* * *
Сезон обнаженья в искусстве –
ветвей, механизмов, корней.
Вот Ева стоит возле древа,
и мир одинок перед ней.
Стоит и торжественно смотрит,
как важно пикирует лист
простым треугольником света...
Прозрачна его нагота.
Где зреют плоды символизма?
Куда уплывают плоды,
когда мы трясем это древо
в случайной надежде пустой?..
* * *
Хотели Амстердам, но нету Амстердама,
есть пиво "Амстердам", и небо, и река,
московские понты и областная драма,
и то, чего уж нет, -
все это есть пока.
Легли в культурный слой, в намоленную воду,
по детской прихоти качающую нас,
затем что не снести, как тает год от году
провинциальной музыки запас.
* * *
Когда по городу проходишь просто так -
На вызов воздуха, без вызова и драмы,
Любая мелочь и приятна и пуста...
Уже река принадлежит искусству,
И облака уносятся, куда нам
Не по пути - за перевал моста.
Я позвоню тебе из саксофона,
Я посмотрю в глаза определенно -
Такая ты немыслимая дама.
За перевалом двадцати пяти
Открытого пейзажа не найти,
Но вместе с тем - вот я уже и дома.
Жизнь тянется, и я вхожу во вкус,
Я медленно гармонии учусь,
Той, что опаснее огня, но слаще дыма.
А если через Шпиль необходимо
Пройти на одиноких парусах,
Я падаю, но, слава Богу, мимо.
И голубые мальчики в глазах...
* * *
И я здесь был…
И я любил…
Шу-шу и камыши,
утопленные по уши
в топленых и теплых сумерках.
И именно что стоны на скамейке…
По мне так - вспомнить значит повторить.
И я здесь пил…
Я заходил в кафе,
где смотрят сквозь тебя
ухоженные женщины
и дети -
любители тоскливой "кока-колы",
и барменша как бандерша с Одессы.
Пропустишь сто, и мир уже другой,
и вы с ним совпадаете как будто
по ритму страсти,
заданному свыше.
И я гулял…
Когда сносили Шпиль, мужчины плакали,
а женщины крепились.
Неубедительно. Так возносился царь
эмблемой нерушимой власти мертвых
над временем…
И я здесь вел досужий разговор
о Бахусе, о логосе, о сексе.
Но чем все кончилось?
Побегом, пораженьем?
Не знаю. Важно то, что я здесь был…
* * *
Мы порою придаем значенье
суеверьям самым низкопробным.
Посуди, со Шмановым однажды
в городе Усолье мы стояли
во дворце культуры местечковой.
Только что закончился концерт,
зрители нас плавно обтекали.
Вдруг какая-то девчонка, пробегая,
нам всучила странные бумажки,
объяснив, что в них найдем мы правду
о себе, о том, чего нам надо.
Мы - что было делать? - развернули.
Шманов поглядел: "неутомимость".
"Точно, точно, это мне и надо" -
закричал он. Я с ним согласился.
Мне досталась "легкость", в тот же миг
я подумал: что за совпаденье? -
ведь таких и вовсе не бывает.
В тот же миг я понял, что о нас
кто-то думает и подает советы.
Мне бы легкости немного, и тогда…
Здравствуй, время черное и злое,
над тобою в небе пролетая,
я держусь за легкую надежду,
а одежда сыплется, как прах.
И на ветхих облаках надежно
я держусь за руку полубога,
а с земли неутомимый Шманов
мне кричит о творчестве своем.
* * *
Моя задача усложнилась. Но
я понял только, что у слова “небо”
достаточно пристрастий, а у слова
“бессмертие” нет жизни ни одной.
Я мелочь выгребаю из кармана
торжественно. Я хорошо пою
без примененья лиры, без обмана.
Но в пенье недостаточно огня,
и есть любовь отдельно от меня.
Отдельный дом с его льняным теплом,
куда меня с моим теплом не звали,
да было бы невпроворот печали,
чтоб раствориться в небе выпускном.
* * *
Кто выдумал это старушечье лето,
где гулконемой одуванчик цветёт
и лезет в глаза и дышать не даёт?
Кто выдумал с лёту дыру и заплату?
Что чувствует он? — каждый шорох, движенье,
цветенье природы и приумноженье
таких же, как он, набирающих сок,
чьи слёзы — вода. А вода дождевая —
обозная, грозная и гроздевая…
Когда бы ты сжился, когда бы ты смог…
Кто выдумал дату, билет до обратно?
По горлу захлёстом скользит перелёт.
Кто выдумал дату, дурную примету:
чтоб пущен был злой одуванчик в расход,
рассеян по свету?..
* * *
Невесомый рай и сад
лужи жар во все концы
он приснился - этот дождь
или не было меня?
Ух! Подпрыгнула душа,
и на шарике таком
дети в Англию летят.
Бух! И лопнула она.
* * *
Птицы напевают тихо,
громче напевает память,
только памятью усердной
я себя не обману;
с тлением соединившись
и припав к земле устами,
повторяю, как убитый:
"мне б хотелось петь и плыть".
Дерево шумит листами,
Бог деревьями своими,
мы меняемся местами
с отражением в реке,
и, как память, прорастая
из земли неумолимой,
я шепчу, не умолкая,
с бабочкой на языке.
_________________________________________
Об авторе:
ВИТАЛИЙ НАУМЕНКО(1977 – 2018)
Поэт, прозаик, переводчик. Родился в городе Железногорске-Илимском Иркутской области. Окончил Иркутский университет. Редактор-составитель (совместно с Анатолием Кобенковым) альманахов «Зеленая лампа» и «Иркутское время». Печатался в альманахе «Вавилон», журналах «Арион», «Октябрь», «Новая Юность», «Сибирские огни», «День и ночь» и др., в антологиях «Нестоличная литература», «Черным по белому». Автор пяти книг стихов. Лауреат премии имени Виктора Астафьева.
скачать dle 12.1