ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Наталья Попова. РАЗГОВОРЧИКИ В СТРОЮ

Наталья Попова. РАЗГОВОРЧИКИ В СТРОЮ


Избранные fb-записи


БЕБЕБЕ

Папа немного растерян.
–  Слушай, мне тут всё время Фейсбук пишет.
– В смысле?
Папа мой немолод и консервативен, даже в Одноклассники заходит раз в год двух одноклассников ради. Всё остальное для него бред, ересь и неалиэкспресс.
– Я не уверен, что он мне пишет. Твой фейсбук-то. Неловко выходит, когда захожу в почту, а там «Баба Попова, Ваш пароль был изменен…». Что ты хохочешь?
–  Пытаюсь понять, что тебя смутило больше. Что тебе пишет Фейсбук или то, как к тебе обращаются?
Отец вдруг краснеет, улыбается и выдает:
–  Да меня не смущает даже то, что я знаю, кому он на самом деле пишет. Просто неловко.
–  То есть тебя не смущает, что я Баба?
Удивленно взмывают фамильные брови.
– Почему это должно меня смущать?
Действительно.
– А меня всё время спрашивают, какого Попова я баба?
Евгений Анатольевич хмурится.
– Отличный способ.
– Что отличный способ?
– В одно слово отсеять тех, для кого крепостное право так и не отменили.
Смеюсь.
– Папа, ты знаешь, что я тебя люблю.
Отец усмехается и отвечает:
– Бебебе!


Не надо

Мы погодки. Разница в возрасте чуть меньше месяца. Соседние квартиры, дверь в дверь. Наши мамы частенько собирали нас вместе. Меня, розовощекую, крепенькую, крикливую. И тоненькую, тихую, почти прозрачную Женечку. Так и росли.
В тот день соседка оставила Женечку у нас. Пока мама топталась по своим делам на кухне, а мы играли в дочки – матери. Хрупкая Женя спокойно умещалась в кукольную коляску, и я катала её по комнатам. Внезапно мир и веселье в квартире прервал мой богатырский рёв.
–  Что с тобой, Ната?! – мама нежно укачивала меня, сотрясающую рыданиями два этажа под нами и три сверху.
– Боооооольно! – рыдала я.
– Где больно?
– Гоооооолове!
– Что голове?
–  Больно головой об стену!
– Что больно?
Просто за пару минут до того, заигравшись и не рассчитав сил, я въехала коляской в стену гостиной. Женя качнулась, завалилась вперед и ударилась головой. Нахохлилась в коляске и заплакала. Тихо, тихо так. Горько.
– Женечка! – суетилась я рядом, –  Женечка, что с тобой! Тебе что, больно?
– А ты сама попробуй! – огрызнулась Женя.
Ну... я и въехала головой с размаху в стену. «Бооооольно!» – согласилась с подружкой я.
С тех пор моя семейка припоминает мне это от случая к случаю. «Что опять попросили головой об стену?», «А если головой об стену?», «Женечка о чем-то попросила?».
Глаза закатываю, а сама невольно тру невидимую шишку. Очередную. Не надо, как я.


Кто сказал?

По двору двое пацанят катают друг дружку в магазинной тележке. Младший в тележке, обнимает руками коленки и громко смеется. Старший толкает тележку и что-то негромко поет. А за ними визгливо скачет мелкий пес и яростно заливается от счастья. И всё им до ноября...
Засмотрелась на них и пять минут пыталась открыть своим ключом дверь в соседний подъезд. Кто сказал, что нельзя мерзнуть и оставаться счастливым?


Боль

Было время модерировала фотоконкурс. Мое дело маленькое – активировать работы, которые соответствуют правилам конкурса. Не соответствуют – удалять к такой-то матери. Не суть.
Боль была в том, что любящие мамы, папы и другие прародители вечно норовили прислать на конкурс криворукое селфи родимого чада. Счастливая мордочка на весь экран, чумазая или размытая, не разобрать. С красными глазками. Часто содранная с Одноклассников. Правила пропускать такое мне не выдавали, и к концу недели несчастная Наташка успевала собственными руками зарубить по сотне другой таких мордашек. Не за всю неделю, а каждый божий день. Чувствовала себя хулителем младенцев.
Осень. Лента упорно постит пушистых котят. Черненькие, рыжие, белые, серые и даже «непопулярного окраса коровка». Котята смотрят на меня с монитора, в душу же смотрят. А у меня долги, командировка, отъезд, аллергия. Смотрю, хлюпаю носом и прохожу мимо. 
Да что же я за тварь-то такая!


