ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Дана Курская. ЕСЕНИН: ПРАВО НА «АНГЛЕТЕР»

Дана Курская. ЕСЕНИН: ПРАВО НА «АНГЛЕТЕР»



28 декабря исполнится девяносто три года с того пасмурного питерского утра, когда Елизавета Устинова и Вольф Эрлих при помощи коменданта взломали запертый изнутри замок пятого номера гостиницы «Англетер» и увидели на трубе парового отопления повесившегося Сергея Есенина. За эти девяносто лет со страной стряслось многое – война, голод, оттепель, возрождение, запуск человека в космос, перестройка, снова война и полная компьютеризация населения. Менялись эпохи, менялась власть, менялись поэты, но никто так и не смог выяснить – чьи руки затянули петлю на шее последнего певца деревни.


*

Существует огромное количество самых невероятных версий его гибели  – одна фантастичнее другой: Есенина принесли в жертву злонамеренные масоны, верный секретарь Галина Бениславская отомстила за поруганную любовь, коварный Каменев  лично искал в номере запрещенную телеграмму, Мариенгоф рехнулся от зависти и приехал в Петербург инкогнито, дабы нанести смертельный удар, Троцкий заказал убийство Есенина, потому что тот у него любовницу увел, инопланетяне забрали душу поэта для изучения феномена русской поэзии и тому подобное – но, конечно, лидирует среди всех этих гипотез легенда о том, что Сергея Есенина  неаккуратно пытали в подвалах ОГПУ. Потому что он был русский-прерусский, а они – евреи. И вот они его пытали за это, а потом стукнули по голове подсвечником, выстрелили в переносицу, отравили вином, порезали ему запястье, сочинили впопыхах «До свиданья, друг мой, до свиданья», подкупили Эрлиха, завернули все вместе поэта в ковер и принесли в «Англетер». Чтоб никто не догадался!  А руководил операцией, конечно, Яков Блюмкин – который черный человек! И неважно, что он в это время находился в загранкомандировке в Гималаях. Вернулся, убил поэта и снова умотал – подумаешь, делов-то!

Я не хочу в этой статье заниматься расследованиями, тем более, что самое глобальное расследование гибели Есенина было проведено комиссией Юрия Прокушева – и куда мне до ученого люда. Но смею заметить, что знаю наизусть протокол вскрытия, составленный Гиляревским и постоянно оспариваемый сторонниками вышеуказанных версий есенинской гибели – дескать, таких минималистичных протоколов вскрытия не бывает, это Гиляревский просто сигнализировал коллегам и потомкам, мол, не обращайте внимания на то, что я тут понаписал,  – на самом деле, мол, всё совсем не так было.

Кстати, знакома я с протоколами, исследованиями и версиями по той простой причине, что сама уже шестой год пишу достаточно серьезный научный труд о загадке декабрьских событий в «Англетере», и у меня, кстати, тоже есть своя версия. Причем совершенно новая, доселе нигде не озвученная. Но – не будем забегать вперед.


*

Итак. В последние годы выходит в свет довольно большое количество трудов самых разных авторов, посвященных интересующей нас теме. Это и «Есенин. Путь и беспутье» Аллы Марченко, и «Загадочная петля» Александра Маслова, и (из песни слов не выкинешь!) эпохальные и безосновательные исследования Безрукова-старшего, и много других расследований и размышлений. Немного особняком в этом ряду стоит, пожалуй, самое интересное и максимально честное произведение Анатолия Панфилова «Есенин без тайн», в котором использован огромный пласт документального материала: письма, дневники, воспоминания, газетные публикации и стихи. Все это помогает читателю понять Есенина-человека. Исследователь показывает причины его душевной трагедии и корни внутреннего разлада, проводит глубокий психологический анализ причин возникновения трагедии и наконец подводит нас к осознанию того, что Есенин мог покончить с собой. Естественно, в Сети практически невозможно найти положительной рецензии на книгу Панфилова. Все же рецензии отрицательного характера можно свести воедино под слоганом «Ужасная книга, очерняющая светлый образ Поэта! Он не мог САМ! Он не ТАКОЙ!!» Но дело в том, что если соскрести с фигуры Есенина золотисто-припудренный слой одуванчикового флера, то становится понятно – он мог сам. Он был такой.


