Анастасия Тихова. САННИ

Редактор: Ника Арника


(драма в двух действиях)



Посвящается жизни и творчеству Дж. Д. Сэлинджера



Действующие лица:

ДЖЕРРИ (САННИ) Сэлинджер, писатель
СОЛОМОН Сэлинджер, его отец
МИРИАМ Сэлинджер, его мать
ДОРИС, его сестра
УИЛЬЯМ Фейсон, друг Джерри
МИСТЕР СМИТ, преподаватель по фехтованию
ЭЛИЗАБЕТ Мюррей, сестра Уильяма
МУЖ ЭЛИЗАБЕТ
УИТ БЕРНЕТТ, преподаватель Колумбийского университета, писатель, редактор журнала «Стори»
УНА О’Нил, дочь писателя Юджина О’Нила
МЭГГИ, первая встречная
ФРЭНСИС Стигмюллер, сотрудник журнала «Нью-Йоркер»
КЛЭР Дуглас, жена Джерри Сэлинджера
КОЛМАН Моклер, студент Гарварда

Старшеклассники Виндзора:
САЛЛИ
ТОМ
ЭННИ
ШЕРЛИ

МИСТЕР МАККОУЛИ, почтальон
НЕЗНАКОМЕЦ
ЛЕЙСИ Фосбурк, журналист
ФИЛЛИС Уэтсберг, агент Джерри Сэлинджера
ОФИЦИАНТ
АРМЕЕЦ
ПОЛКОВНИК

Герои книг Сэлинджера:
ФИБИ
ХОЛДЕН КОЛФИЛД
ФРЭННИ
ЗУИ



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Даты и места действия высвечиваются с помощью проектора на стене. На переднем плане – большой стол (это и стол в гостиной дома Сэлинджеров, и кафе, где встречаются Джерри и Элизабет, и столовая в Авиационной школе, и номер в гостинице Лондона); чуть дальше – двухъярусная кровать (кровать в детской спальне Джерри, комната курсантов в училище Вэлли-Фордж, квартира Джерри, больничная палата, в которой лежит Клэр). Совсем в глубине – письменный стол с печатной машинкой. 

 

Сцена I 

1923 год, Нью-Йорк. Квартира Сэлинджеров на 113-й Западной улице. Санни (Джерри) Сэлинджер (4 года) играет на полу в оловянных солдатиков. Дорис (10 лет) печатает за машинкой.

САННИ. Дорри! Что ты делаешь? Я тоже хочу попробовать!
ДОРИС. Сколько раз просила: не называй меня Дорри! Звучит по-дурацки.
САННИ. Пожалуйста, Дорри!
ДОРИС. Как ты собираешься печатать, если даже не знаешь букв?
САННИ. Не твоё дело! Дай попробовать.
ДОРИС. Не мешай мне делать домашнее задание.

Санни пытается спихнуть Дорис со стула и занять ее место.

ДОРИС. Отстань!
САННИ. Пусти меня!

Дорис силой отталкивает Санни. Он, плача, выбегает из комнаты.

 

Сцена II 

В комнату заходит Мириам, стройная женщина с необыкновенно бледным цветом лица и рыжими локонами. Она держит в руках пакеты с покупками.

МИРИАМ. Дорис, а где же Санни? Я купила ему игрушки…
ДОРИС. Видимо, опять из дома убежал.
МИРИАМ. Из-за чего на этот раз?
ДОРИС. Мы поссорились.
МИРИАМ (рассерженно). Дорис!..
ДОРИС. Что – Дорис? Почему, когда что-то происходит, всегда Дорис виновата? А?

Мириам не успевает ответить: в комнату возвращается Санни, одетый в костюм индейца. В руках у него маленький детский чемоданчик.

САННИ. Мамочка, я убежал из дому, но задержался, чтобы попрощаться с тобой.

Мириам кидается к сыну, обнимает его. Мягко отнимает чемоданчик.

МИРИАМ. Вот что, Санни: будь умницей и не убегай больше из дома. Хорошо? Ну-ка, что там у тебя?

Мириам раскрывает чемоданчик. Он полон оловянных солдатиков.

 

Сцена III 

Гостиная в доме Сэлинджеров, 1934 год. Семья ужинает за обеденным столом.

МИРИАМ. Санни, милый, передай мне чайничек.

Санни тянется за маленьким фарфоровым чайником.

СОЛОМОН. Санни, мне звонили из Макберни сегодня.

Рука Санни замирает в воздухе.

САННИ (встревоженно). И… что?
СОЛОМОН. Тебя выгнали.

Неловким движением Санни опрокидывает чайничек. Чай разливается по скатерти и попадает на платье Дорис. Дорис вскакивает со стула.

ДОРИС (Санни). Чёрт! Как можно быть таким неуклюжим? (Мириам). Мама, я поужинала, спасибо.

Дорис выходит из-за стола.

МИРИАМ. Не переживай, Санни. Мы найдём тебе другую школу.
СОЛОМОН (раздражённо). Сколько ещё ты будешь ему потакать?! Он должен повзрослеть и научиться нести ответственность за свои поступки! (Санни). Кем ты там, говоришь, хочешь стать? Актёром?
САННИ. Да, папа. Это сложная, достойная профессия и я не понимаю, что тебе в ней не нравится.
СОЛОМОН. Подумай, что ждёт тебя в будущем! В Америке бесчинствует Великая депрессия, люди умирают от голода. Только чудом мне удалось сделать так, чтобы вы с Дорис ни в чём себе не отказывали. Всю свою жизнь я работал ради одной-единственной мечты – уверенности в завтрашнем дне. Уверенности в благополучии и достатке моей семьи. Я сделал для этого всё, что мог – и вот, ты видишь результат. Если ты станешь, как ты говоришь, актёром, о какой уверенности может идти речь? Сегодня у тебя есть роль – завтра нет. Сегодня ты – звезда Бродвея, а завтра тебя выбросили на помойку, как старую, поломанную куклу. Я желаю тебе только добра, Санни. И я хочу, чтобы ты – хотя бы изредка – прислушивался к моим советам.
САННИ (тихо). Не в деньгах счастье, папа.
СОЛОМОН. Благодари судьбу за то, что она позволила тебе быть мечтателем. Если бы ты испытал на себе все ужасы Великой депрессии, у тебя бы просто сил не хватило на мысли об актёрстве. Смысл твоей жизни сводился бы к жалкой тарелке супа, которую ты бы получил, отстояв весь день в длинной очереди из нищих, оборванных, стонущих от голода людей. Подумай об этом, Санни. Да, счастье не в деньгах, но деньги делают счастье.

Тишина. Слышно только, как Мириам нервно размешивает ложкой чай.

СОЛОМОН. Я всё решил. Ты срочно отправляешься в военное училище Вэлли-Фордж.
САННИ (вскакивает со стула). Хватит всё решать за меня! Я стану тем, кем я захочу стать.

Санни выходит из-за стола.

МИРИАМ (Соломону). Ты был слишком строг с ним.
СОЛОМОН. Да, я строг. Но я хочу, чтобы мой сын вырос нормальным человеком. Чтобы он мог обеспечивать свою семью и понимал, что деньги не берутся из ниоткуда. А он ведет себя как мальчишка, и как бы это его «мальчишество» не растянулось на всю жизнь.
МИРИАМ. Да, я понимаю, о чем ты. Но Санни по-своему прав. Мы не должны давить на него. Пусть он сам выберет школу, в которой захочет учиться.
СОЛОМОН. Представляю. Санни ездит по всем окрестным школам и устраивает им смотрины: решает, какая из них достойна такого разгильдяя?
МИРИАМ. Иногда мне кажется, дорогой, что ты слишком плохого мнения о нашем сыне. Если ему не нравилось во всех предыдущих школах, это еще ничего не значит. Просто… Преподаватели не сумели найти к нему подход.
СОЛОМОН. Именно. Они были слишком снисходительны к нему, и это привело к нулевому результату. Санни нужны строгость и дисциплина. В военном училище его научат нести ответственность за свои поступки.
МИРИАМ. А если они сделают из Санни тупого солдата и загубят все его таланты?
СОЛОМОН. Мириам, дорогая, ты слишком плохого мнения о военных училищах.

Мириам подходит к Соломону и обнимает его за плечи.

МИРИАМ. Милый, ты же знаешь, как я ценю твоё мнение. Но прислушайся и ты к моему…
СОЛОМОН. Проблема в том, дорогая моя, что я и так слишком часто к нему прислушиваюсь. Позволь мне сделать исключение в этот раз. Школа-интернат пойдёт нашему Санни только на пользу. Он будет учиться в Вэлли-Фордж, и точка.

Мириам резко отстраняется.

МИРИАМ. Как знаешь. Я пойду. Мне нужно поговорить с сыном.


Сцена IV 

Спальня Санни, тот же день. Санни лежит на кровати и читает «Замок» Ф. Кафки. Входит Мириам, садится рядом с Санни.

МИРИАМ. Что читаешь, Санни?
САННИ. «Замок» Франца Кафки. Надеюсь, в Вэлли-Фордж будет большая библиотека?
МИРИАМ (удивлённо). Ты же не хотел ехать в Вэлли-Фордж?
САННИ. Не хотел, это правда. В прошедшем времени. А сейчас – очень хочу.
МИРИАМ. Санни, ты же знаешь: я всегда могу поговорить с папой и попросить его, чтобы тебя не переводили в школу-интернат.
САННИ. Зачем? Так будет лучше. Я, конечно, никогда не стану военным, но…

Пауза.

МИРИАМ. Что «но»?
САННИ. Ничего, мамочка. Кафка тоже часто ссорился со своим отцом.
МИРИАМ. Значит, с Кафки пример брать не нужно. Ложись спать, пожалуйста.
САННИ. Мамочка, Кафка страдал бессонницей.

Мириам улыбается. Обнимает сына, целует его в лоб и уходит. Санни продолжает читать.

 

Сцена V 

Военное училище Вэлли-Фордж, 1935 год. Санни (16 лет), он же Джерри, и Уильям Фейсон курят в своей комнате. 

ДЖЕРРИ (подмигивая). Ловко мы их, а?
УИЛЬЯМ. Ещё бы, Джерри. Только ты можешь незаметно выскользнуть из Вэлли-Форджа, переодевшись полковником Байклером и безнаказанно купить сразу несколько пачек сигарет. И как только тебе это удаётся?
ДЖЕРРИ (важно). Прошу заметить, уважаемый, что казаться старше мне помогают актёрские способности. Что касается Байклера, то тут надо как следует выпятить живот…

Джерри встаёт, демонстративно выпячивает живот.

ДЖЕРРИ. Подкрутить накладные усы, грозно сдвинуть брови и слащаво сказать: «Доброе утро, Томас! Как вы теперь себя чувствуете? После ночного дежурства, а?».
Уильям (смеется). Если бы я так умел, то обязательно притворился бы каким-нибудь преподавателем из пансиона Олдфилдс, там отличные девчонки.
ДЖЕРРИ. А ты только о девчонках и думаешь. Дорогой мой друг Уильям, в жизни есть вещи, которые намного важнее этих примитивных связей между мужчиной и женщиной.
УИЛЬЯМ. Какие, например?
ДЖЕРРИ. Да взять хотя бы эти сигареты. Мы курим, потому что они помогают нам чувствовать себя увереннее. Мы самоутверждаемся за счет них. Одна сигарета – и я чувствую, как она возвышает меня над всеми остальными наивными курсантами Вэлли-Фордж.
УИЛЬЯМ. То же самое с девушками. Когда я ловлю на себе их восхищенные взгляды, мне кажется, что я возвышаюсь над всем миром…

За кулисами слышится топот ног и звон колокольчика.

ДЖЕРРИ (шёпотом). Сигареты – в окно!

Джерри и Уильям бросаются к окну и выбрасывают сигареты. Уильям достает из-под кровати пакеты с формой для фехтования.

ДЖЕРРИ. У нас сейчас что?
УИЛЬЯМ. Фехтование.

Джерри шарит под кроватью руками, пытаясь что-то найти.

УИЛЬЯМ. Потерял что-нибудь?
ДЖЕРРИ. Чёрт возьми! Я забыл свою форму в метро…



Сцена VI 

Вэлли-Фордж, тот же день. Фехтовальный зал. Мальчики тренируются в парах, и только Джерри уныло сидит на скамейке. В зал входит Мистер Смит. Он начинает молча ходить вдоль рядов и наблюдать за учениками.

МИСТЕР СМИТ. Так, так. Отлично, Уильям! Держи точнее траекторию удара! Сэм, прекрати спать на ходу!

Замечает Джерри. 

МИСТЕР СМИТ. А это еще что такое?
ДЖЕРРИ. Я потерял форму, сэр.
МИСТЕР СМИТ. Любопытно. Наверное, ты снова бегал тайком за сигаретами? А когда наконец их купил, потерял голову от радости? Что ж, для тебя, еврея, такое поведение неудивительно.
ДЖЕРРИ. Почему и как я ее потерял – мое личное дело, сэр. И еврей я или нет – это здесь не при чем.
МИСТЕР СМИТ. Вот как? Значит, ты даже не будешь оправдываться?
ДЖЕРРИ. Нет, сэр.
МИСТЕР СМИТ. Достойный еврея ответ. Тогда после занятия ты остаешься мыть пол в этом зале. Вместо ланча.
УИЛЬЯМ (Джерри, шепотом). Я принесу тебе что-нибудь поесть, друг.
МИСТЕР СМИТ. Разговорчики в строю! Тот, кто принесет нашему начинающему писателю хотя бы кусок хлеба, будет иметь дело со мной. Живее, парни, живее! Это фехтование, а не танец умирающих лебедей!

