- Да вы не волнуйтесь, все в порядке. Там его знакомые, что ли? Выходили, смеялись.
Веталь внизу, у ночного выхода из «Ассорти». Как стрелки часов вокруг него навзничь два тела. На асфальте черные капли, красные зубы. Потирает руку.
- Чё, по пиву?
А потом была поездка в ДНР. От Веталя осталась чернота. Такое облако, но висящее как будто вертикально, шевелящееся, живое, чёрное. И что-то такое, что порой заставляет думать, что вот он, тут, у плеча, за спиной, в башке! Стоит обернуться и…
…и снова кто-то за плечо!
- Братан, конечная! Оплачиваем проезд, выходим.
По сторонам – салон автобуса пуст. Где Веталь? Как будто поднимался следом, сидел всю дорогу рядом и тихо на ухо извечные его прибаутки. Как будто вот он, тоже берет на охране пропуск, заходит в кабинет, падает в кресло. Но замереть, остановиться, прислушаться – никого! Только света в помещении меньше, чем должно бы. Темновато…
.......
Голосовать – надо! Зря, что ли, брился, зря галстук? И может быть эта еще там будет? Замутить на вечер?
- Вернулись? – скажет, улыбаясь, расправляя плечики и выпячивая грудь, – вот видите как просто? Всего-то, нужен паспорт. Вы на меня только не сердитесь, не я это придумала, такие у нас законы. Вот здесь распишитесь, пожалуйста.
Приблизится, подавшись вперед, наклонится, долетит тепло ее выдоха и мята жвачки, жар сладкой туалетной воды и всё, что в расстегнутых пуговицах, наружу, и вся такая: ля-ля!
.......
- Здравствуйте, проходите, пожалуйста! – девушка привстала (на ее нагрудном бейджике мимолетным взглядом успел выхватить имя – Раиса), широко улыбаясь, приветствовала едва приметным наклоном головы к правому плечу, протянула ладонь для рукопожатия. Мгновенный ступор. Какая холодная ладонь. И дежурный вопрос:
- Вы голосовать? Сюда?
- Привет, ага, сюда. Рая? Это же ты? Ты тут какими судьбами?
На месте Ля-ля сидела никакая не Ля-ля, а Пичугина Райка, одноклассница с третьей парты на среднем ряду. Девочка, переехавшая с севера, из Воркуты от родителей к бабушке доучиваться школу. С выпуска видно-слышно её и не было. Думал, назад в свою Воркуту уехала. Да нет, вообще ничего о ней не думал.
Теперь это была не та Пичугина Райка. Та Райка больше всего походила на воробьишку, растрепанного и перепуганного, не знавшего, где поджидает очередная опасность, из-за какого угла выскочит и набросится кошка. А кошками были мы, одноклассники – мальчишки и девчонки, всегда надсмехались над ее нескладной личностью, нескладным юмором, нескладным, спотыкающимся северным говором и посредственной склонностью к усвоению уроков. Школьная форма сидела на ней, как на картонной коробке или угловатом манекене.
Поначалу ей хотелось примкнуть к девчонкам, вжиться в новый класс, но от её закрывались, ее избегали, оттесняли. Так отторгает организм чужеродный донорский орган, и он становится ненужным и подлежит изоляции. И спустя какое-то время, она стала незаметной, на переменках все время в стороне, тихо жевала яблоко или бутерброд.
Тогда и началось.
«Давай тютю на свою Воркутю!» было самой безобидной кричалкой в ее адрес. Девочки писали на стенах в туалете; царапали заколками на побелке и помадой на кафеле стен ее имя и всякие похабности.
Мальчишки прятали портфель, вытряхивали из окон… Жвачки и кнопки на стуле, мокрые губки и сухие тряпки в мелу, листки с призывом «Ударь меня!» или «Плюнь в меня!», приклеенные на спину. «О, Райка, здорóво!», хлоп по спине, и листок приклеен.