Следим за руками

Друг называет это «эффект жонглера». Дело в том, что все жонглеры разные. Одни жонглируют булавами (проклятые ортодоксы), другие колдуют при помощи огненных шаров, корзинок с котятами, работающих бензопил, любых других атрибутов. Но у каждого есть лимит –  предельное количество предметов, которыми он может жонглировать одновременно. Этот предел зависит от мастерства, таланта и кучи всяких факторов. К черту подробности! Просто предел есть.
Он меняется со временем, но есть всегда и у всех. И если в данный момент лимит конкретного жонглера –  это "N", то пока количество предметов, с которыми он работает, меньше или ровно "N", все нормально. Да, он может ошибиться, уронить одну или несколько корзинок (при написании этого текста ни одно животное не пострадало), подобрать их, но все это время продолжает жонглировать. А вот если он работает с "N" предметов и ему бросают еще один, он не просто роняет «лишнее», он роняет всё.
Вот так и в жизни. Помните, если вам что-то прилетело, и всё повалилось со стуком на пол – вам прилетело что-то лишнее. Собираем и внимательно следим за числом "N". Нам чужого не надо!


Вдвоем

Скайп взрывается тревожным звонком. На экране отец взволнованно смотрит в камеру. 
- Тебя уволили?
Хм.
- Привет, родитель. Я тоже тебя люблю. Прости, откуда такой вывод?
- Ты дома. Днем.
- А предположить, что я … э… заболела?
- Ты? – родитель вертит головой, - Чем? Воспалением хитрости?
- Насморк! Температура. Вирус. Паника. Повышенная тревожность?
- Аааа! Острое воспаление лени!
- Между прочим, твой ребенок работает из дома! С температурой.
- Вдвоем работать всегда веселее.


***

Откидывается в кресле. Бессильно водит рукой по макушке. Опасный признак.
– Ты не в печали ли, родитель?
–В печали!
–Что-то серьезное?
Скорбная мина, переходит на полушепот.
– Твоя бабушка.
О да! Кто не в курсе, Мария Васильевна Попова, 1925 года рождения. Характер нордический. Можно смело использовать как тайное оружие против всего.
– Гы. Ох. Прости. Что на этот раз?
– Твоя бабка отказывается платить налоги!
Заметно оживляюсь.
– Налог на что, прости?
– На квартиру.
– Но….
Дело в том, что старики лет пять назад переписали квартиру на сыновей. Гараж, машины и погреб проданы.
– Да-да! Свою часть налога я оплатил. Осталась Валькина.
Мой младший дядька – вечно неработающий недоросль, которому до пенсии поменьше, чем мне, но еще далеко. Его счета оплачивает мать, моя бабушка.
– И?
– Завелась, как взбесившаяся газонокосилка. «Я – пенсионер! Я не должна платить это! Что это удумали? Что это мое государство себе позволяет?! Буду разбираться!».
Ржу в голос. А зря. В устах Марии Васильевны это не пустая угроза. А папа чуть не плачет.
– Чего ржешь?! Два часа на два голоса подвывали: «Мама, ты же отписала квартиру Вальке. Он не пенсионер. Это он должен платить!».
– И? – слезы текут по моим щекам.
– «А кто, по-вашему, платит за него? Они что, совсем нюх потеряли? Со старухи 93-летней последнее соскребают! Вези, я им покажу, что еще могут фронтовички!».
– Папа, папа, папа! Вези!
– Куда? Я ей говорю: «Ты хоть понимаешь, где налоговая-то?».
Я уже не прячу хохота.
– Зачем географию учить, если есть ты?
– Вот-вот! «Вези, ирод! Ничего сами не можете! Вези, я им газету покажу. Там черным по белому написано. Не должна я платить!».
– Папа, вези, мне налоговиков не жалко. Вези, пусть воюет.
– А меня тебе не жалко?
– А ты отвези и тикай! Вот сколько тебе нужно времени до мексиканской границы?


