ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Полина Коротыч. Я НА ШОСТАКОВИЧА 5

Полина Коротыч. Я НА ШОСТАКОВИЧА 5


(пьеса)
 

Действующие лица:

Я – Ника, 23 года
СОНЯ – 24 года
АЛЬБЕРТ – 24 года
БАБУШКА – моя бабушка
АНТОН ВОЛЬСКИЙ – 40 лет



Часть 1: Бабушка

Сцена 1

Кинотеатр. На экране русский фильм «Туда сюда обратно». В первом ряду сидит очень модная молодежь. В центре ряда сижу я, Соня и Альберт. Мы не модные. В фильме происходит финальный диалог. Актёры говорят очень громко, активно жестикулируя.

АКТРИСА. Понимаешь, мне важен ты. Слышишь? Ты.
АКТЁР. Я слышу, Аня, но послушай, мы…
АКТРИСА. Не перебивай.

Актёры продолжают общаться, мы присоединяемся к актерам.

АЛЬБЕРТ. Соня, ты слышишь это?           
АКТРИСА. Понимаешь, я думала, я спрячусь за работой, за творчеством, за друзьями…
СОНЯ. Да уж.    
АКТРИСА. За вином, в конце концов. Но всё это не то! Понимаешь...  Поехали вместе в Хабаровск?                                           
Я. Вы о том, что не стоило на это тратить 275 рублей?                
АКТЁР. В Хабаровск?

Актёр не знает что ответить, его переполняют чувства.  Он жарко целует актрису. Звучит музыка с надрывом.   

АЛЬБЕРТ. Ника, это само собой, я про плановость!                                                                  
Я. А что с плановостью не так то?                        
СОНЯ. В смысле? Её тут просто нет.
АЛЬБЕРТ. Ты серьёзно не слышишь? Они говорят так, как будто: привет, мы в двадцати сантиметрах от микрофона нойман в маленькой заглушенной студии. А ничего как бы, что это общий план и вообще они в зале?
СОНЯ. Да жесть.
Я. Блин, я не заметила.
СОНЯ. Ну тебе можно.
Я. В смысле?
АЛЬБЕРТ. Сонь, кстати, смотри у них даже шаги не в синхроне!

Актёр идет к буфету. Достает бокалы, разливает шампанское.

СОНЯ (смеется). Да они их из шумотеки просто взяли и не резали, серьезно!
АКТЁР. За Хабаровск!
АЛЬБЕРТ (смеётся). Блин, реально! Просто шумотека саунд айдиаз шесть тысяч!
Я. Если вы не перестанете, я тоже уеду в Хабаровск!
АЛЬБЕРТ. Счастливо. Сонь, а как тебе это пять один?

Герои на экране чокаются, выпивают. Камера отъезжает за окно их квартиры. Над крышами дома фейерверк.

СОНЯ. Ну, это они видимо поставили ломанный плагин в какую-нибудь нуэнду и просто автоматически раскидали, потому что это, конечно…
Я. Ой, раз уж мы говорим, Соня, как с Сашей?
СОНЯ (морщась). Ника!

Начинаются титры.

Я. Что?
СОНЯ. Ничего (обращаясь к Альберту). О, надо будет посмотреть, где сводили!


Сцена 2

Шостаковича 5, моя комната.

Я. Так… Раз два три. Так… Блин. Ладно. Я просто говорю вслух. Просто вслух. Вот. Раз: подумала и сказала. Ничего страшного. Я говорю вслух. Блин. Идиотизм.


Сцена 3

Квартира Бабушки.

БАБУШКА. Так когда я тебя, наконец, увижу в кино? Вот знаешь, в этих сериалах по первому, там такие актрисы… Ты бы гораздо лучше смотрелась!
Я. Ба! Я же уже тысячу раз говорила! То, что я училась в университете кино и телевидения не значит, что я могу сниматься в кино. Я училась на ЗВУКОрежиссера!
БАБУШКА. Я просто вообще не понимаю, что такое этот режиссер! Тьфу! Звукорежиссер. Это музыку к фильмам писать?
Я. Ооо, нет. Блин, каждый раз по новой. Я же уже объясняла. Это не музыку к фильмам писать!!!
БАБУШКА. А что?
Я. Господи, за что. Попробуем еще раз. Схема такая: сначала снимается фильм, пишется звук на съёмках. На тысячу микрофонов. Но его потом редко используют, ну в плане, очень сложно записать так, чтобы это сразу был чистовой.
БАБУШКА. Какой?
Я. Ну… хороший. Я имела в виду: сложно сразу записать так, чтобы это был такой хороший, качественный звук. Поэтому потом этих всех актеров и все шумы переозвучивают. Ну, на студиях специальных.
БАБУШКА. А, я видела да, по культуре, как мультики вот так озвучивают на студии. Это с кино тоже самое?
Я. Да. Точно как с мультиками.
БАБУШКА. Ой, так интересно! Почему тогда ты это забросила?
Я. Боже. Сколько раз мы об этом говорили. Короче не сложилось. Как твои то дела?
БАБУШКА. Нормально, замариновала огурцов столько! Всю зиму будешь есть у меня. Ещё помидоры закатала. Кстати, знаешь, что я узнала?
Я. Что?
БАБУШКА (крайне серьезно). Грейпфруты укорачивают жизнь.
Я. Намного?
БАБУШКА. На двадцать лет!
Я. Я знала, что рано умру!
БАБУШКА. Ну это, конечно, ни с одного грейпфрута происходит. Эти их экстракты то в организме копятся, и потом раз и на двадцать лет короче. Я сразу как услышала – про тебя подумала! Ты же их так любишь. Там сказали, ну грейпфрутик раз в месяц можно съесть, но не больше!
Я. Ага.
БАБУШКА. Слышишь, Ника, не больше!
Я. Ба, как ты весь этот бред запоминаешь?
БАБУШКА. Ничего не бред! Это по радио передавали, моя милая. Доктор говорил. Так что уж постарайся.
Я. Хорошо-хорошо. Ба, я хотела спросить.
БАБУШКА. Что?
Я. Я там пишу сейчас статью про цитаты литературные. Это сейчас модно просто, понимаешь. Все их постят.
БАБУШКА. Что делают? Ты про Великий Пост?
Я. Так. Неважно. В общем, меня попросили написать про цитаты как явление в целом… И вот я хотела спросить. Ты вообще мыслишь цитатами? Ну у тебя есть любимая цитата из какого-нибудь произведения, стихотворения там, романа, из чего угодно?
БАБУШКА. Есть.
Я. И какая?
БАБУШКА. Но я другому отдана и буду век ему верна.

Я смотрю на бабушку. 