Педсовет с участием всего класса собирали после того, как завуч снял с ее спины табличку «Отсосу после уроков!» и ниже уточнение «(под лестницей в старом здании)».
Вот только это и осталось в памяти о Пичугиной Райке. Засело где-то глубоко, да и всплыло теперь сразу, как узнал ее.
.......
Большие ярко-черные глаза те же, прежние, разве что сильнее раскрыты, как бы смелее, без какой-то боязни, в полную силу. Бледные щеки с ясно выпирающими скулами, острый кончик носа, тонкие сдержанные губы и острый подбородок – всё то же Райкино лицо, но уже и совсем не то.
Совсем взрослое, выправленное, словно достигшее своего естественного природного расцвета. Словно тогда она была бутоном цветка некоего непонятного диковинного растения, и вот теперь этот цветок распустился. Она была уже не тем воробушком, а расправившей крылья птицей – сильной, ухоженной, благородной.
И блузка на Райке была застегнута на все пуговицы.
- Да… Я Рая, рада встрече! – она на секунду как будто смутилась, но тут же заискрилась снова, – А вы такой нарядный, как на школьном выпускном вечере, в галстуке! Чубчик!
- Слушай, тебя не узнать, какой ты стала… – подобрать бы слово (красавицей (?), хорошенькой (?), какая пошлость!), но она опередила.
- Да? А мне показалось, что вы во мне кого-то заприметили. Даже нахмурились от неудовольствия, – ее глаза смеялись этому разоблачению.
Покраснел. Вот черт! Почему она на вы? Нарочно держит такую дистанцию? Мол, знать-то я тебя знаю, но и школьные годы в памяти сохранились, и никуда это «Тютю на Воркутю!» не делось, всё здесь, всё внутри, я всё помню!
- Я просто приходил уже, здесь другая девушка сидела. Думал, она и будет, а потом уже и тебя узнал.
- Да я шучу же, простите. Не обращайте внимания! А я просто на подмену села, Олеся на обед выскочила. Олеся это как раз та девушка. Я то за того, то за этого, видите? Вот! Секретарь тут, что девочка на побегушках, – она продемонстрировала свой бейдж с надписью «Раиса Тюльпанова, секретарь УИК».
Тюльпанова, значит? Значит, замужем. Кольцо? Кольца на безымянном пальце нет. Как же она меня, должно быть, ненавидит! Дразнит своим этим выканьем. Знай своё место, между нами стекло, стена, пропасть!
- УИК?
- Участковая избирательная комиссия. Ну а вы? – ее брови приподнялись, словно ей было крайне интересно знать, – Решили второй раз голосовать? Понравилось? Или…
Она, улыбаясь, кокетливо поиграла бровями, словно уточняя, или вам наша Олеся с сахарными устами понравилась? Насквозь видит, ведьма. Смотрит в глаза и читает мысли, видит, как пялюсь в разрез блузки этой Олеси. Словно застукала посторонние глаза, п
ошло уставившиеся на нее саму.
- Я первый раз паспорт забыл… На работе забыл в пятницу, пришлось ехать…
Лицо наливается жаром. Душно! Что, черт возьми, происходит?
Охранник!
Взгляд в сторону. Сержант на месте, но уже другой. Не такой накачанный и ростом выше. Смотрит пристально. Внезапно не получится. Дуло автомата, хоть и в пол, но палец водит по контуру спускового крючка, поглаживая от основания до края. Лицо – камень. Знает, что стало с напарником несколькими часами ранее, он получил внеочередной инструктаж на месте несения службы, он готов вступить в бой, открыть огонь на поражение. Выстрел его будет в голову. Только один. Сразу выбьет жизнь, расплескав ее серым веществом избирательному участку, разбрызгав капли и крошки… Тут даже гадать не надо. Всё будет быстро. И пусть так! Крики, визг, все на пол, оцепление!