Мальчики фехтуют какое-то время, потом расходятся. Джерри остается в зале. Мистер Смит демонстративно ставит перед ним ведро с водой и швабру.

МИСТЕР СМИТ. Вперёд, Джерри! Этот пол уже ждет не дождется, когда ты освободишь его от каждой пылинки.
ДЖЕРРИ. Я не Золушка, мистер Смит, чтобы считать пылинки.
МИСТЕР СМИТ. Будешь острить – заставлю тебя вымыть коридор перед входом в зал и лишу ужина.
ДЖЕРРИ. Ну и методы у вас.
МИСТЕР СМИТ. Я буду сидеть рядом с выходом из зала, так что ты никуда не сможешь слинять.

Мистер Смит выходит из зала. Джерри со вздохом обмакивает швабру в воду и начинает мыть пол.

ДЖЕРРИ (сам с собой). Помнится, дома у нас была уборщица. Такая милая, славная женщина. Наводила идеальную чистоту. Что ж, писателю нужен опыт. Любой. Я могу просто мыть пол. А могу подумать над сюжетом будущей статьи для «Скрещенных саблей»… Да. Чтобы порадовать старину Смита. Как бы ее назвать? «Гроза фехтовальщиков». Или нет: «Любовь к чистому полу»…

В зал на цыпочках пробирается Уильям. Джерри замечает его.

ДЖЕРРИ (шёпотом). Какого черта ты тут делаешь? Он и тебя теперь мыть пол заставит!
УИЛЬЯМ. Ну и пусть. Вдвоем веселее. Да не заставит, он уснул там на скамейке.
ДЖЕРРИ. А если проснётся?
УИЛЬЯМ. Не думаю, что это скоро произойдет. Он даже немного посапывает. (Достает из-за пазухи завернутый в салфетки сэндвич). Я тут это. Поесть тебе принес.
ДЖЕРРИ. Спасибо, друг.

Берет сэндвич, надкусывает.

УИЛЬЯМ. Как думаешь, чего он так взъелся на тебя, а? Вот в прошлый раз Сэм форму забыл, так он ему слова не сказал.
ДЖЕРРИ. Это Сэм. А я – еврей. Со мной другой разговор.
УИЛЬЯМ. Всё равно это нечестно. Правила должны быть одинаковыми для всех.
ДЖЕРРИ. Подумаешь, вымыть пол – это не такое уж страшное наказание. Я на мистера Смита зла не держу. Вот только напишу про него сатирическую статью, чтобы он сам над собой посмеялся. Проверю его чувство юмора.
УИЛЬЯМ. О, да. Статью написать – это ты мастер. Слушай, Джерри. Мы договорились с одной девчонкой из Олдфилдс – ее зовут Маргарет – встретиться тайком от всех вечером в парке. Представляешь, какая романтика? Я тут подумал, может, ты поможешь мне написать для нее письмо, ну… Что-то вроде любовного признания?
ДЖЕРРИ. А ты что, сам не можешь ей всё сказать?
УИЛЬЯМ. Я, наверное, могу, но с письмом будет проще… Да и ты напишешь что-то такое, от чего она сразу кинется меня целовать!
ДЖЕРРИ. Я не уверен, что умею писать любовные письма. Я в жизни ни одного еще не написал. Мне больше по душе сатира.
УИЛЬЯМ. Значит, не сможешь помочь?
ДЖЕРРИ. Боюсь, что нет, старина.
УИЛЬЯМ. Эх. Что ж, тогда мне придется рассчитывать только на собственное обаяние.

Со стороны коридора слышен скрип скамейки и шаги мистера Смита.

УИЛЬЯМ. Вот чёрт! Смит, кажется, проснулся и идет сюда.
ДЖЕРРИ. В другом конце зала есть дверь в чулан со шпагами. Иди насквозь, там увидишь выход в другой конец здания.
УИЛЬЯМ. А дверь открыта, ты проверял?
ДЖЕРРИ. Да, я ее часто использую, когда нужно незаметно проскочить с сигаретами.
УИЛЬЯМ. Тогда ладно.

Уильям отбегает в противоположный конец зала и исчезает в дверном проеме. Джерри прячет в карман надкусанный сэндвич. В зал заходит мистер Смит.

МИСТЕР СМИТ. Мне кажется, или здесь кто-то был?
ДЖЕРРИ. Вам показалось, Мистер Смит. Видите, я мою полы.
МИСТЕР СМИТ. Что-то ты не сильно в этом преуспел. Стоишь все на том же квадратном метре.
ДЖЕРРИ. Это я специально, по одному метру несколько раз прохожусь. Чтобы очень чисто было.
МИСТЕР СМИТ. Ну-ну. Я не очень-то верю в твою старательность. Знаешь, Джерри, может, ты когда-то и станешь великим писателем. Талант у тебя вроде есть. Но в голове у тебя – такой бардак, что ты ни с одним издательством не сможешь договориться. Поэтому, мой тебе совет – возьми себя в руки и научись сосредотачиваться. Это и в спорте, и в творчестве очень полезно.
ДЖЕРРИ. Я учту, Мистер Смит.



Мистер Смит кивает ему в ответ и снова выходит из зала. Джерри продолжает мыть пол.



Сцена VII 

Вэлли-Фордж, апрель 1936 года. Комната курсантов. На двухъярусной кровати лежат Уильям и Джерри.

УИЛЬЯМ. Жалко тебе будет расставаться с Вэлли-Фордж?
ДЖЕРРИ. Разумеется, жалко. Я буду скучать по зануде Байклеру. И по шуточкам мистера Смита.
УИЛЬЯМ. А если серьёзно?
ДЖЕРРИ. Серьёзно буду. Здесь я понял, что стану писателем. А ты?
УИЛЬЯМ. Я буду скучать по Маргарет.
ДЖЕРРИ. О, да. А Маргарет будет скучать по тебе.
УИЛЬЯМ. Я всё хотел спросить тебя… Разве ты ни разу еще не влюблялся?
ДЖЕРРИ. Как тебе сказать. Не настолько, чтобы сходить от этого с ума.
УИЛЬЯМ. Маргарет говорила, что половина девочек из ее пансиона сохнут по тебе. Им очень нравится, как ты играешь на сцене. Может, тебе лучше стать актером, а не писателем?
ДЖЕРРИ. Я должен писать. Если хочешь знать, это – моё призвание. Единственное, что я умею делать по-настоящему хорошо. Поэтому мне некогда отвлекаться на театр и каких-то там девочек из соседнего пансиона. (мечтательно) Вот увидишь, однажды Джерри Сэлинджер станет автором Великого Американского Романа…
УИЛЬЯМ. Ну, да, наверное, не зря твоя физиономия красовалась в каждом альманахе.
ДЖЕРРИ. То есть ты в «Скрещённых саблях» только мою физиономию разглядывал?
УИЛЬЯМ. Ну, еще я читал твои заметки. Они, конечно, здорово написаны, но как ты собираешься жить на те гроши, которые обычно платят писателям?
ДЖЕРРИ. Как-нибудь разберусь. Для меня деньги играют последнюю роль в этой жизни.
УИЛЬЯМ. Я с тобой не согласен, но спорить не буду. Надо как-нибудь познакомить тебя с моей старшей сестрой. Она страсть как любит читать. Вы с ней даже чем-то похожи: Элизабет – такая мечтательная и возвышенная, мне до нее далеко. Ладно, автор Великого Американского романа. Я… как ты там однажды выразился?... отправляюсь…
ДЖЕРРИ. В страну снов.
УИЛЬЯМ. Точно. Отправляюсь в страну снов.
ДЖЕРРИ. Счастливого пути.

Уильям поворачивается на бок и засыпает. Джерри достаёт из-под подушки фонарик, листок бумаги и увлеченно начинает что-то писать.

 

Сцена VIII 

Нью-Йорк, 1938 год. Квартира Сэлинджеров. За обеденным столом – Джерри, Соломон и Мириам.

СОЛОМОН. Значит, «резать свиней», как ты выразился, тебе не понравилось?
ДЖЕРРИ. Нет, отец. Если ты хотел, чтобы в Польше я полностью насладился процессом торговли мясом, то тебе это удалось.
СОЛОМОН. Хватит дерзить, молодой человек! Торговля помогла мне спасти нашу семью от кризиса. Я обеспечил будущее своим детям. Ты сможешь поступить так же?
ДЖЕРРИ. Я твёрдо решил стать профессиональным писателем, и мне плевать, сколько я буду зарабатывать. Я уже записался на курсы в Колумбийский университет.
СОЛОМОН. Бред сумасшедшего! Когда тебе перестанут платить деньги за твои жалкие рассказики, ты сам приползёшь ко мне и скажешь…
МИРИАМ (Соломону). Вы, оба, перестаньте!
СОЛОМОН. Ты как всегда права, Мириам. (Джерри). Мне больше не о чем с тобой разговаривать.
ДЖЕРРИ. Я никогда в жизни не скажу тебе ни слова, отец.
СОЛОМОН. Вот как? Это к лучшему! Я больше не желаю выслушивать твои писательские бредни.
ДЖЕРРИ. Ты поймешь, что был не прав, когда я…
СОЛОМОН. Да-да, я уже слышал это. Когда ты напишешь Великий Американский Роман. Чтобы написать роман, тем более великий, нужен мозг, Джерри. А у тебя он в отключке.
ДЖЕРРИ. Я живу так, как я хочу. И если тебя это не устраивает – мне плевать.

Соломон пристально смотрит на Джерри и выходит из комнаты.
Джерри и Мириам, одни.

МИРИАМ. Ты был слишком резок с отцом. Пойми, он желает тебе только добра.
ДЖЕРРИ. Когда родители желают своим детям добра, мамочка, они оставляют за нами право выбора. Думать, что я буду счастлив, управляя мясной фабрикой, ей-богу, глупо. Может быть, отцу и доставляет удовольствие каждый день смотреть, как гладкий острый нож разрезает розовые окровавленные туши, но мне противно это видеть.
МИРИАМ. Конечно, ты прав. Дети должны сами выбирать свою судьбу. Но, я уверена, если бы ты более спокойно поговорил с отцом, в чем-то уступил ему, вы бы пришли к общему мнению…
ДЖЕРРИ. Чтобы я и отец пришли к общему мнению? Ты прекрасно понимаешь, что это невозможно, мамочка. С сегодняшнего дня его больше нет в моей жизни.



Сцена IX 

Кафе в Нью-Йорке, 1938 год. Джерри сидит за столиком, к нему подходят Элизабет и Уильям.

УИЛЬЯМ. Салют, Джерри. Давно хотел вас познакомить. Моя сестра Элизабет.

Элизабет и Джерри пожимают друг другу руки.

ДЖЕРРИ. Очень приятно.
ЭЛИЗАБЕТ. Мой брат так много рассказывал о вас. Говорил, что вы – настоящий писатель.
ДЖЕРРИ. Мой отец мечтал, чтобы я резал свиней. Но это было слишком даже для меня.
ЭЛИЗАБЕТ. Если вы выбрали такую сложную профессию, значит, у вас действительно есть талант. В наше время не так уж много людей, которые решаются жить на гонорар от публикации к публикации.
ДЖЕРРИ. Я стал писателем, потому что ни к чему другому у меня нет способностей.
УИЛЬЯМ. Джерри преувеличивает. Он прекрасно играл в нашем театральном кружке.
ЭЛИЗАБЕТ (Уильяму). Не сомневаюсь в этом. (Джерри). Вы, наверное, сейчас что-нибудь пишете? Я могу почитать ваши работы?
ДЖЕРРИ. Да, я пишу рассказ. Могу отправить вам по почте.
ЭЛИЗАБЕТ. Присылайте, с удовольствием прочту!

К столику подходит официант.

УИЛЬЯМ. Мне и девушке два кофе. Джерри, ты что-нибудь будешь?
ДЖЕРРИ. Виски с содовой.
ОФИЦИАНТ. Вам нет двадцати одного.
ДЖЕРРИ. Я что, похож на школьника?
ОФИЦИАНТ. Покажите ваш паспорт.
ДЖЕРРИ. Я забыл его дома. Вглядитесь повнимательнее в мои глаза: они полны мудрости и жизненного опыта.
ОФИЦИАНТ. Ладно, как скажете.

Официант уходит.