Я. Что серьезно?
БАБУШКА. Да.
Я. Какой кошмар.
БАБУШКА. Как это кошмар? Это к твоему сведению, милая, «Евгений Онегин». Пушкин! Ты же литературу вроде хорошо знаешь, а таких простых...
Я. Да  я знаю, что это Онегин. И что, реально прям любимая?
БАБУШКА (передразнивая). Реально.
Я. Господи. Да как ты с ним вообще жила? Вот так вот, по цитате?
БАБУШКА. Ника, что ты такое говоришь. Ты заберешь алоэ? Если из его листьев выдавить сок и смешать с мёдом, потом в холодильник…
Я. Я про дедушку!
БАБУШКА. Ника. Мы жили вполне себе хорошо.
Я. Ага, конечно. Вполне себе.
БАБУШКА. Так! Забирай алоэ, я сейчас всё равно пойду в поликлинику, у меня номерок на 15 часов.
Я. Да почему никто никогда со мной не разговаривает!
БАБУШКА. Кто это с тобой не разговаривает, ласточка? Что ты переполошилась? Мне пора в поликлинику, дорогая. Давай собираться.
Я. Ну и пожалуйста. Потом, когда вы со мной захотите поговорить, я тоже буду рассказывать про алоэ.
БАБУШКА. Ой, спасибо что напомнила! Алоэ! Я сейчас нарежу.

Бабушка уходит в другую комнату. Я остаюсь. 


Сцена 4

Белая кухня. Улица Шостаковича. Белая посуда. 12 часов ночи. Играетмузыка Jefferson Airplane «Don’t you want somebody to love». У Альберта вибрирует телефон.

АЛЬБЕРТ. Блин, это продюсер.
СОНЯ. Не бери, уже 12, нормальные люди в это время спят.
Я. А ты отправил звук продюсеру?
АЛЬБЕРТ. Режиссеру.
Я. А почему звонит продюсер?
АЛЬБЕРТ. Ну, видимо, чтоб спросить, отправил ли я звук режиссеру.
Я. А они типа между собой не общаются?
АЛЬБЕРТ. Ну такое… Хз.
Я. Ну возьми, скажи, что отправил.
АЛЬБЕРТ. Да блин, уже 12, я могу не брать трубку. Они и так немного дерзкие ребята, сдвигают дедлайн.
СОНЯ. А во сколько ты заходил последний раз в контакт?
АЛЬБЕРТ. Пол часа назад.
СОНЯ. Ну тогда всё в порядке.

Телефон перестаёт вибрировать. Музыка заканчивается. Становится тихо. Слышно как в чайнике закипает вода. Слышно, как кто-то кричит на улице: «Аня! Аня! Выходи!  А то всю жизнь просрешь! Аня, я тебе га-ран-ти-ру-ю!!!» Мы втроём смеёмся.

Я. Блин, всё ведь правильно говорит!
АЛЬБЕРТ. Душевно в душу!
Я. Вообще. Прям пробрало! Гулять что ли пойти?
АЛЬБЕРТ. Не, я уже сейчас спать пойду. У нас завтра речевое опять с девяти.
Я. А, ну ладно. Сонь, как спектакль?
СОНЯ. Ну нормально в принципе.
Я. Мм. Блин. Я тут подумала, почему про звукорежиссеров нет ни одного фильма?
АЛЬБЕРТ. Да есть, наверное, почему нет.
СОНЯ (одновременно с Альбертом). Нужно снять такой фильм, чтобы все поняли, что эта профессия тоже как бы творческая! (Соня улыбается и морщится от слова «творческая»)
Я (смеюсь). Ага, творческая. Надо сразу тогда снимать фильм про нас.
СОНЯ. Про нас скучно.
Я. Да нормально.
АЛЬБЕРТ. Конечно! Мы ведь так насыщенно живём! Я игнорирую продюсера, у Сони микрофоны в театре заводятся.
Я. Что, снова заводились?
СОНЯ. Ага. Да (Соня кашляет и что-то говорит) с ними.

Я и Альберт удивленно смотрим на Соню.

АЛЬБЕРТ. Соня?
Я. Ты сейчас сказала то, что мы подумали?
СОНЯ. Я сказала «Да Бог с ними». Бог! Вам везде хуи слышатся!
АЛЬБЕРТ (улыбаясь). Ну вот опять!
Я. Соня, всё в порядке?

Некто за окном продолжает кричать: «Аня! Аня, хватит залупаться! Аня! Я жду еще 5 минут!»

Я. Блин, может выйти и сказать, что Аня это я?
СОНЯ. Думаю, он ее знает в лицо, раз так настойчиво зовёт.
АЛЬБЕРТ. Ладно, я спать.

Альберт встаёт и уходит из-за стола.

Я. Олег уезжает завтра на месяц в Таллин. Съёмки.
СОНЯ. Да, я помню, он говорил.
Я. Соня, что не так?
СОНЯ. Всё так.
Я. Ты в напряге.
СОНЯ. Я не в напряге.
Я. Это из-за того, что я тогда кричала и разбила кружку?
СОНЯ. Всё нормально, Ника.
Я (говорю быстро). Я тогда кричала и разбила кружку из-за того, что я иногда просто совсем не могу с Олегом теперь. Не знаю почему. Но не могу. Это не потому что они тебя взяли своим звукорежиссером, а меня не взяли. Я вообще решила с этим завязать. Ну… мне, конечно, немного обидно. Но тебя я за это не ненавижу.
СОНЯ. А за что ты меня ненавидишь?
Я. Ни за что. Я тебя вообще не ненавижу. Всё нормально, точно?
СОНЯ. Да, я сразу сказала, что всё нормально. У меня на спектакле опять заводятся микрофоны.
Я. Да, я это уже поняла.
СОНЯ. Наверное, потому что я их отстраиваю при пустом зале, а потом приходят зрители, всё поглощается, я уровень повышаю, повышаю, ну и заводятся.
Я. Понятно. Как с Сашей?
СОНЯ. Ниикаа!
Я. Ну что, Ника! Мне любопытно. Со мной то уже всё кончено.
СОНЯ. Ага, конечно, здравствуй драма.
Я. Так как?
СОНЯ. Да никак. Он мне иногда пишет. И всё.
Я. Ну он говорит что-нибудь хорошее?
СОНЯ. Иногда.


Сцена 5

Моя комната.

Я. Так. Короче. Она мне сказала всё, что я мысленно проговариваю -  говорить вслух, и я буду говорить вслух. Ну… что я думаю. Ну что… не знаю. Я загоняюсь. Блин. Ну так, конкретно загоняюсь. Переехала вот. Живу с Соней и Альбертом. Ништяк. Так. Ну мне типа надо обращаться к тебе. Раз я мысленно обращаюсь к тебе. Ну вот. Обратилась. Идти к психологу была дурацкая идея. Две тысячи, между прочим, за час. Ага. Ты б никогда не пошёл. Да и у тебя вообще нет денег. Хотя у меня тоже нет денег. Вооооот. Ааа какой бред. Я работаю. Пописываю в интернете и актеров пишу. Ну закадряк. Иногда. Блин. Хотя об этом я не думаю в голове, когда с тобой говорю, так что это и не нужно говорить, наверное. А что думаю? Я думаю (долгая пауза). Я думаю: почему ты пропал. Я думаю: почему тебя нет. И не могу придумать ответ, который бы меня удовлетворил. Я вообще зациклилась на этой теме. Конкретно так. Ну да. А в остальном так-то всё неплохо. Только мне не с кем разговаривать. Ну, в смысле, конечно, есть с кем. Куча людей. Огромная. Вот Соня, Альберт, бабушка, в конце концов. Олег. Но... Пишу вот ещё. Что ещё. Ну блин я психовала, конечно, месяца два подряд, когда ты слился. Но потом перестала. Вроде. Во всяком случае, стараюсь. Соня бедная, вообще. Мне кажется, я ей денег должна за моральный ущерб. Но сейчас нормально. Вот. Что еще. Не знаю. Блин, я, когда в голове проговариваю – всё как-то более складно получается. А так не выходит. Ладно.


