Светлана Михеева. БЕСПЕЧНЫЙ ФАКТ ЛЮБВИ

Редактор: Роман Рубанов



 

***

Беспечный факт любви второе ищет тело.
Оно – сурьмит, кровит, оно само хотело
Спуститься в вестибюль, где обитает скука,
В пустующий июль войти тяжелым звуком,
Расплавиться, войти, стихом однообразным,
Что слепочек с любви снимает безотказно,
То смотрит на неё, то ищет, то ласкает –
И маленький герой её одну алкает.
Восторженно трубя, что время быстротечно,
Он видит в ней себя, целующего Нечто.

И этот поцелуй распространился выше
Оконных катаракт, фигур в подъездной нише,
Он выпал из окна, повесился в туалете –
Иначе здесь нельзя, при грубом ярком свете.
Иначе не везёт, живешь наполовину,
И день к тебе ползёт, удушливый и длинный,
И радиоволной обматывает зданья,
Но разнице причин не ищет оправданья,
Свободно проникает к обманутой жене,
Где тихо пребывают в согласии оне.

 

На зимние квартиры

1.
Мёд осени, пугливый яд,
Отпив, отчизна умирает,
С собою тихо забирает
Детишек, девушек, солдат.

Глядит в предсмертные очки,
На ящички, на сундучки,
На малость пуговички медной.
Свистят в петличках сквознячки.  
Гремят стальные башмачки,
Набат и песенки победны.

2.
Выпытывая красоту,
Ведь расставанье предстояло,
Впадая в звуконемоту,
Мы прятались под одеялом.

Мы видели её одну
В смертельной разноцветной вате.
Мы видели её одну,
Захлёбываясь на кровати.

Мы видели: как рассветёт,
Не в багреце, не в буйном злате,               
Она по улице идет
В простом замызганном халате.

Багрец с утра киргизы жгут,
Сметают злато лилипуты.
Глухие астры стерегут
Её зловещие маршруты.

Подобья утренних огней,
Опаздывающие пассажиры,
И мы, бездомные, за ней
Бредём на зимние квартиры.

Она не ждёт и ускользает
Дыханьем в садике пустом.
Но смилостивится потом
И поцелуем замерзает
Над холодеющим мостом.

3.
Сдаётся без сопротивленья
Предместий тихая листва,
Здесь чувствуется утомленье –
Покладистое населенье
Передвигается едва.

Дождей бежали садоводы.
Заметно затянулись броды –
Сбегает ветерок зане
Ему подмигивают воды,
холодные на глубине.

Старушка Маргарита Львовна,
Конфетку съев наедине,
Глядит на слишком блёклый фантик,
Как будто сон Фиораванти
О мрачной русской старине.

Съедает дождь церквей верхушки,
Грызёт избушек черепушки,
Марию Львовну хвать за нос.
Она спешит уйти с балкона…
И больше ни одной персоны
Сюда нелёгкий не занёс –

Наедине с предметом страсти
Стою к предместию спиной
Лицом к предзимнему ненастью,
Где в угасаньи столько счастья,
Где осень вся передо мной.

 

***

Небо стало тесней, поле длинней и площе.
Чем я могу владеть в нашей невинной роще?
Вкладывая секрет в линии, дыры, пятна,
Знак владения указывает: обратно.

Роща мертва, что, кажется, невозможно.
Следует к ней подкрадываться осторожно.
Робкий дракон в стеклярусной чешуе
Замер сегодня у полдня на острие,

Но не успел окончательно омертветь.
Полдень Георгий, здравствуй, о том ответь,                                     
Как обладать немыслимой красотой
Если глядит в нее человек простой?

Если поля раскинулись так светло,
Что посередине лета на них бело.
Если в небе расправилась теснота
Телом желанья и плотным огнем креста,
Бьётся листва и падает в уголочек
Между карандашей и тягучих строчек.
Я обещаю, как только сойдешь с коня,
Подо льдом мерцающих оболочек
Жар невинности крепче, чем жар огня.