ЭЛИЗАБЕТ. Вам так сильно захотелось выпить?
ДЖЕРРИ. Да. Иногда мне становится тоскливо от фальши вокруг меня.
ЭЛИЗАБЕТ. Даже в нашем с Уильямом обществе?
ДЖЕРРИ. Вы и Уильям здесь не при чем. Часто я чувствую, что никак не могу «вписаться» в этот проклятый материальный мир. Женщина по телевизору в миллионный раз предлагает купить мне пену для бритья, и меня тошнит от её приторной улыбки. Я разговариваю с юристами, учителями, предпринимателями – все они хотят нажиться на своём деле, заслужить уважение, славу, в конце концов. Никто не собирается делать что-то просто так – из любви к людям, а не к деньгам.
ЭЛИЗАБЕТ. По-моему, вам стоит написать об этом роман.
ДЖЕРРИ. Пока у меня хорошо получаются только небольшие рассказы, и я не уверен, что пришло время браться за что-то более масштабное. Но когда-нибудь – когда-нибудь я обязательно напишу Великий Американский Роман.

Официант приносит напитки.

ДЖЕРРИ (Официанту). А вы знаете, я передумал. Мне тоже кофе, пожалуйста.

Официант корчит недовольную гримасу и уходит.

ЭЛИЗАБЕТ (Джерри). Вас наконец-то перестала мучить тоска?
ДЖЕРРИ. Именно так.
ЭЛИЗАБЕТ. Я очень этому рада.
ДЖЕРРИ. Я тоже.

Официант демонстративно ставит перед Джерри чашку кофе.

ОФИЦИАНТ. Что-нибудь еще, сэр?
ДЖЕРРИ. До свидания, сэр.

Официант, насупившись, уходит.

УИЛЬЯМ (Джерри). Кажется, ты его обидел.
ДЖЕРРИ. Разве?
ЭЛИЗАБЕТ. Точно. Ты видел, какое у него было лицо?
ДЖЕРРИ. Ну и что? Как бы там ни было, в нём слишком много самомнения для обыкновенного официанта. Он заслужил.
ЭЛИЗАБЕТ. Вот как?
ДЖЕРРИ. Писателям полезно побыть циниками.
ЭЛИЗАБЕТ. Неужели?
ДЖЕРРИ. Да. Вы знаете, иногда я думаю, что наша жизнь чем-то похожа на размякшее блюдо кукурузных хлопьев…
ЭЛИЗАБЕТ. Простите, но я не совсем поняла, что вы имеете в виду.
ДЖЕРРИ. Обычные кукурузные хлопья. Вы кладете их в свою круглую прекрасную тарелочку. Уверен, эта тарелочка так же безупречна, как и вы. Наливаете в нее молоко. Потом вы вынуждены выпорхнуть из столовой, потому что неожиданно зазвонил телефон… Это ваш давний, но совершенно надоевший вам поклонник. В который раз он приглашает вас на ужин – и вы отказываетесь, сославшись на домашние дела. Вы возвращаетесь в столовую, к той тарелочке кукурузных хлопьев, но они размякли и стали похожи на плохо сваренную кашу. Вы решаетесь их попробовать, но вкус совсем не тот. Хлопья не хрустят на языке. И тогда вы понимаете, что момент – тот самый момент – когда они еще хранили свой волшебный вкус, упущен. Жизнь – это череда упущенных моментов, которые мы не в силах вернуть.
ЭЛИЗАБЕТ. Очень интересно. Вы настоящий философ. Но, позвольте, как всё это связано с цинизмом писателей?
ДЖЕРРИ. Когда ты пишешь ночи и дни напролет, в твоей жизни масса таких упущенных моментов. Как не стать от этого циником? Впрочем, есть люди, которые умеют облекать свои сложные мысли в слова намного лучше, чем я.
ЭЛИЗАБЕТ. Кто, например?
ДЖЕРРИ. Например, Фицджеральд.
ЭЛИЗАБЕТ. Вы читали Фицджеральда?
ДЖЕРРИ. Нет ещё. Но я о нем наслышан. А раз никто еще не наслышан обо мне, значит, он лучше меня.
ЭЛИЗАБЕТ. Почитайте «Великого Гэтсби», вам понравится. А потом напишите мне, что вы об этом думаете.

Элизабет пишет на листочке из блокнота свой адрес и протягивает Джерри.

ЭЛИЗАБЕТ. Вот, мой адрес.
УИЛЬЯМ. Было приятно повидаться с тобой, Джерри.
ДЖЕРРИ (Уильяму). Пока, друг. (Элизабет). Я обязательно вам напишу.
ЭЛИЗАБЕТ. Не забудьте прислать свои рассказы! Я уверена: у вас талант.



Сцена X 

Колумбийский университет, 1939 год. Уит Бернетт ведет занятие по сочинению рассказов: он стоит в центре сцены, все зрители – его слушатели. Джерри незаметно садится на одно из свободных мест в зрительном зале.

МИСТЕР БЕРНЕТТ. (начинает читать медленнo, почти без выражения). «Мы поднялись изо рва по тропинке. Отсюда все еще был виден дом Нэнси с растворенной дверью, но самой Нэнси уже не было видно – как она сидит там у очага, распахнув дверь настежь, так как устала ждать. – Устала я, – сказала она нам напоследок, когда мы уходили. – Ох, как устала. Я всего только негритянка. Это же не моя вина».
Это был рассказ Уильяма Фолкнера «Когда наступает ночь». Проза Фолкнера очень хорошо демонстрирует, как «голос» автора растворяется в повествовании. В поле зрения читателя – только персонажи. Очень важно, чтобы автор всегда оставался словно в стороне, не мешая читателю самому налаживать отношения с героями. Домашнее задание: проанализируйте рассказ Фолкнера и попробуйте написать рассказ, в котором герои будут максимально самостоятельными. На сегодня всё.

Джерри поднимается с места и застывает в нерешительности.

МИСТЕР БЕРНЕТТ. Вы что-то хотели, молодой человек?
ДЖЕРРИ (рассеянно). Нет, мистер Бернетт… То есть… Да, Мистер Бернетт.

Джерри поспешно продвигается с последнего ряда к Бернетту.

ДЖЕРРИ. Вот…

Джерри достаёт из портфеля листы бумаги, но от волнения роняет их, и они рассыпаются по полу.

МИСТЕР БЕРНЕТТ. Ваша фамилия – Сэлинджер, кажется? Я вас не узнаю. Куда делась ваша самоуверенность и бестактность?
ДЖЕРРИ. Благодаря вашим урокам я гораздо меньше увлечен собственным «я», чем прежде.

Собрав все листы, Джерри протягивает их Бернетту.

ДЖЕРРИ. Это мои рассказы. Давно хотел вам их показать, но никак не решался.
МИСТЕР БЕРНЕТТ. Очень похвально, что наконец-то решились. Я сообщу о своём мнении, как только их прочитаю.

 

Сцена XI 

Колумбийский университет, несколько дней спустя. Джерри идет по залу с учебниками на занятие, к нему навстречу выходит мистер Бернетт.

МИСТЕР БЕРНЕТТ.Мистер Сэлинджер!
ДЖЕРРИ (взволнованно). Да, мистер Бернетт?
МИСТЕР БЕРНЕТТ. Я прочитал ваши рассказы. Впечатляет. Честно говоря, я даже не догадывался, что вы прячете от меня такой талант.

Довольная улыбка озаряет лицо Джерри, он расправляет плечи и приосанивается.

БЕРНЕТТ. Но это не значит, что нужно снова превращаться в самодовольного мальчишку и
задирать нос.

Пауза.

БЕРНЕТТ. Вы знаете, что я выпускаю собственный журнал «Стори». Я заинтересован в таких молодых и интересных писателях, как вы. Предлагаю вам опубликовать рассказ «Молодые люди», который я с удовольствием прочитал.
ДЖЕРРИ (радостно пожимая руку Бернетту). Очень признателен! Огромное спасибо!!
БЕРНЕТТ. А теперь проваливайте, мистер Сэлинджер. И пишите. Пишите как можно больше.

Джерри, пританцовывая, уходит. Бернетт задумчиво улыбается ему вслед.



Сцена XII 

Посёлок Брилль, штат Нью-Джерси, 1941 год. Вечеринка в доме Элизабет. Элизабет и Джерри под руку выходят на сцену.

ЭЛИЗАБЕТ. Я прочитала твой последний рассказ «Виноват, исправлюсь». Он прямо за душу берёт своей простотой и искренностью.
ДЖЕРРИ. Спасибо, Элизабет. Твой интерес и воодушевление чертовски приятны.

Элизабет и Джерри подходят к роскошно одетой девушке.

ЭЛИЗАБЕТ. Познакомься, Джерри. Это Уна О’Нил. (на ухо Джерри). Дочь драматурга Юджина О’Нила. (Уне). Мисс, это мой друг и выдающийся писатель Джерри Сэлинджер.
ДЖЕРРИ. Она преувеличивает. До выдающегося мне еще расти и расти.
ЭЛИЗАБЕТ. Нисколько! Уверяю вас, он станет первым американским классиком.
ДЖЕРРИ. Первый – это Фицджеральд. Дураки критики называют писателей гениями за особенности их стиля: Хемингуэя за его сдержанный тон, Вулфа – за гигантскую энергию в каждом слове, и так далее. Единственная особенность Фицджеральда – его истинное совершенство. (Уне). Вы любите Фицджеральда?
УНА. Конечно. Я без ума от «Великого Гэтсби». Это лучшее, что он написал.
ЭЛИЗАБЕТ. Если вы не против, я вас оставлю.

Элизабет уходит к другим гостям.

ДЖЕРРИ. А Кафка вам нравится?
УНА. О, да. Жалко, что «Замок» он так и не закончил… Но зато у этого романа есть замечательное вступление Томаса Манна.
ДЖЕРРИ. Только не этот проходимец. Он назвал Кафку религиозным юмористом. Я никогда ему этого не прощу.

Звучит музыка.

ДЖЕРРИ. Потанцуем?
УНА. С удовольствием.

Джерри и Уна танцуют. Уна кокетливо заглядывает в глаза Джерри. Слышится звон разбитого стекла.
Голоса официантов:

• Вот, черт побери, бокал, разбил!
• Ты, видно, совсем пьян, Джим.
• Да нет же, я трезв, как никогда.

Голос одной из приглашенных дам:

• Это на счастье…

Унна и Джерри ничего не слышат. Они продолжают танцевать.

ДЖЕРРИ (запнувшись). Кажется, вы мне нравитесь.
УНА. «Кажется» или нравлюсь?
ДЖЕРРИ. Вы правы: никаких «кажется». Нравитесь. Совершенно точно.
УНА. Тогда знайте, что вы тоже мне нравитесь. Мой отец – писатель, поэтому я часто влюбляюсь в писателей.
ДЖЕРРИ. Надеюсь, я буду последним таким писателем.



Сцена XIII 

Нью-Йорк, осень 1941 года. Джерри и Элизабет разговаривают по телефону. Джерри в костюме, только пиджак висит на спинке стула.

ДЖЕРРИ. Говорю тебе, она чудесна. Я женюсь на ней.
ЭЛИЗАБЕТ. Но, Джерри, ей всего шестнадцать, и она уже испорчена.
ДЖЕРРИ. Не вижу ничего плохого в испорченных девочках. Это просто означает, что они многим нравятся.
ЭЛИЗАБЕТ. Ты не исправим. Уверяю, она разобьёт твоё чуткое сердце.

На заднем плане появляется Чарли Чаплин – в котелке и с тросточкой – и лёгкая, воздушная и счастливая Уна. Они целуются.

ДЖЕРРИ (с напускной строгостью). Эл, я думал, что ты мой друг, а ты пытаешься разрушить моё счастье. Куда это годится?
ЭЛИЗАБЕТ. Как раз потому, что я твой друг, я хочу предостеречь тебя. Уна – всего лишь одна из тех богатеньких девочек, которых ты постоянно высмеиваешь в своих рассказах. Впрочем, не важно. С личной жизнью ты как-нибудь сам разберёшься.

Видение исчезает.

ЭЛИЗАБЕТ. Ты уже послал куда-нибудь «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню»?
ДЖЕРРИ. Да, в «Нью-Йоркер». Но ответа пока не получил. Если ничего не выйдет, попробую ткнуть его в «Стори». Хотя Бернетт по-прежнему ждёт от меня роман…
ЭЛИЗАБЕТ. Знаешь, когда я прочитала про Холдена Колфилда, мне показалось, что этот рассказ – начало твоего будущего большого романа.
ДЖЕРРИ (задумчиво). Всё может быть… Как там Уильям, кстати? Давно его не видел.
ЭЛИЗАБЕТ. О, он нашел себе новую девушку, ее зовут Памела. Такая полная брюнетка с томными карими глазами, постоянно носит красные платья, у меня от них уже рябит в глазах. Уильям встречается с ней каждый день и говорит, что они непременно поженятся. Но я-то его знаю, через месяц-два она надоест ему так же, как все предыдущие.
ДЖЕРРИ. Да, Уильям не меняется... (смотрит на часы). Чёрт! Уже шесть! Мы идём с Уной в театр через час. До свидания, Эл.
ЭЛИЗАБЕТ. До свидания, Джерри.



Сцена XIV 

1943 год, Бейнбридж, военно-воздушная база в штате Джорджия. Джерри и Элизабет обедают в столовой Авиационной школы, Джерри в военной форме. За соседним столиком – компания армейских товарищей Джерри.