Сцена 7

Кухня Шостаковича 5. У нас у всех плохое настроение.

АЛЬБЕРТ. Меня никто не любит.
Я. Началось.
СОНЯ. Кто тут кого любит.
Я. Нет, ну мы тебя любим.
СОНЯ. Ну да, мы тебя любим.
АЛЬБЕРТ. Да я не про вас, я про девушек.
Я. Спасибки.
АЛЬБЕРТ. Ну в смысле я вас тоже очень люблю, но вы друзья. А мне одиноко.
Я. Господи Боже, кому тут не одиноко. Да и вообще ты же альфа-самец.
СОНЯ. Снежный барс.
АЛЬБЕРТ. Да они все не очень. Ну то есть вроде нормально, но потом скучно.
Я. Понимаю. Да все будет ок!
СОНЯ. Или не будет.
Я. Да будет.
СОНЯ. Я знаю, как будет: вы найдете себе мужей и жен и съедете, а я останусь одна.
Я. Ну да, конечно. А как с фотографией?
АЛЬБЕРТ. Ну сегодня снимал в Сестрорецке одну телочку. Ну так. Вроде нормально.
СОНЯ. Это ту, которая картавит?
АЛЬБЕРТ. Нет, это ту, что из Армении.
Я. С бешеным отцом?
АЛЬБЕРТ. Бешеный отец был у актрисы, а эта гример.

Мы с Соней одновременно говорим: «Аа». Пауза.

Я. Я иногда думаю, что вообще кроме Олега никто никогда со мной быть не сможет.
АЛЬБЕРТ. А почему вы расстались тогда?
Я. Ну так вышло.
АЛЬБЕРТ. Ну в смысле «вышло»?
СОНЯ. Так, мне кажется пора.
Я. Соня!
СОНЯ. Ну что.
Я. Ну расстались, просто, не вышло ничего. Ну и я очень плохо с ним поступила.
АЛЬБЕРТ. Это то, о чем я думаю?
Я. О чем ты думаешь?

Соня проводит рукой по свитеру Олега и очень увлеченно начинает говорить.

СОНЯ. У тебя такой свитер мягкий. Ты где купил, в эйчэндэме? Вообще супер свитер!
АЛЬБЕРТ. Это пул энд бир.
СОНЯ. А, ну классный вообще.
Я. Так я не поняла, о чем ты думаешь?
СОНЯ. Ника, я тут тебя спасаю из последних сил!
Я. Блин, чёрт, я не поняла. Свитер реально классный! Пул энд бир в Меге?
АЛЬБЕРТ. Ты ему изменила?

Соня встает из-за стола, начинает резать капусту.

СОНЯ (обращаясь к Альберту). Капусты?
АЛЬБЕРТ. Нет, спасибо. (продолжает, обращаясь ко мне) Да?
Я (крайне уверенно). Нет, я не изменяла.
АЛЬБЕРТ. Ну тогда ничего страшного не произошло. Вот если женщина изменяет – её просто сразу надо в окно выкидывать!

Мы с Соней смеемся.

СОНЯ. В окно?
АЛЬБЕРТ. Ну да, ну потому что это пиздец. Как бы мужчина ладно, а женщина – это всё.
Я. В смысле блин? Мужчина нормально, а женщина всё, конец?
АЛЬБЕРТ. Да, ну это же разная природа.
Я. Природа?!!
СОНЯ. Так, ребята, давайте есть капусту. Кстати, Альберт, у тебя есть русский мужской гур-гур?
АЛЬБЕРТ. Кажется, где-то лежал.
Я. У меня есть.
СОНЯ И АЛЬБЕРТ (хором). Откуда?
Я. Ну я как бы тоже качала в своё время шумы, эти мне Олег когда-то дал.
АЛЬБЕРТ. А, понятно.
Я. Да ну вас. Соня, как с Сашей?
СОНЯ. Всё. Я пошла.
Я. Ну как?
СОНЯ. Никак. Всё. Если бы что-то могло быть – оно бы уже давно было. А так всё это бессмысленно совершенно.
Я. Ну я бы не сказала.
АЛЬБЕРТ. Да, я бы тоже не сказал. Вы вроде так подходите друг другу.
СОНЯ. Так, правда, всё.
АЛЬБЕРТ. Всё так всё.
Я (шёпотом Альберту). Ничего не всё.


Сцена 8

БАБУШКА. Ты точно такая же, как твой папа.
Я. Да?
БАБУШКА. Да. Он был таким же идиотом.
Я (улыбаясь). Ну спасибо.
БАБУШКА. Нет, правда. Я ему говорю: Вова, тебе нужна нормальная работа, чтобы платили деньги. А он мне говорит – это мне не интересно, то мне не интересно, и вообще я хочу творчества. Вот и дотворился.
Я. Творчества! (я истерично смеюсь, потом успокаиваюсь) А на маму не похожа?
БАБУШКА. Нет, мама у тебя была как цветочек.
Я. В смысле? А я не цветочек?
БАБУШКА. Ты у меня тоже цветочек, но она… Вот знаешь, милая, есть блаженные такие люди, всё им хорошо, всё спокойно, ничего не мешает. Вот такая у тебя мамочка была. Вовка её как первый раз привел – так я сразу обомлела. Думаю, ну куда ему такому дураку – такая анютина глазка.
Я. Ну они же как-то вместе 5 лет прожили.
БАБУШКА. Да и еще бы больше прожили.
Я. Почему?
БАБУШКА. Не знаю, ласточка. Видно было.
Я. А мама не раздражалась на то, что папа всё время на работе был?
БАБУШКА. Да какое, она вообще раздражаться не умела. Придет ко мне и говорит, давайте, Инна Михайловна, чай пить. Ну мы и чай пьём. И она рассказывает мне про свои горы эти, про осликов. Ну она ж всё тосковала в нашем этом болоте. Хотелось ей домой. А Вовку она обожала.
Я. А ты дедушку обожала?
БАБУШКА. Так, опять полилась моча по трубам!
Я. Ба! Что за выражения!
БАБУШКА. А то, что об этом мы говорить не будем.
Я. Ну ты, извините меня, взяла и положила на него всю жизнь. Всю жизнь! А на что? На этакое говно!
БАБУШКА. Да как тебе не стыдно! Это, между прочим, твой родной дед был. Ты не видела его в молодости…
Я. А что в молодости?
БАБУШКА. Глаза у него горели.
Я. Ну и.
БАБУШКА. Ну и! Да что ты понимаешь?!
Я. Зашибись. Глаза горели. Вышла замуж. И пятьдесят лет мучилась за глаза.
БАБУШКА. Ну а никто бы кроме меня не смог, милая моя. Никто. Значит, Богу так было угодно.
Я. А вдруг Богу было это не угодно? Откуда ты знаешь!?
БАБУШКА. Нет, дорогая. Это же судьба. Вот зато ты получилась. Без деда бы ничего бы сейчас про свои цитаты не писала.
Я. Это у тебя твое нездоровое смирение так всё объясняет красиво. А по—моему ничего в этом хорошего нет.
БАБУШКА. Ты с Олежей мириться то будешь?
Я. Не буду.
БАБУШКА. Почему, ласточка? Такой мальчик хороший, ответственный.
Я. Не хочу.
БАБУШКА. Точно как Вовка. Куда тебе деточка такой характер. Иди поцелую.

