Колонка Анны Аркатовой(
все статьи)
Изоляция, поместившая многих в сосуды собственных квартир, на этом не остановилась. Она взялась приучать не только к границам привычного помещения – но и к собственным границам. В том числе и к границам невозможного.
Давай встретимся – сказала мне в середине июля моя подруга Лена– и, по ее интонации, было понятно, что встретиться означает пойти и накатить. Дом ей осточертел. А кому не осточертел? Мы встретились и решили пойти в Депо. Это такой вокзал с сотней кафе внутри. Трудно себе представить более подходящее в эпоху ковида местечко для встреч. Что внутри, что снаружи занято абсолютно всё. Люди, развесив по ушам жалкие масочки, в нетерпении налегают на окна раздачи, вальсируют с подносами в надежде припарковаться, боком, боком в противопотоке пробираются к своим. Я подумала было, что Лена сошла с ума ихотела уйти – но подруга неожиданно разжилась свободным столиком. Мы дружно протерли руки санитайзером и чокнулись чилийским красным вином по семьсот рублей бокал. После этого стянули маски и, наконец, выпили.
Мы болтали часа два, подливая в чилийскую тару нормального крымского из ленкиного рюкзака. Мимо нас ходил охранник и направо -налево бросал прицельные взгляды. Не знаю, какая у него была инструкция в связи с создавшейся ситуацией. Орали дети, подъезжали машины, нарядные девушки делали вид, что они тут на минутку.
Потом мы прошлись до метро. Я вернулась домой, открыла блокнот и нарисовала Ленку в маске. Простым карандашом. Это оказалось очень удобным – в маске. Не надо выписывать рот и нос. Получилось неожиданно похоже. Надо сказать, что с целью «порисовать» последний разя держала карандаш в шестом классе средней школы города Кировограда. То есть как минимум сорок лет назад. Про портреты я вообще молчу.
Потрясенная результатом, я решила не останавливаться и изобразила девушку, гладящую утюгом мужскую рубашку перед экраном телевизора. То есть сначала у меня вышла слегка перекошенная в плечах девица, а потом чтоб не исправлять, я снабдила её утюгом и доской. Потом я нарисовала лежащую на песке девушку с обиженным выражением лица и ее парня со спины. И наконец, продавца дынь в шортах. Что объединяло эти сюжеты? Одна вещь. Я сначала рисовала, а потом понимала – что именно я рисую. То есть практически в самом конце. Это меня не переставало удивлять и удивляет уже третий месяц. В собственной прихожей я наткнулась на цветные мелки из набора, который раздают в самолете детям. Бабушку в купальнике я изобразила уже в цвете. Почему бабушку? - Молодая не получилась. Бабушка тоже стояла спиной ко мне на мостках, оперевшись на перила. Смотрела в пруд – проблема лица решалась легко и просто. Название всплыло само собой. «Где этот долбаный внук?». Отсутствие лица, как видите, без труда замещалось драматургией.
Интересно, что параллельно в воспоминаниях Бунина я вычитала показательное признание о том, что он в молодости «сюжета не мог выдумать или выдумывал плохонький... А потом случилось нечто удивительное: воображение у меня стало развиваться «не по дням, а по часам», как говорится, выдумка стала необыкновенно легка, один Бог знает, откуда она бралась, когда я брался за перо, очень, очень часто еще совсем не зная, что выйдет из начатого рассказа, чем он кончится (а он очень часто кончался совершенно неожиданно для меня самого, каким-нибудь ловким выстрелом, какого я и не чаял) ...»
Я, конечно, не претендую на выстрел – но сценарий меня успокаивает. Как и сам Бунин. Так что я, овалом осквернив листок бумаги рисовальной плотностью 200 г/м, еще не знаю, что это будет – яйцо, лицо или торпеда дыни. Знаю пока одно – границы мои для меня загадка. И не только мои.
скачать dle 12.1