*

Итак. Много лет образ Сергея Есенина формировался в русских умах в виде пастушка, воспевающего деревянные избы, дворовых собак, родные просторы, опавшие клены и российские, эх, березоньки. Такой поэт – что логично – мог быть только светлой личностью, и мог принять лишь мученическую смерть. Очень яркой иллюстрацией к подобным мировоззренческим взглядам могут явиться финальные строки романа Виталия Безрукова: «Пнул Блюмкин, проходя, гармошку — проплакала в последний раз тальянка по хозяину своему. Свершилось заклание! Взметнулась птицей белой душа поэта в синь поднебесную над родной землей русской. И только одинокий колокол на церкви Казанской Божьей Матери звонил по убиенному Сергею Есенину».

Конечно, в таком ключе можно писать о Есенине только житие, в котором не будет места его вполне человеческим чертам личности. Ангелы и святые ведь не могут быть подвержены депрессиям, они не бьют жен, не мытарят многочисленных любовниц, не шляются по кабакам, не конфликтуют с родителями, не говорят всем гадостей с пьяных глаз и вообще не пьют, если на то пошло. Коль уж ты ангелъ Божий – то будь добр, как говорится, марку держать. Но ведь если говорить серьезно – то это страшно, когда человеку отказывают в том, что он человек.


*

Однако почему же в первые годы после трагедии не было и доли разговоров о возможной насильственной смерти поэта? Уж не потому ли, что люди в кожаных плащах ловко всем заткнули рты? Думаю, что дело тут на самом деле вот в чем. Людям и поэтам гораздо проще при анализе собственных душевных глубин ориентироваться на кого-то далекого во времени, но близкого по организации внутреннего пространства. Наследовать в плане страстей кому-то, кто жил когда-то там давно, потому с ним и случилось что-то ужасное, чего в наше время приключиться не может, потому мы можем лишь скорбеть о нем, чувствовать, как он, но спать при этом спокойно. Сам Есенин, например, отождествлял себя с Пушкиным –

«О Александр! Ты был повеса, 
Как я сегодня хулиган!»

Ну вот и мы все придумываем жизнь не своим коллегам по работе и не соседям по панельному дому, а тому, кого девяносто лет назад нашли повешенным на трубе. А там, глядишь, и нам через лет через сто кто-нибудь легенду сочинит, нехай, чего уж там.

Хотя, кстати, возникает вопрос – отчего же мы не проводим свои расследования с Маяковским? Ведь, казалось бы, – и Полонская могла быть чекистом, и стрелять можно было откуда-нибудь с балкона, свесившись с верхнего этажа на стальном канате!  Словом, простор для фантазии и тут имеется обширный. Но – нет. Тут не сочиняем. А почему же? Очень просто. Маяковский нам при всей его гениальности и обаянии остается чужд. Что там еще за любовные треугольники? Какие такие кубофутуристы? И потом, клопы и бани – это не про березоньки, это нам непонятно. А вот Сергун – он свой в доску.

И, если оставить ернический тон и обратить внимание на более узкую группу общества с узнаваемой стигматизацией поэтической жизни, то от лица большинства в эту группу входящих, могу искренне подтвердить – да, он свой. Кому как не нам, поэтам, знать – каков этот путь и что ждет на этом пути.

…Бесславие, внезапный взлет, первая публикация, первый концерт, первая рюмка, первый сборник, сто двадцать вторая рюмка, забвение, три тысячи сорок шестая рюмка, сто двадцать пятый никому не нужный концерт, одиночество, боль, мысли, борьба с самим собой за строчку, всё зря-всё зря-всё зря, шесть тысяч двести восемьдесят третья рюмка, какой-то там концерт, мама-я-поэт-это-такая-работа, много случайного секса – чтобы согреться, много случайной любви – чтобы было чем писать, боль, мысли, уехать в Питер, начать заново, одиночество, страх, ночь, снег, нет строчки, есть водка, мысли, боль, одиночество. Веревка. Труба.