Я подхожу к бабушке ближе. Бабушка обнимает меня и целует в голову. Я лежу у бабушки на груди. Бабушка одета в сиреневый халат. Она держит мою голову двумя руками и качает, приговаривая: «Милая, милая, милая». Я лежу у бабушки на груди и слышу: «милая, милая, милая». Бабушка проводит руками мне по голове, по глазам. Я закрываю глаза.


ЧАСТЬ 2: АНТОН ВОЛЬСКИЙ

Сцена 1

Прошло пол года. Шостаковича, 5. Кухня.

АЛЬБЕРТ. Ну как?
Я. Нормально. Возвращаюсь на дубляж.
АЛЬБЕРТ. Почему?
Я. Ничего не выходит с этими статьями моими гениальными, да и они не платят.
АЛЬБЕРТ. Да ладно не выходит, нормальные статьи. Ну, может, заплатят потом.
Я. Мне нужны деньги, Альберт.
АЛЬБЕРТ. Понимаю. Соня давно ушла?
Я. Давно. Пошла покупать тебе куриную грудку.
АЛЬБЕРТ. Умничка моя. Ты вот никогда не покупаешь.
Я. Потому что ее есть невозможно!
АЛЬБЕРТ. А что же ты тогда ее ешь?
Я. А что мне остается? Блин.
АЛЬБЕРТ. Что?
Я. Я задолбалась.
АЛЬБЕРТ. На работе?
Я. Да нет, от всего. Они хотят оформлять бабушкину квартиру на себя. Мне уже вообще всё равно. Ну просто, оказывается, у нее где-то нашли какое-то старое завещание, что в случае, если у меня будет жил площадь, то квартира достается им.
АЛЬБЕРТ. Но у тебя же нет жил. площади.
Я. Нет. Но они как-то так всё выкручивают, что типа старая комната в коммуналке, где когда-то родители жили – это типа моя жил. площадь, хотя там сейчас не пойми что вообще. Короче хер поймешь. Мне это всё уже ну вообще не нужно. Просто хочу, чтоб отстали.
АЛЬБЕРТ. Ну блин, сейчас не нужно, а потом знаешь, как будет нужно.
Я. Да. Скорее всего.

Щелкает входная дверь. Входит Соня с пакетами.

СОНЯ. Куриная грудка специально для вас, херр.
АЛЬБЕРТ. Хер?
СОНЯ. Херр – обращение к немецкому мужчине.
АЛЬБЕРТ. Ааа.
Я. Я тоже подумала.
СОНЯ. Да вам всё время кажется! (обращаясь ко мне) Чего там с родственниками?
Я. Да в аду я их видела. Решила, что от всего откажусь, целее буду.
СОНЯ. Уверена?
Я. Да.
СОНЯ. Ну смотри. Кстати, сегодня заедет Саша – ему нужно забрать синтезатор.
АЛЬБЕРТ. Забрать синтезатор, ага.
СОНЯ. Да! Синтезатор! У него вообще девушка появилась.
Я. Серьезно?
СОНЯ. Абсолютно. Так что всё, песенка спета. Да в принципе, это всё было совершенно неважно.
Я. Да не спета.
СОНЯ. Почему ты не на работе?
Я (пою на мотив красной шапочки). Да потому что, да потому что, да потому что, ты никогда и ничего не делал в жизни сам! (продолжаю спокойно) Я уволилась.
СОНЯ. Уволилась?
Я. Не платят.
СОНЯ. И куда?
Я. Вернусь на дубляж. Они вроде ждут.
СОНЯ. Опять?
Я. Ну а что остается.
АЛЬБЕРТ. Ну что, снимем фильм про звукорежиссеров?
СОНЯ. Давайте. Но выйдет какая-нибудь чернуха, судя по всему.
Я. Чернуха и тлен.
АЛЬБЕРТ. И боль. Про то, как все мечтали о фотографии и литературе, а работали звукарями.
СОНЯ. Точно. И должна быть одна телочка, помешанная на театре.
АЛЬБЕРТ. Зачем?
Я. Ну да, логично.
АЛЬБЕРТ. Я чего-то не знаю?
СОНЯ. Да нет, ну просто было бы прикольно, если бы была героиня, мечтающая стать актрисой. Но не дано.
Я. А может и дано. Но не везет.
СОНЯ. Да не, не дано – драматичнее.
Я. А парень будет альфа-самец.
СОНЯ. Ага, знойный красавчик!
Я. Не трогай, а то обожжешься!
СОНЯ. Чистый ариец!
Я. Характер нордический.
АЛЬБЕРТ. На самом деле я так вас люблю.
Я И СОНЯ. Оооо.
АЛЬБЕРТ. Нет, правда, мне с вами так повезло!
Я. Конечно, Соня вон тебе грудку носит!
АЛЬБЕРТ. Да нет, правда. Вы супер!
СОНЯ. Может нам сейчас надо еще и дружественно обняться?
Я. Как в кино!
АЛЬБЕРТ. Как в сериале друзья!
СОНЯ. Сериал друзья про звукорежиссеров.
Я. Отлично!

Мы обнимаемся. Мы обнимаемся. Альберт закрывает глаза. Я смотрю в окно. Соня смотрит в стену. Кто-то стучит по батарее. Слышно, как ветер гудит в трубах. Слышно, как в подъезде кидают мусор в мусоропровод. 


СЦЕНА 2

Машина. Антон Вольский везет меня домой.

АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Когда я был маленький, мне снилось, что в доме есть комната, о которой я ничего не знаю. И она вся была в книгах.
Я. А где вы тогда жили?
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Ника, почему через пол года ты снова взялась за свое «вы»?
Я. Это у меня рефлексы.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Рефлексы! Нечего тут мне! Мы жили с родителям на Ленинском.
Я. Далеко. А я все детство жила на площади Ленина с бабушкой. И дедушкой.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Хорошее место.
Я. Ну да.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Да.

Я начинаю напевать что-то. Антон Вольский включает радио. По радио говорят: «Днём в Петербургском метрополитене закрывали станцию «Пионерская», на данный момент станция работает в обычном режиме». Антон Вольский выключает радио.

АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Я вчера поехал развозить людей часов в 10, а никого уже на остановках не было.
Я. Да? Ну, там все писали вконтакте, на фейсбуке, откуда кто кого может забрать.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Да. А ты никуда не ездила?
Я. Нет, мы все втроем почему-то решили остаться дома. Вообще мне днем нужно было в центр, но я не поехала.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. И хорошо! Всё это, конечно… Сейчас все ещё начинают разводить панику.
Я. Да… И все эти сра… ссоры в комментариях. Кому это выгодно и в таком духе.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Ну как обычно.