Вокруг черным облаком висит Веталь. Аж щеки покалывает от напряжения. Тишина! Аккуратно руку во внутренний карман. Может, удастся через пальто? Единственный шанс. Дуло уже ощупывает сержанта лучом холодной пустоты, но у него броня. Как вслепую нащупать лицо? Попасть в лицо, не целясь, из кармана пальто не так удобно, как привычно вскинув автомат.
Неслышно большим пальцем предохранитель вниз. Патрон уже заведомо в пороховой камере. Медленно и как можно тише курок назад…
Сержант, словно сканируя насквозь, отслеживает всё и сам поворачивается в пол-оборота, сужая площадь возможного поражения, и медленно поднимает автомат. Но ему не успеть. Он это понимает, начинает торопиться…
- Но теперь-то паспорт вы не забыли?
Выстрел из-под рукава пробивает копеечную дыру в пальто, через глаз сержанта пробивает вспыхнувшую дневным светом дыру в его затылке, срывает с головы черную кепку, полную остатков разрушенного пулей черепа. Утяжелённая кепка, подлетев на полметра и зависнув на полмига, падает на пол.
Уже мертвый сержант, падая, дает длинную очередь веером снизу вверх, выбивая стекла медицинского колледжа, куски потолка, и, лежа на спине, с упертым локтем в пол достреливает магазин вертикально верх.
Паника. Звон стекол и пожарной сигнализации. Крики. Визг. Народ врассыпную. На полу и на корточках. Ползет и бежит. Надо выбираться, пока все под столами в надежде на спасение.
- Теперь нет, конечно, не забыл. Вот, возьмите.
В висках еще предательски стучит, где-то под одеждой стекает пот, хочется ветра и много воды. И водки.
Паспорт передается в тонкую ладонь с аккуратными красными ноготками правильной овальной формы девушки, которой пятнадцать лет назад кричали в спину: «Тютю на свою Воркутю!» и вешали таблички непристойностями.
- Видите, какой вы молодец! – бархатный голос Раисы, – Как сознательно смотрите в свое будущее!
Смеется. Глаза смеются. Она веселится без злобы, а, скорее, радуясь этой внезапной встрече с одноклассником. Но от ее светящейся радости не по себе – в этот конкретный момент она находится на ступень выше, доминирует по всем статьям, издевается! Стоит ей скомандовать «На колени!», как надлежит немедленно подчиниться.
Понимает силу своего цветения и произведенного эффекта на человека, который когда-то по отношению к ней считался обидчиком, возможно – врагом.
- Ваш бюллетень для голосования. Где галочка поставьте вашу подпись и пройдите в свободную кабинку. И ваш значок на память о сегодняшнем знаменательном дне!
Вместе с бюллетенем она протянула круглый значок. «Я выбрал своё будущее! 18.03.2018». Встал, опасаясь поднять взгляд на ее сияющее лицо, неуклюже отодвинул стул, сделал несколько шагов на деревянных ногах. Зашторил кабинку, уставился в бюллетень, на список из восьми имен, семь из которых создавали массовку одному. Конкуренции которому не было.
В кабинке плакат с портретами кандидатов в президенты. Этот самый «Б», который, по мнению горбатой бабки Натальи, даже внешне похож на президента, шёл первым номером. И ничего он не похож на президента. Обычная невнятная рожа из массовки. Свернул в четыре раза пустой бюллетень. Пусть сами отмечают, кого надо.
Есть дела и поважнее. Например, забиться с Раисой на вечер. Пичугина она или Тюльпанова – так же важно, как и то, с каким отрывом президент «П» обойдет массовку. А там и Ля-ля следом, Олеся, за компанию. Хорошее имя, теплое, нежное – Олеся.