 

***

Турки в море вылили молоко,
Подоив небесную кобылицу –
Голубым разрезом даёт границу,
Если вдоль по кромке идти пешком,
Нарушая правило темноты,
Мимо женщин, похожих на горы, мимо
Растерявших праздничные черты,
Полных мусора и травяного дыма
Медленных улиц, воздух которых крут,
Начинает мысленно проясняться:
То ли сны античные нас зовут,
То ли птицы мечутся меж акаций,
Пробуждая тревогу, когда волна,
Та, что тысячи лет чёрт-те где бродила,
Набирая вес, высоту и силу,
Возвратилась, древней любви полна,
От неё незанятый человек,
Даже сам не захочет, но вдруг услышит,
Что внутри свободен, и как она
Он внутри качается, любит, дышит.
Средиземным дымчатым изразцом
Помещается в центре великой качки
Грязно-белая кошка со скуластым лицом
И глазами синими, как у прачки.

 

***

Золотомойщик июнь намыл
Жёлтый налет акаций.
Туда, где ты кого-то любил
Лучше не возвращаться.

Это уже не тот коленкор,
Город не тот. Он рыба,
Проглотившая дом и двор,
Где вы стоять могли бы.

Выцвела лента её реки.
Сам ты древнее инка,
Провинциальные голубки,
Мягкая серединка.

Здешний садик одет в старьё,
Приоткрывает дверцу:
Контур дерева как копье,
Вросшее в чьё-то сердце,

С глаз упрятанное в мокрец.
Боль ничего не значит.
Морщит личико пруд. Подлец,
Точно, сейчас заплачет.

 

***
Жир цветов делает август блюдом
несъедобным, поскольку любое чудо
не годится в пищу. Настурции пышут жаром,
георгины ревут, лилии пробуют жало,
млеют розы.  Во мне вскипает лесной порядок,
выступающий злой ордою против любовных грядок,
против рвов-накопителей, где записная стерва
сохраняет сердца поклонников из резерва.

Август плачет, мучается –   как соучастник,
он торгует прекрасным, как тухлый советский частник,
как простой спекулянт из глубин своего народа,
чья природа сложна, как вообще любая природа,
где на грани смерти рождается мысль о смерти,
в слуховых рожках гладиолусов дремлют глухие черти,
в дачном домике пахнет ядом и пахнет луком,
отбивает чечетку вода – стук всегда прирастает стуком.

Человек раскрывает зонт, под которым флора
закипает как злая пена у рта Босфора,
вдоль забора разметаны знаки ее свирепства –
эти запахи и цвета обращают мужчину в бегство.
Сцилла воет, Харибда крутит свои воронки,
у крыльца Цирцея развешивает пеленки.
А пойди ж, дойди, и не будь по пути укушен.
И приди франтоват, уверен и добродушен,
как положено человеку, сиречь мужчине,
потакать Природе по самой простой причине,
ибо женщина и страна это две боевые раны,
над горячей воронкой которых ползут туманы,
мастеря новояз любовный, иначе –  избыток плотский.

И бредёт по дороге один лишь холодный бродский.

 

***

Природа, раскинувшись в розовом кресле,
кого-то в цветном одеяле качала.
Кто будет жалеть о потерянном, если
потеря – начало.

Как много причин на рассвете исчезнуть,
задёрнуть плотнее погасшие шторы.
Кто будет жалеть о потерянном, если
оно – разговоры.

Оно уплывает невидимым дымом
невидимым вздохом в начале, в теченье
какой-то секунды, в спокойствии мнимом,
как свет, как несвет – золотое сеченье

простой череды заоконных событий:
закатов, рассветов, иного томленья,
когда проступает сквозь поры наитий
рождённого слова слепое движенье.

Из памяти выйдет создание это
с таинственной памятью злого урода
и бьётся, как вдруг обретённое лето
последней свободы.

И в жалости нашей есть львиная доля
прощенья, прощанья, влеченья, и вроде
ты видишь: любовь прорастает в неволе,
в твоём огороде.







_________________________________________

Об авторе: СВЕТЛАНА МИХЕЕВА

Живет в Иркутске. Окончила Литературный институт им. Горького. Поэт, прозаик, эссеист. Автор восьми книг – двух книг прозы, четырех книг стихов, книги эссе и детской сказки. Произведения публиковались в журналах «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Сибирские огни», «Октябрь», «Урал», «Юность», «Волга», «Байкал», «Журнал поэтов», «Грани», «Лиterraтура», «Техtura» и других, а антологиях. Участник многих литературных фестивалей. Лауреат международного Волошинского литературного конкурса. Член Союза российских писателей, возглавляет Иркутское региональное представительство СРП.скачать dle 12.1