Я смотрю на Антона Вольского. Он ведет машину. Он замечает, что я на него смотрю, смотрит на меня и улыбается. Я тоже улыбаюсь. Смотрю в окно. За окном проспект Энгельса. 

АНТОН ВОЛЬСКИЙ. А ты не устаешь в своей этой коммуналке жить?
Я. Это квартира, а не коммуналка! Она нормальная! У нас даже кухня белая.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. О, ну раз кухня белая, тогда конечно.
Я. И я же живу с друзьями.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Но все равно хочется же своего личного пространства, да и быт…
Я. Да… Нет, если это всё мимо пропускать, то всё хорошо. Единственное, я живу с подругой, с которой я жила и раньше, а потом мы переехали… Короче расскажу с начала. Я жила со своим, ну как это говорится, молодым человеком, да. А потом с нами еще жила моя подруга, она снимала у него комнату. А потом мы расстались, и мы с Соней переехали. Ну то есть она могла со мной и не переезжать, но не оставаться же ей с ним там, хотя, в принципе, могла и остаться, ну в общем, мы переехали вместе. А теперь мы живем с нашим другом Альбертом.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Это парень твоей подруги?
Я. Нет, он наш друг.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. То есть вы все просто…
Я. Ну да. Ну и в общем, единственный минус, что мы с Соней немного евреи, а Альберт немец. И мы все ждем, когда он нас выселит. Это шутка.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Хорошая шутка.
Я. Ну да. Вот я могу здесь выйти и дойти пешком!
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Нет уж, я тебя теперь не выпущу. Я водитель-маньяк! Куда дальше?

Я показываю Антону Вольскому, что дальше нужно ехать направо. Антон Вольский заворачивает направо. Мне почему-то очень весело. 

 
Сцена 3

Я одна хожу по комнате и говорю вслух. Теперь я говорю спокойно и привычно. Размахивая руками. 

Я. Ну и в общем, я решила забить на эту квартиру. Конечно, грустно. Вроде всё детство там. Но разбираться с этим я не умею совершенно. Вот ты бы смог. Это в твоём стиле, ты бы ещё и пристыдил их всех, они бы еще прощения просили, а я не могу. Наверное, ты бы сказал, что это неправильно и безответственно. Ну пускай так. (пауза) Я вот думаю, может пора завязывать с этими разговорами вслух. Уже вроде бы столько времени прошло, ты не появляешься. Но на психолога у меня сейчас денег нет. Поэтому приходится самой решать. А я уже так привыкла (пауза). Я вот думаю, чего во мне больше к тебе: эгоизма, любви или ненависти. И не понимаю. Может, и вообще никакой любви нет. Тогда к чему эти все страдания. Никогда не понять, где эгоизм, а где другое. Понимаешь? Реально непонятно. Вот вроде страдаешь, загоняешься, умираешь, а потом получаешь, чего хочешь – и всё. И вроде бы и пусто, и нет ничего, и как будто не было. Но мне кажется, что с тобой не так было. Не знаю. Я же всегда думала, что знаю тебя наизусть. А оказалось, нет. Ну я помню, когда я точно знала, что это не эгоизм, а это моё всё наружу, внутри, везде. Ты тогда у нас ночевал, и уже 5 утра было, и опять мы ссорились по-дурацки о чем-то, ты говорил, что это всё бред в моей голове, я пыталась доказать, что нет. А потом ты так устал и начал то ли жонглировать… кажется да, ты взял яблоки и начал жонглировать. И там какие-то еще цирковые номера были. Целый час мне всё это показывал. Даже музыку включил. И я смотрела, и вот вроде понимала, какой бред, какая глупость, какое-то худшее проявление фильма Альмодовара. Но, не смотря на это, вся комната была во мне. Ты был во мне. Я могла тогда, кажется, стены этим всем сдвигать. Строить города могла, не знаю там, коров в космос отправлять могла собой. Я опять непонятно выражаюсь. В общем, я тогда всё могла. Но это, конечно, только часа 2 продлилось. А потом опять обида, жалко, жалко, жалко себя. И мне до сих пор жалко себя. Очень жалко, как овечку! Какие-то у меня сегодня животные темы. В общем, мне жалко, а тебя нету и нету и нету. И бабушки теперь нету. И получается какой-то вакуум. Хотя Антон Вольский говорит, что вакуум люди сами себе создают. Ну, значит, я сама себе его создаю. И вот я хожу здесь и разговариваю. Потому что просто не знаю, что еще делать остается. Нету силы во мне. Знаешь, всё время мечтается о такой силе, чтобы не зависеть от внешнего. Ну как бы, чтобы вот, внутри меня есть там, предположим, любовь. И она есть всё время. Вне зависимости от того рядом ты, далеко, есть ты, нет тебя, что ты думаешь, что чувствуешь. Но я так не могу. Значит, не любовь что ли. Или не сила. Непонятно. Это как с терактом этим. Какое-то абсолютное бессилие, я ничего не могу, и тут тоже самое, сколько я тебя не зови, тебя не будет. Глупое сравнение, но… И на то, чтоб писать тоже нет силы. Ну или мозгов нету. Потому что в целом не могу мыслить. Думаю кусками какими-то и диалогами. А так чтобы всё, в общем, рассмотреть – не получается. И тут не получается. Если бы может я могла смотреть на всё в целом из себя, может, я бы смогла жить вот как святые, знаешь, ну хотя бы приблизительно. Может я бы смогла жить как-то ну созидательно там. Вот. Вообще как-то так хочется – созидательно. А выходит похуистически только. А так получается от того, что уже устаешь загоняться и жалеть себя и думаешь, сделаю-ка я вид, что всё хорошо, что всё своим чередом. И делаешь вид, что всё своим чередом. Ну и получается такое здоровое равнодушие. А ничего от этого равнодушия не меняется. Всё стоит на месте. Оп и замерло. И всё. Вот такие дела.


ЧАСТЬ 3: СОНЯ И АЛЬБЕРТ

Сцена 1

Мы с Соней в разных комнатах занимаемся йогой. Дверь между комнатами открыта. Я стою в позе Уткатасана. Соня в позе Триконасана.

Я. Соня, я поняла, мне нужно идти в монастырь.
СОНЯ. Он взорвется.
Я. Нет реально. Я абсолютно бесполезна для общества, там хоть молиться буду.
СОНЯ. Ага.
Я. Я какая-то лошара. Просто лошара.
СОНЯ. Ага.
Я. И вообще. Его до сих пор нет. Это нормально? Я, конечно, понимаю, что я собиралась больше об этом не говорить, но это же край. Это же просто всё. Просто здрасьте-до свидания.
СОНЯ. Ты знаешь, что во время йоги надо молчать?
Я. Знаю-знаю. Нет, ну я чуть-чуть. Блин, ты знала, что провели исследование, ну британские ученые или кто-то типа того, и короче, в итоге, смысл исследования был в том, что если наблюдать за электронами – то они это чуют и меняют своё поведение. Ты знала, Соня?
СОНЯ. Нет.
Я. Так вот я как этот электрон. Вот честное слово! Отвечаю. С первого взгляда может показаться, что и нет, но на самом деле да. Вот правда.