ЭЛИЗАБЕТ (протягивает Джерри газету). Ты уже видел?
ДЖЕРРИ (резко отодвигает газету в сторону). Конечно, видел. Чёрт возьми, Элизабет, если ты приехала, только чтобы сообщить мне о романе Уны с Чаплином, то ты сделала это зря.
ЭЛИЗАБЕТ. Я приехала, чтобы спасти тебя от депрессии.

Раздаётся хохот с соседнего стола.

ДЖЕРРИ. Кто сказал, что у меня депрессия?
ЭЛИЗАБЕТ. Я сказала. Скоро приедет Уильям.
ДЖЕРРИ. На кой чёрт нам Уильям?!
ЭЛИЗАБЕТ. На тот же, что и я.

Пауза.

ДЖЕРРИ. Воображаю их семейные вечера. Голый Чаплин, сидящий на шифоньере, и голова у него вертится вокруг шеи, как у дохлой крысы. И Уна, в зеленовато-голубом платье, сумасшедше аплодирует ему из ванной.

Один из армейцев поворачивается к Джерри. У армейца по лицу текут слёзы, он совершенно пьян.

АРМЕЕЦ. Джерри, брат, мы все так тебе сочувствуем… Эта Уна… Она просто не достойна тебя!

Джерри не отвечает.

ЭЛИЗАБЕТ (шёпотом, Армейцу). Лучше лишний раз не напоминать ему об этом.
АРМЕЕЦ (с демонстративной серьёзностью). Понял.

Армеец отворачивается. Входит Уильям.

УИЛЬЯМ. ДЖЕРРИ, старина! Элизабет сказала, что тебе нужна реабилитация.
ДЖЕРРИ. Что за группу поддержки вы здесь устроили?! Как будто других тем для разговора нет.
ЭЛИЗАБЕТ (пристыженно). Прости.
ДЖЕРРИ. С чего вы взяли, что я любил Уну? Она оказалась всего лишь яркой искоркой на карнавале фальши. Смешно подумать, что я мечтал жениться на ней. Я был ослеплён мнимым, таинственным блеском, который оказался пустышкой. Меня нисколько не волнует её роман с Чаплином. Плевать я хотел на них обоих.
ЭЛИЗАБЕТ. Но, позволь, Джерри…

Уильям сжимает руку Элизабет и обменивается с ней многозначительным взглядом.

УИЛЬЯМ. Ты прав, Джерри. Такая девушка вовсе не стоит твоих переживаний. Я вот недавно порвал с Памелой – и, не поверишь, мне стало так легко жить. Я как будто разом освободился от кучи обязательств. Больше не нужно каждый вечер водить ее в бар и смотреть, как она уплетает шоколадные пирожные за обе щеки.
ДЖЕРРИ. Ты ее бросил или она тебя?
УИЛЬЯМ. Это было обоюдное решение. Впрочем, не будем об этом. Расскажи лучше, как проходят твои уроки в Авиационной школе? Как ученики?
ДЖЕРРИ. Многое приходится изучать заново. Я читаю кучу книг об авиации, чтобы мне было, о чем рассказывать на этих занятиях… Ведь я был совсем не готов к такой должности. Но, по крайней мере, ученики меня слушаются.
УИЛЬЯМ. Говорят, война за океаном идет полным ходом. Ты что-нибудь слышал, Америка собирается в нее вступать?
ДЖЕРРИ. Пока нет, насколько мне известно. Мы продолжаем ревностно служить американской авиации, зная, что в любой момент нас могут призвать на фронт. Совсем другое дело Хемингуэй, который до сих пор ловит нацистов в Карибском море. Он называет нас “потерянным поколением”. Держу пари, скоро все поколения станут считать себя “потерянными”.
ЭЛИЗАБЕТ. Может быть, и ты напишешь какой-нибудь рассказ о войне?
ДЖЕРРИ. Я не смогу. Люди, прошедшие через эту войну, заслуживают того, чтобы о них, не стыдясь и не оправдываясь, спели срывающимся голосом. Я буду ждать книгу, в которой это произойдёт.

Из-за соседнего стола встаёт Полковник и подходит к Джерри.

ПОЛКОВНИК. Ну что, Джерри, обеденный перерыв закончился. (Целует Элизабет руку). Мисс Мюррей, приезжайте почаще, ему без вас совсем грустно.
ЭЛИЗАБЕТ (кокетливо). Увы, я скоро выхожу замуж.
ПОЛКОВНИК (радостно). Как?.. Вы и Джерри?..
ЭЛИЗАБЕТ. Нет-нет, что вы. Я и Джерри – просто старые друзья.
ПОЛКОВНИК. Жаль. Вы были бы идеальной парой.

Во время этого диалога Джерри угрюмо молчит, вглядываясь в опустошенный стакан.

ДЖЕРРИ (задумчиво). Знаешь, Эл… А ведь я очень любил ее. Уна казалась мне светлым, невинным созданием с чистой душой. Она походила на девушку, которая вот-вот уйдёт в монастырь. Каждый день я писал ей любовные послания и сходил с ума, дожидаясь ответа. Но ты оказалась права – богатеньким девочкам ни к чему выходить замуж за бедных писателей, которые живут от публикации к публикации. Им нужны актёры с громким именем и статусом “звезда Голливуда”. А впрочем… Черт знает, что им нужно. Это так ужасно, когда над твоими искренними чувствами просто посмеялись. Растоптали их своими маленькими изящными ножками на дорогих каблучках. Продолжать писать – вот моё единственное спасение.

Элизабет сочувственно берёт Джерри за руку.

ПОЛКОВНИК. Простите, что прерываю вас, но обеденный перерыв действительно закончился.
ДЖЕРРИ (Полковнику). Уже иду. (Элизабет). Спасибо, что приехала. (Уильяму). Береги свою сестру, старина.



Сцена XV 

Квартира Джерри, Нью-Йорк, 1949 год. Джерри печатает в глубине сцены. Перед ним, на кровати – Фиби и Холден Колфилд, Фиби сжимает в руках подушку.

ФИБИ. Назови, кем бы ты хотел стать. Ну ученым, или адвокатом, или еще кем-нибудь. (1)
ДЖЕРРИ. Нет, ученый из него не выйдет.
ХОЛДЕН. Какой из меня ученый? Я к наукам не способен.
ФИБИ. Ну адвокатом – как папа.
ДЖЕРРИ. Адвокат – тем более.
ХОЛДЕН. Адвокатом, наверно, неплохо, но мне всё равно не нравится. Понимаешь, неплохо, если они спасают жизнь невинным людям, но в том-то и штука, что адвокаты ничем таким не занимаются.
ДЖЕРРИ. Вот именно. Чем же на самом деле занимаются адвокаты? Подумаем. (пишет) «Если стать адвокатом…»
ХОЛДЕН. Если стать адвокатом, так будешь просто гнать деньги, играть в гольф, в бридж, покупать машины, пить сухие коктейли и ходить этаким франТОМ. И вообще, даже если ты все время спасал бы людям жизнь, откуда бы ты знал, ради чего ты это делаешь – ради того, чтобы на самом деле спасти жизнь человеку, или ради того, чтобы стать знаменитым адвокатом, чтобы тебя все хлопали по плечу и поздравляли, когда ты выиграешь этот треклятый процесс…Как узнать, делаешь ты все это напоказ или по-настоящему, липа все это или не липа? Нипочем не узнать!
ФИБИ. Папа тебя убьет.
ХОЛДЕН (не слушает ее). Знаешь, кем бы я хотел стать? Если бы я мог выбрать то, что хочу, черт подери!
ФИБИ. Перестань чертыхаться! Ну, кем?
ДЖЕРРИ. А вот теперь – самое важное.
ХОЛДЕН. Знаешь такую песенку – «Если ты ловил кого-то вечером во ржи…»
ФИБИ. Не так! Надо «Если кто-то звал кого-то вечером во ржи». Это стихи Роберта Бернса!
ХОЛДЕН. Знаю, что Бернса. Мне казалось, что там «ловил кого-то вечером во ржи». Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверно, я дурак.

Джерри выскакивает из-за стола, держа в руках листки с рукописью.

ДЖЕРРИ. Теперь то, что нужно! Чудесная работа – ловить детишек над пропастью во ржи… Я бы и сам от такой не отказался.

Свет гаснет, видение исчезает.






Сцена XVI 

Номер гостиницы в Лондоне, осень 1951 года. Сэлинджер сидит за столом и роется в груде писем. Входит Элизабет.

ЭЛИЗАБЕТ. Поздравляю тебя, Джерри!
ДЖЕРРИ. С чем?
ЭЛИЗАБЕТ. С тем, что твой роман стал успешным.
ДЖЕРРИ. А, ты об этом… Это и правда большая удача. Сначала я даже не был уверен, что его напечатают. Понимаешь, когда я уже знал, что скоро закончу роман, я пришел в издательство «Харкорт Брейс». Они просили меня прислать новые рассказы. Так вот, я прихожу к одному из издателей Роберту Жиру и говорю: «Издавать надо не рассказы, а роман, который я сейчас пишу». Он как будто совсем не удивился, сказал: «Может, сядете? Такое впечатление, словно не я, а вы – издатель». Но я не сел. Я с самого начала почувствовал в его поведении какой-то подвох. Поэтому подчеркнул: «Потом вы можете издать и рассказы. Но сначала нужно опубликовать историю о мальчике, который приехал в Нью-Йорк на Рождественские каникулы». Дописав роман, я принес рукопись Роберту, но вскоре получил письмо с отказом.
ЭЛИЗАБЕТ. А как они объяснили причину отказа?
ДЖЕРРИ. О. Роберт сказал, что лично ему роман очень понравился. И он с радостью бы его издал, если бы работал в редакции совсем один. Или если бы он здесь был самым главным. Но над честным и отважным Робертом был еще один – главный издатель. Прочитав «Над пропастью во ржи», этот издатель решил, что Холден – просто псих.
ЭЛИЗАБЕТ. Так и сказал: «Холден – псих»?
ДЖЕРРИ. Слово в слово. Этот занудный издатель с несколькими образованиями ничего не понял в моем романе. Но самое худшее было не это.
ЭЛИЗАБЕТ. А что же?
ДЖЕРРИ. Он дал почитать мой роман редактору школьных учебников. Тот тоже ничего не понял. А ведь редактор школьных учебников должен понимать психологию подростков, иначе как же он пишет эти чертовы учебники? В общем, я рад, что у издателей «Нью американ лайбрери» нашлись моральные силы издать эту книгу. Но, представляешь, они всё-таки поместили на обложку эту убогую картинку с мальчиком в охотничьей шапке!
ЭЛИЗАБЕТ. А что тебя смущает? Всё правильно, Холден носит красную охотничью шапку.
ДЖЕРРИ. У нас с ними была целая дискуссия. О том, какую обложку нарисовать, чтобы мою книгу покупали. Покупали, черт возьми. А ведь поначалу они показались мне отличными ребятами…
ЭЛИЗАБЕТ. Задача издателя – сделать так, чтобы книга продавалась. Поэтому я не вижу в их словах ничего плохого.
ДЖЕРРИ. Но я хотел, чтобы там была совсем другая картинка… Представь себе изящный карандашный набросок. Маленькая Фиби, которая мечтательно смотрит на крутящуюся карусель в Центральном парке…
ЭЛИЗАБЕТ. Красиво, конечно. Но такой рисунок не имеет никакого отношения к содержанию романа.
ДЖЕРРИ. Зато имеет отношение к его идее. Хорошо, что я всё-таки отговорил их размещать мой портрет на первой странице. Иначе читатели подумали бы, что Джером Сэлинджер свихнулся от «звездной болезни».
ЭЛИЗАБЕТ. Но в книгах часто размещают фотографии писателей. Это рекламный ход, только и всего.
ДЖЕРРИ. Если роман окажется по-настоящему хорошим, то читатель для него найдется и без рекламы, моей идиотской физиономии на обложке, плакатов на улицах, вот этого всего. Я так долго пытался понять Холдена Колфилда, собирал разрозненные рассказы в одно целое… Все ждали, что я напишу роман. Но ничего не получалось. До тех пор, пока я не осознал, что мой Холден – это я сам. Помнишь рассказ «Молодые люди»? Его герой – мальчик, напившийся в баре, – оказался мной, Эл. Своими рецензиями и паршивыми иллюстрациями они просто плюют мне в душу. Мне приходят тонны писем о Холдене Колфилде – это похоже на ад.
ЭЛИЗАБЕТ. Я не понимаю тебя, Джерри. Ты достиг того, о чём мечтал: стал известным на весь мир писателем. Тебя ставят в один ряд с Фицджеральдом и Хемингуэем – и всё благодаря роману «Над пропастью во ржи». Что тебе ещё нужно?..
ДЖЕРРИ. Я устал, Эл. Я очень устал. Я никогда не хотел быть известным. Я хотел… Чтобы мои книги будили в людях душу. Скажем, какому-нибудь мальчишке станет очень грустно – и он возьмёт с полки «Над пропастью во ржи», откроет наугад какую-нибудь страницу, перечитает и – улыбнётся. А письма, критика, тиражи… Не для меня всё это.
ЭЛИЗАБЕТ. Ясно. И как ты собираешься с этим бороться?
ДЖЕРРИ. Не знаю. Поселюсь где-нибудь за городом.
ЭЛИЗАБЕТ. Тогда, пока ты не уехал куда-нибудь далеко и надолго, предлагаю тебе провести время в компании хороших людей. Наш общий знакомый Фрэнсис Стигмюллер устраивает сегодня большую вечеринку.
ДЖЕРРИ. Мне не с кем на неё пойти.
ЭЛИЗАБЕТ. А как же я?
ДЖЕРРИ. У тебя есть муж.
ЭЛИЗАБЕТ. Ах, да.