***

Пригладил ладошкой седой свой чуб.
– Нет в тебе, дочь, милосердия.
– Нет, папа! Нет. Есть только насморк.
– Насморк у нормальных людей не преграда для любви к ближним!
Так то у нормальных, папа! А я – Попова.


Опять я

Какое это было горе! Дело в том, что моя воспитательница (в целом, хорошая тетка) ужасно любила сплетни. Те везунчики, у которых папы били мам, где мамы сковородкой отбивались от пап (и пр.) провозглашались любимцами. Им позволялось не спать в сон. час, не есть противную рыбную запеканку, ошиваться рядом с взрослыми! А мои упрямые родители даже голоса друг на друга не повышали. Пока однажды...
Мама не пришла меня забирать из сада.
– Как Вы? – рванула к ней Валентина Дмитриевна, опасно сияя.
– Спасибо. Хорошо, – мама немного оторопела от внезапной заботы.
– Вы уже отошли от вчерашнего? – не унималась моя воспиталка.
Оказалось, что я (на голубом глазу) доложила последней, что вчера мой непьющий папа нажрался в зюзю с младшим братиком. Пропил всю зарплату, пришел требовать мамину. А когда она отказала (гордая женщина), стал её бить. Всяко. Героическая Наташка бросилась на защиту, а папа «взял меня за ноги и стукнул головой об косяк».
– За ноги взял и что? – икал папа.
– Какая внимательность к деталям! – мама от хохота раскраснелась, – Об косяк, Женечка, об косяк.
С тех пор это домашняя поговорка. Вот сейчас зайду в дом, выйду в скайп, а батя глянет на моё тусклое лицо и спросит:
– Что опять я? За ноги и об косяк?
Не было у мира печалей, да появилась я.