Соня перестает заниматься йогой и выходит из комнаты.


Сцена 2

Темно. Звукозаписывающая студия. Я сижу в кресле, а напротив на стуле сидит Антон Вольский. Моя причёска оставляет желать лучшего. И макияж. И выражение лица. 

Я. Это всё совсем печально.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Почему?
Я. Да потому что, да потому что, да потому что ты никогда и ничего не делал в жизни сам.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Это из Красной Шапочки?
Я. Ага. Вам же 40 лет.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Оригинальная мысль.
Мы молчим. 
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Ты любишь гребешки?
Я. Петушиные?
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Понятно.
Я. Нет, я серьезно не знаю, что это.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Это, Ника, такие моллюски.
Я. А, ну наверное, люблю. Может включить свет?
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Не надо, целый день же со светом.
Я. А знае…шь, что если наблюдать за электронами, они меняют своё поведение?
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Прям как ты.
Я. Вот и я так думаю.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Поехали есть гребешки.
Я. Нет, мне домой надо.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. В свою интернациональную коммуналку?
Я. Именно.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. До сих пор мирно живёте?
Я. Ага, очень хорошо. Ещё и кино вместе смотрим. У Альберта большой монитор. Я ложусь на кровать, Соня садится в кресло, а Альберт на стул. Мы гасим свет и смотрим. И Альберт ещё всё время регулирует громкость. А ещё они заставляют меня смотреть с субтитрами.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. У меня вот можно смотреть без субтитров.
Я. Да мне уже даже нравится. Это даже полезно. Типа язык учится. Даже. Наверное.
АНТОН ВОЛЬСКИЙ. Ника. Дай руку.

Я протягиваю Антону Вольскому руку, задевая локтём выключатель на стене. Включается свет. Антон Вольский держит меня за руку. Я смотрю на плинтус. Плинтус весь в пыли.


Сцена 3

День Рождения Альберта. Мы за кем-то закрываем дверь. Кричим вдогонку: «Пока, до встречи, были рады увидеться». Закрываем дверь. Мы пьяные. Идём на кухню.

АЛЬБЕРТ. Ну вроде всё нормально прошло, да?
СОНЯ. Да, хорошо!
Я. Отлично! Только зачем ты позвал их обеих? Я думала, что всё закончится кровью вообще.
АЛЬБЕРТ. Нет, ну а что. Я с ними нормально сейчас общаюсь, эти их загоны - это их проблемы. Да и вроде всё гладко прошло, нет?
СОНЯ. Ну Яна на Олю так смотрела…
Я. Да она готова была с неё скальп снимать!
АЛЬБЕРТ. Ой, да пох. Знаете, что я написал в туалете?
СОНЯ. Ты написал что-то в туалете??
Я. Прямо на стене???
АЛЬБЕРТ. Бля, Ника. Ну короче, меня для съемок продюсер зачем-то попросил написать автобиографию. И я в туалете написал. Вообще такой бред написал, вообщеее, меня никогда так не прорывало!
Я. Там есть хоть слово правды?
АЛЬБЕРТ. Неа. Ну там всё про звук. Сейчас прочитаю.

Альберт достает телефон. Начинает читать. Пока Альберт читает, мы с Соней поначалу смеемся.

АЛЬБЕРТ. Фишер Альберт Владимирович, 1993 года рождения. Закончил факультет экранных искусств СПБГУКиТ по специальности «звукорежиссура кино и телевидения» в 2015 году. Я с детства мечтал стать звукорежиссером. Помню, в один сентябрьский день, когда уже немного похолодало, сидел без дела, и вдруг меня охватил невероятный поток мыслей. На тот момент мне было 4 года, да. Кажется, это было в той самой… песочнице, я привычно расковыривал совочком бережно воздвигнутые будущими архитекторами и дизайнерами куличи, как «БАМ!!!»…. как кирпич на голову. Хруст этого коричневого, описанного песка ворвался в мои лопоухие уши… Забыл сказать… на ночь глядя, днем ранее решил первый раз посмотреть кинофильм Эйзенштейна «Броненосец Потемкин». Остался под впечатлением, но это не суть. Так вот. Звук песка! Он же может быть чем угодно! Треском палубы, скрипом мачты, нечленораздельной бранью крестоносцев революции на дальнем плане… Он так глубоко врезался в мою круглую, совсем глупенькую и неокрепшую на тот момент головушку, что я тут же понял: одной лишь звуковой фактурой, тем же самым песком, можно задать целое звуковое решение кинокартины. Раскрасить множество различных и, на первый взгляд, не имеющих ничего общего между собой звуковых фактур. Ведь, товарищи! Что есть звук? Спросите вы. А это лишь колебание воздуха – отвечу я. Понимаете?! Это непостижимое колебание молекул. Причем, воспринимаемое вашим мозгом. А он у всех разный. Так что же может услышать таракан, если вы ему включите Брамса? Так вот и я так подумал. Если просто взять звук врезающегося в песок совочка… Добавить к нему треск доски. И.. еще щелчок часового механизма в самом начале этого многосоставного звука. То можно получить невероятно сочный, многообразный и расширяющий психоакустическое восприятие человеческого сознания великолепный, будоражащий сознание звук ломающейся палубы корабля! Понимаете?! Палубы! Корабля! С того дня у меня прибавилось несколько седых волос. Одногруппники по дет. саду начали с опаской относиться к моей высокомерной приверженности искусству. А молочные зубы почему-то росли медленнее, чем у моих тупых ровесников. Но это не помешало мне поступить на специальность моей мечты. В университет, пронизанный с фундамента до колокольни духом ушедших творцов. В университет, который до сих пор прячет свои тайны в сердцах и умах престарелых несостоявшихся преподавателей, которые в свою очередь, относят нас во время обучения в мифический мир творчества и полета фантазии. В сердцах преподавателей, которые уже не могут и не смогут ничего и никогда. А на деле мы получаем то, что почти никто из выпускников СПБГУКиТ не может даже палку (слэнг от boom или удочка) правильно держать и кабель сматывать (чем собственно и придется заниматься самым удачливым из них всю свою жизнь). Зато все знают все об искусстве. Могут часами рассуждать о достоинствах и недостатках французской новой волны и издеваться над беднягой Тарковским.
СОНЯ. Это так грустно.
АЛЬБЕРТ. Может я не состоявшийся писатель?
Я. Нет. Блин, Альберт, это очень цинично.
АЛЬБЕРТ. Что?! Это юмор!
Я. Это плохой циничный юмор. Что они тебе сделали плохого?
АЛЬБЕРТ. Кто они?
Я. Ну, например, наши мастера.
АЛЬБЕРТ. Ты нормальная? Это стёб. Я их всех очень люблю, ну просто, правда, нас же учили типа творчество, искусство.
Я. Блин, ну а что ты пишешь тогда!
СОНЯ. Ника, это шутка.
Я. Да он вообще! (обращаясь к АльбертуУ тебя твоя упрощенная картина мира прогрессирует, всё как сказал Платунов. Мышление как у лопаты!
АЛЬБЕРТ. Ага. А ещё у меня день рождения.
СОНЯ. Так, эй! Кажется, вам нельзя пить! Пора объявлять месяц трезвости.
АЛЬБЕРТ. Если уж говорить о цинизме, ты себя видела вообще?
Я. В плане?
АЛЬБЕРТ. Человек собирался на тебе жениться, а ты нет, спасибо, до свидания, я переезжаю, и, кстати, привези мне нэтбук, стул и что там еще?
Я. Соня!
СОНЯ. Ну…
Я. Вы ничего об этом не знаете.
АЛЬБЕРТ. Может и так, конечно, но со стороны…
СОНЯ. Так ребята, давайте не будем портить эту прекрасную весеннюю ночь на Шостаковича пять!
Я. Кстати, у меня новость. Антон Вольский предложил мне пожить у него, типа за 5 тысяч в месяц. Просто он часто в разъездах, а там животные…
АЛЬБЕРТ. Ого.
СОНЯ. И?
Я. Ну я еще думаю, это я просто так решила сказать, не знаю, на всякий…
СОНЯ. И когда?
Я. Что когда?
СОНЯ. Переезжаешь.
Я. Я говорю, я еще думаю, может, и не перееду.
СОНЯ. Да, конечно. С чего бы.
Я. Да не знаю я.
АЛЬБЕРТ. Лучшее завершение праздника.
Я. Слушай, прости, меня сегодня просто целый день бомбит. А у тебя день рождения, прости. Ты не циничный.
АЛЬБЕРТ. Спасибо.
Я. Нет, правда. Ты очень хороший и добрый.
АЛЬБЕРТ. И мыслю как лопата.
СОНЯ. Да что ты её слушаешь?
Я. А почему бы ему меня не слушать?
СОНЯ. Да хотя бы потому, что ты все время что-то говоришь.
Я. А. И что? Это повод не слушать?
СОНЯ. Иногда да. Так, о чем это я. Альберт, ты лучший. С днём рождения!
Я. Ага, с днём рождения.