Пауза.

ЭЛИЗАБЕТ. Ну, ты… Найди какую-нибудь первую встречную. Правда, я буду рада видеть тебя там. Заодно развеешься.
ДЖЕРРИ. Постараюсь прийти, но только ради нашей дружбы.



Сцена XVII 

Дом Фрэнсиса Стигмюллера, Англия, осень 1951 года. В центре сцены – Клэр Дуглас в тёмно-голубом платье с бархатным синим воротником. Клэр повернута к зрителям спиной: виднеется только её белая аристократическая ручка, которую целует Колман Моклер. Входят Джерри и его спутница Мэгги.

ДЖЕРРИ. Кто этот хрупкий ангелочек в голубом платье?
МЭГГИ. Не знаю. Тебе следует спросить кого-нибудь другого, ведь ты меня сюда притащил, а не я тебя.

Входит Элизабет с мужем.

ЭЛИЗАБЕТ. Салют, Джерри! Рада, что ты пришёл.
МУЖ ЭЛИЗАБЕТ. Добрый вечер, мистер Сэлинджер. Читал ваш роман. Продолжайте в том же духе!
ДЖЕРРИ. Спасибо.
Элизабет (кивает в сторону Мэгги). Может, познакомишь нас?
ДЖЕРРИ. Мэгги, это Элизабет. Элизабет, это Мэгги, или просто первая встречная.
МЭГГИ (Элизабет). Он всегда такой грубиян?
ЭЛИЗАБЕТ. Он известный писатель, ему можно побыть грубияном. На твоём месте, Джерри, я хотя бы предложила даме потанцевать.
ДЖЕРРИ. Только ради тебя, Эл. (Мэгги). Потанцуем?

Джерри и Мэгги танцуют, Элизабет с мужем тоже. Джерри продолжает пристально смотреть в сторону Клэр. Входит Фрэнсис.

ФРЭНСИС. Джерри, старина, прости, что до сих пор не поздоровался.
ДЖЕРРИ. Привет, Фрэнс.
ФРЭНСИС. Как зовут твою очаровательную спутницу?
ДЖЕРРИ. Её зовут первая встречная.
МЭГГИ (Фрэнсису). Не слушайте его. Меня зовут Мэгги Томпсон.
ФРЭНСИС. Рад знакомству.

Фрэнсис целует Мэгги руку.

ДЖЕРРИ (Фрэнсису). Скажи лучше, кто та девушка в голубом платье?
ФРЭНСИС. Это дочь наших соседей Клэр Дуглас. Милейшее создание. Ей 16 лет и она только что из монастыря.
ДЖЕРРИ. В смысле из монастыря?
ФРЭНСИС. В детстве родители отдали её воспитываться в монастырь. Теперь она учится в колледже.
ЭЛИЗАБЕТ. Джерри, не вздумай за ней ухаживать. Твои влюблённости в шестнадцатилетних девушек никогда ничем хорошим не заканчивались.

Джерри не слышит. Он смотрит на Клэр, Клэр – на него. Музыка усиливается, танцующие пары замирают на месте. Джерри идёт навстречу Клэр и протягивает ей руку. Клэр отворачивается, и музыка обрывается.



Сцена XVIII 

Нью-Йорк, квартира Джерри, 1951 год. Джерри и Клэр заходят в комнату.

КЛЭР. Значит, вот, как живут известные писатели…
ДЖЕРРИ. Я отдал бы многое, чтобы избавиться от известности. Может быть, однажды я вообще перестану публиковаться, уеду отсюда ко всем чертям и буду выращивать овощи.
КЛЭР. Что ты такое говоришь? Это же так важно – создавать красоту. Оставлять в читателях что-то прекрасное, какой-то след на странице. Знаешь, когда я прочитала рассказ «Дорогой Эсме – с любовью и всякой мерзостью», я была поражена твоей простотой и искренностью. Твоё «я» настолько растворяется в образах героев, что кажется, будто назойливый «голос автора» исчез вовсе. Я видела эту девочку, маленькую, с мудрыми, как у взрослых, глазами, видела, как она сдерживается, чтобы не зевнуть во время церковного пения… И этот старый, бывалый солдат – как он пьёт чай у себя дома и пишет письмо девочке Эсме.

Джерри наклоняется к Клэр и целует её.

ДЖЕРРИ (отстраняется). Прости меня.
КЛЭР. За что?
ДЖЕРРИ. Я не должен был этого делать.
КЛЭР. Разве в этом есть что-то плохое?
ДЖЕРРИ. Ты воспитывалась в монастыре, а я лезу к тебе с поцелуями.
КЛЭР. Да будет тебе известно, Джерри Сэлинджер, я терпеть не могу монастыри.
ДЖЕРРИ. Почему?
КЛЭР. Как тебе сказать… Сидеть целыми днями в четырёх стенах и молиться не очень-то весело. Особенно когда тебя заворачивают в колючее махровое полотенце и ведут мыться – и ты не можешь снять полотенце, пока стоишь под струей воды, чтобы Бог – не дай бог! – не ужаснулся твоей наготе. А вокруг стоят монахини и глазеют. Холодная вода, мокрое полотенце, прилипающее к телу. Хорошо, что это уже позади.
ДЖЕРРИ. У меня было другое представление о монастырях.
КЛЭР. Да, слишком возвышенное. На самом деле монахини очень редко бывают такими, какими их встретил твой Холден.
ДЖЕРРИ. А какими они бывают, по-твоему?
КЛЭР. Давай перестанем говорить о монахинях и монастырях, пожалуйста.

Клэр приближается к Джерри, хочет его поцеловать.

ДЖЕРРИ (отстраняется). Мне нужно рассказать тебе кое-что важное.
КЛЭР (снова приближается к нему). А я хочу просто побыть с тобой. Мы слишком часто разговариваем о «чем-то важном».
ДЖЕРРИ. Да, верно. Потому что мне необходимо, чтобы ты понимала меня. Мои мысли, мою философию.
КЛЭР. Я думала, как раз это у меня получается. Даже лучше, чем у Элизабет.
ДЖЕРРИ. При чём здесь Элизабет?
КЛЭР. Я слышала, вы были близкими друзьями.
ДЖЕРРИ. Да, Эл всегда поддерживала меня. Но у нее родилась дочка – и теперь мы редко видимся. Бывает так, когда значимые люди уходят из твоей жизни. Просто потому, что у вас обоих появилось слишком много дел.

Пауза.

ДЖЕРРИ. Я хотел дать тебе почитать одну книгу. (берёт со стола книгу и протягивает её Клэр). Вот. Евангелие Шри Рамакришны.
КЛЭР (с досадой). Рамакришна? Кто это?
ДЖЕРРИ (театрально). Рамакришна – величайших из философов, когда-либо существовавших в мире и в Индии. Он проливает свет на все, что происходит с нами.
КЛЭР. Не говори загадками.
ДЖЕРРИ. Если по-простому. Рамакришна считает, что Бог кроется в каждом из нас. Главное – открыть его в себе. Но для этого нужно отказаться от многих земных удовольствий. Например, женщин. Именно женщина может помешать мужчине прийти к просветлению. В тот самый момент, когда пробудит в нем низменные желания.
КЛЭР. А как же любовь? Настоящая, чистая? Неужели Рамакришна и её считает «низменным желанием»?
ДЖЕРРИ. Любовь… Любовь невозможна в таком пошлом, погрязшем в капитализме и мечтах о карьере обществе, как наше.
КЛЭР. Но если…
ДЖЕРРИ (взволнованно перебивает её). Послушай, Клэр! Ведь мы с тобой еще можем спастись. Выйти на путь просветления. Просто нужно спрятаться от всего этого – от фальши, похоти и лицемерия. Давай сбежим? В какой-нибудь деревянный дом на опушке леса, где никому и в голову не придёт нас искать. Ты бросишь колледж, и мы уедем из этого проклятого материального мира, а?
КЛЭР. И это говорит человек, который на двадцать лет старше меня…
ДЖЕРРИ. Ты согласна? Поедешь со мной?
КЛЭР. Прости, Джерри, но я не могу бросить колледж. Я закончу его, а потом мы уедем. Куда захочешь, хоть на Аляску. Хорошо?
ДЖЕРРИ (холодно). Ясно. Поздно уже, я должен проводить тебя домой.



Сцена XIX 

Госпиталь, 1954 год. Клэр лежит на кровати, у её постели – Колман Моклер. Рядом на тумбочке – большой букет цветов.

КОЛМАН. Клэр, дорогая, я больше не могу видеть, как ты страдаешь из-за этого человека…
КЛЭР. До сих пор не могу понять, почему он так поступил. Что я сказала не так?.. Я боготворила его, восхищалась его рассказами, думала его мыслями и читала книги, которые он мне дарил. Но как только я стала противоречить ему, его философии о проклятом материальном мире, он просто… Взял и исчез. Джерри Сэлинджер, автор бестселлера «Над пропастью во ржи» пропал без вести, бросив молодую невесту. Звучит как один из этих пошлых заголовков в «Дейли Миррор».
КОЛМАН. Зато рядом с тобой есть я. Джерри отступился от тебя и правильно сделал, потому что такое сокровище, как ты, надо беречь и лелеять. Он на это не способен.
КЛЭР. Я думала, что смогу без него. Ну да, конечно. Не прошло и нескольких месяцев, как я оказалась в госпитале с ангиной и аппендицитом. А знаешь, что хуже всего? Этот чёртов куриный бульон, который я должна есть каждый божий день. Медсестра считает, что он спасает от всех болезней, и даже философия Рамакришны здесь бессильна.
КОЛМАН. Милая Клэр… Не переживай, скоро я заберу тебя отсюда. И всё будет хорошо. Только для этого ты должна сделать то, что должна, то, что, я надеюсь, хочешь сделать… Я бы очень хотел, чтобы ты тоже этого хотела.
КЛЭР. Чего?
КОЛМАН. Тебе нужен человек, на которого во всём можно положиться. Человек, способный обеспечить тебе богатую, стабильную и счастливую жизнь. Этим человеком могу стать я.

Колман достаёт из кармана пиджака коробочку с обручальным кольцом.

КОЛМАН. Клэр Дуглас, ты выйдешь за меня?
КЛЭР. Эм… Ну… Я не знаю. (в сторону). Хотя какая мне теперь разница? (Моклеру). Да, ладно. Я выйду за тебя.

Моклер целует Клэр руку. В палату входит Джерри.

ДЖЕРРИ. Что здесь происходит?
КОЛМАН. Клэр только что согласилась выйти за меня.
ДЖЕРРИ. Клэр, это он серьёзно? Ты правда собираешься замуж за зануду из Гарвардского университета?
КЛЭР (в замешательстве). Да, то есть… Нет. Откуда ты взялся?
ДЖЕРРИ. Я приехал за тобой.
КОЛМАН. Мистер Сэлинджер! Я не допущу, чтобы моя невеста уезжала неизвестно куда с человеком, из-за которого она попала в больницу. Даже если это культовый классик современности.
ДЖЕРРИ. Насколько я понимаю, девушка еще не дала окончательного согласия. Итак, мисс Дуглас, разрешите наш спор.
Клэр (вскакивает с постели и бросается Джерри на шею). Джерри! Мне было очень плохо без тебя… Колман развлекал меня, как мог, и вот – сделал предложение. Прости меня, Джеррри. Мне никто не нужен, кроме тебя. Давай уедем отсюда? Я брошу колледж – всё брошу!
КОЛМАН. Клэр, объяснись. Я ничего не понимаю.
КЛЭР. Ах, да, Колман… Ты можешь возвращаться в Гарвард и больше не прогуливать из-за меня лекции.
ДЖЕРРИ. До свидания и счастливого пути, мистер Моклер. Мы уезжаем в Корниш.

Джерри и Клэр выходят в обнимку из палаты.

КОЛМАН (один). Терпеть не могу писателей!



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена I 

Дом Джерри Сэлинджера в Корнише, 1953 год. Декорации те же, только печатная машинка, за которой теперь стоит большое мягкое кресло, выдвинута на первый план и символизирует рабочий кабинет писателя. Обеденный стол – гостиную, а кровать – спальню Клэр. Джерри и старшеклассники Виндзора ужинают в гостиной.

САЛЛИ. Мистер Сэлинджер, это так мило с вашей стороны – пригласить нас к себе домой. Вы самый лучший учитель во всём Виндзоре!
ТОМ. Да, мистер Сэлинджер, вы стали для нас родным… (встаёт). Друзья! Я предлагаю поднять эти бокалы за мистера Сэлинджера, нашего большого друга и великого писателя!

Звон бокалов.