Про силос

Прекрасная Дина Сабитова напомнила про «голые макароны». Знакомое слово резануло так, что в горле запершило. Детство ведь неприхотливое, мне когда-то в пустую голову не приходило, как изголялась мама, чтобы просто накормить. Все эти хитрости её бесхитростные, все её кулинарные изыски.
Называлось это – «паста». Любили до писка. А всего-то отваривались макароны (или рожки, или вермишель – что смогли урвать), вываливались в глубокую сковородку. Туда же сваливались рубленные кусками помидоры (если в сезон) или томатная заготовка. Резался мелко лук. Зелень, сезонная или намороженная. Мама с осени нарезала мелко укроп, пересыпала солью, крепко накрепко кулаками давила в банку и так оставляла в холодильнике на зиму. Потом достаешь щепотку и в любое блюдо. И солить не надо, и зелень нежнее сушеной.
Сверху всё заливалось яйцом. Паста! А если повезло и отоварили талоны, то была «паста с колбасой». Просто в это варево добавляли мелко порубленные сосиски. Ум отъесть!
А еще пирожные! Вот мама приходит с магазина. Вот мама заносит в кухню авоськи. А оттуда на весь дом запах свежего хлеба. «Кирпичик». Буханка бесхитростного белого хлеба. Круче, если был батон. Нарезной. Но это уже баловство. 
Отрезается горбушка (визг вокруг стола: «Мама! Мама, она моя! Кольке прошлый раз досталось! Моя!»), нарезаются средние ломтики по всей длине. Пузатым столовым ножом сверху тщательно выкладывается масло. Кусочками, аккуратно. Так, чтобы выложить, как плиткой дорогу, всю поверхность. А теперь чайной ложечкой ровным слоем насыпается сахар. Режем на небольшие кусочки, выкладываем на блюдечко. Подаем к чаю.
– Мама, а можно мне еще пирожных? Пожалуйста.
Мама отложит тебе со своего блюдечка. Иногда вместо сахара размазывали домашний джем, душистое малиновое варенье. Нуууу, это уже не то… Хотя, подсолнечное масло на ржаной хлеб и немного соли – отдельное лакомство. Иногда мама обжаривала хлеб, капала маслом сверху, капустный лист, ломтик селедки и … называли «канапе». Почему канапе? Какая разница.
Силос. Сейчас вспоминаю, были зимы, когда мы питались фактически только им. Мама виновато косилась на нашу радость, а нас за уши было не оттащить. Собственно, делов-то! В квашеную капусту нарезать меленько вареной картошки, добавить лука, зелени, залить маслом и посолить. Рубили сразу на тазик. Или в неуклюжую огромную кастрюлю. Силос разрешали есть до отвала. 
А ведь за всем этим стояла целая эпопея. Как сажали картошку под отцово ехидное: «Посадили два ведра, выкопали – три. Откуда третье?». Нарастало больше головной боли, чем урожая на этих дальних, заводом выделенных делянках. Дед тогда брал большие участки «на три семьи». Корячились на выходных. Взрослые ругались, тяжко курили у машин, но потом неловко высаживали, окучивали. Ссорились, кому поливать. А мы, шайкой ошалевших от общения кузенов и кузин, носились по кривеньким рядам с банками. Собирали жуков. Памятно, как выбирали из земли картошку, как очищали ладошками от земли, сваливали в кучи. Кучи собирали в пыльные мешки. Отец и дядьки на спинах относили «богатство» к багажникам. Но всегда докупали. В первые выходные октября отец и дед садились по машинам и отправлялись по соседним деревням. Докупали на зиму картошки на «три семьи». У «богатенького» деда был погреб. Каждый год отец готовил его, чистил. Иногда брал нас с собой. Восторга было – выносить ведра с прелой гнилью. Размахивать смешной метлой, тайком играть в прятки. Хотя какие уж тут тайны – чем бы дитя не тешилось, лишь бы не мешалось под ногами.
Капуста – отдельное. Пытались растить, закупали. Привозили домой мешки с кочанами. Ох, эти лохматые, неумытые «головы». Мы кружили вокруг мешков, ждали. В выбранный день отец доставал тяжелую резку. Неуклюжий агрегат, крепившийся к столу. Рубил тяжелыми движениями капустные шары на небольшие части и шинковал на машине.
С кухни тогда выносили всё. Мама заранее терла тазик моркови. Вожделенные кочерыжки выдавали щедрой рукой. Дома пахло осенью и чем-то еще. Чем-то, чего теперь так не хватает.
Потом в четыре руки мяли капусту, смешивали с морковью. Мама хмурилась и ловко сгребала капустные кучки. Знай только мелькали руки, поднимались и опускались обнаженные локти. Однажды, много позже, когда мама приболела, я вызвалась заменить её. Встала у стола, расправила плечи, сгребла кучку… «Сильнее жмякай. Не три по поверхности. Дай капусте пустить сок! Ну?! Чего жалеешь руки?». В маминых руках плясали смешливые бесята: «Что, дочка? Легкий женский труд?».
Легкий женский труд… Капусту квасили большим чаном. Отец относил его сначала в ванную, затем на балкон. Мама повязывала под крышкой платок, потом полая крышка, на нее увесистый булыжник. Капуста давала первый сок и кисловатый запах кружил голову. Бабушка солила капусту по-другому, тетка – по-третьему. На семейных сборищах гремели дебаты, выдвигались основы и требования. Дед смеялся: солите как хотите – хватило бы на всю зиму. На силос без меры, на праздничные и будничные столы. На четыре рта, два из которых еще росли. Росли и не ведали, что всё это – голь.
Единственное, что изменилось в тот день, когда еда появилась на прилавках, а кое-какие деньжата на кармане – колбаса ломтями. Дома называли «печенька». Лезешь в холодильник, тащишь пузатую палку колбасы. Одним ловким движение отрубаешь себе не тоненькую полосочку на бутербродик, а тюрьку грамм на двести. И жуешь с чаем. Чай с печенькой.
Самое смешное, что колбасу я давно не ем. А вот силос люблю до сих пор.