Мы чокаемся бокалами с вином и выпиваем. Друг на друга не смотрим. За окном слышно салют. Мы подходим к окну. И правда, салют.


Сцена 3

Утро после дня рождения. Кухня.

СОНЯ. В чайнике есть чай?
Я. Есть.

Соня наливает себе чай. Садится.

Я. Всё в порядке?
СОНЯ. Да.

Соня пьёт чай.

СОНЯ. Чем ты завтракала?
Я. Остатками салата.
СОНЯ. А.

Соня пьёт чай.

Я. Я ещё не знаю насчет переезда…
СОНЯ. Да переезжай, тут что ловить. Там хоть мужчина.
Я. Да я не…

Соня пьёт чай.

СОНЯ. Тебе же нужен кто-то, кто б на тебя молился. Вот. За пять тысяч в месяц.
Я. Соня.
СОНЯ. Плюс животные, плюс Невский. Да ведь, Невский? И замечательно устроишься. Давно пора.
Я. Что пора?
СОНЯ. Ну успокоишься может. Руки перестанут трястись.
Я. Соня.
СОНЯ. Что, Соня? У тебя же драма! Хардкор! Ника влюбилась в друга и рассталась с Олегом. Всё! Все собирают вещи и переезжают.
Я. Но я не.
СОНЯ. Конечно, ты не просила. Но как я могла там остаться? У тебя же всё, трагедия, конец! А у всех вокруг всё заебись!
Я. Соня!
СОНЯ. У всех вокруг всегда всё за-е-бись.  А у тебя жизнь сломана. А на самом деле тебе нужно – что? Чтобы: «О Боже! Ника! Ты волшебна!». И всё, Ника счастлива и спокойна. Так что съезжай.

Соня пьёт чай.

СОНЯ (тихо). А я попробую летом поступить – опять провалюсь, и буду также сидеть в театре и проклинать всех актеров. А на самом деле завидовать, переписываться буду. С Сашей! По пять часов в день. О погоде и курсе доллара. А, ещё о ревербераторах. И компрессорах. И счастье мое будет безгранично.
Я. Ты чего?
СОНЯ. Я ничего.

Соня встаёт и уходит.


Сцена 4

Моя комната, Шостаковича 5.

Я. Я всё. Недавно представляла, чтобы я делала, если бы увидела тебя где-нибудь на улице. Наверное, я бы побежала как умалишённая за тобой и билась бы потом в истерике недельку. А может и нет. Может, я бы сделала вид, что тебя не видела. Не знаю. Да и какая разница. Антон Вольский предложил жить у него за 5 штук в месяц. Теперь думаю. Тут меня все ненавидят. Ну вернее Альберта я просто раздражаю, а Соня видимо глобально так уже ненавидит. Ты бы сказал, что это моя зашоренность. Может и так. Но я больше так не могу. Хочу окститься. Понимаешь? Но нет блин. Меня уже тошнит от того, что я говорю. В детстве снились всякие слоги и слова, то басом, то наоборот, каким-то высоким треснутым голосом, и мне от этого было так грустно. Я думаю, это ссорились бабушка с дедушкой. А я спала. И всё это переносилось в такие вот звуки. Неплохая, кстати, история для мемуаров. Это если бы я была классной, она бы сработала. Они постоянно ссорились. Каждый день, практически, каждый день. Это был уже стиль жизни такой, понимаешь. И потом она мне говорит, любимая цитата: «но я другому отдана и буду век ему верна». Вот и пожалуйста. Отдалась. И каждый день. Кому это надо. Я не верю, чтобы некому Богу это было угодно, чтобы люди каждый день друг друга ненавидели. Я не верю, чтобы Богу было угодно, то, что ты пропал и слился, во имя какого святого блага это бы не было. Я не верю, что Богу угоден теракт. Я не верю, что я должна переехать к мужчине, которого я не люблю. Я не верю, что вот она такая суровая высшая справедливость. Хотя причем тут Бог? Просто бабушка говорила, что Бог всегда причем. Тогда почему всё вот так вот? Уроки такие? Но моей бабушке не нужны были уроки. А мне, наверное, нужны. Я ж эгоистка, только и думаю, а как интересно, я выгляжу со стороны. Я говорю с Вольским и думаю не о смысле того, что говорю, а о том, как интересно, он это воспринимает. Я говорю с Соней и думаю не о Соне, а о себе. Я говорю с Альбертом и думаю о том, насколько же я глубже. Приколись? Глубже блин. Глубже!!! Нет, ну это жесть, конечно. И естественно, они меня ненавидят. При том заслуженно. Вот, знаешь, Олег говорил, что когда что-то делаешь – самое главное, чтобы было в кайф! И всё. Остальное неважно. А я даже так не умею. Я пишу и думаю, что же мне скажут. Что, может, наконец-таки, люди с первой страницы воскликнут блин: о да! Это же новое слово! Это же новая форма! Это феерически круто! И я такая покраснею и скажу, да что вы, что вы. Представляешь? И чего я вообще могу от тебя требовать? Слился и правильно сделал. Чего тут искать? И чего я могу ждать от Альберта и Сони? Ничего. Всё правильно и закономерно. Вот знаешь, как с электронами этими. За ними наблюдают, и они меняют поведение. Только, по идее, когда за ними не наблюдают они – такие, обычные. А за мной, когда не наблюдают? Я не знаю. Ну… в моей голове постоянно видимо кто-то наблюдает. Даже сейчас. Ты. И как после этого вставать с кровати? Как после этого вставать с кровати? Как? Никак. После этого нет смысла вставать с кровати, нет смысла переезжать, нет смысла говорить с тобой тут. Потому что, выходит, я постоянно работаю на публику. Которой может и нет. Соня говорит, что я считаю себя самой несчастной. Да, я считаю себя самой несчастной и тайно так еще и горжусь этим. Думаю, ооо, как же я несчастна! Как же я с надрывом живу! Как же, как же, как же! Ведь это же замечательно! Фу. Но это всё не то, не то, опять я что-то не то говорю. На самом деле, вот есть же что-то на самом деле, на самом деле мне просто гигантски одиноко. Гигантски! Потому что тех, кого я люблю – нет рядом. И видимо, Богу это угодно.