ЭННИ (Джерри). А ведь мы еще не сказали вам главную новость?
ДЖЕРРИ. Какую? Я весь во внимании.
ЭННИ. Мы решили поставить в школе спектакль по пьесе Оскара Уайльда.
ДЖЕРРИ. Это отличная мысль.
ТОМ (Джерри). Вы как-то рассказывали, что тоже играли в школьном театральном кружке…
ДЖЕРРИ. Да, было дело.
ТОМ. Так вот, мы были бы очень рады, если бы вы помогли нам поставить спектакль.
ДЖЕРРИ. Без проблем. Я буду рад вспомнить молодость.
ТОМ. Выпьем и за это!

Звон бокалов.

САЛЛИ (смотрит на часы). Ой, как поздно! Ребята, скоро уедет последняя электричка! (Джерри). До свидания, мистер Сэлинджер. Спасибо, что пригласили.
ТОМ. Выпьем и за это!
САЛЛИ. Ты слышал, Том? Нам пора домой.
ТОМ. Как? Уже?
САЛЛИ. Да. Попрощайся с мистером Сэлинджером.
ТОМ. До встречи в школе, мистер Сэлинджер.
ЭННИ (Джерри). До свидания!

Старшеклассники уходят, остаётся только Шерли.



Сцена II 

Джерри и Шерли.

ШЕРЛИ. Мистер Сэлинджер, позволите занять у вас еще несколько минут?
ДЖЕРРИ. А ты разве не поедешь вместе со всеми?
ШЕРЛИ. Нет, я на машине. Доеду сама. Мне нужно взять у вас интервью для школьной газеты.
ДЖЕРРИ. Я тебя слушаю.
ШЕРЛИ. Рада, что вы согласились. Скажите, как к вам пришла идея создания романа «Над пропастью во ржи»?
ДЖЕРРИ. У меня было несколько рассказов о мальчишке с Мэдисон-Авеню. В какой-то момент я понял, что окончательно разобрался с этим персонажем и могу написать о нём роман.
ШЕРЛИ. Как это – разобраться с вымышленным героем?
ДЖЕРРИ. Это сложно объяснить человеку, который никогда не писал романы. Наверное, это значит слиться с выдуманным героем настолько, чтобы перестать понимать, где – он, а где – ты.
ШЕРЛИ. Вы хотите сказать, что «Над пропастью во ржи» – это ваша автобиография?
ДЖЕРРИ. Что-то в этом роде. Словно камень с души свалился, когда я закончил его писать. Моё отрочество очень похоже на отрочество героя книги, и было большим облегчением рассказать об этом людям.
ШЕРЛИ. Почему на пике популярности вы уехали из Нью-Йорка?
ДЖЕРРИ. Я устал. От бесконечных писем, от гласности и известности… Писателю нужен покой.
ШЕРЛИ. Но ведь каждый писатель мечтает быть таким же известным, как вы. Я бы на вашем месте радовалась, а не пряталась. Давала кучу интервью.
ДЖЕРРИ. Ты не можешь знать, как бы чувствовала себя на моем месте. У тебя другая судьба. Писать в интервью о том, что я тебе так ответил, не нужно.
ШЕРЛИ. Хорошо. Давайте перейдем к вашей биографии.
ДЖЕРРИ. Разве ты не изучила ее перед интервью?
ШЕРЛИ. Я хочу уточнить несколько спорных моментов.
ДЖЕРРИ. Окей.
ШЕРЛИ. Кем работают ваши родители?
ДЖЕРРИ. У отца – своя мясная фабрика, а мать бежала с ним из Ирландии и никогда не работала.
ШЕРЛИ. То есть по национальности вы – ирландец?
ДЖЕРРИ. Нет, я еврей. Мой отец еврей.
ШЕРЛИ. Но тогда вы еврей только наполовину…
ДЖЕРРИ. Я вырос в еврейской семье, поэтому могу быть евреем только целиком и полностью.
ШЕРЛИ. Когда вы поняли, что хотите стать писателем?
ДЖЕРРИ. Еще в школе. Я учился в Вэлли-Фордже и был примерно твоего возраста. Было время, когда я мечтал стать актёром, но оно прошло. Я понял, единственное, что я умею делать лучше всего – это писать. И предпочел быть лучшим американским писателем, а не посредственным актёром.
ШЕРЛИ. То есть вы признаете себя лучшим американским писателем?
ДЖЕРРИ. Не я. Читатели.
ШЕРЛИ. И всё же, раз вы так любите своих читателей, зачем вы сбежали от них?
ДЖЕРРИ. Я не говорил, что я их люблю. Скорее, это они меня любят. Точно так же, как актёр не может запомнить всех зрителей, аплодирующих в зале, я не могу отвечать на все их письма. Я уединился, потому что только так могу спокойно заниматься творчеством. Писать в тишине, зная, что толпа фанатов не поджидает меня за дверью.

Джерри и Шерли замирают. На сцену выходит группа Битлз и исполняет Imagine. Во время выступления из темноты выбегает Марк Чепмен и стреляет в Джона Леннона. Последний падает на пол. Убийца достает из-за пазухи роман «Над пропастью во ржи», сумасшедше улыбается и показывает его зрителям. Видение исчезает.

ШЕРЛИ. Мои вопросы закончились. Спасибо, мистер Сэлинджер.
ДЖЕРРИ. Не за что.
ШЕРЛИ. До свидания. Я пришлю вам готовую статью.



Сцена III 

Дом Сэлинджера в Корнише, несколько дней спустя. Мистер Маккоули и Джерри встречаются в гостиной.

МАККОУЛИ. Ваша почта, мистер Сэлинджер.
ДЖЕРРИ. Спасибо, старина.

Джерри берёт у Маккоули пачку писем, перебирает их и натыкается на газету.

ДЖЕРРИ. Это ещё что?
МАККОУЛИ (заглядывает Джерри через плечо). Видимо, газета.
ДЖЕРРИ (читает название газеты). «Дейли игл – Твин стейт телескоп»… Аа, это местная газета. Странно, я, кажется, её не выписывал.
МАККОУЛИ. Я должен распространять местные газеты – это входит в мои обязанности.
ДЖЕРРИ. Впервые слышу это от вас. (листает газету). Стоп! (раздражённо). Вы это видели?!
МАККОУЛИ. Что именно?
ДЖЕРРИ. Моё чёртово интервью! Она же говорила, что напечатает статью в школьной газете!
МАККОУЛИ. Кто она?
ДЖЕРРИ. Автор этой статейки. Девочка Шерли.
МАККОУЛИ. Какая разница, где напечатано ваше интервью?
ДЖЕРРИ. О, нет, разница большая. Это лучше всего характеризует недожурналистов, которые такие интервью пишут. Никогда не доверяйте людям, мистер Маккоули.
МАККОУЛИ. Приму к сведению ваш совет. Я могу идти, мистер Сэлинджер?
ДЖЕРРИ. Да-да, конечно, старина.

Маккоули уходит.



Сцена IV 

ДЖЕРРИ (читает статью). «У господина Сэлинджера, большого друга всех старшеклассников Виндзора, есть также друзья постарше, хотя он приезжает сюда только последние несколько лет. Он не любит выставлять себя напоказ, предпочитая в уединении заниматься писательством». Какой детский стиль! (Читает дальше). Эта милейшая девочка даже не попыталась уточнить, сколько лет я проучился в университете и оставила меня там на второй год…

Джерри обессиленно опускается в кресло. За сценой слышится стук в дверь и голоса старшеклассников Виндзора.

СТАРШЕКЛАССНИКИ. Мистер Сэлинджер! Это мы! Впустите нас, пожалуйста!

Джерри неподвижно застывает в кресле и молчит.

СТАРШЕКЛАССНИКИ. Мистер Сэлинджер! Мистер Сэлинджер!

Джерри молчит.



Сцена V 

Тот же день. Перед входом в дом Джерри Сэлинджера стоят Шерли, Том, Салли и Энни.

ТОМ. Ну вот, Шерли! Это ты во всем виновата!
ШЕРЛИ. При чем здесь я? Может быть, он заболел или его просто нет дома.
ТОМ. Отсюда только что вышел почтальон, и в окнах свет горит. Он дома. Не притворяйся, мы все читали твою дурацкую статью.
ШЕРЛИ (обиженно). Это почему же дурацкую?
ТОМ. Да потому, что там куча ошибок! Даже я их заметил. А мы все знаем, как ранимо мистер Сэлинджер относится к любой публикации о нем.
ШЕРЛИ. Я не виновата, он ничего не хотел мне рассказывать!
ТОМ. Это неважно. Ты должна была проверить все факты перед публикацией. Тоже мне, журналист.
ШЕРЛИ. А ты не мой главный редактор, чтобы меня отчитывать!
Энни. Перестаньте! Мы можем спорить здесь сколько угодно, но от этого мистер Сэлинджер не откроет нам дверь.
САЛЛИ. Энни права. Если он закрывает перед кем-то дверь – то это навсегда.
ТОМ. Но должен же быть какой-то выход! Шерли, ты должна написать опровержение!
ШЕРЛИ. И не подумаю. Моему главному редактору статья понравилась, а значит, с ней всё в порядке.
ТОМ. Чурбан твой главный редактор. Вообще, шла бы ты отсюда. Я сам всё объясню мистеру Сэлинджеру (стучит в дверь. Тишина).
САЛЛИ. Бесполезно.

Какое-то время старшеклассники задумчиво стоят перед домом Сэлинджера. Свет в окне гаснет, и они уходят, больше не сказав друг другу ни слова – один за другим.



Сцена VI 

Корниш, февраль 1955 года. Клэр и Джерри сидят рядом на кровати.

КЛЭР. Значит, здесь мы теперь будем жить?
ДЖЕРРИ. Да. Тебе нравится?
КЛЭР. Чудесно! Домик на вершине холма, вдали от суеты и надоедливого английского общества…
ДЖЕРРИ (берёт Клэр за руки). Клэр, дорогая моя, подумай, как следует. Я веду аскетическое существование. Только так я могу спокойно погрузиться в творчество, ни на что не отвлекаясь. Здесь нет отопления, электричества и горячей воды. Вокруг – ни души. Моё одиночество разбавляют только два человека: почтальон и мусорщик. Я пойму, если ты бросишь всё это и уедешь обратно в Англию. Ещё не поздно передумать.
КЛЭР. И снова потерять тебя? Попасть в больницу из-за нервного срыва и терпеть этого зануду Моклера? Нет, Джерри. Я приняла решение и не отступлюсь от него.
ДЖЕРРИ (обнимает Клэр). Значит, я не ошибся, когда полюбил тебя.
КЛЭР. Электричества нет, но, надеюсь, продукты у тебя есть? Нужно накрыть стол, скоро на нашу тихую свадьбу приедут гости.
ДЖЕРРИ (рассеянно). Точно. Гости…



Сцена VI


Клэр поднимается и выходит в гостиную, начинает накрывать на стол. В дом Сэлинджера заходят Мириам, Дорис и Колман. Джерри встречает их.

МИРИАМ. Санни! Мой дорогой мальчик!
ДОРИС. Братишка, я очень рада, что теперь тебе есть, с кем пропадать в этой глуши.
МИРИАМ (укоризненно). Дорис!!
ДОРИС. Молчу-молчу.
ДЖЕРРИ (Моклеру). А тебя кто звал?
КЛЭР (подбегает). Джерри, не сердись! Это я его пригласила. Колман захотел увидеть, в каких условиях ты будешь держать «такое сокровище» - то есть меня.
ДЖЕРРИ. А, ты сама его пригласила? Ну, тогда всё в порядке. Мама, Дорис, это Клэр – моя невеста. С сегодняшнего дня – моя жена.
МИРИАМ (разглядывает Клэр). Очаровательное создание! (Джерри). Я никогда не сомневалась в твоём вкусе.
КЛЭР. Спасибо, миссис Сэлинджер. Проходите за стол!

Все рассаживаются.

ДЖЕРРИ (берёт книги, лежавшие на стуле). Перед тем, как мы станем пить шампанское, я хотел бы кое-что подарить каждому из вас. Сегодня очень важный для меня день. День, когда я нашёл девушку, которая не испугалась моего отшельнического существования. (Клэр). В благодарность за это я хочу подарить тебе один подарок. (протягивает Клэр книгу). Вот. Моя новая повесть. Я посвящаю её тебе.
КЛЭР (читает название). «Фрэнни»… О чём она?
ДЖЕРРИ. О девушке, очень похожей на тебя.
КЛЭР (растроганно). Мне никто никогда не посвящал своих книг.
ДЖЕРРИ. Для остальных у меня тоже кое-что есть. Роман «Над пропастью во ржи» с личной подписью автора. (Джерри раздаёт книги).
МИРИАМ (Джерри). Я всегда знала, что ты станешь великим человеком. С того самого дня, когда ты сбежал из дома с чемоданом оловянных солдатиков.
ДОРИС. Вот уж поступок, достойный великого человека.
МИРИАМ. Дорис!!
ДОРИС. Молчу-молчу. (Джерри). Ты не обижайся, братец. Я люблю тебя всей душой и сердцем.
КОЛМАН (Джерри). Теперь я понимаю, почему вы так понравились Клэр.
ДЖЕРРИ. Почему же, по-твоему?
КОЛМАН. Она обожает книги. Книги для Клэр – окно в мир, которого она никогда не видела.
КЛЭР. Если я провела детство в монастыре, это еще не значит, что я не видела жизни, КОЛМАН.
КОЛМАН. И тем не менее, ты ее совсем не знаешь.
ДЖЕРРИ. Старина, хватит смущать мою невесту. Я считаю, что наивность и духовная чистота – это самые главные достоинства Клэр. Наивные люди умеют видеть во всём только хорошее, нам, реалистам, до них далеко.
КОЛМАН (в сторону). Джером Сэлинджер – реалист. Держите меня семеро.
КЛЭР (Колману). Прости, что ты сказал?
КОЛМАН. Так, ничего.
МИРИАМ. Мне надоели ваши философские разговоры. Пора выпить за счастье молодых!
ДОРИС. Да, пора опустошить эти бутылки. За Клэр и Джеррри и за их новый дом!
МИРИАМ. За талант и любовь!
КОЛМАН (тихо). За то, чтобы Клэр скорее сбежала от него.