…и тут мы в ужасе подскакиваем от таких размышлений, а ладони мгновенно становятся влажными от липкого страха. То есть – если он тогда смог, то значит и я – смогу? Ведь все остальное, что мог он, я тоже уже сделал.

И тут можно любить или не любить стихи Есенина – вопрос уже не в этом. У меня, например, спорное чувство к его поэзии. И занимаюсь я им не первый год не потому, что это мой любимый поэт, а вот именно из-за вопросов похожести, из-за трикстеризации Есенина. То есть не важно, кто пишет плохо, а кого проходят в школе на уроках литературы – но поэтическая-то оптика у нас у всех работает примерно одинаково! Но не допускать же в самом деле мысли о том, что и я могу. Сам. На трубу-то. И тут мозг наш, который, как известно, срабатывает всегда в спасительную для человека сторону, услужливо подсказывает – да нет, он не сам, ты что. Убийство это. Ах, убийство, –облегченно вздыхаем мы, поэты эдакие, и вытираем пот со лба. И идем дальше пить, петь и писать кто во что горазд.


*

«Основное в Есенине – страх одиночества», – писал Мариенгоф в своем «Романе без вранья». А в ту последнюю глухую англетеровскую ночь он остался абсолютно один.

Вот и Бениславская пишет в своем дневнике:

«Я знаю, я вижу, как он остался один в номере, сел и стал разбирать и мысли, и бумаги. Была острая безнадежность. И знаю еще: уже оттолкнув тумбу, он опомнился, осознал, хотел вернуться и схватился за трубу, но было поздно». Между прочим, это последняя запись – после этого «верная Галя» пошла и застрелилась на могиле Есенина, чтобы ему не одиноко больше было.

Но в ту ночь ему было невыносимо одиноко. Устинова рассказывала Мансурову о ночных событиях:

«Как только Вы ушли, то он вышел из комнаты и поднялся к нам. Постучал. Мы спали, проснулись и спрашиваем: «Кто там?»  «Это я, Есенин»  «Да что ты, Сереженька, ведь мы спим, пять часов утра. Приди попозже». Он спустился. Сел в кресло в общем зале, посидел минут десять, а потом пошел к себе. И половой говорит, что вскоре он услыхал глухой стук, как будто что-то упало. А потом стало тихо».

…Не важно, кого именно Вы любите – Есенина-поэта или Есенина-человека. Если это настоящая любовь, то Вы будете любить его (как и любого другого поэта и человека) со всеми присущими ему минусами, истериками и страхами одиночества. Поэтому, рассуждая о гибели Есенине, не унижайте главного певца деревни категорическими «он не мог». Ибо всемогущ человек в страстях своих человеческих. И всё он мог.

Мог остаться и встретить тот питерский холодный рассвет и пить его холодные лучи, как предновогоднее шампанское. И мог начать новую жизнь, и увидеть первый том своего собрания сочинений. Мог помириться с Троцким, съездить в апреле в Константиново и гулять там с мамой вдоль Оки на вечерней зорьке, а потом разочароваться в Сталине и сбежать с Айседорой в Шанхай, черт возьми! Всё может человек в тридцать лет – когда мир еще лежит перед ним, как белый лист бумаги – и хочешь кровью пиши, а хочешь – чернилами… Но он сделал по-другому. Потому что МОГ сделать. Потому что имел право на эту ночь, эту трубу и весь этот свой внутренний «Англетер». И никто, кроме Бога, не может судить его за это.

…Вот, пожалуй, и всё, что я хотела вам сказать. Ах да. Погодите-ка. Я ведь обещала рассказать про свою совершенно новую гипотезу. Так вот. Я думаю, что его убил Устинов. Случайно. По пьяному делу, например. Недаром он спустя некоторое время повесился сам и завещал себя похоронить напротив Есенина. А! Каково!

И я сейчас могла бы долго рассказывать вам, на чем построена моя замечательная новая гипотеза. Но какие бы я не приводила научные доводы – знайте правду. Гипотеза моя построена только на том, что мне уже тридцать два, и я пишу стихи, и пью водку.

И поэтому я считаю, что он – не сам.
Наверное, все-таки он – не сам.
Конечно же, он – не сам.

скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 638
Опубликовано 25 дек 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