Как можно скорее отделался от бюллетеня, просунув в щель стеклянного ящика. Девушки снова поменялись. Теперь снова Олеся. Неспешная, улыбчивая, сияющая. Впрочем, Раиса тоже сияла, но искрилась, словно звонкая автоматная очередь. Эта же спокойно изливала свет. От вытекал из нее, как молодой летний мед – тягучий, сладкий. Снова непростительно излишне расстегнутая блузка.
- Раиса? А она где-то… Она на месте не сидит. А вы знакомы? Я видела, вы так мило общались… Вы правда ее одноклассник? Странно, что она ничего не рассказывала о том, как училась в школе. Мне всегда было интересно, как это жить и учиться в Петербурге!
Она мечтательно завела руки за голову, словно, поправляя волосы.
- Где?
- В Питере. Есть же, наверное, разница, быть ребенком в Северной Столице и в нашей глухой провинции! А Рая и родилась там, и в школу там отучилась…
- Да как в Питере? Она со мной здесь школу заканчивала.
- Да? Странно. Ну да ладно. А я Олеся. Хотите с нами вечером? Мы в «Ассорти» собираемся. Знаете, тут, рядом? Только это поздно. Мы не раньше десяти освободимся, если повезет. Рая не будет против. Честно говоря, это она попросила меня вас позвать.
- А разве она не замужем? Тюльпанова – это же фамилия мужа?
- Тюльпанова? Она всю жизнь была Тюльпанова, и замужем не была ни разу…
.......
Когда стало понятно, что Веталь уже не предложит выпить по пиву и не окажется на соседнем стуле у стойки бара в «Ассорти», он стал появляться в виде живого черного облака, сгустка черноты, зависшей и шевелящейся в воздухе где-нибудь неподалеку. Порой казалось, что эта чернота напоминает силуэт Веталя, такого, поднявшегося на задние лапы бурого или гималайского медведя.
Но это были, скорее, вызванные воспоминаниями галлюцинации. Желание снова видеть друга рядом. Порой он как бы руководил поступками, призывал наброситься, скрутить, сломать кому-нибудь шею, сбросить на каменные ступени, выстрелить в глаз и выбить мозги, каким-то образом приблизить старого друга к новой встрече в лучшем из миров. Или не в лучшем, а просто в ином. В котором все будут, как черные шевелящиеся облака или сгустки какого-то темного тумана, будут пить какое-то потустороннее пиво, которое будет тоже как маленький сгусток тумана посветлее… Рая с Олесей будут облачками поменьше. Может быть, чуть прозрачней. Из Питера она или откуда, Тюльпанова или Пичугина – все мы рано или поздно тютю на свою Воркутю!
Свинченные с вокзальной платформы часы над баром показывали пол-одиннадцатого, когда слева и справа почти одновременно, перекрикивая шум и музыку из дискотечного зала, раздалось:
- А вот и мы! Добрый вечер!
Голову влево – Рая. Обворожительна и прекрасна! Взгляд сдержанный и внимательный. Но в нем не презрение, а, скорее, интерес. Тебе правда, интересно? Скоро ты всё узнаешь. Веталь успел все распланировать, что, куда и как сегодня вечером.
Голову вправо – Олеся. Улыбчива и открыта.
Наконец, всё успокоилось, и можно просто отдохнуть. Снова влево – нет Раи. Где Рая?! Снова вправо – Олеся уже забралась на стул рядом, где только что сидел Веталь. Теперь его не было. Только Олесю на этом стуле будто обнимало черными руками тумана. Словно призрачный змей обвил ее неосязаемой, но мертвой хваткой.
- А где Рая? Только что же…
- К сожалению, Раи сегодня не будет, она такая занятая вечно.
Олеся, приблизилась. Ее слова прозвучали так, словно она сказала не «к сожалению», а «к счастью». От нее пахло нежностью и неутоленным желанием, в глазах искрились огоньки предвкушения. Ох, Олеся, ну почему ты не она, не эта воркутинская ведьма?!
.......