Дверь в мою комнату открывается, входит Соня.

СОНЯ. С кем ты говорила?
Я. Ты дома?
СОНЯ. Ну да, я сегодня не работаю.
Я. Я думала ты на работе.
СОНЯ. А я дома.
Я. Ты слышала всё?
СОНЯ. Да.
Я. Повезешь меня в психушку?
СОНЯ. Нет, не повезу.
Я. А что скажешь?
СОНЯ. Не знаю я, что сказать.
Я. Почему?
СОНЯ. Потому что у тебя опять началось.
Я. Что началось?
СОНЯ. Сезон драмы.
Я. Что я делаю не так?
СОНЯ. Господи, ты можешь остановиться?
Я. Ну а что мне делать? Если всё. Край. Даже ты меня ненавидишь.
СОНЯ. Ника! Ты вообще слышишь себя?
Я. Да.
СОНЯ. Ты можешь спокойно мыслить без истерики?
Я. Не могу, у меня с этим проблемы.
СОНЯ. Но ведь не произошло ничего страшного. Все просто выпили и немного поистерили. Это был просто срыв. Мне можно один раз в жизни психануть?
Я. Можно. Что мне делать?
СОНЯ. Перестать драматизировать.
Я. Ты правда думаешь, я драматизирую?
СОНЯ. Думаю да. Ты драматизируешь.
Я. И что делать?
СОНЯ. Перестать драматизировать.
Я. Но я не умею.
СОНЯ. Ну, можем поехать в Израиль.
Я. Можем.
СОНЯ. А хотя у меня сейчас нет денег, но ты можешь поехать одна.
Я. Одна не могу, надо чтоб кто-то смотрел. В смысле, тоже. В смысле, по сторонам тоже смотрел.
СОНЯ (смеется). Стиль жизни Ники: «надо чтоб кто-то смотрел».
Я. Я совсем идиот?
СОНЯ. Ой, Ника!
Я. Ну правда!
СОНЯ. Нет, не совсем. Давай заканчивай.
Я. Я тебя люблю.
СОНЯ. Класс.
Я. Нет, правда. Я почему-то об этом забыла.
СОНЯ (улыбается). Забыла.

Открывается дверь, входит Альберт.

АЛЬБЕРТ. Меня отпустили со съемок! Чего делаете?
СОНЯ. Ника признается мне в любви.
АЛЬБЕРТ (обращаясь ко мне). Когда съезжаешь?
Я. Не знаю.
СОНЯ. Куда ей съезжать. Это жизненно опасно.
АЛЬБЕРТ. Что, остаешься?
Я. Да надо подумать.
АЛЬБЕРТ. Если остаешься, то я считаю, нам надо скинуться и купить на кухню нормальную лампу!
Я. В смысле нормальную?
СОНЯ. А эта, чем тебе не нормальная?
АЛЬБЕРТ. Вы ее видели? Она жёлтая, а кухня белая! Это безвкусно.
Я. Безвкусно – возьми, да покрась!
АЛЬБЕРТ. Так, ты тут вообще, пока ничего не решаешь, у тебя эмиграция. Соня?
СОНЯ. Ну вообще мне эта лампа тоже нравится, но если ты хочешь, можем, конечно, скинуться…
АЛЬБЕРТ. Вот и порешили. Вот и чудненько.

За окном кричат: «Аня! Твою мать! Ты богиня!»
Мы с Соней одновременно говорим: «Поэт!»


Сцена 5

Кинотеатр. На экране русский фильм «Вера». В первом ряду сидит очень модная молодежь. В центре ряда сижу я, Соня и Альберт. Мы не модные. 

АКТРИСА. Он спал с ней на моем столе!
АЛЬБЕРТ. Её записывали в Москве, поэтому так херово. У нас писались все остальные.
Я. А что, есть разница?
СОНЯ. Ты не слышишь? У неё очень задраны низы.
Я. Блин, не слышу.
АКТЕР. Как ты это терпела?
АКТРИСА. Я думала он потом одумается, знаешь…
АЛЬБЕРТ. Так, ну это невозможно!
Я. Что-то не так с плановостью?
АЛЬБЕРТ. Да нет, Ника! Я просто хотел послушать, как это будет звучать в кинотеатре. Но я это больше не могу смотреть.
СОНЯ. Давайте уйдем!
Я. Опа! А вот это мне нравится! Давайте!
АЛЬБЕРТ. Встаём, дамы!

Мы втроем встаем в первому ряду и идём к выходу. На нас возмущенно смотрит модная молодежь. Мы уходим, загораживая собой часть экрана, мы не модные.

ЗАНАВЕС







_________________________________________

Об авторе: ПОЛИНА КОРОТЫЧ

Звукорежиссер, драматург. Училась на драматургических курсах М. Ю. Угарова. Учится в магистратуре в РГИСИ на драматургии у Н. С. Скороход.
- пьеса "Архитектоника" вошла в шорт-лист конкурса монопьес от РГБИ и журнала "Современная драматургия" 
- пьеса "Я на Шостаковича 5" попала в шорт-лист фестиваля Любимовка в 2017 году, в шорт-лист конкурса "Исходное событие: 21 век" и была напечатана в журнале "Современная драматургия", читки пьесы прошли в Москве и в Петербурге. 
- пьеса "Крабовое мясо" в шорт-листе Волошинского конкурса и в шорт-листе конкурса студенческих пьес "Просто пьесы", по пьесе сделан эскиз в рамках лаборатории "Вишневый Сартр" 
- пьеса "Говорение", написанная в соавторстве с Машей Всё-Таки вошла в шорт-лист конкурса "Драматикон"
В рамках обучения в магистратуре участвовала в создании документальной пьесы "Вещество" и в проекте инсталляция-чтение "Откройте изображение". А также в фестивале читок учебных пьес на Новой сцене Александринского театра , где была прочитана пьеса "Крабовое мясо" и пьеса "Говорение".
Пьеса "Я на Гороховой, а все на даче" вошла в шорт-лист "Первой читки" в 2019 году.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 498
Опубликовано 07 мар 2019

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