Ты предложила

На днях забрела к другу в паб. Будний день, в зале пусто. У стойки под занавес, кроме меня, лишь одинокий путник. Пока мы через стойку болтаем, гость мерно жует и греет уши. Тут вскользь звучит случайная фраза про «сорок лет», и персонаж взрывается:
– Да нет! Да ладно! Врешь ведь!
Честно предлагаю посмотреть паспорт. Листает. Охает. Дивится.
А дело идет к закрытию. Честно предлагаю Юльке, пока она закрывает заведение, сгонять нам за сигаретами. Парень вызывается пойти со мной. Внешне трезв, спокоен, опасений не вызывает. Место людное, время детское. Идем не за угол, в людный магазин. Спокойно киваю. По дороге всё охает: «Да нет тебе сорока!», «Да быть того не может», «Ты себя видела?!». И вдруг:
– Слушай, а ты потрахаться не хочешь?
Переход резковат, удивленно приподнимаю бровь.
– Это предложение?
– Ну да! – соглашается герой, – Можно сейчас.
– Погоди. Человек я трепетный, хотелось бы понять – чего бы вдруг. Неужели так неотразима?
– Понимаешь, – доверительно переходит на интимный шепот, – У меня никогда не было секса с сорокалетними.
– Мммм… Думаешь, что-то особенное?
– Да нет. Просто когда еще? Я думал, всё будет много хуже.
Осторожно предполагаю, что опыт может быть не столь романтичным.
– Вдруг я ноги раздвину, замру и как начну молитвы читать? Или носки внукам вязать?
Смутился. Видимо, представил. Совсем по мальчиковому отмахнулся в пустоту и подвел итог:
– Ладно тебе! Ты предложила, я – отказался. Всё путем!
И пошли мы… каждый в свою сторону. Аргументы – сильная сторона этого мира.


Про доброту

В этот день тьму лет назад в дверь постучали. Мама открыла, на пороге топтался покойный теперь дядька мой. Анатолий Анатольевич кивнул невестке и племянникам, а сам гордо прошел сразу в... ванную.
– Толька? – удивленно окликнул брата мой папа.
Толька вернулся в зал. В одной руки пакет, в другой – половое ведро с водой. Поставил ведро, вытряхнул пакет. Из него кубарем вывалилось лохматое нечто. Нежно-голубого окраса. Нечто попятилось и жалобно мявкнуло.
– Ну, Женька, выбирай: или оставляй, или топлю.
Так начиналась история длиной в двадцать лет. А я всё ещё помню папино растерянное лицо, и как дядька подмигнул мне.
– Учись, племяшка, в этом мире всего можно достичь добротой!


Не то слово!

Отец смеется над утренним происшествием. Пошли с сыном покурить на балкон, прикрыли за собой дверь, да прикрыли так, что захлопнули её изнутри. Охаю и ахаю, слушая, как мужики мои посидели, подумали, как решили стекло не бить. Нашли какие-то ножницы, выломали ими пару дощечек в двери, затем Коля кулаком пробил картонку, просунул руку и вернул себе и отцу свободу.
– Хорошо, что лето! – зачем-то радуюсь я.
– Да, я как-то чуть насмерть не замерз вот так на балконе.
– Это здесь?
– Нет, еще на Дзержинском.
– В однушке?
– Да, мать тогда в магазин пошла, а я налегке выскочил на минуту покурить. А одна мелкая обезьянка…
– Погоди, это 79 год, у тебя тогда была только одна мелкая обезьянка?!
– Ну да! Так вот одна вредная мелочь дверку за мной и закрыла. Мама твоя только ушла, ты воешь…
– Погоди, а чего ты не уговорил меня открыть дверь?
– Тебе год с копейками был. Ты – ребенок. Подошла к двери, что-то нажала, а что и как? Пробовал. Звал. Уговаривал. Ты такой рев закатила, что с улицы было слышно. Стекло разбить – так ты под дверью ревешь. Балкон тянулся до кухонного окна, бегу туда, чтобы там разбить, а ты мчишь туда же. Я - назад, слышу, уже под балконной дверью рыдаешь. Пока мать не пришла, так и бегали.
– Так я еще мелкая была заразой? – вдруг осознаю я.
– Не то слово! – смеется отец.
Мда.