Джерри и Клэр целуются под звон бокалов.



Сцена VIII 

Корниш, март 1955 года. Джерри печатает в своем кабинете. Входит Клэр, держа в руках тазик с грязной одеждой.

КЛЭР. Джерри, я должна тебе что-то сказать.

Клэр громко ставит тазик на пол. Джерри продолжает печатать.

КЛЭР. Дорогой, ты слышишь меня?
ДЖЕРРИ. Дорогая, я же просил тебя не врываться ко мне, когда я пишу…
КЛЭР. Я бы не стала врываться просто так.
ДЖЕРРИ. Что-то случилось?
КЛЭР. Надеюсь, тебя эта новость только обрадует…
ДЖЕРРИ. Да что произошло, в конце концов?
КЛЭР. ДЖЕРРИ, я… У нас будет ребёнок.

Джерри вскакивает с места и обнимает Клэр.

ДЖЕРРИ. И ты боялась мне об этом сказать?
КЛЭР. Было сложно предугадать твою реакцию. Ведь Рамакришна считает порочной связь между мужчиной и женщиной и всё, что из неё вытекает.
ДЖЕРРИ. К чёрту Рамакришну. Моя новая религия – крийя-йога.
КЛЭР. Час от часу не легче.
ДЖЕРРИ. Клэр, правда, я очень рад! Подумать только, у нас будет своя маленькая Фиби.
КЛЭР. Её будут звать Маргарет.
ДЖЕРРИ (упавшим голосом). Маргарет так Маргарет.
КЛЭР. Может быть, на время моей беременности переедем в город?
ДЖЕРРИ. Зачем?
КЛЭР. Мне необходим покой и отдых. Так сказал врач. А здесь нужно ходить за водой к колодцу и рубить дрова для печки. Как только родится ребёнок, обещаю, мы вернёмся обратно. Да и потом, здесь потолок протекает! Я могу легко простудиться.
ДЖЕРРИ (смотрит вверх). Разве он протекает? (Протягивает руку, на нее капает несколько капель. Смотрит вниз и видит ведро, полное воды. Опускает руку в ведро и пробует воду.) Да, действительно.Ну, это не беда, Клэр. Я уверен, твоему железному здоровью это не повредит. Я сейчас работаю над важной повестью. Это будет продолжение саги о Глассах, о той «Фрэнни», которую я подарил тебе на свадьбу, помнишь? У меня столько замыслов для сюжетов об этой семье. Работа идёт медленно, но, шаг за шагом, я продвигаюсь вперёд.
КЛЭР. Значит, в честь рождения ребенка ты подаришь мне сагу о Глассах? Вот и вся твоя забота обо мне?
ДЖЕРРИ. А почему бы и нет. Честное слово, это отличная идея, Клэр!
КЛЭР. Прекрасно.

Клэр поднимает с пола тазик с бельём.

КЛЭР. Тогда я пойду. К роднику. Стирать бельё.

Клэр уходит. Джерри продолжает печатать.

Сцена IX 

В дальнем углу сцены – Джерри, задумчиво склонившийся над исписанными листами. На кровати лежит Фрэнни и разговаривает по телефону. За столом – ее брат Зуи, который тоже разговаривает по телефону. Фрэнни и Клэр играет одна и та же актриса.

ЗУИ. И еще одно. Последнее. Клянусь. Дело в том, что ты приехала домой и принялась возмущаться и издеваться над тупостью зрителей. «Животный смех», черт побери, раздающийся в пятом ряду. Все верно, верно – видит бог, от этого тошно становится. Я не отрицаю этого. Но ведь тебе до этого нет дела. Это не твое дело, Фрэнни. Единственная цель артиста – достижение совершенства в чем-то и так, как он это понимает, а не по чьей-то указке. Ты не имеешь права обращать внимание на подобные вещи, клянусь тебе. Во всяком случае, всерьез, понимаешь, что я хочу сказать? (2) (Пауза.) Помню, как я примерно в пятый раз шел выступать в «Умном ребенке». Симор напомнил мне, чтобы я почистил ботинки, когда я уже выходил из дому с Уэйкером. Я взбеленился. Зрители в студии были идиоты, ведущий был идиот, заказчики были идиоты, и я сказал Симору, что черта с два я буду ради них наводить блеск на свои ботинки. А он сказал, чтобы я их почистил ради Толстой Тети. Я так и не понял, о чем он говорит, но у него было очень «симоровское» выражение на лице, так что я пошел и почистил ботинки. Он так и не сказал мне, кто такая эта Толстая Тетя, но с тех пор я чистил ботинки ради Толстой Тети каждый раз, перед каждой передачей, все годы, пока мы с тобой были дикторами, – помнишь? В моем воображении возник отчетливый, ужасно отчетливый образ Толстой Тети. Она у меня сидела целый день на крыльце, отмахиваясь от мух, и радио у нее орало с утра до ночи. Мне представлялось, что стоит адская жара, и, может, у нее рак, и ну, не знаю, что еще. Во всяком случае, мне было совершенно ясно, почему Симор хотел, чтобы я чистил свои ботинки перед выходом в эфир. В этом был смысл.

Фрэнни встаёт с кровати и двумя руками прижимает трубку к щеке.

ФРЭННИ. Он и мне тоже это говорил. Он мне один раз сказал, чтобы я постаралась быть позабавней ради Толстой Тети. Я никогда не представляла ее на крыльце, но у нее были очень – понимаешь, – очень толстые ноги, и все в узловатых венах. У меня она сидела в жутком плетеном кресле. Но рак у нее тоже был, и радио орало целый день! И у моей все это было, точь-в-точь!
ЗУИ. Да. Да. Да. Ладно. А теперь я хочу тебе что-то сказать, дружище. Ты слушаешь? Мне все равно, где играет актер. Может, в летнем театре, может, на радио, или на телевидении, или в театре на Бродвее, черт побери, перед самыми расфуфыренными, самыми откормленными, самыми загорелыми зрителями, каких только можно вообразить. Но я открою тебе страшную тайну. Ты меня слушаешь? Все они, все до одного – это Толстая Тетя, о которой говорил Симор. На всем белом свете нет ни одного человека, который не был бы Симоровой Толстой Тетей. Ты этого не знала? Ты не знала этой чертовой тайны? И разве ты не знаешь - слушай же, слушай, - не знаешь, кто эта Толстая Тетя на самом деле? Эх, брат. Эх, брат. Это же сам Христос. Сам Христос, дружище. (Пауза.) Больше я говорить не могу, брат.

Зуи кладёт трубку. Фрэнни забирается под одеяло, молча смотрит на зрителей и улыбается. Свет гаснет, видение исчезает.



Cцена X 

Корниш, 1957 год. Кабинет Джерри. Он печатает, Клэр качает на руках плачущего ребёнка.

ДЖЕРРИ (Клэр). Я же просил не заходить в мой кабинет, когда я работаю!
КЛЭР (успокаивает ребёнка). Наш папочка оочень занят. Он – известный писатель. (шёпотом). Поэтому – открою тебе страшную тайну – у нашего папы роман с этой печатной машинкой. Точно. Он любит её больше, чем нас с тобой, маленькая Пегги.
ДЖЕРРИ. Что ты там шепчешь?
КЛЭР. Хочешь покачать ребёнка?
ДЖЕРРИ. Зачем?
КЛЭР (передаёт Джерри ребёнка). Пегги хочет к папе.
ДЖЕРРИ. Очень мило с её стороны, но я должен работать.

Джерри возвращает ребёнка Клэр.

КЛЭР. Джерри, я так больше не могу. Ты закрылся от всего мира в своём писательском бункере, и я, твоя жена, вынуждена проводить одинокие зимние вечера в пустом доме без отопления. Я даже гостей не могу позвать, потому что в этой дыре никто, кроме нас, не живёт… (Плачет).
ДЖЕРРИ. Да, зимой здесь совсем никого нет. Я понимаю, тебе тяжело: любой женщине было бы тяжело вынести такое отшельничество. Но ты прекрасно знаешь, что я ничего не могу с этим поделать.
КЛЭР. Ты не понимаешь, Джерри. У меня депрессия. Такое случается после родов. Мне кажется, что я окончательно тебе опротивела – я больше не та невинная девушка из монастыря, которую ты полюбил. Теперь о моем грехопадении напоминает ребенок – наш ребенок. И я вижу, как тебя передергивает просто от мысли, что ей нужно поменять пеленки. Мы по-прежнему сидим в этой глуши, здесь холодно, я таскаю дрова и топлю печь. Потолок протекает. А если Пегги заболеет, и понадобится врач? Вдруг она умрет от холода и сырости? Ты подумал об этом?
ДЖЕРРИ (отвечает механически, продолжая печатать). Ты преувеличиваешь. Вовсе здесь не холодно. А если у тебя проблемы со здоровьем после родов – обратись к гомеопатии. Или медитации. Это лучше всяких лекарств и докторов.
КЛЭР. Ты просто не хочешь услышать меня.
ДЖЕРРИ. Может, и так. Клэр, дорогая, мне нужно работать. Оставь меня.

Маленькая Пегги начинает плакать еще громче.

ДЖЕРРИ. Черт! Унеси это от меня.

Клэр прижимает ребенка к себе, в глазах у нее блестят слезы.

КЛЭР. Я думала, ты любишь детей. Ты с такой любовью пишешь о них в своих рассказах. Они у тебя прямо ангелы во плоти. Но теперь я понимаю, что всё это – сплошное притворство. Липа, как говорит твой Холден. Ты способен любить только воображаемых детей и воображаемую меня.

Клэр уходит. Джерри перестает печатать и обхватывает голову руками.



Сцена XI 

Корниш, тот же год. Спальня Клэр. Она сидит в ночнушке на краю кровати, ее лицо искажает похотливая улыбка. Рядом одевается Незнакомец.

КЛЭР (не глядя на Незнакомца). Спасибо. Мне было хорошо с тобой. Мне давно не было так хорошо.
НЕЗНАКОМЕЦ. Выходит, у известного на всю Америку Джерома Сэлинджера совсем нет времени на свою жену?
КЛЭР. Не будем о нем. Пожалуйста.
НЕЗНАКОМЕЦ. Как скажешь, дорогая. (Целует Клэр в губы). Ну, мне пора.
КЛЭР. Когда мы снова увидимся?

Стук в дверь.

ДЖЕРРИ (за дверью). Клэр, ты здесь? Открой, мне нужно поговорить с тобой!
НЕЗНАКОМЕЦ. Еще не хватало, чтобы он увидел нас. Спрячь меня.
КЛЭР. И не подумаю. Пусть он обо всем узнает.
НЕЗНАКОМЕЦ. Ты в своем уме? Зачем? А если он захочет врезать мне как следует?
ДЖЕРРИ. Почему-то я уверен, что ты здесь!
КЛЭР (тихо). Ты его плохо знаешь. Никогда в жизни он не станет пачкать себе руки. Тем более из-за меня. (Громко). Да, входи, Джерри!

Клэр поднимается и отпирает дверь. Незнакомец в панике мечется по комнате. 

ДЖЕРРИ. Ну наконец-то! (Видит Незнакомца). Это еще кто? И что он делает в твоей спальне?
КЛЭР. Он делает то, что уже давно не в состоянии делать ты.
ДЖЕРРИ. Это я-то не в состоянии?! Да я могу осчастливить сотни молодых прекрасных девушек!
КЛЭР. Не надо сотни. Осчастливь хотя бы меня.
ДЖЕРРИ. После того, как ты переспала с ним?
НЕЗНАКОМЕЦ. Мистер Сэлинджер, произошло недоразумение. Между нами ничего не было, я просто зашел поздороваться. И я уже ухожу.
ДЖЕРРИ. Интересно, почему Клэр решила поздороваться с вами в спальне, да еще в нижнем белье?
НЕЗНАКОМЕЦ. Вы знаете, я тоже удивился, когда зашел. Ведь я постучал, прежде чем войти, но Клэр, видимо, отдыхала и не успела одеться…
ДЖЕРРИ. Лучше ответьте честно: вы любите мою жену? Если да, я просто пошлю вас обоих к чертям отсюда и пожелаю счастья.
НЕЗНАКОМЕЦ. Я повторюсь: это недоразумение. Мы старые добрые друзья.
КЛЭР. Он меня любит, и я его тоже.
ДЖЕРРИ. Очень рад за вас. А теперь, голубки, бога ради, улетайте из моего дома. И чтобы я вас здесь больше не видел.