На скамейке у подъезда застыл неподвижно дед Максим. Спал, сидя, в пиджаке, рискуя заработать простуду, если не замерзнуть совсем. Нежным молочным светом белела на его груди серебряная звезда Ордена Славы. Густой пар морозного вечера вырывался из ноздрей. Ладони старика с обеих сторон обхватывали трехлапого рыжего кота Иосифа. Вдруг кот вскочил, ощерился, выгнул спину, вытянул хвост и как завопил, зашипел, затрясся всем своим дворовым кошачьим организмом! Выпустил когти, до крови расцарапав руки старика. Дед Максим встрепенулся.
- А ну, ты, шкура! А ну, ты, тихо, етить твою мать! Чего разорался!
Сначала было просто темно. Попробовал присмотреться – но на подъезде запищал домофон, и пролившийся наружу из широко отворившейся двери бледный свет выстелил перед стариком тень человека. Мужчина в черном пальто пошатывался и, казалось, едва держался на ногах, колени подгибались – так был пьян.
Лампочка из подъезда осветила лицо мужчины. Дед Максим увидел пустоту в его взгляде, на лице безумие и ужас. Должно быть, с таким лицом он в сорок третьем шел на танк и падал с ранением в голову. Вокруг глаз, на щеках, на лбу кожа расцарапана в кровь. Жирные алые полосы и грязные разводы. Словно кто-то пытался выдавить безумие из его глаз и сорвать с лица маску ужаса и безумия.
Мужчина зашел внутрь, дверь за его спиной защелкнулась.
Снова перед единственным глазом деда Максима разрослась темнота.
Но что-то с ней было не так. Иосиф, разинув пасть, снова зашипел. Темнота как будто собралась в форму кривоватой человеческой фигуры, встав в полный рост прямо перед дедом и котом.
Фигура подрагивала, покачивалась, кивала, изгибалась в поясе. Как будто тот мужчина не зашел внутрь, а, передумав, закрыл дверь перед собой и остался снаружи. Дед Максим мигом согрелся, пропотел и осторожно спросил:
- Ты это… Перебрал, чи шо?
Но темнота вскоре рассеялась, проявились светлые пятна фонарей на подъездной дорожке двора и отблески света в окостеневших сугробах.
- Хух, штой-то было-то? Морок, морок, поди прочь, нечистая.
Дед Максим с треском замерзших костей поднялся на ноги. Кот ловко для калеки приземлился, сделал несколько шагов и стал лизать лапу.
Руки старика кровоточили. Не обращая внимания на боль, он, кряхтя, наклонился, поднял подмышку кота, заботливо протер им орден и, приговаривая тихим бормотанием, поковылял к своему подъезду.
- У, ты! Рыжая зараза! Пойдем спать. Завтра новый день, новый президент, хех-хех, новая жизнь начнётся.
_________________________________________
Об авторе:
ВЛАДИСЛАВ РЕЗНИКОВРодился в Белгороде. Окончил Голицынский военный институт Федеральной погранслужбы России по специальности юриспруденция. Работал юристом, судебным приставом, помощником арбитражного управляющего, специалистом по исполнительному производству и т.д. Пишет прозу. Лауреат всероссийского литературного фестиваля-конкурса «Хрустальный родник-2011», лауреат межрегионального литературного фестиваля «Перемен требуют наши сердца» (2011), участник 10 форумов молодых писателей России. Произведения вошли в сборники: «Слово - Слову», «Берега России», «Новые писатели - 2011», «Новые писатели - 2015», и др.; публиковались в журналах: «Московский вестник», «Роман-журнал XXI век», «Вайнах» (Грозный), «Венский литератор» (Австрия) «Пролог», «ЛиTERRAтура», "Подлинник" и др. Автор книг «Знаки пустоты» (Москва, Фонд СЭИП, 2015), «Нутрь» (Белгород, Константа, 2015). Живет в Белгороде.
скачать dle 12.1