Закон Поповых

В первое свое студенчество мой братишка жил в общаге. Однажды поздним вечером в дверь его комнаты постучались. На пороге мялся совершенно незнакомый парень.
– Ты Попов? – уточнил он у брата, – Николай?
– Да, – согласился тот.
– Понимаешь, – парень устало улыбнулся, – Я – тоже. И мне очень нужны деньги.
Дальше последовала история о том, как этот предполагаемый Попов в попытке раздобыть денег придумал отчаянный план. Он отправился в студенческие общаги, где продавал вахтерам историю, что ищет своего брата. Попова Николая. Имя было выбрано наобум. В каждой общаге находилось по два – три Николая Поповых. Парень обходил их и у всех просил денег. Мой Николай оказался последним Николаем в пятой общаге.
– Ты моя последняя надежда. Понимаю, что бред, брат. Но очень надо.
Коля отдал ему (допустим) 300 рублей. До пятницы. Без всякого залога. А когда в пятницу чужой Попов и деньги не вернулись, позвонил сестре. Сестра отправила деньги на билет до дома.
– На хрена ты ему отдал последнее? – гундела я.
– Ему было очень нужно.
– Ему нужно. Тебе нужно. Мне нужно. Всем нужно. Это не повод. Ты же понимал, что он может не вернуть.
– Понимал.
– Тогда?
– Доверять людям нужно. Если всем не доверять, то ему что? Вешаться? Вот теперь не вернул, могу не верить. Я заплатил ему за это право.
– Ну-ну, – злилась я.
А через неделю парень снова прорвался в общагу.
– Прости, брат! Не пустили меня в прошлую пятницу, а потом ты уехал. Держи деньги. Ты меня так выручил!
И на радостях они пробухали эти 300 и сколько-то еще. Обмывая право человека верить. Чтобы не сойти с ума.


О пользе выпендривания

Одна девочка однажды решила выпендриться и отправить свои сочинения на конкурс «Дебют». Отправила, не победила, но всё равно попала в рассылку премии. Неделями за неделями ей на почту сыпались сообщения: «Премия Дебют приглашает вас… », «Премия проводит семинар на… », «Премия собирает своих участников в …». Все письма были вежливо подписаны: «Ответственный секретарь премии Виталий Пуханов».
Девочка жила далеко, да и не очень хорошо тогда. На очередное письмо она рассердилась и снова решила выпендриться. «Уважаемый господин ответственный секретарь, – написала девочка в ответ, – Вы такой волшебник! У меня было на редкость отвратительное настроение. Казалось, его уже ничем нельзя испортить. А Вы смогли!». Просто девочка верила, что отвечает роботу, стандартному коду. Она же не знала, что многотысячную подписку ведет один-единственный человек и настоящий волшебник.
Он ответил девочке. Они стали переписываться. О погоде, Москве, стихах и о том, почему девочка такая смешная и глупая. Или точнее, обязательно ли ей жить не очень хорошо.
Девочка подумала и снова решила выпендриться. Отправила свои работы на творческий конкурс Литературного института. Но перед этим написала своему волшебнику. Мол, Вы уговаривали – а я и уговорилась поступать. Волшебник возьми и пришли ей свой номер телефона. «Какой странный человек!» – подумала глупая девочка. Но в Москве позвонила.
Волшебник долго и хорошо о чем-то разговаривал с девочкой. Но девочка едва слушала. Она волновалась. Утром её ждал первый экзамен.
– Наташа, – удивился волшебник. – Почему у Вас такой странный голос?
«Это не голос странный, а волшебник странный!», – злилась девочка. Но вслух уточнила, что просто волнуется. Завтра экзамен. Ей предстоит писать творческий этюд. Что это, девочка тогда просто не знала.
– Всего-то! – снова удивился волшебник, – Наташа, да если Вы напишите этюд, как пишите мне письма, Вы точно поступите.
Девочка волшебнику не поверила. Пришла на экзамен, прочла темы, просела немного и тут вспомнила про волшебника. Вспомнила и написала письмо. Письмо себе. От себя самой. Только уже другой, старше себя на десять лет. «Помнишь, Наташка, - начиналось оно, - как в августе 2005 года ты писала творческий этюд для поступления в Литературный?». Дальше хитрая девочка вскользь прошлась по всем предложенным темам, и другие волшебники решили, что это вышло хорошо. Девочка поступила, а после закончила вуз, который очень любила.
А еще волшебник взял её на работу. Не сразу, но точно тогда, когда работа девочке была нужнее всего. Девочка с годами не поумнела, но сколько и как она бы не выпендривалась, её добрый волшебник всегда был рядом. Строгий, упрямый, невероятный. Самый настоящий волшебник.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 478
Опубликовано 02 дек 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