Клэр дает Джерри пощечину.

КЛЭР. Прекрасно! Пегги я заберу с собой. Если бы ты хоть чуточку, хоть капельку внимания уделял мне и Пегги, а не запирался от нас в своем писательском бункере, ничего не случилось бы.
ДЖЕРРИ. Ты знала, за кого выходишь замуж. Писательство для меня – всё. Мне некогда отвлекаться.
КЛЭР. А я и не прошу тебя отвлекаться. Но было бы просто чудесно, изумительно хотя бы ужинать и завтракать вместе с собой, просыпаться рядом с тобой в одной постели… Я ради тебя всё бросила. Колледж, семью, друзей. А ты в ответ на это чуть не загубил меня и Пегги.
НЕЗНАКОМЕЦ. И всё-таки я пойду. Хорошего вечера, господа.
КЛЭР и ДЖЕРРИ (хором). Постойте!
НЕЗНАКОМЕЦ. Меня дома ждут…
ДЖЕРРИ (Клэр). Это не так. Я заботился о тебе. Я съездил в город и купил для Пегги колыбельку.
КЛЭР. Да, вот и вся твоя забота! ОДНА колыбелька! В остальное время ты учил меня гомеопатии, запрещал покупать нормальные лекарства и ходить к врачу. Я это делала тайком, иначе Пегги родилась бы мертвой.
ДЖЕРРИ. Гомеопатия – лучшая наука! Если она тебе не помогала, значит, ты просто в нее не верила!
НЕЗНАКОМЕЦ. Господа, я, право, ничего не смыслю в гомеопатии и вряд ли вам с этим помогу. Разрешите идти.
КЛЭР и ДЖЕРРИ (хором). До свидания!

Незнакомец уходит.

КЛЭР. Я очень долго верила, что буду счастлива с тобой. Но я ошиблась. Тебе никто не нужен, кроме твоей печатной машинки.
ДЖЕРРИ. Это не так.
КЛЭР. Так докажи это! Прижми меня к себе, поцелуй… (приближается к Джерри, обнимает его). Возьми меня, возьми меня всю… И, обещаю, я больше никогда не буду тебе изменять.

Джерри отстраняется.

КЛЭР. Да, конечно. Интимная близость противоречит Веданте, как я могла об этом забыть.
ДЖЕРРИ. Я не могу тебя целовать, а тем более заниматься с тобой любовью после того, как ты была с другим мужчиной. Веданта тут не при чем.
КЛЭР. А я сделала всё тебе назло. Хотела заставить тебя ревновать, злиться… Но, видно, не вышло.
ДЖЕРРИ. Почему же? Я разозлился. И я ухожу в свой, как ты говоришь, писательский бункер – буду злиться в одиночестве.
КЛЭР. Но ведь… Ты хотел зайти, чтобы мне что-то сказать?
ДЖЕРРИ. Да. Я хотел предложить тебе съездить на неделю-другую в город. Но теперь это не имеет значения.

Джерри уходит и захлопывает за собой дверь. Клэр падает на кровать и плачет.



Сцена XII 

Корниш, тот же год. На кровати в спальне Клэр спит Пегги. Клэр поспешно складывает вещи в чемодан. Джерри печатает, ничего не замечая. Клэр закрывает чемодан и берёт на руки Пегги.

КЛЭР (тихо). Джерри, любимый, прости меня.

Клэр сбегает со сцены в зрительный зал.

ДЖЕРРИ (замечает её, поднимается из-за стола). Клэр, куда ты? Постой!

Клэр, не оборачиваясь, убегает.

ДЖЕРРИ (обессиленно падает в кресло). Клэр… Прости меня, Клэр.



Сцена XI 

Корниш, апрель 1960 года. Джерри уснул за печатной машинкой, и ему снится сон, как рядом кружатся вальсирующие пары, играет оркестр. Постепенно музыка становится глуше, а танцующие отдаляются от Джерри всё дальше и наконец скрываются за кулисами. К Джерри по очереди подходят шестнадцатилетние девочки-подростки. Они садятся с ним рядом, берут его за руку, заглядывают в глаза и говорят: «Ты напишешь продолжение о Холдене? Я хочу прочитать!» Джерри в ужасе отталкивает их. Музыка обрывается – Джерри вздрагивает и просыпается в своем писательском кабинете в Корнише. Перед ним – только печатная машинка. Он вздыхает и продолжает писать.



Сцена XII 

Корниш, 1967 год. Джерри в своем кабинете, на столе рядом с печатной машинкой – телефон. За большим столом, по другую сторону сцены – сотрудники редакции «Нью-Йорк Таймс», среди них – корреспондент Лейси Фосбурк. Перед каждым – компьютер и телефон. Джерри набирает номер. Трубку берет Лейси Фосбурк. 

ДЖЕРРИ. Здравствуйте. Это Сэлинджер. Мне нужно поговорить с Лейси Фосбурк.
ЛЕЙСИ. Я и есть Лейси Форсбурк. Какая удача, что вы позвонили!

Лейси начинает отчаянно жестикулировать, шептать сидящим вокруг коллегам: «Это Сэлинджер!» Вокруг Лейси сразу сбегается целая толпа. Один из коллег подсовывает ей бумагу и ручку. Лейси записывает каждое слово Сэлинджера.

ДЖЕРРИ. Вот что, дорогая Лейси. У меня к вам дело. Я узнал, что кто-то распространяет мои ранние рассказы – продает их на улице в мягких обложках. Я хочу положить этому конец.
ЛЕЙСИ. Почему?
ДЖЕРРИ. Во-первых, это незаконно. Я не давал согласия на их переиздание. Во-вторых, они не понимают, что ранние произведения – это своего рода «клеймо» для писателя. Я давно продвинулся на более высокий уровень творчества, и мне неприятно, что мои читатели опустились до второсортного Сэлинджера.
ЛЕЙСИ. Спасибо. Может быть, ваши поклонники просто соскучились? Почему после повести «Хэпворт 1924 года» вы перестали публиковаться?
ДЖЕРРИ. Пуб­ли­ковать­ся — это чер­тов­ски не­лов­ко. На­до быть пос­ледним олу­хом, что­бы ре­шить­ся на это; это все рав­но, что ид­ти по Мэ­дисон-аве­ню со спу­щен­ны­ми шта­нами. И потом, меня очень расстроило, что критика на «Хэпворт» никак не отреагировала. Я ждал какой-то реакции, рецензий, но их не было. Видишь ли, писательство – это для меня что-то вроде священного ритуала. Я не хочу рисковать, оскверняя его разборками с издательствами и переживаниями о том, что будет с моей книгой после публикации. Поэтому я пишу, но ничего не публикую.
ЛЕЙСИ. Неужели читатели не могут надеяться на вторую часть о Холдене Колфилде, на новые рассказы о Глассах?
ДЖЕРРИ. Исключено. Им придётся смириться с моим молчанием.
ЛЕЙСИ. Мы завтра же опубликуем ваш комментарий. Эти пиратские издания прекратятся.
ДЖЕРРИ. Большое спасибо. Я не сомневался в вашем профессионализме.



Сцена XIII 

Корниш, 14 мая 2009 года. Филлис Уэтсберг и Джерри разговаривают в его кабинете.

ФИЛЛИС. Джерри, мне нужно с тобой серьёзно поговорить.
ДЖЕРРИ. С тобой я готов разговаривать о чём угодно.
ФИЛЛИС. Дело в том, что… (запинается) Мм, как бы тебе сказать…
ДЖЕРРИ. Когда ты была моим агентом, у тебя триумфально получалось договариваться с самыми несговорчивыми издательствами. А сегодня ты краснеешь и мямлишь. Что с тобой, Филлис?
ФИЛЛИС. Лучше, чтобы ты увидел это сам. (протягивает Джерри книгу).
ДЖЕРРИ (читает заглавие). «60 лет спустя. Идя через рожь». И в чем подвох?
ФИЛЛИС. Открой первую страницу.
ДЖЕРРИ (пробегает глазами строчки). Вот чёрт! Что делает в этой паршивой книжке мой Холден?
ФИЛЛИС. Автора этой паршивой книжки зовут Джон Дэвид Калифорния, но это псевдоним. Он живёт в Швеции, и его настоящая фамилия – Колтинг. Я всё узнала. Мы можем подать на Колтинга в суд.
ДЖЕРРИ. Гляди-ка. Фиби, оказывается, стала наркоманкой, а Холден сбежал из дома престарелых… (кидает книгу на пол). Псих! Как он мог распоряжаться моими героями, как собственными, да еще и писать про них продолжения?!
ФИЛЛИС. Джерри, успокойся. Я найду хорошего адвоката. Мы всё исправим.
ДЖЕРРИ. Что здесь можно исправить?
ФИЛЛИС. Как минимум – запретить издание этой книги.
ДЖЕРРИ. Думаешь?
ФИЛЛИС. Конечно.
ДЖЕРРИ. Спасибо. Я уверен, что могу положиться на тебя и, может, ты даже выиграешь дело. Но вот эта дрянная книжка – тревожный знак. Он говорит о том, что моя история заканчивается.
ФИЛЛИС. С каких пор ты стал таким суеверным?
ДЖЕРРИ. Я точно знаю. Она заканчивается.



Сцена XIV 

Корниш, 27 января 2010 года. На сцене уже нет никаких декораций. Только Джерри, сидя в кресле, держит на коленях печатную машинку.

ДЖЕРРИ (машинке). Ну что, старушка, теперь мы точно остались одни. Ты и я. Мы оба похожи на старую рухлядь, которая вот-вот развалится… Но, ты знаешь, я ни о чём не жалею. Я прожил хорошую жизнь. Хотя я много раз убеждался, что быть писателем очень трудно – гораздо труднее, чем кажется. Такая работа забирает без остатка: не остаётся времени ни на семью, ни на разборки с издательствами. Во всяком случае, у меня не оставалось. Новый, увлекательный мир каждый раз уносил в параллельное измерение, и герои, которых я создавал, оживали прямо на глазах. Они застывали в вечности на страницах моих книг. Больше всего я мечтаю о том, чтобы даже через десять лет шестнадцатилетние мальчишки узнавали в Холдене Колфилде себя. Чтобы потом, когда они станут сорокалетними серьёзными людьми, это не мешало им взять с полки «Над пропастью во ржи» или «Фрэнни и Зуи», перечитать знакомые строки в сотый раз – и улыбнуться. Это гораздо ценнее всех сокровищ на свете, ценнее миллиона долларовых купюр, дорогих квартир и роскошной жизни… Для того, чтобы создавать что-нибудь хорошее, нужно совсем немного: крыша над головой, огород и печатная машинка.
Да, моё ремесло обрекло меня на одиночество, но при этом принесло мне очень много счастья. Если вы когда-нибудь решите стать писателем и почувствуете, что у вас есть к этому талант – что ж, я не стану вас отговаривать. Плодов эта профессия приносит мало, но, когда всё-таки приносит, они оказываются незабываемыми. Хотя кого я обманываю? Литературное творчество никогда не было моей профессией. Оно всегда было моей религией. Всегда. Так, кажется, говорил Симор… А ведь Симор совершил ту же ошибку, что и я: он искал утешение в готовых истинах дзен-буддизма. Но настоящий мудрец знает, что готовых истин не существует. Все ответы на наши вопросы – внутри нас самих.
Я всегда пытался быть предельно искренним со своими читателями. Говорить с ними на одном языке. Но я слишком сильно обнажил свою душу – и Бог мне за это судья. Нет, не тот, который открывает ворота в рай, а тот, кто первым помашет мне рукой, когда я уйду из этого мира. И тогда я тоже помашу ему рукой и скажу: «Здравствуй, Бог. Меня зовут Санни».

Джерри засыпает. В зрительный зал выходит Филлис.

ФИЛЛИС. Господа присяжные, я, как официальный представитель мистера Сэлинджера, заявляю, что судебное заседание больше не может продолжаться. Джером Дэвид Сэлинджер скончался.

Филлис уходит. Звучит тихая, похожая на колыбельную мелодия. На сцену выбегает четырёхлетний Джерри с чемоданчиком. Он серьёзно оглядывается по сторонам, словно ищет кого-то, и – присаживается на край сцены. Бережно открывает чемоданчик и расставляет рядом с собой оловянных солдатиков.




КОНЕЦ


1. - Здесь и далее: Сэлинджер Дж. Д. Над пропастью во ржи.
2. Здесь и далее: Сэлинджер Дж. Д. Фрэнни и Зуи







_________________________________________

Об авторе: АНАСТАСИЯ ТИХОВА

В 2018 году закончила факультет журналистики МГУ с красным дипломом. Три рассказа («Откуда прилетают снегири», «Панки живут вечно» и «Часовщик») были опубликованы в литературном журнале «P.S». В 2017 году благодаря странице на Прозе.ру стала номинантом премии «Писатель года».
скачать dle 12.1